Василиса, здравствуйте!
Я глубоко сочувствую Вам, ситуация в которой Вы оказались крайне травмирующая и, к сожалению, может иметь последствия для личности и сказаться на всей последующей жизни. Тем очевиднее, что необходимо срочно что-то предпринять.
Никто не имеет право касаться Вас без Вашего согласия, в шутку ли, во время «игры», и, тем более, посредством угроз. Это насилие. Никакие объяснения здесь не имеют значения, оправданий для человека, который совершает насилие — нет.
Как и нет Вашей вины в том, что Вы позволяли дяде делать это, когда Вы были ребенком. Вы не предвидели негативные последствия сексуальных действий для себя, так как доверяли ему. Вы здесь не при чем. Точка. А значит, стесняться и прятаться от неловкости и неуверенности тоже нет смысла.
Природа насильников такова, что они самоутверждаются за счет более слабых, неспособных дать отпор и защитить себя, компенсируя таким образом свою неудовлетворенность дома, на работе или в общественной жизни. Скорее всего, таков и Ваш дядя. Он «сильный» только рядом со слабыми, то есть с детьми. Поэтому отпор давать нужно, и, прежде всего, показав, что Вы – не ребенок, и больше его не боитесь. Откажитесь от страха перед ним, откажитесь быть «жертвой», перестаньте «убегать» от него – так Вы только подтвердите свою жертвенную позицию и своим страхом спровоцируете его «догонять», то есть продолжать совершать насилие. Под «убегать» я имею в виду Ваш страх перед ним и инфантильную позицию, которая заключается даже в обычном разговоре ни о чем. Разве Вы хотите с ним говорить? Если нет – то Вы делаете это против своей воли, а ведь именно и так поступают «жертвы». «Жертвы» в 20 лет ищут опору в эмоционально холодной, отстраненной маме, которой, судя по ее реакции на Ваши слова, проще сделать вид, что ничего не происходит, чтобы не пришлось реагировать – поэтому и не принимает мер, поэтому обесценивает Ваши слова, и поэтому, в случае выбора, быстрее поверит Вашему дяде. Такое поведение Вашей мамы показывает, что и она – «жертва».
Вы молодая женщина, Василиса, а не ребенок, сделайте шаг «отцепиться» от маминой защиты взрослым разговором. Расскажите маме все, как было с Вами и с Вашим братом, но не с позиции «ребенка», а с позиции «взрослого», потребуйте, чтобы она запретила дяде приходить в Ваш дом, особенно, в ее отсутствие. Скажите, что в противном случае обратитесь в органы опеки с заявлением о принятии мер. Да, Вы совершеннолетняя, но Ваш брат – нет, а действия Вашего дяди несут прямую угрозу его здоровью и благополучию.
Поведение «жертвы» формируется родительским воспитанием и (или) страхом, пережитом в детстве в процессе прохождения травмирующей ситуации. В Вашем случае, вероятнее всего, имеют место оба источника: воспитание мамой- «жертвой» и действия дяди. Жизнь жертвы полна препятствий даже там, где их нет, а все ресурсы уходят на преодоление этих препятствий, точнее, на переживание их возможных последствий, чем на реальную жизнь. Даже устранив одно препятствие, жертва тут же притянет другое, так как ищет его, чтобы реализовать свою привычку бояться. Другими словами, отведя от себя дядю-насильника, Вы, продолжив быть «жертвой», притянете другого. Причем, насилие может быть не только сексуальным или физическим, но и психологическим. Любая ситуация, при которой Вас вынуждают делать что-либо против Вашей воли – насилие. Поэтому от поведения «жертвы», Василиса, следует отказаться.
Тренируйтесь преодолевать свой страх, старайтесь сознательно себя контролировать:
— говорите «нет», если Вас намереваются заставить делать то, что Вы не хотите. Это касается всех аспектов жизни, а в отношении дяди — это может выражаться в том, что при его попытках дотронуться до Вас Вы жестко и глядя в глаза скажите «нет, никогда больше»;
— четко и открыто заявляйте о своих чувствах, намерениях. В отношении Вашего дяди — объявите ему о своем намерении написать заявление в полицию, если он продолжит домогаться Вас. Вы говорите, что улик и доказательств у Вас нет, но развращением считается не только непосредственно половой акт, но и любой телесный контакт с половыми органами, демонстрация обнаженных гениталий, подглядывание, принуждение к раздеванию и даже — словесное приставание. То есть Ваш дядя развращал Вас с Вашего пятилетнего возраста, а в последнее время склоняет к разврату угрозами Вашему брату. Пишите заявление каждый раз, когда дядя будет совершать действия, способные, на Ваш взгляд, причинить вред Вам и Вашему брату, снимайте на телефон все, что происходит, открыто говорите дяде, для чего это делаете;
— делитесь своими переживаниями, ощущениями, мыслями, проявляйте себя;
— не извиняйтесь, если действительно не чувствуете свою вину;
— не советуйтесь по поводу принятия важных для Вас решений, не спрашивайте разрешения, слушайте только себя и ориентируйтесь на свои чувства;
— в разговоре смотрите собеседнику прямо в глаза, жестко отстаивайте свою позицию, не мямлите и не отказывайтесь от своего мнения;
— составьте список своих желаний (то, чего бы хотелось именно Вам, а не, например, маме), продумайте конкретные шаги для их осуществления, начните действовать.
Начав вести себя как взрослый человек, Вы откроете в себе ранее глубоко спрятанные ресурсы, желания, мысли и чувства, следуя которым Вы сможете самостоятельно и без страха строить свою жизнь так, как хотите именно Вы.
«Только когда вы упорно желаете перестать играть роль жертвы, вам открываются пути, как стать победителем». Рэнди Гейдж.
С уважением, Валерия Токорьян.
Оцените ответ психолога:
Здравствуйте. Я бы тоже хотела поделиться историей. Мне сейчас 27 лет, у меня 2 детей, замужем. Не знаю, с чего начать. Ну, в общем так, жила я с мамой и сестрой. Я до лет 9 жила у бабушки, бабушка умерла. Мама забрала меня к себе. Мы как раз переехали в новую квартиру, мама целыми днями, работала, сестра -студентка. Я в основном одна была дома.
И через какое-то время к нам стали приезжать мамины братья, сестры двоюродные. Ну ладно сестра, потом стал брат жить двоюродный, получается, мой дядя. Я, будучи на тот момент ещё ребёнком, которому лет 11-12, сейчас уже не вспомню. Убирала, постель всегда за людей, за собой. Мы с мамой в комнате спали, а дядя в зале. И его одеяло было постоянно, в каких-то засохших немного желтоватых пятнах, я не понимала, что это.
Я это потом с возрастом поняла. И вот в какой-то из вечеров пришёл дядя, домой немного выпивший. Ну, я, значит, как любящая племянница, накормила, чай дала ему. И вот он поел, попил и пошел лёг в зал, я пошла к себе в комнату. Через какое-то время он меня позвал, и говорит — пойдём телевизор смотреть. Ну, я легла рядом на полу, а он с дивана слез, и лёг рядом со мной потом приобнял, и начал меня целовать. Сначала в щёки, а потом сказал — ложись поближе. Я без задних мыслей легла ближе. Он начал снова обнимать, целовать. Начал область груди трогать, потом между ног руками тер, спросил — ты когда-нибудь целовалась?
А я никогда ещё не целовалась ни с кем. Я, конечно, понимала, что к чему уже. Но до конца не понимала. Он начал с меня снимать штаны, пытался между ног целовать. Я, сказала, что хочу в туалет. И слава Богу на тот момент в дверь постучали. И это была бабушка соседка, спасибо ей. Она, наверное, спасла от непоправимого.
Так что прошу мам, всех детей мира — прежде чем пускать в дом всяких братьев, дядь, подумайте о том, что у вас растут в доме дети. И я являюсь матерью двух дочерей. И никогда не позволю в нашем доме остаться чужому мужчине. Хоть брат, хоть сват — без разницы. Сейчас в голове у людей неизвестно что. Но я матери ничего так и не сказала. Конечно, жалею, что ничего не сказала. Так как этого дядю мы периодически видим, и я его на дух не перевариваю. Берегите детей, неважно мальчик или девочка. Берегите их!
Ясмина, 27 лет
Практика у Вани – студента педагогического факультета – закончилась досрочно. В летнем оздоровительном лагере он, работая вожатым, особо не надрывался. Поэтому начальник лагеря пообещал Ивану троечку за практику и тактично попросил ехать домой.
Домой Ваня не поехал – ему хотелось отдохнуть от ежедневных домашних скандалов, а отправился в гости к тетке, которая была младшей сестрой его матери. Позвонив, он предупредил о своем приезде, а часа через три был уже на месте. Светлана, так звали тетю, племяннику сначала обрадовалась. Но через два дня она и вся ее семья уже стали тяготиться незваным гостем, который только и делал, что смотрел телевизор, сидел за общим компьютером или с плеером лежал на диване. Да еще выходил покурить каждые полчаса. Чтобы хоть как-то его растормошить, Света решила съездить с племянником на дачу. Тем более, что уже созрела малина и ее срочно нужно было собирать.
Веселым июльским утром Светлана и Ваня сели в старенькую «Деу-Нексию».
— Хорошая машина, теть Свет, — похвалил Ваня «старушку» «Нексию».
— Я не разбираюсь в них. Главное, чтоб ездила, — равнодушно ответила тетка.
— Я себе тачку типа такой хочу. И ездит хорошо, и в глаза не бросается.
— Да уж, не бросается. На эдакую и воры не позарятся, и гаишники лишний раз не станут тормозить.
Автомобиль тронулся с места.
— Теть Свет, зачем кондиционер включили? Выключите Вы эту гадость! От него и заболеть недолго. Окна все откройте – вот и не будет жарко. Выключайте!
Светлана про себя умилилась бесцеремонности племянника. Спорить с ним не стала – все равно жары еще не было, кондиционер выключила.
— Вы правильно, теть Свет, делаете, что пристегиваетесь. Я – тоже, и маме говорю, что ремни безопасности – не только для гаишников.
— После того, как посмотрела краш тесты – я теперь всегда пристегиваюсь.
— Вот-вот. А мать не думает об этом. И машину разбила, и сама пострадала.
— Настя в аварию попала? – с ужасом спросила тетка. – Я ничего не знала. Что с ней?
— Сотрясение мозга. В больнице была, уже выписали. Нет, вот как, спрашивается, можно такому безответственному человеку садиться за руль?!
— А виноват кто?
— Да, оба виноваты. Только зеленый включился – и мама поехала, а тот козел думал на красный успеть проскочить… Мать его поздно заметила. Вот и остались теперь без машины. А отец свою мне не дает.
— А зачем тебе машина?
– Как зачем? В институт ездить!
Тетка удивилась его словам, но промолчала. Ване от дома до института – не больше получаса пешком, вполне можно обойтись и без машины.
– А отцу-то она не нужна! – продолжал племянник. – Он на ней почти никуда не ездит. Только к матери своей в Рязань, да на огороды… А я без машины не могу. У пацанов, вон, у всех свои тачки…
— Закрой окно, выхлопными газами воняет, – попросила тетка. – Машин много на шоссе… Чуть-чуть все-таки включу кондиционер. Жарковато уже. А ты, если боишься, направь поток в сторону, поверни вон ту штучку справа.
— Нет, зря Вы этим кондиционером увлекаетесь, теть Свет! Говорю же – опасно! Лучше выключить.
— Я его на минимум обычно ставлю. Пока еще никто не заболел. – Ответила тетка внешне спокойно, но внутренне уже начав раздражаться.
***
— Вы хорошо машину водите, — вдруг похвалил Иван тоном знатока. — А вот мама – совсем не умеет, нервничает все время за рулем. Я вообще боюсь с ней ездить.
— То же самое говорит обо мне мой сын – буквально слово в слово, — рассмеялась Светлана. – Мужчины вообще – женщин за водителей не считают. А взрослые сыновья своих мам – и подавно.
— Нет, теть Свет, я же вижу, что Вы хорошо ездите, уверенно. – Иван продолжать расхваливать теткины водительские навыки, о которых она сама была невысокого мнения. Покровительственный тон племянника Светлану забавлял, и раздражение на него исчезло. – Вы водите машину примерно как я.
Вероятно, это была высшая степень похвалы.
— Так вот, я отцу говорю, чтоб мне машину отдал – не хочет. – Ваня продолжил больную для него тему. – И мать не покупает – денег пока нет. А ведь без машины сейчас – никуда, сами ведь знаете. И пацаны говорят, что мне тачка нужна. Вот отцу, скажите, зачем она? Он, можно сказать, свое уже пожил.
— А разве он старый? Сколько же лет отцу?
— Не знаю.
— А маме? – тетя решила продолжить «экзамен» на знание элементарной информации о собственных родителях.
— Да, не знаю точно.
— Маме твоей сорок пять, а отец, если не ошибаюсь – на пару лет старше. Не старики, ведь, еще. Да и старикам, как и человеку в любом возрасте, хочется жить хорошо.
— Куда прешь, придурок, — вдруг выругался Иван в адрес «подрезавшего» их «Ниссана». – А, понятно, баба за рулем!.. Ой, теть Свет, знали бы Вы, какая у них жизнь! Отцу кроме огорода да бутылки ничего не надо. А мать меня все у своей юбки держит. Никак не поймет, что мне уже 20 лет, я уже давно сам все могу решать. Вот, жениться собрался – мать, конечно, против.
— Ты познакомь маму с невестой, — может и согласится, — осторожно перебила его тетка. – Но ведь и маму можно понять. Во-первых, она переживает за тебя, хочет, чтобы тебе было хорошо, поэтому боится необдуманных решений. Во-вторых, ты не работаешь, висишь у нее на шее. Мама тебя кормит, а теперь еще и жену твою должна содержать?
— Вот я и говорю, что она за меня все хочет решать. Ведь все равно мне деньги дает, так пусть уж, лучше, моей семье дает!
Тетка задумалась, пытаясь уловить логику в его словах. Так и не поняв смысла сказанного, решила, что, видимо или она что-то прослушала, или Ваня неточно выразился.
— Да выключите Вы этот кондиционер, теть Свет! Вредно ведь!
— Ладно, пока выключу. Послушай, Вань, ты ведь только что убеждал меня, что сам уже взрослый и самостоятельный человек. Но какая же это самостоятельность, если мама тебя кормит, одевает, на сигареты даже дает? Хочешь независимости – зарабатывай сам себе на жизнь. Тем более, если собрался жениться. Не мать, а ты должен сам обеспечивать твою семью. На работу устраиваться собираешься?
— Да какая работа, я ведь учусь! Где я сейчас найду нормальную работу?! А семью заводить мне уже пора, ведь лучшие годы проходят. Мать никак этого не хочет понять. Вот Вы, теть Свет, меня понимаете, не то, что она… Давайте этого лоха обгоним, тащится на своей консервной банке…
— О, это – вечная тема, которая называется «Нет пророка в своем отечестве». Ты считаешь, что тебя мама не понимает, но и сам ее понять не очень-то хочешь. Мои дети – меня не слушаются, и тоже думают, что я их не понимаю. Это, к сожалению, в большинстве семей так, — умничала Светлана.
У Ивана зазвонил сотовый телефон.
— Привет, Серый!.. Не, я сейчас у тетки… Практика закончилась… Да нет, нормально… Да… Хочешь, приезжай, тетка недалеко от Москвы живет… Дела?.. Ну ладно… Тогда созвонимся. У меня деньги закончились. Но я матери скажу, она положит… Пока!..
— Теть Свет, дайте свой мобильник, я маме позвоню.
***
Когда племянник закончил говорить с мамой, Светлана спросила:
— А где ты собираешься жить с женой?
— Не знаю, еще. Может, у нее.
— Она где живет?
— В Москве, с родителями.
— Если жить в Москве, то далековато тебе будет в Дмитров ездить, в институт.
— Вот я и говорю, что машина нужна.
— А зовут как невесту?
— Ксюша.
— Давно вы с ней встречаетесь?
— Не, мы не встречались.
— Как так? А когда познакомились?
— Три года назад, в доме отдыха. Потом «в контакте» общались. Я ей написал, что надо встретиться.
— И что?
— Приехал к ней домой, сказал, что хочу жениться.
— Ну и ну! Три года общались только по Интернету – и решил жениться?!
— Ну, да.
— А почему тогда через три года, а не сразу? – пошутила Света.
— Сразу она мне не нравилась, — на полном серьезе объяснил Иван. — Да и маленькая была, ей тогда всего 15 лет было… А недавно вдруг понравилась. Так что, теперь женюсь.
— А она согласна?
— Еще не решила. Хочет, чтобы как у всех, встречаться сначала, и все такое.
— Ну и правильно. Разве по Интернету можно судить, что за человек?
В ходе разговора, тетка заметила, что племянник не очень-то внимал тому, что она ему говорила, а больше слушал себя. Но для очистки совести все-таки посоветовала:
— Вань, женитьба – дело ответственное, нужно сначала к человеку присмотреться, к его привычкам, характеру. Лучше не торопиться, чтобы потом не жалеть. И маму с невестой обязательно познакомь…
— Теть Свет, остановите вон, у того киоска, я сигарет куплю, — вдруг попросил племянник. Они уже свернули с шоссе и ехали вдоль какого-то поселка. – Дайте, пожалуйста, на две пачки, а то у меня деньги закончились.
Вот, застал же врасплох! Знала бы Света заранее, что на сигареты попросит – совсем бы не дала. А тут она растерялась, т.к. совсем отказать было неудобно:
— На одну пачку так и быть, дам. Но больше не проси – на курево давать не буду.
— Спасибо. Можно я покурю?
— Только не в машине.
***
Купив сигареты и выкурив одну, племянник вернулся в машину. Они поехали дальше.
— Ты надолго к нам? – спросила тетка.
Этот вопрос интересовал не только Светлану, но и всю ее семью. От Ивана, особенно от его бесцеремонности и простоты (той, которая «хуже воровства») все уже устали. Но долг гостеприимства не позволял указать ему на дверь. (Впрочем, в следующий его неожиданный приезд Свете пришлось именно так и сделать – покормить родственничка и выставить за дверь. В конце концов, кроме долга гостеприимства, еще есть долг перед своей семьей.)
— Да, не знаю. У меня каникулы до конца лета… Погощу пока у вас…
Чудом Света не съехала в какую-нибудь канаву… «Обрадовал», ничего не скажешь…
— Вань, но у нас еще свои дела есть. Мы на дачу планировали на недельку съездить, там работы много. — Тетка отчаянно пыталась намекнуть племяннику, что слишком долго ему гостить не стоит.
— Ладно, можно и на дачу съездить. Чего в такую жару в городе делать? У вас неплохо на даче – малины, смородины много. Пруд хороший, чистый. Накупаюсь… В жару – самое то!
— Учти, сигарет покупать не буду.
— Ничего, я у пацанов настреляю.
Никакие намеки на то, что его общество не всегда и не всех радует, Иван не понимал. Настроение у Светланы очень испортилось…
Через пять минут они уже были на месте. Иван, выйдя из машины, сразу закурил. Тетка отошла подальше и позвонила Ольге — самой младшей сестре.
— Привет, Ольчик! У нас Ваня сейчас в гостях, у него каникулы. И у тебя – отпуск. Может, племянничка к тебе отправить на пару деньков? Будет возможность его повоспитывать. Ты же ему крестная мать, все-таки.
— Ну, привози, — грустно вздохнув, ответила сестра.
У Ольги чувство ответственности временами просто зашкаливало, чем старшие сестры иногда беззастенчиво пользовались. Общение с крестником обычно расстраивало младшую, потому что Ваня не особо прислушивался к ее мудрым наставлениям. Но все равно, Оля никогда не отказывалась побыть с ним, так как очень серьезно относилась к своим обязанностям крестной матери. И, конечно же, она усердно молилась за Ивана, не теряя надежды на лучшее.
— Вань, слышь, я с тетей Олей по телефону сейчас говорила, она тебя в гости ждет. Поедешь? До электрички я тебя подброшу.
— Ладно, — ответил племянник, поразмыслив. — Только я у нее растолстею, наверное, опять. Готовит очень вкусно… Когда ехать?
— Да вот, малину соберем и поедем, – ликовала Света. Как мало иногда нужно человеку для счастья…
Надев старенькие дачные панамы в горошек, они отправились собирать урожай малины. Солнце уже сильно припекало. В воздухе гудели шмели и порхали бабочки, стоял потрясающий аромат цветов и ягод. «Жизнь все-таки – прекрасная штука!» — подумала Светлана.
Мы с мамой жили вдвоем в двухкомнатной квартире. И у меня была своя комната. К нам часто приходили в гости дяденьки, и иногда я видела их утром, но я не придавала этому никакого значения. Вечером они с мамой пили вино или водку и иногда мама бывала сильно пьяной.
И только в девять лет я, идя в туалет, а я уже легла к тому времени спать, увидела на кухне, что моя мама стоит согнувшись пополам и опираясь руками на стол. Ее халат был задран на спину, а ноги раздвинуты. Голая попка была выпячена и как бы задрана вверх. А за ней стоял дядя Коля без штанов. Ноги у него были необычайно волосатые, как у мамы между ножек. Мама говорила, что и у меня там вырастут волосики, когда я стану взрослой. Мне очень хочется таких же волосиков. Но у меня не растут пока. И моя писенька вся гладкая. Так вот, я увидела, что у дяди Коли спереди торчит какая-то толстенькая розовая колбаска, и он эту колбаску засовывает между ног маме. Кстати, мама при этом улыбалась, поэтому я не испугалась. Я остановилась около туалета и продолжала смотреть, ничего не понимая. Они оба были радостные. А дядя Коля засовывал свою колбаску и вытаскивал. Он двигал голой попой туда, сюда. Я посмотрела и прошла в туалет. Когда я спустила воду и вышла, то дядя Коля как раз вытащил свою колбаску, и я увидела, что на конце ее утолщение, я еще подумала, что похоже на гриб, шляпка с ножкой.
Они увидели меня, и мама выпрямилась и опустила халат. Она подошла ко мне, обняла, погладила по головке и отвела в кровать. Она поцеловала меня и сказала, что утром мне все объяснит и расскажет, и я заснула.
Утром, когда я проснулась, то дяди Коли уже не было, хотя раньше он иногда завтракал с нами. А мама после завтрака посадила меня на колени и по секрету, чтобы я никому не разболтала, рассказала мне, чем и как она с дядей Колей занималась. И почему она это делает. Оказывается у дядей пися в виде колбаски с головкой (а я думала это шляпкой называется). Этой писей он и писает и делает тетям приятно. Ему тоже очень приятно, когда он всовывает ее к женщине в половую щелку. Она там трется и из нее выпрыскивается особая жидкость и всем становиться очень приятно. Поэтому дяди живут с тетями в семьях. А когда нет семьи, то дяди ходят к одиноким тетям и делают им приятно. Когда я вырасту, то и мне дяди будут делать приятно. Но рассказывать об этом никому нельзя, потому, что глупые дети будут смеяться.
Я все поняла и обещала никому ничего не говорить.
Прошло время, я повзрослела. Я уже не такая наивная. И прекрасно знаю, как это «приятное» называется и как его дяди делают. У нас девчонки фотографии приносили и мы смотрели. А на этих фотографиях дяди с тетями ебутся, или трахаются. Я плохо отличаю. А еще там было как тетя держала дядин член во рту, а другой дядя ей сзади делал приятное. А когда мы тайком смотрели фотографии, то я почувствовало как внизу живота стало очень тепло и немного щекотно. Я тайком погладила свою писю через трусики и почувствовала приятное облегчение. Нас было четверо, и я заметила, что и другие девочки тоже незаметно гладят свои писи, но я сделала вид, что не вижу, и ничего не сказала.
После этих фотографий я тайком стала подглядывать, когда к маме приходили дяди. Я обычно раньше уходила спать к себе в комнату, а потом выходила в прихожую, и через кружевную занавеску стеклянной двери было хорошо видно, что мама с дядями делает. Обычно дяди делали маме приятное в ротик, а потом разворачивали ее задом или она становилась на диване на корточки, и дядя засовывал колбаску ей в писю, а потом некоторое время дергал попой. Мне очень понравилось подсматривать за ними. У меня начиналось щекотно в писи, и я ее гладила ручкой слегка надавливая, после этого мне становилось очень приятно и я шла спать. Мне стало хотеться попробовать рукой подержаться за дядину колбаску. Она была очень приятная на вид. Я даже пробовала вылепить такую жилистую колбаску из пластилина. Последние месяцы к маме приходил по выходным дядя Юра, а среди недели вдвоем приходили дядя Вова и дядя Саша. Дядя Юра мне нравился, он всегда приносил мне сладости, а иногда и подарки. Он всегда оставался ночевать с мамой.
А дядя Вова и дядя Саша приходили вечером в среду и много пили водки. Мама тоже с ними пила, а потом они вдвоем делали маме приятно. Один делал это в рот, а другой засовывал одновременно между ног. Затем они менялись местами, но мама все время оставалась надета на две их колбаски. Казалось со стороны, что они жарят маму на вертеле. Иногда я видела как у мамы изо рта вытекает белая жидкость. Это, наверное, та жидкость, что у дядей для удовольствия выстреливает из их колбаски, мне подружка говорила, что жидкость называется спермой. Я не спрашивала у мамы, потому что не хотела, чтобы она знала, что я подсматриваю за ними. Она могла рассердиться и наказать меня. Она бывает злой, когда пьяная, а потом жалеет меня. Я почему-то побаивалась и дядю Вову и дядю Сашу. Хотя они меня не обижали. Иногда они оставались до утра, но рано утром уходили.
Однажды дядя Юра пришел раньше в субботу и принес мне большую шоколадку. Я очень люблю шоколад, поэтому обрадовалась. А еще он принес винограда и апельсинов. Я от радости обняла его и поцеловала в щеку. Он заулыбался, мама тоже и все были радостные.
Мы посидели на кухне, а потом я ушла с виноградом к себе, а они в мамину комнату. Через некоторое время я осторожно подошла к их двери и стала наблюдать. Мама лежала голенькая на диване, а дядя Юра целовал ей сосочки. Причем мамины сосочки стали большими как сливы. А дядя Юра полностью заглатывал их в рот. Одну держал во рту, а другую мял пальцами, потом поменял. А мама лежала с закрытыми глазами и счастливо улыбалась. А потом мама залезла сверху, так, что голова дяди Юры оказалась у нее между ног, а сама сверху взяла в рот его колбаску и начала сосать. А дядя Юра начал облизывать маму между ног. Смотреть было очень интересно. И я непрерывно стала гладить свою писю, и во все глаза смотреть, как дядя Юра делает маме приятно. Я подошла совсем близко к дверям, хотя знала, что так меня можно заметить, но они не смотрели в мою сторону, а дядя Юра ваабще смотрел маме в попу. На улице было солнечно и в комнате очень светло. Мне теперь было очень хорошо видно.
Наконец мама выпустила его колбаску изо рта и слезла с дяди Юры.
Она встала на коленки и на руки, короче на четвереньки, а дядя Юра стал устраиваться сзади, он стоял на коленках, и его колбаска торчала шапочкой вверх и дергалась. Он взял колбаску в руку, и стал нащупывать вход в мамину писю Наконец он нащупал и его колбаска въехала в маму. Он взял маму руками за бедра и прижался животом к маминой попке. Затем он стал руками затягивать мамину попку себе к животу и отпускать. Итак непрерывно. А еще он двигал своей попкой вперед и назад. Я стояла и уже не гладила, а терла свою писю, и на меня как волнами находило приятное чувство. Я даже не могла понять, что именно мне приятно. Я вытащила руку и посмотрела на пальцы, они были мокренькие, я не знала почему, но снова начала тереть писю.
Когда я подняла голову и посмотрела в комнату, то увидела, что дядя Юра смотрит на меня и прямо мне в глаза, было ясно, что он меня видит. Я так перепугалась, что не было сил убежать в свою комнату. А дядя Юра подмигнул мне и еще быстрее стал двигаться и натягивать маму на свою колбаску. Он все время смотрел на меня и улыбался. Я поняла, что он не сердится, но была еще мама, которой он мог рассказать. Я показала ему пальцем на маму и прижала палец к губам, чтобы он молчал. Он улыбнулся и закивал головой. Я подумала, какой хороший дядя Юра. Мне он еще сильнее стал нравиться. Мне даже захотелось поцеловать его колбаску, как мама это делает, и я даже засмеялась от этой мысли. Мне приятно было о нем думать и кушать его виноград в своей комнате. А виноград был с длинными ягодами, мы его называем «дамский пальчик».
Я оторвала одну ягодку вместе с кусочком веточки и крутила в руках. А потом стала через губки его проталкивать в рот представляя, что это колбаска дяди Юры. Игра была интересной. И тут я подумала, что можно попробовать просунуть виноградинку в писю. Я тут же попробовала это сделать. Я догадалась помазать слюной щелку и осторожно надавила виноградинкой. Она быстро скользнула внутрь. Хорошо, что я крепко держала за черенок, а то бы не знаю, что с ней там случилось бы и как доставать. Я начала ее шевелить и мне опять стало приятно, так, что даже голова закружилась, и у меня сами собой сжались ножки и очень сильно. А в этот момент вошел дядя Юра. Оказывается, они с мамой уже сделали друг другу приятное и мама в ванне мылась. Я вздрогнула, и черенок оторвался, а виноградинка осталась в писи. Я заплакала, а он стал спрашивать, что случилось. Я ему все рассказала, и он сказал, что надо быстро достать, пока мама в ванне. Я нащупала пальцем ягодку, но она была довольно глубоко и я не смогла ее зацепить. Тогда дядя Юра сказал, что он поможет, но будет немного больно. Я согласилась, так как от страха, что мама узнает, чем я занималась, не знала, что и делать. Дядя Юра широко раздвинул мне ножки и взяв меня под коленки приподнял попку. Он поплевал на руку и густо смазал слюной мою щелку, я наблюдала как завороженная. А он облизнул два пальца и быстренько со словами потерпи, будет немного больно засунул их в мою половую щелку. Там ему пришлось раздвинуть пальцы чтобы ухватить эту чертову ягоду. Чтобы удобнее ее ухватить, он сунул пальцы глубже. Моя пися была уже натянута, и когда его пальцы скользнули глубже я почувствовала резкую боль, но я вытерпела и даже не вскрикнула. Боль почти сразу прошла, да и я больше думала о маме, чем о боли.
С первого раза она у него выскользнула из пальцев, тогда он второй раз поглубже просунул пальцы, мне опять стало больно, но тут он наконец ухватил и вынул виноградинку наружу. И я увидела, что у него пальцы были в крови. Я подумала, что это черенком поцарапало внутри. Он вытер кровь с пальцев носовым платком, а потом вытер им мне писю от слюны и выступившей крови. Потом подмоешься-сказал он. Ты умеешь? Да, меня мама научила. Вот и молодец, а маме мы ничего не расскажем. Пусть это будет нашей тайной. Я благодарно кивнула головой.
Я выбрала время и тайком подмылась в ванне с марганцовкой. Я заметила, что кровь опять выступила из влагалища. После того, как я подмылась, кровь больше не выступала, да и болезненные ощущения внутри прошли. Я была так рада, итак благодарна дяде Юре. Самое главное для меня было, что мама ничего не узнает.
Я больше сегодня не подсматривала и не экспериментировала со своей писей. Я даже почувствовала усталость, наверное сказалось нервное напряжение и страх, что я испытала. И я очень рано легла спать и хорошо спала всю ночь.
Утром я бы даже не вспомнила свои вчерашние страхи, пока дядя Юра заговорщески не подмигнул мне. И я сразу вспомнила, что у нас с ним есть общая тайно. И мне сразу стало хорошо и весело.
Через неделю, в следующую субботу к маме в обед пришли две подруги и они выпили коньяка целую бутылку на троих. А когда они к вечеру ушли, то пришел дядя Юра. Он принес торт и обалденный набор с куклой барби. Я прямо завизжала от радости. Такой куклы у меня не было и я только тайком могла о ней мечтать, не надеясь ни на что. Я обняла его за пояс и крепко прижалась к нему. А он гладил меня по голове и что-то ласково говорил. Я небольшого роста, а дядя Юра высокий, и я грудью почувствовала его колбаску в брюках. Я еще крепче прижалась к нему и почувствовала,, что колбаска начала шевелиться и сильнее упираться в мою грудь, и я почувствовала, что мне это приятно. Я даже на миг захотела, чтобы он сделал мне приятное, как маме. Но вспомнив про маму я немного испугалась. Я оторвалась от него, посмотрела ему в глаза и сказала спасибо, и незаметно подмигнула ему, а он подмигнул мне в ответ.
В этот вечер мне некогда было подглядывать за ними. Я была занята куклой. Ведь мне было немного больше одиннадцати лет.
Вечером я рано умылась, переоделась в ночную рубашку и в одной рубашечке сидела на кровати и игралась с новой куклой. Еще не было девяти часов, когда ко мне в комнату зашел дядя Юра и сказал, что мама напилась и заснула. А мама когда пьяная засыпает, то ее уже не разбудишь. Он попросился поиграть со мною, и я с радостью согласилась. Дядя Юра был одет в одни свободные трусики, и это мне очень понравилось. Он был сильно волосатый.
— Какой вы пушистый, — сказала я и непроизвольно ладошкой погладила ему ногу около трусиков.
— А у тебя приятная теплая ладошка, и она очень приятно гладит мою ножку. Можешь погладить еще, если тебе хочется.
Мне захотелось, и я стала осторожно гладить его ноги около трусиков. Он немного раздвинул ноги, чтобы мне было удобно, И я стала гладить их изнутри. Там волосиков было , больше. Когда я начала его гладить, то увидела, как трусики спереди начали подниматься и шевелиться. Я поняла, что это его колбаска шевелиться. И тут он сказал, что тоже хочет меня погладить и поласкать. Я ответила, что мне это будет приятно. И мы начали гладить ножки друг другу. Мне стало очень хорошо и приятно. Я закрыла глаза и стала гладить его волосики под трусиками. А он начал гладить мои ножки изнутри и пальчиками касаться моих дырочек и складочек между ножек. Когда его пальцы касались моей писи, то теплые волны радости поднимались от писи к груди. Я засунула ручки в трусики и нащупала твердую, горячую и живую колбаску. Я обхватила ее двумя руками и начала гладить. Колбаска была на ощупь просто супер. Дядя Юра тоже, раздвинув мне пошире ножки, положил руку между ног и начал гладить меня там. Иногда он пальчиком проникал немного внутрь и тер меня внутри.
Он посадил меня к себе на колени, прижал к себе и тихонька сказал на ушко:
— Я сейчас сделаю тебе так, как маме нравиться. Я засуну тебе в писю свою колбаску. Но это тоже будет нашей общей тайной. Что бы мама не узнала. Я, держа его толстую колбаску в руке, прижалась к его груди и согласилась. Я для дяди Юры готова была сделать все, что угодно за куклу Барби.
Он сходил в мамину комнату и принес какую-то баночку с кремом. Потом он снял трусики свои и с меня рубашку. Мы стали голенькими. Он положил меня на кровать рядом с барби и начал целовать мне сосочки и животик, а я гладила его руками. Затем он приподнял мою попку и начал язычком щекотать мою писю. Мне было хорошо, а рядом на подушке лежала моя красавица Барби и наблюдала за нами. Потом он набрал из баночки крема и смазал мою щелку, и даже немного внутри. После этого он намазал кремом свою колбаску, и она заблестела.
— Встань родненькая на четвереньки. Так будет удобнее.
Я с готовностью встала на четвереньки и взяла в одну руку свою Барби.
Он встал сзади меня на колени и и обхватил меня за бедра. Я была маленькая, поэтому он приподнял мою попу, и я почувствовала, как его колбаска нащупывает вход в щелку. Мне было очень интересно так играть с дядей Юрой. Наконец его головка начала входить, раздвигая мою щелку. Он крепко держал меня за бедра и натягивал или насаживал меня на колбаску. Я почувствовала, как, чужое тело туго начинало входить в мою писю.
Стало немного больно, но я смотрела на Барби и терпела. А дядя Юра продолжал насаживать меня. Боль сначала усилилась, но потом когда его головка прошла глубже, то она утихла. И я уже с интересом ощущала как колбаска проходит все глубже. Наконец я почувствовала, как его животик прижался к моей голенькой попке. Значит вся колбаска зашла, — подумала я. После этого его колбаска стала двигаться внутри туда-сюда. Мне уже не было больно. Он делал приятное долго, наверное около пяти минут. А потом вдруг задышал глубоко и застонал. А я почувствовала какую-то горячую струю писи. После этого он вытащил колбаску, положил мне между ног маленькое полотенце и прижал к себе.
— Вот ты и стала совсем взрослой. Я когда доставал виноградинку из твоей писи, то порвал твою девственную пленку, поэтому сегодня у тебя уже нет крови, и не так сильно больно для первого раза. Ты мне сделала очень приятно. Я тебе благодарен.
— А я вам благодарна за Барби. И я очень рада, что смогла сделать вам приятно. Я буду делать вам приятно, когда вы захотите, только что бы мама не знала.
— Хорошо, мы ей ничего не будем говорить.
Он прижал меня к себе и поцеловал, как взрослую, в губы. А его язычок раздвинул мои губки и пролез мне в ротик, и я пососала его.
А потом он одел трусики и вышел.
Правда через час, когда я уже собиралась спать, он пришел опять и показал мне баночку с кремом. Я заулыбалась, быстренько сняла рубашку и встала на четвереньки. И он опять делал приятно. А во второй раз мне уже не было больно. Хотя он двигался внутри меня гораздо дольше.
А в среду пришли дядя Вова и дядя Саша. Они долго пили с мамой водку. Мне это не нравилось и я раньше легла спать.
А ночью я проснулась от того, что кто-то лежит рядом и гладит мою писю и даже мажет ее кремом. Я очень испугалась и притворилась спящей. При этом я подтянула коленки и сжалась в комочек. Но оказалось, что так моя пися вся стала открытой сзади. И чья-то колбаска уперлась в нее и зашла внутрь. Я вся замерла и не дышала, мне хотелось, чтобы он думал, что я сплю. Он долго терся своей колбаской внутри моей писи, пока она не выплеснула сперму. После этого он вытащил ее и ушел. Я тихонько заплакала. Я подумала, что даже не знаю кто был, дядя Вова или дядя Саша. Прошло минут десять и я начала успокаиваться, но в это время дверь в комнату открылась и снова кто-то залез ко мне в кровать. Я опять сжалась и претворилась спящей. И мне опять кто-то стал делать приятно. Но эта колбаска была чуть толще и было сначала даже немного больно. Но я вытерпела и получила еще немного спермы в писю. Потом больше никто в тот день не приходил. Но в конце концов, оказалось, что мне начали делать приятно три дяди. Не каждый раз, но часто. А мне нравиться только когда это делает дядя Юра. Он хороший и добрый. Я его люблю. А дядя Вова и дядя Саша мне без разрешения делают приятно. И смеются надо мною. Говорят что у меня дырка для слива, а не пися. А один раз они пришли днем и пили водку. И по два раза засунули мне свои колбаски. А еще заставили сосать их колбаски, чтобы они скорее вставали. У меня заболела пися и я расплакалась. Тогда они ушли, а я промыла писю марганцовкой. Она два дня болела.
Зато через два месяца дядя Юра и мама поженились и он стал жить с нами и часто делать мне приятно. Я очень рада. Мне теперь это нравиться. Да и дядя Вова и дядя Саша больше к нам не ходят. И я про них никому не рассказывала.
Так что я теперь очень счастливая. Дядя Юра мне пообещал, что когда стану взрослой, то он сделает мне ребеночка и я рожу ему девочку, такую же красивую и умную, как я. И у нас с ним будет живая Барби. И я теперь очень хочу стать взрослой.
А еще, когда дядя Юра стал жить у нас, то я его упросила его, и он дал мне выпить из его колбаски сперму, которая брызнула, когда я сосала ему. Правда очень долго пришлось сосать. Но она мне не понравилась на вкус. А дяде Юре наоборот понравилось. И он теперь дает мне облизать его колбаску от остатков спермы после того, как вытащит ее. Я ему облизываю и когда они с мамой делают приятно. Мама идет подмываться, а я быстренько облизываю. Я уже привыкла к вкусу его спермы, хотя мне больше нравиться сгущенное сладкое молоко. А один раз он попросил, и я ему в попку засунула пальчик и терла там. Он сказал, что я его пальчиком оттрахала, и мы смеялись. Он сказал, что мы теперь друг друга трахаем. Я так его люблю, что готова сделать все, что он пожелает.
.
ДЯДЯ КОЛЯ
Как всегда мой приезд вызывает маленький переполох. Как-никак единственный брат, к тому же из Магадана. У моей сестры, когда она говорит о Магадане, делаются такие глаза, словно речь идет о том свете. И тогда Зина жалеет меня и при встрече всегда плачет, сотрясаясь своим большим рыхлым телом.
— Ну-ну, Зин, успокойся. Не умер пока.
— Занесло тебя, чертушку. Люди вон и тут устраиваются. А это разве жизнь.
Из своей комнаты выходит Аленка, моя племянница. В девятом классе девка, а ростом скоро меня догонит, — а во мне как-никак сто восемьдесят четыре.
— Все растешь, Аленка. Ох, будут твои женихи плакать.
— Отстаете, дядь Валер, от жизни. Я в классе самая маленькая.
— Да неужто,- удивляюсь я. — Ну, если ты самая маленькая, то вот тебе самый большой на свете шарф.
Ослепительно белой шерсти, он так велик, что им можно обмотаться с головы до ног. Аленка упорхнула к зеркалу. Сестре — панно, красивое, из кусочков меха сделано.
— Надо было тебе деньги тратить,- ворчит Зина.
— Ты только Верке не отдавай,- предупреждаю я. — Для нее у меня само собой есть.
Но знаю, что предупреждаю напрасно. Такая уж у меня старшая племянница — все выцыганит у матери. И откуда это — в нашем роду вроде не было. Может, отпечаток профессии — она в торговле работает. Кооперативная квартира, всего в ней хватает, а Верка тащит и тащит. Муж — видел я его всего один раз — был наладчиком пианино, так она его погнала на автобус — зарабатывай, мол, деньги.
— А Василий где?
— Спит. Ждал-ждал тебя, чекушку уговорил и улегся. Он слабый стал, Валер, на водку. Стареет.»
Спит и ладно. А то бы сейчас: «Давай разливай! Не хочешь со мной, да, зазнался!» Шум, гром, пьяные пустые разговоры. Сколько помнил Василия, трезвым не видел его ни разу. И иногда думаю — какие же силы потратила Зина, живя с ним, чтобы дом вести, дочек на ноги поставить. Да и мне, в нищей моей юности, чем могла помогала.
— Куда сейчас? — спрашивает сестра. Знает, что в столице я бываю или по делам, или проездом.
— В Чебоксары, там у нас семинар.
— От Павлово это далеко?
-г- Кажется, нет. Аленка, а ну-ка, дай географический атлас.
По карте выходит километров двести.
— А зачем тебе Павлово?
Сестра задумывается. Потом говорит:
— А ты знаешь, что в Павлово наш дядя живет? Сказанное не сразу доходит до меня.
— Что еще за дядя?
— Дядя Коля, родной брат матери. Вот те раз!
— А… почему же я о нем никогда не слышал?
— Да так… Как уехал он в сорок девятом, так и порвалось все.
— А откуда ты знаешь, что он в Павлово? — что-то, кажется мне, недоговаривает сестра.
— Он тете Марусе пишет.
Я молчу, соображаю. День заезда на семинар — понедельник. Сегодня пятница. На дворе осень — с билетами проблем не должно быть.
— Билет я тебе на завтра на пять взяла,- читает мои мысли сестра. Я не удивляюсь, слишком хорошо она меня знает. — До Горького, а там час автобусом.
Признаться, планы у меня на эти дни были другими. Повидать друзей, походить по магазинам — жена заказов надавала.
— Что тебе надо купить в Москве? Ты списочек оставь и деньги. „
— Ну, Зин, ну, сестренка, — я растроганно и неловко чмокаю сестру в щеку. — Куда Кулешовой до тебя.
— Это кто еще?
— Да так, телепатка одна.
Утром меня бесцеремонно будит Василий. Сестры уже нет, она поднимается в пять утра — два часа на дорогу. Трамвай, автобус, метро. Я иногда удивляюсь, неужели нельзя работу поближе найти.
— Привыкла,- объясняет сестра,- четверть века на фабрике.
Недавно медалью ее наградили «За трудовую доблесть». Я горжусь, я-то знаю, чего это ей все стоило.
— Ты что, спать сюда приехал?! Давай-давай, поднимайся.
— Василий, еще восьми нет — магазин закрыт.
— Для меня открыт. Эт-та моя Москва! Приходится вставать. Впрочем, сейчас финансирую его
и наверняка полдня не увижу. Вытаскиваю червонец.
— Не надо. Ты пока закусь приготовь. И исчезает.
Это что-то новое. В прежние приезды Василий стрелял у меня безбожно, да и Зинка держит его в черном теле.
Не проходит и получаса, как Василий возвращается с бутылкой.
— Василий, ты сейчас в каком министерстве работаешь? -выражаю я изумление.
— На хлебовозке.
Все становится ясно. Водку дала продавец ближайшего гастронома, куда он поставляет хлеб, а деньги… деньги тоже от хлеба.
— Понятно, — говорю я Василию. — Грузчики на хлебозаводе дают на три-четыре ящика больше, чем записано в накладной. Ну а в магазине за эти ящики ты получаешь наличными. Так?
— Во, угадал.
— Засыпешься — три года.
— Шиш,- говорит Василий.- Я и с охраной делюсь. Ну чего телишься, наливай. Я в отгуле нынче.
Я разливаю и, дождавшись пока Василий опрокинет свой стакашек, лицемерно вздыхаю:
— Эх, жалко, улетаю я в обед. Сам знаешь, как в самолет — выпивши не пустят.
Раньше бы Василий не отстал от меня — пей и все. А сейчас, похоже, даже доволен — больше достанется. Торопясь и расплескивая, наливает еще.
Я гляжу на его красное опухшее лицо, помутневшие глаза, наполовину уже седые волосы и вспоминаю летний день, когда Зина со своим мужем, с ним то есть, приехала в деревню.
Широкоплечий веселый парень в тельняшке, с лопатами-ручищами сразу полюбился мне. Он подарил мне невиданный фонарик-жужжелку, вместе с отцом перекрыл свежей соломой крышу избы, а потом вообще подвиг совершил — опустился в колодец и отремонтировал его. Заодно выбросил оттуда новенькое цинковое ведро, неделю назад упущенное мной. За ведро мне уже влетело, и я пожалел, что Василий не приехал чуть-чуть раньше.
Я даже спать порывался на сеновале вместе с Зинкой и Василием, но сестра, не церемонясь, оттуда меня выперла.
А пил как! Ведрами, и никакой хмель его, казалось, не сокрушит.
Но, как говаривал мой отец, «нет молодца, чтобы одолел винца».
Когда я ухожу, Василий уже дремлет, грузно навалившись на стол. Проспавшись, он опять пойдет в магазин и опять купит вина — и так будет до тех пор, пока не кончатся деньги.
И пока не кончится жизнь…
На материке я езжу только поездами. Люблю сидеть у окна, слушать перестук колес и смотреть, смотреть на тихие поля, зазолотившиеся перелески, на белые церкви, призраками мелькавшие на дальних холмах. Соскучился я по этой земле.
И хотя уже давно не пишу стихи, как-то сами собой начинают складываться строки:
«Мне снятся все чаще и слаще — боюсь даже веки разнять — поляны с травой настоящей и звонкий сквозной березняк. Я думаю: что за провинность меня завела в эту
даль — где радость бедней вполовину и вдвое печальней
печаль?..»
Громада Горького, вольно раскинувшегося в долине, поражает меня. Эх, было бы время — побродить, посмотреть.
Надо торопиться. Вперед — к дяде Коле. Кто он, этот неожиданно объявившийся родственник?.. Что он расскажет мне о моей матери, слишком рано ушедшей из этой жизни, о моем детстве? Подгоняемый нетерпением, от Горького я беру такси. Смешно, но это удовольствие обходится мне почти вдвое дешевле, чем от Домодедово до Москвы.
— Переулок Кирпичный, дом семь, не подскажете? -обращаюсь я к седоголовому грузному, рослому мужчине лет под шестьдесят. Присев на корточки, он докрашивал дверь гаража, и мои слова заставили его распрямиться.
— А кто вам нужен?
— Николай Федорович Щедрин.
Какое-то мгновение, охваченный догадкой, я вглядываюсь в его спокойное усталое лицо и…
— Валерка, что ли,— неверяще выдыхает дядя. И крепко обхватывает меня.
Как, как мы смогли угадать друг друга! Ну я-то ладно -ехал к нему, ждал этой встречи. А он?!
— Я гляжу-гляжу,- после улегшейся суматохи в который раз рассказывает дядя Коля,- что-то знакомое в лице. Ну прям Нюра-покойница. И сердце, сердце как током —
племяш.
И опять счастливо обнимает меня. И в этой искренности, открытости я опять угадываю наше родовое, и мне становится легко, будто попал я в свою семью. Родня.
Жена его, тетя Тина, вовсю хлопочет, собирая на стол. Пошептавшись с ней, дядя Коля поднимается:
— Я сейчас, на минуточку.
Идем вместе. Не могу я отпустить его — столько вопросов! И просто — хочу на него смотреть.
В магазине расплачиваться я ему не позволяю. По обстановке дома, по одежде понял: не густо живут. Знаю я эти стариковские пенсии.
— Ну смотри,- смиряется дядя Коля, и что-то гаснет в его лице.
И хотя по магаданскому времени уже утро, сна у меня ни в одном глазу. И долго, как на исповеди, рассказываю о своей жизни. Ни с кем, даже с сестрой, не говорил так никогда.
А дядя Коля спрашивает и спрашивает, как будто всю жизнь мою до самой мелочи хочет понять и узнать.
— Дядя Коля,- осторожно начинаю я о самом главном,- • а как же так получилось, что мы только сейчас встретились?
Лучше бы я не спрашивал.
… Листок, вырванный из ученической тетради, мелко исписан химическим карандашом. Отдельные буквы расплылись, стерлись. Это письмо моей матери, незадолго до ее смерти:
«Жизнь наша не дюже веселая, Коля. Я уже третий месяц не встаю, и кружку воды некому подать. Видно, уже не встретимся. И Валерий мой без меня тоже не жилец. Боже, и зачем я его только рожала».
Потрясенный, я поднимаю глаза на дядю Колю. Ничего, ни одной мелочи не осталось мне от мамы, и вдруг это письмо… как с того света.
— Я тогда сразу собрался и поехал к вам. Нюру уже похоронили. Что творилось у вас дома — не расскажешь. Вас четверо — мал мала меньше. Голодные, грязные… Тебе чуть больше года было…
— Четверо? — вопросительно смотрю я на него. — У меня две сестры.
— Была еще Мира — года на три старше тебя. Она в тот же год умерла. Ошиблась Нюра. Не выдержал я тогда, -продолжает он, — обидел Мишу, убийцей прилюдно назвал. И уехал. И с тех пор все. Потом-то я понял, что не прав был. Не прав. Вас вытягивал отец, сутками на работе пропадал. А сам-то инвалид. Какой уж тут уход за больной.
Мы бы, наверное, помирились, да тут еще удар. У нас-то с Тиной к тому времени уже четверо ребятишек было. А в день на всех иногда стакан жмыха да лепешки из мяки-
ны с корой. Про одежонку, обувку — и не говори. Из голенищ своих сапог придумал я им сшить тапочки — на все времена года. И вот, помню, сижу, шью, а сосед заходит, посмотрел и спрашивает:
— А сапоги сможешь стачать? Заплачу.
— Было бы из чего,- говорю.
Принес он материалу. Сшил я ему, не помню, пар шесть или семь. И откуда же знать, что кожа та — ворованная. Как соучастнику, дали мне пять лет; и на ордена не посмотрели. Тогда с этим строго было. Ну, а после отсидки и гордость, и стыд; словом, откачнулся я от всех. Да и они, -усмехнулся он, — не очень-то стремились… Отец твой партийный был, зачем ему в анкетах такой родственник…
Так и не спали мы в ту ночь. А там рассвет забрезжил за окнами, и уже пора было мне собираться. До Чебоксар я решил добираться на «Ракете». Мы потихоньку шли через сонный утренний город. Дядя Коля часто останавливался, виновато поглядывал на меня, передыхали. Я знал, что он перенес инфаркт.
— Эх, посмотрела бы на тебя Нюра, — в который раз сказал он уже на пристани. — Ну неужели нельзя им оттуда хоть одним глазком на деток своих, а, Валер?
Я молчал.
— Ну ладно. Вот скоро увижу ее — сам расскажу.
— Ну что вы, дядя Коля. Вам еще жить да жить. Ни он, ни сам я не верили сказанному.
Матрос бросил сходни, и редкие пассажиры пошли на посадку.
— Деньги-то, деньги у тебя есть? — засуетился дядя Коля. Вчерашние неизрасходованные бумажки толкал мне в ладонь.
— Дядь Коль, — горло у меня перехватило, и я ткнулся лицом в его колючую щеку. — Мы обязательно, приедем… в отпуск, посмотрите на моих…
— Дом твой — хоть весь занимай. А пляж какой летом… золотой, Валера. На югах разве так…
И что-то еще, беспомощное, срывал с губ холодный речной ветер.
Отдали швартовы, и «Ракета», разворачиваясь, медленно пошла на стрежень реки.
Удалялся причал, на котором, прощально подняв руку, стоял старик в старом черном пальто. Так неожиданно обретенный родной мне человек.
Вцепившись в поручни, не отрываясь смотрел я на него. «Ракета» поддала ходу, и вот уже отодвинулся берег, причал, черная одинокая фигурка, и не взглядом — сердцем угадал я последний прощальный взмах!
…В Москву я опять возвращался поездом. Соседями моими оказались тоненький совсем юный парень и смешливые, шумливые девчонки. По туристическим путевкам ехали они из Удмуртии во Францию.
И, конечно же, всю дорогу распевали песни. Особенно хорошо пел Володя.
— Володя, Володя, — стали просить девчонки, а спой нашу.
Володя не отказывался. Специально для меня он перевел, о чем песня:
— Если у тебя в доме праздник и у души вырастают крылья, вспомни, где сейчас твой брат. Не холодно ли ему, не грустно… Вспомни свою сестру — весна ли в ее сердце. Всех родственников, далеких и близких, созови в дом, на свой праздник. Никого не забудь. Ведь они — родная твоя кровь.
Как он пел!
И без перевода я бы понял — о чем. Была в песне тревога за близкую душу, тоска птицы, отбившейся от стаи, боль ручья, пробивающегося к реке…
Я отвернулся к окну и снова увидел, как неумолимо отлетает в заплаканную дождями даль стариковская фигурка в длинном черном пальто. Вот она становится меньше, меньше, превращается в каплю и исчезает совсем.
Капля родной крови.
…С московскими заказами моими Зинка справилась отлично, даже слишком. Ворох пакетов, коробок, свертков возвышался в углу прихожей.
Как же я это повезу?
Верка, старшая племянница, примчалась сюда прямо с
работы. Если что не возьму — ей останется. Ну что ж — приятно доставить человеку радость.
Я стал перебирать покупки, освобождая их от коробок, бумаги, откладывая не очень нужное и громоздкое.
Зинка помогала мне упаковывать чемодан.
О дяде Коле я рассказал ей еще вчера. Она помолчала, а потом мягко посоветовала:
— Ты не суди их, Валер! Нам сейчас их не понять. Судить-то как раз я никого и не собирался. Но иного,
видно, старшая сестра, верная хранительница наших семейных традиций, и сказать не могла. Она не подозревала, что существует иное.
…Торопясь сами и меня подхлестывая, вприпрыжку помчались дни, недели, месяцы. Время от времени от дяди Коли приходили письма, где он передавал всем приветы и рассказывал о своей жизни. Я отвечал ему в том же духе. Поговорил я и с сестрой, по телефону.
— Я тебя понимаю, — невесело говорила она в трубку, -но жизнь сейчас такая, Валер. Мы хлебнули, помнишь, пусть хоть наши дети порадуются.
Голос ее звучал отчетливо, будто между нами и не шесть тысяч километров с хвостиком. Раньше этому факту я не придавал значения, теперь только дошло, как далеки мы друг от друга.
— Ты тоже хочешь радоваться жизни? — поймал я за рукав сына. С футбольным мячом в руках он уже собирался на улицу. — Ну, готовься, поедем в отпуск… на Волгу, к дяде.
— Сейчас? — Сын отбросил мяч и уже порывался вытащить чемодан.
— Да не сегодня, Вань. Недельки через две — иди гуляй. Говорил с ним, а сам поглядывал на жену. У нее были
свои планы на отпуск, и Павлово в эти планы не входило. «Сложно добираться, незнакомые люди, там плохо со снабжением… чем детей кормить будем?»
— А где сейчас хорошо, Люд. И в Молдавии за мясом в очереди постоять надо, а в Крыму что — забыла? И потом -я же обещал приехать.
— А я хочу отдохнуть. Там хоть мама поможет — устала я.
Дело дошло до слез, и мы полетели в Молдавию. Съездили и на Черное море, и у друзей в Киеве погостили -северный отпуск большой. Загорали, купались, наедались впрок витаминов, в дождливые дни отсыпались.
И однажды мне приснилось, будто со сцены громадного концертного зала голосом давнего моего попутчика и на его языке пел дядя Коля. И как тогда горькое и одновременно сладкое чувство подкатило к сердцу и, наверное, я всхлипнул во сне, потому что жена разбудила меня и велела перевернуться на другой бок… Сон переменится.
А дома, перебирая накопившуюся за отпуск корреспонденцию, я увидел письмо из Павлова.
Уже адрес, написанный не угловатым стариковским, а незнакомым округлым почерком, заставил насторожиться: «У нас горе, Валерий Михайлович, 22 августа умер папа. Вечером копался в огороде, потом сел на скамеечку. Мы думали, уснул. Мама пошла звать на ужин, а он уже мертвый. .. А он до последнего все ждал вас в гости… Вот Валера приедет, посмотрю, какие там у меня внуки на Севере есть… Две комнаты наверху для вас велел убрать и никому не разрешал заходить…»
Я не суеверен, но сразу же вспомнил сон и понял, что то была последняя весть от дяди Коли.
Он со мной, значит, попрощался.
Перечитала письмо и жена, виновато помолчала, вздохнула:
— Ну что же теперь делать, Валер…
— Как что, — хрипло выдавил я,- продолжать радоваться жизни.
Валерий Фатеев