Как написать экспозицию рассказа

Экспозиция

Экспозиция

Любое произведение словесности, от школьного сочинения «Онегин как лишний человек» до романа «Хромой против слепого», строится приблизительно по одному и тому же плану. Вы его знаете: экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, развязка.

Эти необходимые части определяют структуру произведения. Обычно они следуют именно в таком порядке, одна за другой. Некоторые храбрые авторы позволяют себе инверсию, начинают не с экспозиции, а с чего-нибудь похлеще, даже с кульминации. Дают кусочек: герой на вершине Эвереста. Дальше: «Четырьмя днями раньше» — и рассказ, как он дошел до жизни такой. Прием эффектный, но опасный. Если читателю сразу выдать лишнюю информацию, он вообще читать не станет.

Поэтому лучше и проще всего пользоваться старым добрым линейным порядком частей произведения. Оно от этого не проиграет. Нужно обладать большим мастерством, чтобы от перестановки слагаемых сумма не производила на читателя дикого впечатления. А то расскажут сперва про жгучую красавицу в тридцатые годы, потом про молодого адвоката в восьмидесятые, потом помрет какая-то старуха в девяностые, а потом от читателя требуют, чтобы он сообразил, что старуха и есть бывшая красавица, а молодой адвокат — ее сын от того бутлегера, которого застрелили в седьмом эпизоде.

Когда-то давно, еще до того, как я начала по-настоящему писать, меня очень занимал вопрос: как люди вообще пишут романы. Как им удается сделать текст интересным? Первая книга, в которой я прочитала вообще что-то о писательском мастерстве, была «Смерть Артура» Томаса Мэлори. Не сам текст, а послесловие и примечания. Я так любила «Смерть Артура» (это до сих пор моя любимая книга), что никак не могла с ней расстаться. Мне хотелось больше, больше, больше. Поэтому в свои двенадцать лет я бойко читала научные статьи, посвященные этому роману. Книжка-то была издана в серии «Литературные памятники». И в одном из длинных, упоительно интересных примечаний говорилось, что Мэлори никогда не прибегал к дешевым приемам и не интриговал читателя. Когда у него появляется в тексте переодетый сэр Ланселот, которого еще никто из рыцарей не узнал, он сразу сообщает читателю, что это переодетый сэр Ланселот. Таким образом читатель делался как бы соучастником автора и мог заранее хихикать, предвкушая, как удивятся-то рыцари, когда сэр Ланселот наконец поднимет забрало.

Итак, мой любимый писатель не прибегал к хитроумным приемам, а писал все подряд, как есть.

Это мне очень понравилось. Я сделала из этого примечания далеко идущие выводы. Автор может создавать увлекательное, по-настоящему захватывающее произведение, пользуясь простой, линейной композицией и даже не интригуя читателя.

Впоследствии я нарушала это правило, не раскрывала сразу всех карт, не сообщала читателю, что вон тот Неизвестный Рыцарь — это сэр Ланселот. Но композиция в моих книгах, как правило, линейная. Если там смешивается несколько сюжетов, как, например, в «Варшаве и женщине», — то все равно в каждом сюжете сохраняется линейная композиция. Только в «Космической тетушке» имеют место флэшбэки. Кажется, так это называется — когда герои то и дело возвращаются мыслями в прошлое. Но, во-первых, я писала эту книгу в уже достаточно опытном состоянии, то есть это был не первый, не второй и даже, боюсь, не десятый литературный опыт у меня; а во-вторых, такой прием в романе оправдан. Не буду обольщаться и предполагать, что «Тетку» все читали, и расскажу. Из далеких космических странствий возвращается сестра отца, чудаковатая женщина-капитан. Почти сразу выясняется, что у нее какие-то неприятности. Время от времени она рассказывает племяннику свои приключения в космосе. И постепенно становится понятно, каким образом возникли все эти теткины неприятности, чем она руководствовалась, какие у нее были мотивы, какие она принимала решения и во что все это в конце концов вылилось. Ближе к финалу линия теткиных воспоминаний сливается с линией текущих событий, а развязка объясняет, каким образом героиня из своих бед выпуталась.

Но это, повторю, исключение. Вообще я предпочитаю сюжеты линейные: было — стало — закончилось.

Экспозиция необходима в любом случае. Она объясняет читателю, куда он, собственно, попал и с кем ему предстоит иметь дело.

Задача экспозиции, как я это для себя формулирую, — не испугать читателя, не оттолкнуть его и не заставить в панике бросить книгу. Наверное, это как с коммивояжерами: у вас тридцать секунд прежде, чем вам начнут бить морду. А ведь пылесос необходимо продать.

Большинство читателей открывает книгу на середине или заглядывает в конец. Но предположим, что читатель взял книгу и пробежал глазами начало. Идеальный такой читатель. В любом случае, если он все же начнет читать книгу, он начнет с начала.

И что же он увидит там, в начале?

«Однажды у киоска с мороженым случайно встретились трое накситраллей: Моховая Борода, Полботинка и Муфта. Все они были такого маленького роста, что мороженщица приняла их поначалу за гномов».

Очень хорошая экспозиция. Автор мягко опускает нас прямо на середину сцены и мгновенно знакомит с героями. Сразу и место обозначено, и персонажи. Киоск с мороженым, продавщица — сигналы о том, что действие происходит в нашем мире или в мире, приближенном к нашему. Мороженое — одно из детских сокровищ. В буддизме, кажется, есть понятие духовных сокровищ. В детстве тоже есть такое понятие: мороженое, воздушные шарики, плюшевые медведи, чердаки, животные. Не обязательно, чтобы конкретный ребенок все это любил («А моя дочь не любит мороженого!», «А у моего сына страх воздушных шариков, т. к. они громко лопаются!»), я говорю о символах, об иероглифах, об общепринятых в традиции «детских сокровищах».

В том же отрывке автор обозначает волшебную народность своих героев — накситралли — и поясняет, что они были размером с гномов, однако гномами не являлись. Для продавщицы появление таких человечков не стало, однако, чем-то особенным, значит, в мире, похожем на наш, встретить чудесное существо не является делом из ряда вон выходящим.

Буквально двумя штрихами Эно Рауд вводит читателя в курс дела и мгновенно успокаивает его: мир, им описанный, волшебный, сказочный и вместе с тем привычный, не пугающий.

Другая экспозиция — доверительный разговор автора с читателем.

«Хочу вам рассказать о девочке Оле, которая вдруг увидела себя со стороны… Оля убедилась, что даже, казалось бы, маленькие недостатки характера могут стать серьезным препятствием на пути к цели. Она попала в одну сказочную страну, где ей пришлось пережить много опасных приключений… Впрочем, я лучше расскажу вам все по порядку.

В то утро Оля вела себя из рук вон плохо. Она встала позже, чем следовало…» — и так далее. Это «Королевство кривых зеркал».

Что делает Виталий Губарев? Он читателя интригует. Обещает, что будет сказка, что девочка Оля попадет в сказочную страну и переживет много опасных приключений. Сразу же выводит мораль: а вывод из этой сказки будет такой… Почему он так делает? Зачем начинает историю с краткой аннотации?

А потому, что его героиня Оля — капризная девочка, не очень-то хорошая. Мы знакомимся с ней в тот момент, когда она грубит бабушке, не хочет вставать в школу. Захочется советскому ребенку читать историю девочки, которая так плохо себя ведет? А вдруг не захочется? И автор заранее предупреждает: после своего волшебного приключения Оля многое поймет и изменится. Хочешь, читатель, увидеть, — что произошло с Олей, как она из капризули превратилась в настоящую пионерку, смелую девочку, верного друга? За мной, читатель, я покажу тебе, как это случилось. И читатель, заинтригованный обещанием, начинает читать.

Первая взрослая книга, мной прочитанная, был «Зверобой» Фенимора Купера. Это было лето после третьего класса. И я впервые раскрыла толстую книгу без картинок и практически без разговоров. То есть там были, конечно, разговоры, но каждая реплика — длинная-длинная. В детских книгах был более крупный шрифт, картинки — большие и яркие, а реплики — короткие.

«Зверобой» меня потряс, пленил, заворожил. Впоследствии я никак не могла понять, как это ребенок ухитрился протащиться через, с позволения сказать, экспозицию куперовского творения.

«События производят на воображение человека такое же действие, как время. Тому, кто много поездил и много повидал, кажется, будто он живет на свете давным-давно; чем богаче история народа важными происшествиями, тем скорее ложится на нее отпечаток древности. Иначе трудно объяснить, почему летописи Америки уже успели приобрести такой достопочтенный облик. Когда мы мысленно обращаемся к первым дням истории колонизации…» — и так еще четыре страницы.

Впоследствии мне попадались дореволюционные издания Купера, в том числе — «Последнего из могикан». Сравнивая дореволюционное и советское издания, я обратила внимание на то, что в советском издании текст сокращен. Выброшены многостраничные монологи про Манету, описания природы вкупе с рассуждениями автора о ее величии и о бренности всего сущего, — и т. п. Так что, предполагаю, начало «Зверобоя» тоже изрядно подрезано, и старина Фенимор развел свой поэтический монолог страниц на шесть, не меньше. Хороша экспозиция!

Но через четыре страницы появляются наконец персонажи. Мы видим подробно описанную поляну, «сплошь заваленную стволами высохших деревьев», которая «раскинулась на склоне одного из тех высоких холмов или небольших гор, которыми пересечена едва ли не вся эта местность». Уф!..

«— Вот здесь можно перевести дух! — воскликнул лесной путник, отряхиваясь всем своим огромным телом, как большой дворовый пес, выбравшийся из снежного сугроба. — Ура, Зверобой! Наконец-то мы увидели дневной свет, а там и до озера недалеко.

Едва только прозвучали эти слова, как второй обитатель леса раздвинул болотные заросли и тоже вышел на поляну. Наскоро приведя в порядок свое оружие и истрепанную одежду, он присоединился к товарищу».

Купер более чем традиционен. Сначала он рассуждает «вообще», потом описывает природу, затем помещает в природу двух человек и сразу же дает их описание и сообщает их имена. (Чуть ниже Зверобой обратится к своему товарищу и назовет его «Непоседа»). В пространном диалоге они расскажут друг другу, зачем пришли сюда и почему ищут озеро. Затем найдут озеро, познакомят нас с другими персонажами — и начнется действие.

Требуется определенное терпение, чтобы начать читать такую книгу. Фенимор Купер явно рассчитывает на качество своего «пылесоса» — ему и в голову не приходит, что у него только тридцать секунд, а потом домохозяйка захлопнет дверь перед его носом.

Современный писатель так не пишет. Дело даже не из страха спугнуть «домохозяйку» — просто ритмы совершенно другие.

Помню, я пересматривала «Терминатора» и вдруг с удивлением поняла, что в этом классическом фильме с его вроде бы динамичным развитием сюжета, вижу длинноты. Мой внутренний темп стал быстрее, потому что я живу в ритме своего времени, — а внутренний темп «Терминатора» остался прежним, потому что «Терминатор» живет в своем времени. И то, что в восьмидесятые казалось стремительным, в десятые выглядит уже замедленным. Слишком долго гонятся, слишком медленно до героев доходит. Здесь я бы сократила, тут бы подрезала. И это — при том, что я вообще-то не люблю излишней динамичности и предпочитаю остановки в пути, чтобы читатель мог перевести дух и сообразить, что там к чему.

Но — бегут, бегут, бегут… долго и нудно бегут… — таково было мое (конечно же, чисто субъективное) впечатление от последнего просмотра любимого фильма.

То есть, я хочу сказать: если даже для меня даже «Терминатор» показался недостаточно ритмично-динамичным, — то тем более куперовские тягучие ритмы весьма и весьма на любителя. Или на терпеливого читателя, который решил во что бы то ни стало ознакомиться с книгой.

Вот пример идеальной экспозции:

«Долго путешествовал Мишка-Ушастик, побывал в городах и в деревнях, в поле, в лесу и на лугах, много было у него приключений. Вместе с Мишкой побывал всюду и его верный товарищ — клоун Бим-Бам-Бом.

— Знаешь, а я устал, — сказал однажды клоуну медвежонок, — с удовольствием поискал бы себе теплый уголок да отдохнул.

Бим-Бам-Бом побежал к ослику Филиппу.

— Ослик, ослик! — закричал он. — Мишка-Ушастик ищет теплый уголок»…

Так начинается чудесная книжка Чеслава Янчарского «Сказки Мишки-Ушастика».

Здесь нет описаний мира, героя и спутника героя, и однако все показано с предельной ясностью. Мишка-Ушастик долго странствовал. Не в сказочной стране, а по лесам и лугам. Почему — не имеет значения. Была, наверное, причина. Как ни странно, эта недосказанность придает облику Мишки-Ушастика таинственность и глубину. Если бы все то же самое происходило в фэнтези-мире, он был бы похож на Ведьмака, загадочного странника, или на Корума, принца-изгнанника.

Мир указан: это наши поля и леса. И Мишка принес нам оттуда сказки. В этом его волшебная сила, в этом его чудо.

У Мишки есть друг — клоун, типичный спутник героя. Мишка не сам начинает искать себе теплый уголок, он сообщает о своем желании клоуну. Для клоуна же желание героя — закон, он сразу бежит и принимается за поиски…

Так несколькими словами автор обозначает не только мир и персонажей, но еще и иерархию между ними. Заметим, что Купер ничего не рассказывает нам об отношениях Гарри Непоседы и Зверобоя, они предстают как товарищи — но существует между ними хотя бы симпатия, не говоря уж о дружбе? Помню, я решила было, что Непоседа и Зверобой — лучшие друзья, и была удивлена, обнаружив, что это не вполне так.

Ну вот еще один пример, из современной фантастической книжки, автор Скотт Вестерфельд, называется «Экстра». Это последнее произведение худ. лита, что мне попадалось в руки (издано в 2011 году):

«— Моггл, — прошептала Айя, — ты не спишь?

Что-то зашевелилось в темноте. Зашуршала стопка форменной одежды, как будто там завозился маленький зверек. А потом из складок хлопка и паучьего шелка выбралось нечто и поплыло по воздуху к кровати Айи. Крошечные объективы уставились на нее пытливо и настороженно».

Неплохо. В первом же абзаце мы узнаем следующее: действие происходит в мире будущего, героиня не то школьница, не то курсантка, не то военная, ее собеседник — некий искусственный интеллект, с которым она вроде как дружит. Достаточно много успевает сообщить нам автор буквально в первом же абзаце.

Экспозиция не просто рассказывает нам о том, где и с кем происходит действие. Она должна еще заинтересовать читателя, заставить его захотеть читать дальше. Быть дальше в этом мире, общаться дальше с этими героями.

Можно гениально ввести читателя в курс дела: белые стены сумасшедшего дома из футуристического мира, лысая героиня с манией преследования влюбляется в автомат для варки кофе, в котором томится интеллект гениального ученого, извлеченный из мозга своего носителя и помещенный в нутро машины. Спасибо, не надо. Я лучше про загадочного странника Мишку-Ушастика. Но кто-то, возможно, захочет про лысую женщину. Это дело вкуса.

Задача автора — не обмануть. Обещал про принца — изволь про принца. Обещал про Зверобоя — изволь про Зверобоя.

Экспозиция не должна быть длинной — это раз. Читателю лучше поскорее войти в курс дела.

Экспозиция не обязательно должна вся поместиться на первой странице. Ее можно размазать по завязке, то здесь, то там искусно вставляя абзац-другой с дополнительными описаниями мира и пояснениями касательно героев. Хотя возраст, внешность и пол основных персонажей неплохо бы прояснить сразу.

Экспозицию не надо растягивать до стадии развития событий. Иначе появятся коты в мешках, рояли в кустах и любимое объяснение в духе «а вот». «Как это принц у тебя стреляет из пистолета, когда ты описываешь мир, где только холодное оружие?» — «А вот. Ему инопланетяне вообще-то привезли».

Если инопланетяне привезли принцу что-то эксклюзивное, об этом стоит сообщить сразу. Мол, в шкатулке у него хранилась одна инопланетная штучка… Тогда потом можно эту штучку вытаскивать и смело стрелять. В противном случае все это будет выглядеть глупо.

Можно, конечно, сказать, что я рассуждаю сейчас об элементарных вещах. Но на самом деле ошибки подобного рода встречаются чаще, чем можно себе представить.

Бывает, что автор подолгу зависает на описании внешности. Не помню сейчас ни названий романов, ни имен авторов. В свое время я прочитала какое-то невероятное море текстов пера неизвестных героев. Они оставили по себе сильное впечатление и долгую память, но ни сюжетов, ни каких-то особенностей сейчас назвать не могу. Помню только скуку и досаду от многочисленных ляпсусов.

Так вот, один из толстых опусов начинался с того, что героиня, наделенная сверхсилой и очень сложным прошлым (приют, рабство, бегство, сексуальное рабство, убийство и бегство и т. п.), сидит в саду и любуется розами. А автор любуется ее внешностью. И приблизительно полстраницы отводит на описание гибкой талии, высокой груди, стройных бедер, пышных волос, огромных влажных глаз, крупного, властно сжатого рта с трагической складкой вокруг губ, длинных ресниц, высокого лба… э… красивых, но сильных рук, привычных к обращению с мечом…

После такого книгу хочется закрыть. Создается стойкое впечатление, что автора следует оставить с героиней наедине. Третий, т. е. читатель, тут явно лишний.

Даже если вы влюблены в своего героя или героиню, — не увлекайтесь. Ваша задача — не трубить на весь мир о своей любви, а заставить весь мир влюбиться в вашего героя. Как этого достичь — есть целая куча приемов, в основном связанных с синтаксисом и словоупотреблением; но общий принцип здесь один — поменьше говорить, побольше подразумевать, заставлять читателя о многом догадываться.

Уже хрестоматийным стал пример из «Трудно быть богом». Если помните, в услужении у дона Руматы был такой трогательный мальчик Уно. Если мне не изменяет память, сначала братья Стругацкие придумали для него целую историю, несомненно, достаточно сопливую, в духе романа Гектора Мало «Без семьи», но потом все вычеркнули и оставили фразу: «История его жизни могла бы послужить темой для баллады» — а дальше читатель волен строить какие угодно догадки. Некоторые вещи лучше не договаривать, они заставляют в читательской душе что-то щекотаться.

Итак, описание внешности и краткого содержания предшествующей жизни героя не должно быть слишком полным, не должно быть слишком влюбленным, не должно быть слишком многословным. И в то же время ему лучше бы быть достаточно исчерпывающим. Писательское мастерство вам в помощь. Мне не слишком нравятся длинные описания дворцов, городов и одежд; но когда вообще ничего не сказано — просто вот так, в лоб: «Марвин вошел в дверь, Магда посмотрела на него, они заговорили о…» — тоже оставляет неудовлетворенным. Все-таки читателя лучше пожалеть и побыстрее дать ему понять, кем Марвин приходится Магде, сколько обоим лет, блондинка Магда или как — а вот стройные бедра можно оставить на потом.

Еще одна (помимо чрезмерных подробностей или чрезмерной краткости), я считаю, ошибка экспозиции, — то, что называется: «Ах, не тот! Не тот! — вскричала Марья Гавриловна». Недавно в рассказе о Конане встречаю: пылает город, яростные воины врываются в дома, грабеж, война, среди всех выделяется один северянин, огромного роста, яростный такой… «Ага, — загорелись глаза у читателя, который, конечно же, знает, как должен выглядеть Конан: как раз северянин огромного роста и очень яростный, если дело доходит до битвы, — сейчас как взмахнет боевым топором или двуручным мечом, как рявкнет: Кром! Кром! — тут-то все и попадают! Где мечом махнет — там легла улица, где топором ударит — площадь…» И вдруг автору просто СОСУЛЕЙ по лбу: «Растрепанная копна светлых волос…» Лично я перечитала эту фразу три раза, не веря своим глазам в прямом смысле слова: как это — светлых? Да все на свете знают, что у Конана — растрепанная копна черных волос. Сквозь которые как раз и горят те самые яростные синие глаза. Холодные, как лед его родной Киммерии. Оказалось, автор сделал своим главным героем какого-то другого северянина, вовсе не Конана.

Не надо разочаровывать читателя и обманывать его ожидания. Не надо начинать экспозицию с какого-то второстепенного героя. Если благодушный читатель потратил время на изучение трех страниц пейзажа и внешности, ему хочется, чтобы это был значимый пейзаж и внешность того самого персонажа, который потом будет его проводником по всей книге. Если книга начинается с каких-то второстепенных персонажей, то главного героя читатель узнает с большим трудом. К тому же читатель будет раздражен тем, что его обманули. Это совсем не тот обман, которого читатель жаждет.

Существует серьезная опасность при создании экспозиции романов о «попаданцах» (о людях, которые из нашего мира попали в фэнтезийный и там пережили некоторые приключения, а потом вернулись или не вернулись назад). Сначала автор со вкусом описывает жизнь героя в Реальности-1, в нашем мире. Читатель изучает (вслед за автором) эту реальность. Запоминает, как выглядит квартира героя, с кем герой дружит, где работает. А потом, когда экспозиция уже, казалось бы, позади, — бах, трах, взмах волшебной палочки — и герой в Реальности-2, в фэнтези-мире! И все надо начинать по новой: как выглядит замок (тюрьма, таверна, хижина, пещера), с кем герой подружился (инопланетянин, динозавр, рыцарь, голый дикарь), какого рода занятие герой себе нашел… Две экспозиции вместо одной. Это создает большие трудности. Кроме того, в авторе фэнтезийного романа может случайно проснуться писатель-реалист. И описание Реальности-1 получится у него интереснее, чем описание Реальности-2. К тому же с Реальности-1 все начинается. Если оно, это описание, сделано хорошо, если автор на нем завис аж на целую главу, то читатель испытает внутренний протест при попытке перемещения. Он уже все изучил, он уже комфортно расположился на любимом диванчике героя — и вдруг опять надо что-то запоминать, что-то изучать. А если фэнтезийный мир описан хуже, чем реальный (точнее, реальный описан лучше, чем фэнтезийный) — тогда вообще все плохо. Книга не состоялась.

Практика показывает, что обычно перевешивает либо один мир, либо другой. Дать полноценное описание сразу двух миров — задача очень нетривиальная, справиться с ней крайне непросто. Я считаю, что у меня не очень-то получается. В «Турагентстве тролля» Реальность-2 явно проигрывает Реальности-1, особенно в первом романе. Под конец пенталогии («Турагентство» — эпопея из пяти романов) я окончательно сдалась, и Реальность-1, Петербург, становится главной, а фэнтезийный мир — вспомогательным.

И это — довольно частое явление. Знакомый мир перевешивает, он автору лучше известен и (быть может, неожиданно для автора) больше ему интересен.

Провальным я считаю роман Терри Брукса «Волшебное королевство на продажу». Помню, с каким интересом читала начало: жизнь одинокого богача, рождественские дни (кажется), появление таинственного гостя, покупка волшебного королевства… Но потом, когда герой перемещается в это самое королевство, начинается настоящая нудятина. Оказалось, что идея у автора продумана ровно до стадии «завязка». Обе экспозиции более-менее захватывали, особенно первая (в Реальности-1), а потом пошла сплошная каша-мяша.

Поэтому если вы пишете роман о попаданцах, не задерживайтесь в Реальности-1. Как можно скорее перепрыгивайте в фэнтезийный мир. Не успевайте увлечь себя или читателя миром, который вам хорошо известен, сразу бегите навстречу миру, в котором будет происходить основное действие. Читатель должен сразу понять, что главное начнется через пару страниц. Две полнометражные экспозиции утомительны. А читатель — мы же помним — взял книгу, чтобы отдохнуть. Работа мозга необходима, работа души — тоже, но эти работы должны доставлять удовольствие. Все, что напоминает читателю выполнение домашнего задания по нелюбимому предмету, в художественной литературе крайне нежелательно.

Я не призываю делать текст примитивным. Еще один миф современного издателя — народу, мол, нужно попрошше. Не нужно народу попрошше, примитивные тексты развращают ум и отталкивают нормального читателя от книги. Нужны ясность, четкость и простота, а вовсе не примитивность. Когда мы говорим «за мной, читатель!» — это значит, что мы берем за руку кого-то, кто нам доверился, и ведем… куда? Показать то яркое, интересное, которое нам привиделось? Или погрузить его в скуку?

Экспозиция — опасная часть текста, и она часто бывает скучной. Если в тексте две скучных экспозиции — вы провалились совсем.

Пример ужасной экспозиции — в романе «Королева Марго» (еще одна, как ни странно, любимая книга подросткового возраста). Роман начинается со свадьбы Королевы Марго и Генриха Наваррского. И вот, в первой же главе, Дюма просто-напросто перечисляет огромное количество персонажей, гостей на этой свадьбе. Генрихов — аж четверо. Всякие там герцоги, адмиралы, королевы, гугеноты, голова кругом идет. Дело в том, что Дюма писал для людей, которые знают, кто такой Генрих Наваррский, кто такая Екатерина Медичи и что было на уме у Генриха Гиза. Поэтому автор особенно не утруждал себя какими-либо пояснениями. Собрал всех в одном зале — и привет.

Бедный юный читатель, который видит их впервые! Как только хватает ему терпения прочесть этот бесконечный список имен! И все же первая глава «Королевы Марго» не бесполезна: она служит справочником. По ходу дела читатель то и дело возвращается к ней и сверяется: ага, этот — был гугенотом, а хотел того-то, и звали его так-то… вот оно что… В конце концов глава выучивается почти наизусть, а читатель довольно свободно начинает ориентироваться в королевском дворце.

Ла Моля и Коконнаса, кстати, Дюма представляет стремительно, умело и виртуозно. Поэтому они запоминаются сразу.

Такая экспозиция для вас очень рискованна. Прежде всего потому, что вы — не Дюма. У вас нет его таланта, а главное — нет его репутации. Читатель не бросает «Королеву Марго», несмотря на весь ужас первой главы, потому что ведь ее написал Дюма, а Дюма — значит, гарантия, что будет интересно. А вот если бы книгу написал Вася Пупкин, читателя пришлось бы долго уговаривать: потерпи, потерпи, голубчик, со страницы тридцать начнется действие, не оторваться будет!..

Экспозиция обязана быть короткой, выразительной и интересной.

В межавторском проекте — свои проблемы. Скажем, мир Конана давно и хорошо известен любителям. В тысячный раз описывать кабаки Шадизара и башни Аграпура не стоит. Достаточно просто сказать, что Конан сидел в шадизарском кабаке, и читатель мгновенно ощутит себя в родной стихии. Это как у француза с романом Дюма: стоило сказать, что Екатерина Медичи бродит по коридорам Лувра, и француз-читатель сразу же почувствовал себя дома.

При этом всегда стоит подразумевать, что есть сотая доля вероятности наткнуться на неискушенного читателя. На человека, который никогда раньше не сидел с Конаном в шадизарском кабаке. Поэтому пару слов о данном кабаке сказать все-таки нужно. Каких? Здесь не страшно использовать штампы. Знаю, в художественной литературе штампы вроде как недопустимы, но на самом деле это не вполне так. Иногда они даже желательны.

Ну так вот, вполне можно сообщить, что трактир был полутемный, что личности там собрались подозрительные, что трактирщик протирал столы засаленной тряпкой, а пышногрудая служанка разносила пиво (вино) сомнительного качества. Вот теперь читатель понял, куда его занесло. Увлекаться подобным описанием не стоит, но пара фраз даст полное представление не только о месте действия, но и о жанре произведения.

Еще один момент. По ходу повествования в тексте появляются новые персонажи и новые обстоятельства. Если у вас сюжет связан с изменением героя, с каким-то одним квестом, который герой должен выполнить (и изменить мир, а заодно себя и еще остальное человечество в лице его отдельных представителей), то все экспозиционные моменты должны приходиться на начало. Начиная со второй трети текста, когда уже вовсю пошло развиваться действие, вводить новых персонажей, новые обстоятельства и новые пейзажи не стоит. Только новые второстепенные лица могут мелькать теперь на страницах, да и то их количество желательно ограничить. Теперь читатель находится в мире, который ему знаком, среди людей, которые ему знакомы. Он должен полностью сосредоточиться на событиях и переживаниях.

Если текст представляет собой, например, путешествие («Записки Пиквикского клуба»), то каждая остановка на пути — это новая экспозиция. Очень трудная задача, потому что читатель может устать от бесконечных экспозиций и бесконечных знакомств. В какой-то мере выручает наличие сквозного сюжета (преследование злодея) и связанные с этим сюжетом изменения в характере главного героя.

То же самое происходит в детективном сериале (неважно, телевизионном или книжном). Главный герой и его окружение остаются одними и теми же. Происходит некоторое внутреннее развитие главного героя, попутно можно раскрывать какие-то обстоятельства его жизни, не связанные с расследованием конкретного, данного дела. И все же каждый эпизод детективного сериала — это отдельная история со своей экспозицией. Поэтому сборники рассказов всегда читаются дольше, чем романы. Пока запомнишь все имена, все обстоятельства… Да и настроение в каждом хорошем рассказе — свое особенное, и от него потом приходится отходить.

Текст: Ольга Лапенкова

Познакомившись с понятием «сюжетная линия», начинаем разбирать композицию литературного произведения — то есть, простыми словами, из каких частей оно состоит и в каком порядке они располагаются. Классическая схема художественного текста, будь то рассказ или повесть, пьеса или баллада, выглядит так:

• •экспозиция;
• •завязка;
• •развитие действия;
• •кульминация;
• •развязка;
• •эпилог (не во всех произведениях).

Вот как это будет смотреться, если нарисовать схему:

Эта схема — упрощённая: как мы поняли из предыдущей статьи, в крупном произведении сюжетных линий несколько, и у каждой линии может быть своя экспозиция, завязка и т. д. Иногда экспозиции, завязки, кульминации и развязки разных сюжетных линий совпадают и как бы «накладываются» друг на друга, а иногда немного отличаются. Но пока не будем вникать в тонкости — и проговорим про экспозицию самое основное.

Герои-друзья и герои-враги

Как видите, на схеме экспозиция изображена как ровный отрезок, который не «стремится» ни вверх, ни вниз. Это не случайно, потому что на протяжении всей экспозиции в произведении, по сути, ничего не происходит. Автор даёт читателю информацию о месте и времени действия, а также о главных героях. И это не только «внешние» данные, такие как возраст, портрет, одежда, семейное и социальное положение. Намного важнее показать, какой характер у того или иного героя, о чём он мечтает и чего, наоборот, боится — и какие отношения у него сложились с остальными персонажами.

Иными словами, экспозиция — это подготовительный этап, без которого читателю будет непонятно, где и когда разворачиваются события, какому герою нужно сочувствовать, а какого, наоборот, обходить стороной.

Для примера возьмём «Песню… про купца Калашникова» М. Ю. Лермонтова, где только одна сюжетная линия: Калашников & Кирибеевич.

Напомним: в этом произведении разворачивается конфликт между «верным слугой» Ивана Грозного — коварным опричником Кирибеевичем, который решил любой ценой заполучить понравившуюся ему Алёну Дмитриевну, — и собственно купцом Калашниковым, её мужем: верным семьянином, человеком честным, смелым и справедливым. Но прежде чем рассказывать, к каким трагическим последствиям привели происки Кирибеевича, автору нужно было быстро и нескучно обозначить время и место действия, а также познакомить читателя с центральными персонажами, — чтобы и взрослому книгочею, и подростку стало понятно, за кого нужно «болеть». В общем, написать экспозицию.

Не будь Лермонтов мастером своего дела, он мог бы пуститься в долгие и нудные объяснения. Например, посвятить несколько глав тому, в какой семье рос Кирибеевич, а в какой — Калашников; как жестоко (или равнодушно) обходились родители с первым — и как правильно воспитывали второго. Потом автор мог бы долго-долго объяснять, как так вышло, что Кирибеевич сделал блистательную придворную карьеру, идя «по головам» менее удачливых сослуживцев, — и как в то же время Калашников становился всё более известным и богатым купцом, занимаясь исключительно честным трудом… Но, думается, тогда бы читатель попросту уснул, и «Песня…» не вошла бы в школьную программу.

Но вместо того, чтобы подробно объяснять, почему Кирибеевич вырос таким плохим человеком, а Калашников — таким благородным, Лермонтов написал одну-единственную главу экспозиции: пир у Ивана Грозного. Уже само осознание того, что читателю придётся провести какое-то время «наедине» с кровожадными опричниками, создаёт тягостное, напряжённое ощущение. Ведь недаром Иван Грозный вошёл в историю как один из самых жестоких российских монархов, да ещё собравший вокруг себя целую стаю верных «псов»! Но среди опричников выделяется один, который не веселится вместе с товарищами. Иван Грозный интересуется, что случилось, — и Кирибеевич отвечает:

• У ворот стоят у тесовыих
• Красны девушки да молодушки
• И любуются, глядя, перешёптываясь;
• Лишь одна не глядит, не любуется,
• Полосатой фатой закрывается…

Оказывается, опричник безответно влюбился — и не может думать ни о чём, кроме своей пассии. В этот момент читатель думает: может, Кирибеевич не так плох, как показалось? Да, этот человек жесток, зато он умеет любить: может, теперь-то он перевоспитается?

Иван Грозный умиляется нежному тону Кирибеевича и обещает пожаловать «дары драгоценные», чтобы опричник послал их возлюбленной и попросил её руки и сердца. Однако вскоре выясняется, что Кирибеевич не так-то прост:

• Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
• Обманул тебя твой лукавый раб, <…>
• Не поведал тебе, что красавица
• В церкви Божией перевенчана,
• Перевенчана с молодым купцом
• По закону нашему христианскому…

Итак, Кирибеевич не только решил любой ценой добиться возлюбленной — но и солгал самому государю, чтобы заполучить драгоценности! После такой экспозиции мы «автоматически» начинаем сопереживать Калашникову, и для этого нам даже не обязательно знать, что это за герой: где он живёт, сколько ему лет и тем более — как он выглядит и во что одевается.

Что же касается времени и места действия, из экспозиции это также становится понятно. Время — что-то между 1565 и 1572 годом (именно в это время существовала опричнина), место — столица Москва.

Все проблемы из детства?

Конечно, далеко не во всех произведениях действуют только два персонажа: положительный и отрицательный. Наоборот, уже начиная с 20-х годов XIX века авторы стремились показать, что их герои — такие же люди, как все мы, со своими достоинствами и недостатками. Поэтому к середине века наиболее популярными стали истории, где главные персонажи имели немало слабостей, а иногда совершали ошибки — и, в ряде случаев, даже преступления. Но каждого из этих героев можно было понять и даже пожалеть, зная, через что они (или их родители) прошли в детстве и юности.

Обратимся к роману И. С. Тургенева «Отцы и дети», где несколько сюжетных линий, в том числе «дружеская» — Базаров & Аркадий. Напомним, здесь один из главных героев — Аркадий Кирсанов — подпадает под влияние скептика и циника Базарова. На протяжении всего романа Аркадий пытается сохранить тёплые отношения и с новым другом, и с отцом Николаем Петровичем, которому всё это не нравится. Но почему Аркадий, с одной стороны, так дорожит семьёй, а с другой — легко подпадает под влияние окружающих?

Ответ содержится уже на первых страницах в экспозиции, где автор подробно рассказывает про Николая Петровича:

Зовут его [барина, который ждёт возвращения сына. — Прим. О. Л.] Николаем Петровичем Кирсановым. <…> Отец его, боевой генерал 1812 года, полуграмотный, грубый, но не злой русский человек, всю жизнь свою тянул лямку <…>. Николай Петрович <…>, подобно старшему своему брату Павлу, <…> воспитывался до четырнадцатилетнего возраста дома <…>. Родительница его <…> принадлежала к числу «матушек-командирш», носила пышные чепцы и шумные шёлковые платья, <…> говорила громко и много, допускала детей утром к ручке, на ночь их благословляла, — словом, жила в своё удовольствие. <…>

В 1835 году Николай Петрович вышел из университета кандидатом, и в том же году генерал Кирсанов <…> внезапно умер от удара. Агафоклея Кузьминишна скоро за ним последовала <…>. Между тем Николай Петрович успел, ещё при жизни родителей и к немалому их огорчению, влюбиться в дочку <…> бывшего хозяина его квартиры. <…> Он женился на ней, как только минул срок траура, и, покинув министерство уделов, <…> блаженствовал со своею Машей <…> в деревне, где он поселился окончательно и где у него в скором времени родился сын Аркадий. <…> Супруги жили очень хорошо и тихо: они почти никогда не расставались, читали вместе, играли в четыре руки на фортепьяно, пели дуэты <…>. Десять лет прошло как сон. В 47-м году жена Кирсанова скончалась. Он едва вынес этот удар, поседел в несколько недель… <…>

В 55-м году он повёз сына в университет; прожил с ним три зимы в Петербурге, почти никуда не выходя и стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия. На последнюю зиму он приехать не мог, — и вот мы видим его в мае месяце 1859 года…

Итак, отец Аркадия, Николай Петрович, — человек не сказать чтобы выдающийся, но скорее хороший, а учитывая, что дело происходит в середине XIX века, — необычайно сознательный. Воспитывали его абы как. Старшие Кирсановы (как, впрочем, и 99% дворян) считали, что общаться с детьми совершенно не обязательно: достаточно, чтобы они были одеты-обуты и, благодаря гувернёрам, получили хотя бы средненькое образование. Однако Николай Петрович, с одной стороны, не затаил обид на папу с мамой — а с другой, научился на их ошибках. Ещё будучи юношей, он решил, что женится по любви, даже если родители не одобрят его выбор, — а когда пойдут дети, он постарается стать для них настоящим другом и разделить их интересы. Конечно, жить в Петербурге с вполне взрослым и самостоятельным сыном — это уже попахивает гиперопекой (скорее всего, именно она привела к тому, что Аркадий, едва «отвязавшись» от любящего папочки, сразу нашёл замену в лице Базарова). Но кто из нас не допускал ошибок? Тем более что на протяжении всего романа Николай Петрович пытается их исправить — и не огрызается, когда уже Аркадий начинает раздражать отца непрошеными советами.

Итак, Николай Петрович с самого начала располагает к себе — и автоматически «тянет» за собой всё семейство. Ведь, как говорится, яблочко от яблони далеко не падает… И вот мы сами не заметили, как прониклись симпатией к Аркадию, хотя ещё ничего о нём не знаем, но хотим узнать.

Кстати, именно в середине XIX века — когда героев в романах развелось слишком много, чтобы долго-долго рассказывать о каждом, — русские писатели обратились к простому приёму, который до сих пор используется в каждом втором произведении: они стали «дробить» экспозицию и какую-то её часть помещать ближе к середине. Так, с родителями Базарова мы «знакомимся» только в середине романа. Тогда-то мы и понимаем, как несчастливы они были в браке, никогда не понимая друг друга. Не потому-то Базаров хочет, но так и не позволяет себе сблизиться с Анной Одинцовой? Может, дело вовсе не в философии, а в боязни сделать несчастным и себя, и вторую половину?

Проблемы с драмой

Итак, прописать экспозицию оказывается нелегко даже в поэме, повести или романе, где автора ничто не ограничивает: он может рассказывать всё, что считает нужным. В пьесе эта задача и вовсе кажется непосильной, ведь здесь нет речи автора — говорят только герои! А они вряд ли будут просто так «копаться» в собственном прошлом. Но и здесь авторы находят простые и элегантные выходы. Например, в драме А. Н. Островского «Гроза» Кулигин рассказывает Борису про нравы города Калинова не просто так, а потому что молодой человек приехал сюда недавно и ничего не понимает. Надо поскорее ввести новичка в курс дела!

К у л и г и н. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! <…> …честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить <…>. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтёт. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, — говорит, — Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами о таких пустяках разговаривать! <…> вы то поймите: не доплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, у меня из этого тысячи составляются, так оно; мне и хорошо!»

В сухом остатке

Экспозиция помогает читателю составить представление о месте и времени действия, а также о характерах главных героев — и понять, кому из них можно доверять, а кому не стоит. При этом слишком короткая и потому неясная экспозиция может запутать читателя и отбить у него охоту читать о людях, про которых ничего не понятно, а слишком длинная — навеять скуку. Но классики и не с такими задачами справлялись! Мотайте на ус, если хотите получать отличные оценки на уроках литературы, — и особенно если сами занимаетесь словесным творчеством.

Экспозиция в литературе – это часть композиции произведения, которая предшествует началу сюжета книги. Она вводит читателя в действия и события, которые предваряют возникновение конфликта. Экспозиция может следовать как перед завязкой, так и после.

Термин пришел к нам из латыни «expo­si­tio», что означает буквально «выставление напоказ, изложение». В экспозиции следует расстановка действующих лиц, складываются обстоятельства, показываются причины, которые «запускают» сюжетный конфликт.

Задачи экспозиции текста

У вас когда-нибудь возникало чувство, что автор вываливает на вас слишком много информации о своих героях? Или, напротив, что вы почти ничего о них не знаете? В обоих случаях проблема заключается в плохо проработанной экспозиции.

Если вы задумали крупное эпическое произведение, сразу приступить к основному действию бывает сложно. «Для разогрева» продумайте вступление, которое подготовит к дальнейшему разговору читателя.

Задачи экспозиции могут быть такими:

• рассказать о мире, который создаёт автор (краткая история Хоббитании у Толкина);
• обратиться к значимым эпизодам истории и их актуализация (Петербург в «Медном всаднике» Пушкина);
• изобразить персонажей, связывающих прошлое и настоящее (образ летописца Нестора в поэме «Борис Годунов»).

Помимо прочего, описательное предисловие создаёт особое настроение книги, от которого зависит, станет ли читатель продолжать знакомство с произведением.

Помните романы Жюля Верна, в которых сноски с обозначением морской терминологии занимают по трети каждой страницы? Одних отпугивают, а других заманивают все эти «гросс-мачты», «кливера» и «ахтенштерны». Мы с первых же страниц решаем, интересны нам пространство и время, предлагаемые автором, или нет.

Пролог и экспозиция – в чем разница

По сути же, экспозиция – это характеристика условий, в которых происходят события, разворачивается сюжет, существуют герои. К экспозиции относится и предыстория событий, и описание мира, и какие-то специфические для понимания сюжета вещи.

Экспозиция – это часть произведения в драме, эпосе, лирике, но не стоит ее путать с прологом!

• Пролог – это элемент сюжета, описывающий события, которые предшествуют тому, что изложено в основной части.
• Экспозиция – это описательная преамбула, обрисовывающая общий контур художественного мира. Она сообщает, где, с кем, в какое время происходит действие.

Пролог рассказывает, экспозиция – описывает.

Пример пролога – описание строительства Петербурга в поэме Пушкина «Медный всадник», пример экспозиции – первые страницы повести Дж.Толкина «Хоббит».

От пролога экспозиция отличается тем, что пролог – это элемент сюжета, рассказывающий о каком-то событии, действии персонажей, это своего рода небольшой рассказ со своей фабулой, героями и т. д.

Тогда как в экспозиции доминирует именно описательный момент. Поэтому в последнее время многие книги эту часть утрачивают, а авторы не хотят слишком углубляться в описания. А не слишком у них не получается.

Виды экспозиции в литературе

Экспозиция может вводить в повествование сведения о действующих лицах вне непосредственной связи с изображаемыми событиями. Некоторые специалисты различают:

• Форгешихте — сведения о том, что было до начала изображаемых событий.
• Цвишенгешихте — сведения о том, что было между изображаемыми событиями.
• Нахгешихте — сведения о том, что было после изображаемых событий.

Экспозиция не всегда находится в начале произведения. В зависимости от задач автора и места расположения она может иметь следующие разновидности:

• Прямая. Чтобы вкусить прелести классической экспозиции, откройте любой роман Вальтер Скотта или Александра Дюма. Историческая справка на 20–30 страниц – это и есть искомый образчик. Современный читатель предпочитает экспозиции, сведённые к одному предложению или абзацу.
• Обратная. Данный приём нужен автору, чтобы познакомить читателя с необычными событиями жизни персонажа, а в конце раскрыть мотивы поведения героя. Такое встречается в психологических, детективных романах и других произведениях со скрытой внутренней драматургией. Яркий пример – поэма Н.В. Гоголя «Мёртвые души». Только в конце 1‑го тома мы узнаём цель путешествия Чичикова, приоткрываем тайну его личности.
• Задержанная. Когда предыстория героев раскрывается не сразу, а постепенно, экспозицию называют задержанной. Она рассеяна по всему тексту произведения, разумно дозирована и необыкновенно увлекательна для читателя. Картины настоящего перемежаются эпизодами прошлого, проливающими свет на текущие события.

Почти все произведения Достоевского содержат двойную экспозицию: прямую и задержанную. Особенно ярко это демонстрирует роман «Братья Карамазовы», в котором тесные семейные связи с их застаревшими конфликтами обретают продолжение во взрослой жизни братьев.

Требования к экспозиции

Чтобы экспозиция не выглядела затянутой, придерживайтесь простых правил:

• Описывайте уникальные черты придуманного вами мира, но оставляйте читателю простор для воображения.
• Не раскрывайте сразу все возможности сюжета, сохраняйте интригу.
• Сообщайте ровно столько, сколько нужно читателю, чтобы последовать за вами, но – не более того.

Самая распространённая ошибка экспозиции – многословие. Берите пример со сказки «Репка». И есть несколько правил, которые должен соблюдать автор, решивший дополнить своё произведение экспозицией.

• Автору необходимо детально знать свой мир и истории героев. Чувство единства с миром и сюжетом, испытываемое автором, должно передаться читателю.
• Не увлекаться. Читателю необязательно знать всё о мире и герое, что есть в голове у автора. Хоть бывает, придумав яркий, живой мир, писателю сложно удержаться от его детального описания. Но этого не делать. Во-первых, читатель заскучает, во-вторых, нужно оставить простор и для его воображения.
• Если речь идёт о прямой экспозиции, то надо сделать её яркой, увлекательной, позаботиться о живом «сочном» языке.

Но все же, не стоит забывать, что экспозиция необязательный компонент произведения. И лучше уж совсем без неё, чем затянутое или не к месту скучное описание.

Помните: всё самое главное расскажут поступки героев, их диалоги и ваши описания в основной части произведения. Вы можете написать произведение без всякой экспозиции, если этот элемент композиции не входит в ваши планы.

Как выразить экспозицию

Существует несколько способов органично вставить экспозицию в текст:

• Повествование. Экспозиция через повествование зависит от чьего лица ведется рассказ. Выбор в пользу первого лица позволит лучше выразить эмоции протагониста, а повествование от третьего — стать демиургом, знающим о происходящем больше, чем персонаж. В любом случае, тут нужно помнить о размере текста: экспозиция в несколько абзацев в коротком рассказе не добавит привлекательности вашему творению.
• Диалоги. Хотите объяснить что-то — сделайте это устами персонажей. Чтобы диалоги выглядели естественно, следуйте правилам Джеймса Скотта Белла из книги «Как писать блестящие диалоги в романах и сценариях»: описывайте действие и только потом давайте объяснение. Создайте напряжение в словесном противостоянии героев и не бойтесь делать экспозицию неброской.
• Эмоции и мысли персонажей. Мысли персонажей, их чувства и опыт — прекрасный способ для передачи экспозиции их внутреннего мира и отношения к окружающим. Их воспоминания также помогут объяснить различные события, происходящие вокруг.
• Окружающая действительность. Используйте детали реальности, в которой обитают персонажи. Уделите место в тексте городскому слуху, репортажу или загадочному письму, чтобы лучше описать атмосферу вашего произведения.

Если сюжет — это скелет повествования, то экспозиция — его плоть. Хорошо прописанная экспозиция заставит читателя любоваться вашим текстом, а плохая — отпугнет от него. Помните, что экспозиция должна раскрывать прописанный вами мир и делать его живым, осязаемым. Но не бойтесь оставить пару карт в рукаве. Читатели ведь любят загадки.

Рекомендации по использованию экспозиции

Сформулируем несколько рекомендаций для начинающих писателей:

• Так как экспозиция настраивает читателя на нужную волну и вызывает (в идеале) определённые чувства, то необходимо иметь чёткое представление о том времени и месте, в котором будут развиваться события. Важно дать соответствующее описание героев, города или страны, дома и всего того, что писателю представляется наиболее важным и необходимым.
• Информация, заложенная в экспозиции, должна быть дозированной. Конечно, автор, полностью придумавший мир, знает о нём всё! Но это «всё» нельзя сразу обрушивать на читателя, ведь это может его испугать или привести к тому, что он просто ничего не поймёт. Наша задача тут – это выявить самое-самое и предложить это своей публике в качестве пробы. Если понравится, то есть шанс, что ваша книга будет прочитана. Если же экспозиция окажется неудачной (особенно, в случае, когда она располагается в начале произведения), то можно смело готовиться к провалу.
• Экспозиция должна быть изящной и естественной. Она является органическим элементом общего сюжета. Это значит, что не должно быть ощущения натянутости. Автор с помощью экспозиции не должен вдруг являться читателю и говорить: «А сейчас я буду рассказывать». Помните, что талантливый писатель – это замечательный художник, который может написать картину с помощью слов. Данный принцип среди писателей именуется, как «Показывай, а не рассказывай». Увлекайте читателя событиями, заманивайте его в свои сети, но делайте своё присутствие ненавязчивым и почти невидимым. Пусть ваш голос напоминает лёгкий прибрежный ветерок, который дарит свежесть, но не причиняет дискомфорта. Именно поэтому стоит избегать прямого текста и следует научиться оперировать деталями.
• Одна из главных задач экспозиции – это приближение конфликта. Поэтому своё повествование следует делать более динамичным и эффектным. Читатель уже сидит и ждёт, ждёт, ждёт… Конечно, подогревать интерес – это хорошо. Но смотрите, чтобы он не перегорел окончательно. Сведений должно быть ровно столько, сколько требует ваш замысел. Не пытайтесь подавить всех своими познаниями, ибо читателю это может быть просто неинтересно.
• Избегайте излишней «воды». Помните, что экспозиция разъясняет и объясняет. Значит, совершенно ни к чему излагать те факты, которые никак не повлияли на героев и на то, о чём пойдёт речь далее. Читателя, как и писателя интересует только «эффект бабочки». Только то, что влечёт за собой какие-то последствия. Всё остальное – пустой и ненужный словесный поток, пусть даже и самого лучшего качества.
• Лучше всего описывать в экспозиции ярких и неординарных героев. Необязательно излишне драматизировать, но равнодушные ко всему персонажи вряд ли привлекут внимание читателя. Впрочем, можно зацепить их каким-то необычным эпизодом. Даже со скучными людьми случаются нескучные истории!
• Наконец, всегда следует осознавать: введение экспозиции в сюжет явно обязывает автора к её мастерскому исполнению. Не надо использовать экспозицию, ради экспозиции. Попробуйте с помощью своего таланта очаровать читателя с первых строк или подарить ему наивысшее читательское наслаждение в конце своей книги, когда основные страсти подойдут к завершению.

Объём экспозиции будет зависеть от авторской идеи и от объёма самого произведения.  В этом деле, главное, найти золотую середину: приоткрыть завесу, но не переусердствовать и не затягивать повествование, иначе читателю станет скучно, и он начнёт отвлекаться от происходящего.

Порой достаточно ввести несколько предложений, чтобы обрисовать обстановку, а иногда требуется написать несколько глав для детального обзора. Сложно представить длинную экспозицию в рассказе и короткую в романе.

Всё-таки различное количество персонажей и сюжетных линий. Исходя из всего этого, можно смело сказать, что нет никаких канонов экспозиции, и всё предоставляется всемогущей авторской воле.

Примеры экспозиции в литературе

Найти экспозицию в различных произведениях достаточно просто, ведь к ней относятся любые описания персонажей и обстоятельств.

К примеру, в «Мертвых душах» Гоголя она находится после завязки и в конце произведения. Сначала автор описывает бытовую и историческую обстановку своего повествования, а в окончании раскрывает характер основного действующего лица – Чичикова.

В романе «Как закалялась сталь» используется прямая экспозиция, то есть в самом начале произведения Николай Островский описывает сцены из детства Павки Корчагина, его школьные проблемы, работу в кубовой, а только после этого приступает к завязке.

Для примера возьмём «Песню… про купца Калашникова» М. Ю. Лермонтова, где только одна сюжетная линия: Калашников & Кирибеевич. Не будь Лермонтов мастером своего дела, он мог бы пуститься в долгие и нудные объяснения.

Но вместо того, чтобы подробно объяснять, почему Кирибеевич вырос таким плохим человеком, а Калашников — таким благородным, Лермонтов написал одну-единственную главу экспозиции: пир у Ивана Грозного. Уже само осознание того, что читателю придётся провести какое-то время «наедине» с кровожадными опричниками, создаёт тягостное, напряжённое ощущение.

Если рассматривать примеры по объему экспозиции, то достаточно большое вступление можно найти в пьесе «Гроза» Александра Островского. Погружение в мир «темного царства» здесь ведется на протяжении всего 1‑го акта и частично затрагивает 2‑ой акт.

Среди произведений, имеющих короткую экспозицию, можно выделить рассказ «Союз рыжих» Конан Дойля, где вступлению посвящено всего несколько первых строк, или сказку «Репка», в которой завязке предшествуют только три слова: «Посадил дед репку».

Читайте также: Шантарам – что это и почему роман стал бестселлером: цитаты.

Таким образом, экспозиция — это прием, через который писатель раскрывает детали созданного им мира. К ним относятся характер и прошлое персонажей, их взаимоотношения, история их города, культуры, религии и т.д. Ее задача — погрузить читателя в среду, в которой будут разворачиваться основные события произведения.

На схемах развития сюжета экспозицию можно увидеть перед завязкой. Однако она может встречаться на протяжении всего повествования, то и дело подкидывая новые факты о героях и мире, в котором они обитают. Никакого расхождения в терминологии тут нет, просто экспозиции бывают разные.

Источники:

• Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. — Институт научной информации по общественным наукам РАН: Интелвак, 2001. — Стб. 435—437. — 1596 с. — ISBN 5–93264–026‑
• Словарь литературоведческих терминов / Ред.-сост.: Л. И. Тимофеев и С. В. Тураев. — М.: «Просвещение», 1974.
• Словарь русского языка: В 4‑х т. / РАН, Ин‑т лингвистических исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4‑е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999;
• Тимофеев Л. И. Основы теории литературы. — М., Просвещение, 1971. — C. 174
• Толковый словарь русского языка. Т. 3. П – Ряшка / гл. ред.: Б. М. Волин, Д. Н. Ушаков; под ред. Д. Н. Ушакова. – Москва: Государственное издательство иностранных и национальных слов., 1939.

                                      Экспозиция в литературе
 — это

                 Экспозиция – это в литературе тот элемент сюжета,
который может присутствовать в художественном произведении, а может и
отсутствовать за ненадобностью. Но если автор вводит данную часть, то она явно
будет играть важную роль.

            В самом термине «экспозиция» заложено
некое «объяснение», «разъяснение». Экспозиция – это описание
обстановки, в которой зарождались события, перечисленные в книге. Описание тех
ситуаций, которые сформировали характер героя. Описания исторических условий, о
которых идёт речь в книге. Одним словом, это всё то, что позволяет нам глубже
проникнуть в суть произведения, узнать предысторию.

         Экспозиция – это
отличная возможность заглянуть за канву общего повествования и узреть те
детали, которые позволят лучше понять авторский замысел. Кажется, будто до
того, как мы начали чтение, все герои жили своей жизнью, нам неизвестной.
Просто в какой-то момент писатель приблизил свою творческую лупу и увеличил
изображение тех или иных лиц. Экспозиция в данном случае удовлетворяет наш
интерес и лишний раз подтверждает: да, герои действительно существовали, а
также имеют своё прошлое, которое их и определяет.

                                                             Виды
экспозиции

            Кстати, напрямую от авторского замысла
будет зависеть выбор вида экспозиции. Всего их три: 

1.    
           Прямая
экспозиция. Классический вариант, когда она располагается в
самом начале произведения. Таким образом, сохраняется хронологическая
последовательность происходящего: от прошлых лет к явному настоящему. Автор
даёт читателю необходимые сведения, после чего спокойно занимается дальнейшим
построением сюжета.

2.    
                Задержанная
экспозиция позволяет читателю поиграть с воображением читателя и
подогреть его природное любопытство. Получается, что сначала мы знакомимся с
героями при зарождении их конфликта, а позже (где-нибудь в середине
повествования) перед нами срываются все покровы, и авторское слово даёт
возможность взглянуть назад. Например, с помощью известного сна Обломова
читатель прекрасно осознаёт предпосылки, которые определили формирование
характера и образа жизни главного героя.

3.    
                 Обратная
экспозиция располагается в самом конце произведения. Обычно она
используется в детективных историях, где важно сохранить интригу до самого
конца. 

Морфемный разбор слова:

Однокоренные слова к слову:

Экспозиция в литературе

В прошлой статье мы говорили о композиции в литературе. А ещё ранее – в целом о развитии сюжета. Теперь же пора рассказать о экспозиции. Так что такое экспозиция в литературе.

Экспозиция в литературе это

Экспозиция – это в литературе тот элемент сюжета, который может присутствовать в художественном произведении, а может и отсутствовать за ненадобностью. Но если автор вводит данную часть, то она явно будет играть важную роль.

В самом термине «экспозиция» (обратимся снова к этимологии) заложено некое «объяснение», «разъяснение». Экспозиция – это, в определённом смысле, описание обстановки, в которой зарождались события, перечисленные в книге. Описание тех ситуаций, которые сформировали характер героя. Описания исторических условий, о которых идёт речь в книге. Одним словом, это всё то, что позволяет нам глубже проникнуть в суть произведения, узнать предысторию. А что, собственно, происходило с героями до того момента, когда автор начал вести о них речь? Экспозиция – это отличная возможность заглянуть за канву общего повествования и узреть те детали, которые позволят лучше понять авторский замысел. Кажется, будто до того, как мы начали чтение, все герои жили своей жизнью, нам неизвестной. Просто в какой-то момент писатель приблизил свою творческую лупу и увеличил изображение тех или иных лиц. Экспозиция в данном случае удовлетворяет наш интерес и лишний раз подтверждает: да, герои действительно существовали, а также имеют своё прошлое, которое их и определяет.

Виды экспозиции

Кстати, напрямую от авторского замысла будет зависеть выбор вида экспозиции. Всего их три:

Объём экспозиции

Объём экспозиции будет зависеть от авторской идеи и от объёма самого произведения. В этом деле, главное, найти золотую середину: приоткрыть завесу, но не переусердствовать и не затягивать повествование, иначе читателю станет скучно, и он начнёт отвлекаться от происходящего. Порой достаточно ввести несколько предложений, чтобы обрисовать обстановку, а иногда требуется написать несколько глав для детального обзора. Сложно представить длинную экспозицию в рассказе и короткую в романе. Всё-таки различное количество персонажей и сюжетных линий. Исходя из всего этого, можно смело сказать, что нет никаких канонов экспозиции, и всё предоставляется всемогущей авторской воле.

Рекомендации по использованию экспозиции

Но попробуем сформулировать несколько рекомендаций для начинающих писателей.

Кстати, уже в следующей статье поговорим о кульминации. До встречи!

Источник

Экспозиция

Любое произведение словесности, от школьного сочинения «Онегин как лишний человек» до романа «Хромой против слепого», строится приблизительно по одному и тому же плану. Вы его знаете: экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, развязка.

Эти необходимые части определяют структуру произведения. Обычно они следуют именно в таком порядке, одна за другой. Некоторые храбрые авторы позволяют себе инверсию, начинают не с экспозиции, а с чего-нибудь похлеще, даже с кульминации. Дают кусочек: герой на вершине Эвереста. Дальше: «Четырьмя днями раньше» — и рассказ, как он дошел до жизни такой. Прием эффектный, но опасный. Если читателю сразу выдать лишнюю информацию, он вообще читать не станет.

Поэтому лучше и проще всего пользоваться старым добрым линейным порядком частей произведения. Оно от этого не проиграет. Нужно обладать большим мастерством, чтобы от перестановки слагаемых сумма не производила на читателя дикого впечатления. А то расскажут сперва про жгучую красавицу в тридцатые годы, потом про молодого адвоката в восьмидесятые, потом помрет какая-то старуха в девяностые, а потом от читателя требуют, чтобы он сообразил, что старуха и есть бывшая красавица, а молодой адвокат — ее сын от того бутлегера, которого застрелили в седьмом эпизоде.

Когда-то давно, еще до того, как я начала по-настоящему писать, меня очень занимал вопрос: как люди вообще пишут романы. Как им удается сделать текст интересным? Первая книга, в которой я прочитала вообще что-то о писательском мастерстве, была «Смерть Артура» Томаса Мэлори. Не сам текст, а послесловие и примечания. Я так любила «Смерть Артура» (это до сих пор моя любимая книга), что никак не могла с ней расстаться. Мне хотелось больше, больше, больше. Поэтому в свои двенадцать лет я бойко читала научные статьи, посвященные этому роману. Книжка-то была издана в серии «Литературные памятники». И в одном из длинных, упоительно интересных примечаний говорилось, что Мэлори никогда не прибегал к дешевым приемам и не интриговал читателя. Когда у него появляется в тексте переодетый сэр Ланселот, которого еще никто из рыцарей не узнал, он сразу сообщает читателю, что это переодетый сэр Ланселот. Таким образом читатель делался как бы соучастником автора и мог заранее хихикать, предвкушая, как удивятся-то рыцари, когда сэр Ланселот наконец поднимет забрало.

Итак, мой любимый писатель не прибегал к хитроумным приемам, а писал все подряд, как есть.

Это мне очень понравилось. Я сделала из этого примечания далеко идущие выводы. Автор может создавать увлекательное, по-настоящему захватывающее произведение, пользуясь простой, линейной композицией и даже не интригуя читателя.

Впоследствии я нарушала это правило, не раскрывала сразу всех карт, не сообщала читателю, что вон тот Неизвестный Рыцарь — это сэр Ланселот. Но композиция в моих книгах, как правило, линейная. Если там смешивается несколько сюжетов, как, например, в «Варшаве и женщине», — то все равно в каждом сюжете сохраняется линейная композиция. Только в «Космической тетушке» имеют место флэшбэки. Кажется, так это называется — когда герои то и дело возвращаются мыслями в прошлое. Но, во-первых, я писала эту книгу в уже достаточно опытном состоянии, то есть это был не первый, не второй и даже, боюсь, не десятый литературный опыт у меня; а во-вторых, такой прием в романе оправдан. Не буду обольщаться и предполагать, что «Тетку» все читали, и расскажу. Из далеких космических странствий возвращается сестра отца, чудаковатая женщина-капитан. Почти сразу выясняется, что у нее какие-то неприятности. Время от времени она рассказывает племяннику свои приключения в космосе. И постепенно становится понятно, каким образом возникли все эти теткины неприятности, чем она руководствовалась, какие у нее были мотивы, какие она принимала решения и во что все это в конце концов вылилось. Ближе к финалу линия теткиных воспоминаний сливается с линией текущих событий, а развязка объясняет, каким образом героиня из своих бед выпуталась.

Но это, повторю, исключение. Вообще я предпочитаю сюжеты линейные: было — стало — закончилось.

Экспозиция необходима в любом случае. Она объясняет читателю, куда он, собственно, попал и с кем ему предстоит иметь дело.

Задача экспозиции, как я это для себя формулирую, — не испугать читателя, не оттолкнуть его и не заставить в панике бросить книгу. Наверное, это как с коммивояжерами: у вас тридцать секунд прежде, чем вам начнут бить морду. А ведь пылесос необходимо продать.

Большинство читателей открывает книгу на середине или заглядывает в конец. Но предположим, что читатель взял книгу и пробежал глазами начало. Идеальный такой читатель. В любом случае, если он все же начнет читать книгу, он начнет с начала.

И что же он увидит там, в начале?

«Однажды у киоска с мороженым случайно встретились трое накситраллей: Моховая Борода, Полботинка и Муфта. Все они были такого маленького роста, что мороженщица приняла их поначалу за гномов».

Очень хорошая экспозиция. Автор мягко опускает нас прямо на середину сцены и мгновенно знакомит с героями. Сразу и место обозначено, и персонажи. Киоск с мороженым, продавщица — сигналы о том, что действие происходит в нашем мире или в мире, приближенном к нашему. Мороженое — одно из детских сокровищ. В буддизме, кажется, есть понятие духовных сокровищ. В детстве тоже есть такое понятие: мороженое, воздушные шарики, плюшевые медведи, чердаки, животные. Не обязательно, чтобы конкретный ребенок все это любил («А моя дочь не любит мороженого!», «А у моего сына страх воздушных шариков, т. к. они громко лопаются!»), я говорю о символах, об иероглифах, об общепринятых в традиции «детских сокровищах».

В том же отрывке автор обозначает волшебную народность своих героев — накситралли — и поясняет, что они были размером с гномов, однако гномами не являлись. Для продавщицы появление таких человечков не стало, однако, чем-то особенным, значит, в мире, похожем на наш, встретить чудесное существо не является делом из ряда вон выходящим.

Буквально двумя штрихами Эно Рауд вводит читателя в курс дела и мгновенно успокаивает его: мир, им описанный, волшебный, сказочный и вместе с тем привычный, не пугающий.

Другая экспозиция — доверительный разговор автора с читателем.

«Хочу вам рассказать о девочке Оле, которая вдруг увидела себя со стороны… Оля убедилась, что даже, казалось бы, маленькие недостатки характера могут стать серьезным препятствием на пути к цели. Она попала в одну сказочную страну, где ей пришлось пережить много опасных приключений… Впрочем, я лучше расскажу вам все по порядку.

В то утро Оля вела себя из рук вон плохо. Она встала позже, чем следовало…» — и так далее. Это «Королевство кривых зеркал».

Что делает Виталий Губарев? Он читателя интригует. Обещает, что будет сказка, что девочка Оля попадет в сказочную страну и переживет много опасных приключений. Сразу же выводит мораль: а вывод из этой сказки будет такой… Почему он так делает? Зачем начинает историю с краткой аннотации?

А потому, что его героиня Оля — капризная девочка, не очень-то хорошая. Мы знакомимся с ней в тот момент, когда она грубит бабушке, не хочет вставать в школу. Захочется советскому ребенку читать историю девочки, которая так плохо себя ведет? А вдруг не захочется? И автор заранее предупреждает: после своего волшебного приключения Оля многое поймет и изменится. Хочешь, читатель, увидеть, — что произошло с Олей, как она из капризули превратилась в настоящую пионерку, смелую девочку, верного друга? За мной, читатель, я покажу тебе, как это случилось. И читатель, заинтригованный обещанием, начинает читать.

Первая взрослая книга, мной прочитанная, был «Зверобой» Фенимора Купера. Это было лето после третьего класса. И я впервые раскрыла толстую книгу без картинок и практически без разговоров. То есть там были, конечно, разговоры, но каждая реплика — длинная-длинная. В детских книгах был более крупный шрифт, картинки — большие и яркие, а реплики — короткие.

«Зверобой» меня потряс, пленил, заворожил. Впоследствии я никак не могла понять, как это ребенок ухитрился протащиться через, с позволения сказать, экспозицию куперовского творения.

«События производят на воображение человека такое же действие, как время. Тому, кто много поездил и много повидал, кажется, будто он живет на свете давным-давно; чем богаче история народа важными происшествиями, тем скорее ложится на нее отпечаток древности. Иначе трудно объяснить, почему летописи Америки уже успели приобрести такой достопочтенный облик. Когда мы мысленно обращаемся к первым дням истории колонизации…» — и так еще четыре страницы.

Впоследствии мне попадались дореволюционные издания Купера, в том числе — «Последнего из могикан». Сравнивая дореволюционное и советское издания, я обратила внимание на то, что в советском издании текст сокращен. Выброшены многостраничные монологи про Манету, описания природы вкупе с рассуждениями автора о ее величии и о бренности всего сущего, — и т. п. Так что, предполагаю, начало «Зверобоя» тоже изрядно подрезано, и старина Фенимор развел свой поэтический монолог страниц на шесть, не меньше. Хороша экспозиция!

Но через четыре страницы появляются наконец персонажи. Мы видим подробно описанную поляну, «сплошь заваленную стволами высохших деревьев», которая «раскинулась на склоне одного из тех высоких холмов или небольших гор, которыми пересечена едва ли не вся эта местность». Уф.

«— Вот здесь можно перевести дух! — воскликнул лесной путник, отряхиваясь всем своим огромным телом, как большой дворовый пес, выбравшийся из снежного сугроба. — Ура, Зверобой! Наконец-то мы увидели дневной свет, а там и до озера недалеко.

Купер более чем традиционен. Сначала он рассуждает «вообще», потом описывает природу, затем помещает в природу двух человек и сразу же дает их описание и сообщает их имена. (Чуть ниже Зверобой обратится к своему товарищу и назовет его «Непоседа»). В пространном диалоге они расскажут друг другу, зачем пришли сюда и почему ищут озеро. Затем найдут озеро, познакомят нас с другими персонажами — и начнется действие.

Требуется определенное терпение, чтобы начать читать такую книгу. Фенимор Купер явно рассчитывает на качество своего «пылесоса» — ему и в голову не приходит, что у него только тридцать секунд, а потом домохозяйка захлопнет дверь перед его носом.

Современный писатель так не пишет. Дело даже не из страха спугнуть «домохозяйку» — просто ритмы совершенно другие.

Помню, я пересматривала «Терминатора» и вдруг с удивлением поняла, что в этом классическом фильме с его вроде бы динамичным развитием сюжета, вижу длинноты. Мой внутренний темп стал быстрее, потому что я живу в ритме своего времени, — а внутренний темп «Терминатора» остался прежним, потому что «Терминатор» живет в своем времени. И то, что в восьмидесятые казалось стремительным, в десятые выглядит уже замедленным. Слишком долго гонятся, слишком медленно до героев доходит. Здесь я бы сократила, тут бы подрезала. И это — при том, что я вообще-то не люблю излишней динамичности и предпочитаю остановки в пути, чтобы читатель мог перевести дух и сообразить, что там к чему.

Но — бегут, бегут, бегут… долго и нудно бегут… — таково было мое (конечно же, чисто субъективное) впечатление от последнего просмотра любимого фильма.

То есть, я хочу сказать: если даже для меня даже «Терминатор» показался недостаточно ритмично-динамичным, — то тем более куперовские тягучие ритмы весьма и весьма на любителя. Или на терпеливого читателя, который решил во что бы то ни стало ознакомиться с книгой.

Вот пример идеальной экспозции:

«Долго путешествовал Мишка-Ушастик, побывал в городах и в деревнях, в поле, в лесу и на лугах, много было у него приключений. Вместе с Мишкой побывал всюду и его верный товарищ — клоун Бим-Бам-Бом.

— Знаешь, а я устал, — сказал однажды клоуну медвежонок, — с удовольствием поискал бы себе теплый уголок да отдохнул.

Бим-Бам-Бом побежал к ослику Филиппу.

— Ослик, ослик! — закричал он. — Мишка-Ушастик ищет теплый уголок»…

Так начинается чудесная книжка Чеслава Янчарского «Сказки Мишки-Ушастика».

Здесь нет описаний мира, героя и спутника героя, и однако все показано с предельной ясностью. Мишка-Ушастик долго странствовал. Не в сказочной стране, а по лесам и лугам. Почему — не имеет значения. Была, наверное, причина. Как ни странно, эта недосказанность придает облику Мишки-Ушастика таинственность и глубину. Если бы все то же самое происходило в фэнтези-мире, он был бы похож на Ведьмака, загадочного странника, или на Корума, принца-изгнанника.

Мир указан: это наши поля и леса. И Мишка принес нам оттуда сказки. В этом его волшебная сила, в этом его чудо.

У Мишки есть друг — клоун, типичный спутник героя. Мишка не сам начинает искать себе теплый уголок, он сообщает о своем желании клоуну. Для клоуна же желание героя — закон, он сразу бежит и принимается за поиски…

Так несколькими словами автор обозначает не только мир и персонажей, но еще и иерархию между ними. Заметим, что Купер ничего не рассказывает нам об отношениях Гарри Непоседы и Зверобоя, они предстают как товарищи — но существует между ними хотя бы симпатия, не говоря уж о дружбе? Помню, я решила было, что Непоседа и Зверобой — лучшие друзья, и была удивлена, обнаружив, что это не вполне так.

Ну вот еще один пример, из современной фантастической книжки, автор Скотт Вестерфельд, называется «Экстра». Это последнее произведение худ. лита, что мне попадалось в руки (издано в 2011 году):

«— Моггл, — прошептала Айя, — ты не спишь?

Что-то зашевелилось в темноте. Зашуршала стопка форменной одежды, как будто там завозился маленький зверек. А потом из складок хлопка и паучьего шелка выбралось нечто и поплыло по воздуху к кровати Айи. Крошечные объективы уставились на нее пытливо и настороженно».

Неплохо. В первом же абзаце мы узнаем следующее: действие происходит в мире будущего, героиня не то школьница, не то курсантка, не то военная, ее собеседник — некий искусственный интеллект, с которым она вроде как дружит. Достаточно много успевает сообщить нам автор буквально в первом же абзаце.

Экспозиция не просто рассказывает нам о том, где и с кем происходит действие. Она должна еще заинтересовать читателя, заставить его захотеть читать дальше. Быть дальше в этом мире, общаться дальше с этими героями.

Можно гениально ввести читателя в курс дела: белые стены сумасшедшего дома из футуристического мира, лысая героиня с манией преследования влюбляется в автомат для варки кофе, в котором томится интеллект гениального ученого, извлеченный из мозга своего носителя и помещенный в нутро машины. Спасибо, не надо. Я лучше про загадочного странника Мишку-Ушастика. Но кто-то, возможно, захочет про лысую женщину. Это дело вкуса.

Задача автора — не обмануть. Обещал про принца — изволь про принца. Обещал про Зверобоя — изволь про Зверобоя.

Экспозиция не должна быть длинной — это раз. Читателю лучше поскорее войти в курс дела.

Экспозиция не обязательно должна вся поместиться на первой странице. Ее можно размазать по завязке, то здесь, то там искусно вставляя абзац-другой с дополнительными описаниями мира и пояснениями касательно героев. Хотя возраст, внешность и пол основных персонажей неплохо бы прояснить сразу.

Можно, конечно, сказать, что я рассуждаю сейчас об элементарных вещах. Но на самом деле ошибки подобного рода встречаются чаще, чем можно себе представить.

Бывает, что автор подолгу зависает на описании внешности. Не помню сейчас ни названий романов, ни имен авторов. В свое время я прочитала какое-то невероятное море текстов пера неизвестных героев. Они оставили по себе сильное впечатление и долгую память, но ни сюжетов, ни каких-то особенностей сейчас назвать не могу. Помню только скуку и досаду от многочисленных ляпсусов.

Так вот, один из толстых опусов начинался с того, что героиня, наделенная сверхсилой и очень сложным прошлым (приют, рабство, бегство, сексуальное рабство, убийство и бегство и т. п.), сидит в саду и любуется розами. А автор любуется ее внешностью. И приблизительно полстраницы отводит на описание гибкой талии, высокой груди, стройных бедер, пышных волос, огромных влажных глаз, крупного, властно сжатого рта с трагической складкой вокруг губ, длинных ресниц, высокого лба… э… красивых, но сильных рук, привычных к обращению с мечом…

После такого книгу хочется закрыть. Создается стойкое впечатление, что автора следует оставить с героиней наедине. Третий, т. е. читатель, тут явно лишний.

Даже если вы влюблены в своего героя или героиню, — не увлекайтесь. Ваша задача — не трубить на весь мир о своей любви, а заставить весь мир влюбиться в вашего героя. Как этого достичь — есть целая куча приемов, в основном связанных с синтаксисом и словоупотреблением; но общий принцип здесь один — поменьше говорить, побольше подразумевать, заставлять читателя о многом догадываться.

Уже хрестоматийным стал пример из «Трудно быть богом». Если помните, в услужении у дона Руматы был такой трогательный мальчик Уно. Если мне не изменяет память, сначала братья Стругацкие придумали для него целую историю, несомненно, достаточно сопливую, в духе романа Гектора Мало «Без семьи», но потом все вычеркнули и оставили фразу: «История его жизни могла бы послужить темой для баллады» — а дальше читатель волен строить какие угодно догадки. Некоторые вещи лучше не договаривать, они заставляют в читательской душе что-то щекотаться.

Итак, описание внешности и краткого содержания предшествующей жизни героя не должно быть слишком полным, не должно быть слишком влюбленным, не должно быть слишком многословным. И в то же время ему лучше бы быть достаточно исчерпывающим. Писательское мастерство вам в помощь. Мне не слишком нравятся длинные описания дворцов, городов и одежд; но когда вообще ничего не сказано — просто вот так, в лоб: «Марвин вошел в дверь, Магда посмотрела на него, они заговорили о…» — тоже оставляет неудовлетворенным. Все-таки читателя лучше пожалеть и побыстрее дать ему понять, кем Марвин приходится Магде, сколько обоим лет, блондинка Магда или как — а вот стройные бедра можно оставить на потом.

Еще одна (помимо чрезмерных подробностей или чрезмерной краткости), я считаю, ошибка экспозиции, — то, что называется: «Ах, не тот! Не тот! — вскричала Марья Гавриловна». Недавно в рассказе о Конане встречаю: пылает город, яростные воины врываются в дома, грабеж, война, среди всех выделяется один северянин, огромного роста, яростный такой… «Ага, — загорелись глаза у читателя, который, конечно же, знает, как должен выглядеть Конан: как раз северянин огромного роста и очень яростный, если дело доходит до битвы, — сейчас как взмахнет боевым топором или двуручным мечом, как рявкнет: Кром! Кром! — тут-то все и попадают! Где мечом махнет — там легла улица, где топором ударит — площадь…» И вдруг автору просто СОСУЛЕЙ по лбу: «Растрепанная копна светлых волос…» Лично я перечитала эту фразу три раза, не веря своим глазам в прямом смысле слова: как это — светлых? Да все на свете знают, что у Конана — растрепанная копна черных волос. Сквозь которые как раз и горят те самые яростные синие глаза. Холодные, как лед его родной Киммерии. Оказалось, автор сделал своим главным героем какого-то другого северянина, вовсе не Конана.

Не надо разочаровывать читателя и обманывать его ожидания. Не надо начинать экспозицию с какого-то второстепенного героя. Если благодушный читатель потратил время на изучение трех страниц пейзажа и внешности, ему хочется, чтобы это был значимый пейзаж и внешность того самого персонажа, который потом будет его проводником по всей книге. Если книга начинается с каких-то второстепенных персонажей, то главного героя читатель узнает с большим трудом. К тому же читатель будет раздражен тем, что его обманули. Это совсем не тот обман, которого читатель жаждет.

Практика показывает, что обычно перевешивает либо один мир, либо другой. Дать полноценное описание сразу двух миров — задача очень нетривиальная, справиться с ней крайне непросто. Я считаю, что у меня не очень-то получается. В «Турагентстве тролля» Реальность-2 явно проигрывает Реальности-1, особенно в первом романе. Под конец пенталогии («Турагентство» — эпопея из пяти романов) я окончательно сдалась, и Реальность-1, Петербург, становится главной, а фэнтезийный мир — вспомогательным.

И это — довольно частое явление. Знакомый мир перевешивает, он автору лучше известен и (быть может, неожиданно для автора) больше ему интересен.

Провальным я считаю роман Терри Брукса «Волшебное королевство на продажу». Помню, с каким интересом читала начало: жизнь одинокого богача, рождественские дни (кажется), появление таинственного гостя, покупка волшебного королевства… Но потом, когда герой перемещается в это самое королевство, начинается настоящая нудятина. Оказалось, что идея у автора продумана ровно до стадии «завязка». Обе экспозиции более-менее захватывали, особенно первая (в Реальности-1), а потом пошла сплошная каша-мяша.

Поэтому если вы пишете роман о попаданцах, не задерживайтесь в Реальности-1. Как можно скорее перепрыгивайте в фэнтезийный мир. Не успевайте увлечь себя или читателя миром, который вам хорошо известен, сразу бегите навстречу миру, в котором будет происходить основное действие. Читатель должен сразу понять, что главное начнется через пару страниц. Две полнометражные экспозиции утомительны. А читатель — мы же помним — взял книгу, чтобы отдохнуть. Работа мозга необходима, работа души — тоже, но эти работы должны доставлять удовольствие. Все, что напоминает читателю выполнение домашнего задания по нелюбимому предмету, в художественной литературе крайне нежелательно.

Я не призываю делать текст примитивным. Еще один миф современного издателя — народу, мол, нужно попрошше. Не нужно народу попрошше, примитивные тексты развращают ум и отталкивают нормального читателя от книги. Нужны ясность, четкость и простота, а вовсе не примитивность. Когда мы говорим «за мной, читатель!» — это значит, что мы берем за руку кого-то, кто нам доверился, и ведем… куда? Показать то яркое, интересное, которое нам привиделось? Или погрузить его в скуку?

Экспозиция — опасная часть текста, и она часто бывает скучной. Если в тексте две скучных экспозиции — вы провалились совсем.

Пример ужасной экспозиции — в романе «Королева Марго» (еще одна, как ни странно, любимая книга подросткового возраста). Роман начинается со свадьбы Королевы Марго и Генриха Наваррского. И вот, в первой же главе, Дюма просто-напросто перечисляет огромное количество персонажей, гостей на этой свадьбе. Генрихов — аж четверо. Всякие там герцоги, адмиралы, королевы, гугеноты, голова кругом идет. Дело в том, что Дюма писал для людей, которые знают, кто такой Генрих Наваррский, кто такая Екатерина Медичи и что было на уме у Генриха Гиза. Поэтому автор особенно не утруждал себя какими-либо пояснениями. Собрал всех в одном зале — и привет.

Бедный юный читатель, который видит их впервые! Как только хватает ему терпения прочесть этот бесконечный список имен! И все же первая глава «Королевы Марго» не бесполезна: она служит справочником. По ходу дела читатель то и дело возвращается к ней и сверяется: ага, этот — был гугенотом, а хотел того-то, и звали его так-то… вот оно что… В конце концов глава выучивается почти наизусть, а читатель довольно свободно начинает ориентироваться в королевском дворце.

Ла Моля и Коконнаса, кстати, Дюма представляет стремительно, умело и виртуозно. Поэтому они запоминаются сразу.

Такая экспозиция для вас очень рискованна. Прежде всего потому, что вы — не Дюма. У вас нет его таланта, а главное — нет его репутации. Читатель не бросает «Королеву Марго», несмотря на весь ужас первой главы, потому что ведь ее написал Дюма, а Дюма — значит, гарантия, что будет интересно. А вот если бы книгу написал Вася Пупкин, читателя пришлось бы долго уговаривать: потерпи, потерпи, голубчик, со страницы тридцать начнется действие, не оторваться будет.

Экспозиция обязана быть короткой, выразительной и интересной.

В межавторском проекте — свои проблемы. Скажем, мир Конана давно и хорошо известен любителям. В тысячный раз описывать кабаки Шадизара и башни Аграпура не стоит. Достаточно просто сказать, что Конан сидел в шадизарском кабаке, и читатель мгновенно ощутит себя в родной стихии. Это как у француза с романом Дюма: стоило сказать, что Екатерина Медичи бродит по коридорам Лувра, и француз-читатель сразу же почувствовал себя дома.

При этом всегда стоит подразумевать, что есть сотая доля вероятности наткнуться на неискушенного читателя. На человека, который никогда раньше не сидел с Конаном в шадизарском кабаке. Поэтому пару слов о данном кабаке сказать все-таки нужно. Каких? Здесь не страшно использовать штампы. Знаю, в художественной литературе штампы вроде как недопустимы, но на самом деле это не вполне так. Иногда они даже желательны.

Ну так вот, вполне можно сообщить, что трактир был полутемный, что личности там собрались подозрительные, что трактирщик протирал столы засаленной тряпкой, а пышногрудая служанка разносила пиво (вино) сомнительного качества. Вот теперь читатель понял, куда его занесло. Увлекаться подобным описанием не стоит, но пара фраз даст полное представление не только о месте действия, но и о жанре произведения.

Еще один момент. По ходу повествования в тексте появляются новые персонажи и новые обстоятельства. Если у вас сюжет связан с изменением героя, с каким-то одним квестом, который герой должен выполнить (и изменить мир, а заодно себя и еще остальное человечество в лице его отдельных представителей), то все экспозиционные моменты должны приходиться на начало. Начиная со второй трети текста, когда уже вовсю пошло развиваться действие, вводить новых персонажей, новые обстоятельства и новые пейзажи не стоит. Только новые второстепенные лица могут мелькать теперь на страницах, да и то их количество желательно ограничить. Теперь читатель находится в мире, который ему знаком, среди людей, которые ему знакомы. Он должен полностью сосредоточиться на событиях и переживаниях.

Если текст представляет собой, например, путешествие («Записки Пиквикского клуба»), то каждая остановка на пути — это новая экспозиция. Очень трудная задача, потому что читатель может устать от бесконечных экспозиций и бесконечных знакомств. В какой-то мере выручает наличие сквозного сюжета (преследование злодея) и связанные с этим сюжетом изменения в характере главного героя.

То же самое происходит в детективном сериале (неважно, телевизионном или книжном). Главный герой и его окружение остаются одними и теми же. Происходит некоторое внутреннее развитие главного героя, попутно можно раскрывать какие-то обстоятельства его жизни, не связанные с расследованием конкретного, данного дела. И все же каждый эпизод детективного сериала — это отдельная история со своей экспозицией. Поэтому сборники рассказов всегда читаются дольше, чем романы. Пока запомнишь все имена, все обстоятельства… Да и настроение в каждом хорошем рассказе — свое особенное, и от него потом приходится отходить.

Читайте также

Экспозиция

Экспозиция Любое произведение словесности, от школьного сочинения «Онегин как лишний человек» до романа «Хромой против слепого», строится приблизительно по одному и тому же плану. Вы его знаете: экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, развязка.Эти

Глава 15. Экспозиция

Глава 15. Экспозиция ПОКАЗЫВАЙТЕ, А НЕ РАССКАЗЫВАЙТЕГоворя об экспозиции, мы имеем в виду факты — информацию о сеттинге, биографические сведения и характеризацию, которые необходимы зрителям для того, чтобы следить за развитием действия и понимать происходящее.Уже по

ЭКСПОЗИЦИЯ

ЭКСПОЗИЦИЯ Количество освещения, которое при экспонировании получает светочувствительный слой, называется экспозицией (математически оно выражается произведением освещенности на выдержку). Величина экспозиции должна быть достаточной для того, чтобы на

ДВОЙНАЯ ЭКСПОЗИЦИЯ

ДВОЙНАЯ ЭКСПОЗИЦИЯ Двойная экспозиция применяется для проработки неподвижных объектов, расположенных на пленэре, с сохранением эффекта ночи. Вначале фотоаппарат закрепляется и делается первый снимок в конце дни с большой недодержкой. Затем на этот же кадр делается

Источник