Как писать красивые постельные сцены
Писать о сексе не так-то просто. Тут и слова нужно правильные подобрать, и не скатиться в банальности и штампы — рассказываем, как этого достичь.
Писать о сексе не так-то просто. Тут и слова нужно правильные подобрать, и не скатиться в банальности и штампы — это удается не всем.
Даже признанные авторы получали премию за худшее описание секса в литературе — ее каждый год выдает британский журнал Literary Review. Среди лауреатов премии —Джон Апдайк,Джонатан Литтелли другие знаменитости.
Журналист Том Флеминг, который отбирает книги для этой премии, говорит:
“
«Задача передать на бумаге мощь оргазма так непроста, что попытка ее выполнить заканчивается для многих романов плачевно — избыточными метафорами и отчетом с места событий в духе потока сознания».
Как же не повторить ошибок других и не заставить читателя съежиться при чтении вашего произведения? Давайте разбираться.
-
Ответьте на вопрос: зачем вообще вам нужен секс?
Чтобы что? Любая сцена в произведении должна двигать сюжет вперед и постепенно раскрывать героев. Не нужно включать секс в книгу только чтобы удержать внимание читателя. Постельная сцена, написанная без причины, может замедлить темп, удешевить историю и вывести из себя читателя.
Конфликт между персонажами может быть и скрытый. Это не значит, что герои должны ненавидеть друг друга. Конфликт — это когда у героев разные цели, они по-разному смотрят на одну и ту же ситуацию, хотят друг от друга разных вещей. Элен Курагина соблазняет Пьера Безухова из-за огромного состояния, в то время как Пьер одержим ее красотой. В сцене секса может проявляться и внутренний конфликт. Анна Каренина желает Вронского, но она замужем и боится потерять сына. Хорошая сцена — это взаимодействие персонажей, а не опыт одного. Герои не должны существовать в вакууме.
-
Пишите эротику, а не порнографию
Детально прописывать, где чья рука и другая часть тела оказалась, не нужно. Читатель, скорее всего, знает, как выглядит секс. Ему нужны эмоции, а не физиология, иначе он обратился бы к другим жанрам. Читать исключительно про механические действия скучно, такое описание может даже замедлить темп. Недосказанность гораздо сексуальнее. Достаточно нескольких намеков, чтобы читатель включил воображение и начал проецировать свои фантазии на вашу сцену.
“
«Мы шли к дому через сосновую рощу и, чтобы согреться, затевали веселую возню, бегали взапуски. Он всегда нагонял меня неподалеку от дома, с победным кличем бросался на меня, валил на усыпанную хвойными иглами землю, скручивал руки и целовал. Я и сейчас еще помню вкус этих задыхающихся, бесплодных поцелуев и как стучало сердце Сирила у моего сердца в унисон с волной, плещущей о песок… Раз, два, три, четыре — стучало сердце, и на песке тихо плескалось море-раз, два, три… Раз — он начинал дышать ровнее, поцелуи становились уверенней, настойчивей, я больше не слышала плеска моря, и в ушах отдавались только быстрые, непрерывные толчки моей собственной крови».
Это один из способов уйти от описания механических действий и сохранить чувственность. Дайте через детали понять читателю, как выглядит место, где происходит сцена. Пусть в одежде или внешности героев будут яркие детали, за которые можно зацепиться: родинка, шрам, смешной рисунок на трусах, белые треугольники от купальника на загоревшем теле. Используйте все пять чувств. Пусть кафель на кухонном полу будет холодным, а галька на пляже впивается в спину. Пусть орет соседский ребенок или шумит море. Расскажите про запахи и вкусы.
“
«В горнице над кроватью протянута веревочка. На веревочку нанизаны белые и черные порожние, без ниток, катушки. Висят для красоты. На них ночлежничают мухи, от них же к потолку — пряжа паутины. Григорий лежит на голой прохладной Аксиньиной руке и смотрит в потолок на цепку катушек. Аксинья другой рукой — огрубелыми от работы пальцами — перебирает на запрокинутой голове Григория жесткие, как конский волос, завитки. Аксиньины пальцы пахнут парным коровьим молоком; когда поворачивает Григорий голову, носом втыкаясь Аксинье в подмышку, — хмелем невыбродившим бьет в ноздри острый сладковатый бабий пот».
-
Уйдите от стереотипов и добавьте реализма
Пусть у героини будет неподходящее для секса нижнее белье или жирок, как у Бриджит Джонс. Пусть герой один за другим открывает ящики письменного стола в поисках презерватива. Пусть персонажи испытают оргазм в разное время. Секс, как в жизни, заставит читателя поверить в реалистичность истории, он может взволновать еще сильнее, чем шаблонная постельная сцена, где все идеально. Уход от гендерных стереотипов тоже может сыграть автору на руку. Мы привыкли, что мужчина изображается в книгах как завоеватель, ловелас, что во время секса он становится диким зверем или оцепеневшим от похоти дураком с выпученными глазами, а женщина — пассивна, ее нужно завоевать, она должна быть «не в силах сопротивляется».
Иногда такая модель оправдана сюжетом и помогает автору попасть в определенную целевую аудиторию, как, например, это случилось с книгой «Пятьдесят оттенков серого». Но хорошая постельная сцена — это не обязательно игра в «кошки — мышки». В романах Салли Руни, которую прозвали «первым автором поколения миллениалов», женщины делают первый шаг и выступают активными и полноценными участницами постельных сцен.
-
Завязка, кульминация, развязка
Секс в литературе, как и в жизни, должен иметь прелюдию, пиковую точку и развязку. Прелюдия в эмоциональном плане даже сильнее, чем секс, она держит внимание читателя. Флирт, первое прикосновение — пусть интерес читателя, как и желание героев, нарастает.
“
«Он наклонился, прижавшись губами к ее щеке легким прикосновением — и это легкое прикосновение послало дрожь сквозь ее нервы, дрожь, заставившую трепетать все ее тело. „Если ты хочешь меня остановить, скажи сейчас“, — прошептал он. Когда она снова промолчала, он коснулся своими губами впадинки у ее виска. Или сейчас. Он провел линию по ее подбородку. Или сейчас. Его губы находились в опасной близости от ее губ. „Или…“. Но она притянула его к себе, и окончание его слов затерялось у ее губ. Он целовал ее нежно, осторожно, но не мягкости она хотела, не сейчас, не после всего, и она, сжав его рубашку в кулаках, сильнее потянула его к себе. Он тихо застонал, низким гортанным звуком, а затем обхватил ее руками, прижав к себе, и сплетенными телами они перекатились на траву, не прерывая поцелуя».
Не завершайте главу сексом без развязки, так вы лишаете персонажей возможности раскрыться с новой стороны. Читателю интересно, что произойдет с героями после близости. Они проверяют телефоны и молча листают ленты соцсетей или болтают и смеются? Они засыпают вместе в обнимку или один из героев в спешке уходит? Что они чувствуют на следующий день? Это важный момент с точки зрения трансформации героев.
Это, пожалуй, самое сложное. Кто-то выбирает эвфемизмы и метафоры вроде «антенна любви» и «цветущая роза», кто-то — точную терминологию вроде «пенис» и «влагалище», кому-то ближе сленг и обсценная лексика. При этом один читатель скажет, что метафоры — это глупо, а другому сленг может показаться вульгарным. Поэтому правильно ответа на вопрос, какими словами нужно описывать секс, нет.
Самое главное — чтобы вы чувствовали себя комфортно, работая над сценой. Выбирайте язык, который ближе всего вам. Постельная сцена не должна по стилю выбиваться из общего повествования. Если вы описываете секс от имени персонажа, стоит задуматься, какие слова он бы использовал. Каким хочет быть ваш герой во время секса: романтичным, уверенным в себе, дерзким? От его целей и желаний тоже зависит выбор лексики. И метафоры, и вульгаризмы будут смотреться органично, если они соответствуют характеру персонажа.
Чего точно стоит избегать, так это штампов вроде «цветок любви» и «фонтан блаженства»: они уже так приелись, что не вызывают никаких эмоций. Если используете метафоры, то пусть они будут оригинальными. И не стоит вкладывать в уста героев общие фразы и междометия вроде «ооо», «да, да, да!», «ах» — они не несут смысла и не рассказывают ничего нового о героях.
Выбирайте сильные глаголы, чтобы сохранять динамику. Кстати, части тела можно вообще не называть и использовать вместо них «я»: «я почувствовала», «вошел в меня» и т. д. Так вы еще больше сосредоточитесь на ощущениях персонажа.
Была ли данная статья полезна для Вас?
Другие статьи в нашем блоге:
Как описать постельные сцены. Описываем постельную сцену — фанфик по фэндому «Фикбук и всё, что с ним связано
К
расивые, чувственные, волнующие, темпераментные: мы собрали для вас лучше эротические сцены мировой литературы. Не будем многословны! Читайте, наслаждайтесь!
«Север».
«В рыжих волосах — зеленый венок, скатываются капли с грудей, с нежных, розовых, как морошка, кончиков — должно быть холодных. В руках — гуси, из гусей — сочится кровь, обтекает точеные ноги.
Нет сил стерпеть. И тут же, на теплых красных камнях, Марей греет губами прохладную, бледно-розовую морошку.
Нет, не согрелись еще, видишь — еще холодные.
Где-то горят леса. На красном камне возле тихого озерка дымит костер из душистой хвои. Пелька жарит над костром жирного гуся; огонь играет на зеленом, рыжем; губы и руки в крови. Чуть слышно улыбается глазами Марею: вслух не надо.
Издали хруст: медведь прет через трущобу. Затих — и только еще ворчит сердито белая лайка сквозь сон.
Костер тухнет. Ближе придвигаются из темноты сестры-сосны — всё темнее, всё уже мир — и вот во всем мире только двое».
«Здравствуй, грусть». Франсуаза Саган
«В шесть часов, возвращаясь из плавания к островам, Сирил втаскивал лодку на песчаный берег. Мы шли к дому через сосновую рощу и, чтобы согреться, затевали веселую возню, бегали взапуски. Он всегда нагонял меня неподалеку от дома, с победным кличем бросался на меня, валил на усыпанную хвойными иглами землю, скручивал руки и целовал. Я и сейчас еще помню вкус этих задыхающихся, бесплодных поцелуев и как стучало сердце Сирила у моего сердца в унисон с волной, плещущей о песок… Раз, два, три, четыре — стучало сердце, и на песке тихо плескалось море-раз, два, три… Раз — он начинал дышать ровнее, поцелуи становились уверенней, настойчивей, я больше не слышала плеска моря, и в ушах отдавались только быстрые, непрерывные толчки моей собственной крови».
Хулио Кортасар
«Мы не были влюблены друг в друга, мы просто предавались любви с отстраненной и критической изощренностью и вслед за тем впадали в страшное молчание, и пена от пива отвердевала в стаканах паклей и становилась теплой, пока мы смотрели друг на друга и ощущали: это и есть время. В конце концов Мага вставала и начинала слоняться по комнате. Не раз я видел, как она с восхищением разглядывала в зеркале свое тело, приподнимая груди ладонями, как на сирийских статуэтках, и медленным взглядом словно оглаживала кожу. И я не мог устоять перед желанием позвать ее и почувствовать, как она снова со мною после того, как только что целое мгновение была так одинока и так влюблена, уверовав в вечность своего тела».
Джон Уильямс
«Иногда, ленивый и сонный после любви, он лежал, омываемый каким-то медленным, ласковым потоком ощущений и неторопливых мыслей; пребывая внутри этого потока, он не знал наверняка, говорит он вслух или просто принимает в свое сознание слова, рождаемые этими ощущениями и мыслями.
Ему мечталось о чем-то идеальном, о мирах, где они могли бы всегда быть вместе, и он наполовину верил в осуществимость того, о чем ему мечталось. «А вот если бы мы с тобой…» — говорил он и продолжал говорить, конструируя возможность, едва ли намного более привлекательную, чем их нынешнее положение. Они оба знали, не высказывая этого вслух, что возможности, которые они изобретали и обдумывали, — своего рода ритуальные жесты во славу их любви и той жизни, что была у них сейчас.
А жизнь эта была такой, какой ни он, ни она раньше и представить себе не могли. Их влечение друг к другу переросло в страсть, а та — в глубокую чувственность, обновлявшуюся день ото дня.
Любовь и книги, — сказала однажды Кэтрин. — Что еще нужно?
И Стоунер подумал, что ровно так оно и есть, что это одна из истин, которые он теперь узнал.
Ибо их жизнь в то лето не сводилась к любовной близости и разговорам».
«Волхв». Джон Фаулз
«Я вспомнил Алисон, наши любовные игры. Будь она рядом, нагая, мы занялись бы любовью на подстилке из хвои, окунулись бы и снова занялись любовью. Меня переполняла горькая грусть, смесь памяти и знания; памяти о былом и должном, знания о том, что ничего не вернуть; и в то же время смутной догадки, что всего возвращать и не стоит — например, моих пустых амбиций или сифилиса, который пока так и не проявился. Чувствовал я себя прекрасно. Бог знает, что будет дальше; да это и не важно, когда лежишь на берегу моря в такую чудесную погоду. Достаточно того, что существуешь. Я медлил, без страха ожидая, пока что-нибудь подтолкнет меня к будущему. Перевернулся на живот и предался любви с призраком Алисон, по-звериному, без стыда и укора, точно распластанная на камнях похотливая машина. И, обжигая подошвы, бросился в воду».
«Лолита». Владимир Набоков
«Но моя Лолиточка была резвой девчонкой, и когда она издала тот сдавленный смешок, который я так любил, я понял, что она до этого созерцала меня играющими глазами. Она скатилась на мою сторону, и её тёплые русые кудри пришлись на мою правую ключицу. Я довольно бездарно имитировал пробуждение. Сперва мы лежали тихо. Я тихо гладил её по волосам, и мы тихо целовались. Меня привело в какое-то блаженное смущение то, что её поцелуй отличался несколько комическими утонченностями в смысле трепетания пытливого жала, из чего я заключил, что её натренировала в раннем возрасте какая-нибудь маленькая лесбиянка. Таким изощрениям никакой Чарли не мог её научить! Как бы желая посмотреть, насытился ли я и усвоил ли обещанный давеча урок, она слегка откинулась, наблюдая за мной. Щёки у неё разгорелись, пухлая нижняя губа блестела, мой распад был близок. Вдруг, со вспышкой хулиганского веселья (признак нимфетки!), она приложила рот к моему уху — но рассудок мой долго не мог разбить на слова жаркий гул её шёпота, и она его прерывала смехом, и смахивала кудри с лица, и снова пробовала, и удивительное чувство, что живу в фантастическом, только что созданном, сумасшедшем мире, где всё дозволено, медленно охватывало меня по мере того, как я начинал догадываться, что именно мне предлагалось. Я ответил, что не знаю, о какой игре идёт речь, — не знаю, во что она с Чарли играла. «Ты хочешь сказать, что ты никогда?», начала она, пристально глядя на меня с гримасой отвращения и недоверия. «Ты — значит, никогда?», начала она снова. Я воспользовался передышкой, чтобы потыкаться лицом в разные нежные места. «перестань», гнусаво взвизгнула она, поспешно убирая коричневое плечо из-под моих губ. (Весьма курьёзным образом Лолита считала — и продолжала долго считать — все прикосновения, кроме поцелуя в губы да простого полового акта, либо «слюнявой романтикой», либо «патологией»). «То есть, ты никогда», продолжала она настаивать (теперь стоя на коленях надо мной), «никогда не делал этого, когда был мальчиком?» «Никогда», ответил я с полной правдивостью. «Прекрасно», сказала Лолита, «так посмотри, как это делается». Я, однако, не стану докучать учёному читателю подробным рассказом о Лолитиной самонадеянности. Достаточно будет сказать, что ни следа целомудрия не усмотрел перекошенный наблюдатель в этой хорошенькой, едва сформировавшейся, девочке, которую в конец развратили навыки современных ребят, совместное обучение, жульнические предприятия вроде гёрл-скаутских костров и тому подобное. Для неё чисто механический половой акт был неотъемлемой частью тайного мира подростков, неведомого взрослым. Как поступают взрослые, чтобы иметь детей, это совершенно её не занимало. Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито, как если бы это было бесчувственное приспособление, никак со мною не связанное».
«Покорность». Мишель Уэльбек
«Мириам позвонила в дверь в семь часов вечера.
С днем рождения, Франсуа… — сказала она с порога тоненьким голоском, и, кинувшись на меня, поцеловала в губы, поцелуй ее был долгим, сладостным, наши языки и губы слились воедино. Возвращаясь вместе с ней в гостинную, я заметил, что она был еще сексуальнее, чем в прошлый раз. На ней была другая черная мини-юбка, еще короче прежней, и к тому же чулки — когда она села на диван, я углядел черную пряжку на поясе для подвязок, блестевшую на ослепительно белом бедре. Ее рубашка, тоже черная, оказалась совсем прозрачной, сквозь нее было хорошо видно, как волнуется ее грудь, — я осознал вдруг, что мои пальцы помнят прикосновения к венчикам ее сосков, она растерянно улыбнулась и на мгновение я ощутил в ней какое-то смятение и обреченность.
А подарок ты мне принесла? — Я попытался сказать это весело, чтобы разрядить обстановку.
Нет, — серьезно ответила она, — я не нашла ничего, что бы мне понравилось.
Помолчав немного, она вдруг раздвинула ноги; трусов она не надела, а юбка была такая короткая, что сразу обнажился лобок, выбритый и беззащитный.
Я возьму в рот, — сказала она, — тебе понравится. Иди ко мне на диван…
Я подчинился и дал ей себя раздеть. Она опустилась передо мной на колени… »
Теперь она уже не будет его лучшим другом. Он будет мужем Лизы.
Ты, должно быть, устал с дороги, Трэвис. Почему бы тебе не прогуляться?
Близнецы, вернувшись из школы, фактически взяли Эми на себя. Они потащили ее купаться в бассейн, где Эми всех поразила: выяснилось, что девочка плавает как рыба. За восемнадцать месяцев жизни в пустыне она, очевидно, успела приобрести кое-какие навыки выживания.
Бен хотел ее. Всеми известными ему способами. И еще несколько способов они придумают сами.
Эми могла бы поклясться, что он видел сквозь тонкую ткань ее купальника твердеющие кончики ее грудей и, больше того, чувствовал спазмы глубоко внутри у нее, в горячих и темных местах, о существовании которых сама она едва знала.
Приложив ее голову к своей груди, Коул обнял ее. От него пахло мужчиной. Он принялся ее целовать. А целовать было много — она вся!
В его поцелуях не было никакой неуверенности. Он точно знал, как найти ее губы.
Только дура могла поверить в то, что он целовал ее благодаря ее губам!
Мужские пальцы гладили ее голую кожу. Схватив его за запястье, Эми оторвала его руку.
Для меня не было бы большего наслаждения, чем быть в вас первым, — прошелестел он ей в ухо, и мурашки затанцевали у Эми по всему телу.
Она тихо вскрикнула, когда их тела сошлись настолько близко, что соприкоснулись.
Коул всем своим телом вытянулся на ней, закрывая ее полностью и даже больше.
Он сжал ее грудь ладонью — испытал высшее мужское наслаждение.
Он положил руку ей на живот, ощущая толчки и рябь.
Ее плоть растворилась в его теле. Он упрямо скользил своим языком по ее губам, повторяя их форму.
Эми перешла к обследованию пульсирующего сгустка мускулов между его ногами.
Улыбка на ее устах становилась все шире с каждой секундой приближения оргазма.
Я больше не дура, я быстро учусь… — промолвила она, приняв сидячую позу.
И ее улыбка показала, что она покинула сей мир и отправилась на небеса от счастья.
Его язык, ворвавшийся в ее рот, неистово делал то, к чему стремилась другая часть его тела.
Нервные мурашки ползли вверх по позвоночнику. Она превратилась в одну огромную мурашку и сказала: «Да!»
Селина стенала, больше не напрягая мозг.
Ей хотелось умереть, но вместо этого она уснула.
Грейс почувствовала, что ее соски набухли. Это был новый шаг в их отношениях.
В его блестящем мозгу всегда что-то вскипало.
«Чего она хочет? Просто секса, или чего-то более глубокого?»
Не поворачиваясь, он оглянулся.
Желание сотрясло его до самых пяток.
Чейз схватил ее за руку. Что-то теплое заструилось между ними.
Внутри у нее проснулась до того спящая женщина и открыла глаза.
«А эта его загорелая кожа! А это тело в гладких пластинах бицепсов, трицепсов и других мужских мышц!»
Сексуальная улыбка оттянула его щеки к ушам.
Он взял ее лицо в свои руки и, целуя, опустил на ковер перед камином.
Слезы струились у нее по щекам, а глаза пылали гневом. Лаура решительно стряхнула их с лица.
Джейк встал на колени, стягивая с нее джинсы и открыв ей вид на залив.
Он стал подниматься по лестнице, прижавшись к ней губами.
Британская писательница Эрика Леонард Джеймс возглавила список самых высокооплачиваемых писателей, по версии журнала Forbes. Автор нашумевшей книги «50 оттенков серого» за последний год заработала без малого 100 миллионов долларов. Вероятно, секрет успеха в том, что книгу часто скачивают на электронные носители, чтобы можно было читать эротический роман в общественных местах, не боясь косых взглядов. Ну и конечно в большом количестве откровенных сцен! Художественная ценность романа не раз ставилась под вопрос, зато пикантных моментов, способных ввести в краску любого, там хоть отбавляй! Мы выбрали самые смелые «оттенки серого».
1.
«А знаешь ли ты, что я сейчас с тобой буду делать?» – добавляет он, гладя меня по подбородку. Где-то внутри, в темной глубине, мои мышцы сжимаются от сладостного томления.
2.
«Так приятно», – шепчет он и, крепко обхватив мои пальцы, начинает двигать мою руку вверх и вниз. Его дыхание становится неровным, а когда он снова смотрит на меня, в его взгляде я вижу расплавленный свинец. – Умница, девочка.
3.
Я кладу в рот кусочек омлета, но вкуса не чувствую. «Продолжить обучение!» «Я хочу @@@ тебя в рот!» Это тоже входит в программу?
4.
Опустившись вниз, я заглатываю его глубже. Ха! Моя внутренняя богиня ликует. Я это сделаю.
Его дыхание становится неровным, а когда он снова смотрит на меня, в его взгляде я вижу расплавленный свинец.
5.
Он целует меня в шею. Я склоняю голову набок, чтобы дать ему больший простор. Присев, Кристиан медленно стягивает с моих ног джинсы и трусики.
6.
Со стоном я выгибаю спину. Кристиан сжимает и нежно тянет соски, заставляя их набухнуть. Я с изумлением наблюдаю в зеркале за охваченной вожделением распутницей. О, как хорошо!
7.
Просунув руку у меня между ног, он дергает за синюю нитку… О нет! Кристиан аккуратно извлекает тампон и швыряет в ближайший унитаз. О матерь божья…
8.
Кристиан наклоняется и медленно проводит наконечником стека по моему лбу, носу – пахнет дорогой, хорошо выделанной кожей — и по приоткрытым губам, из которых вырывается тяжелое дыхание. Он сует хлыст мне в рот, и я чувствую его вкус.
9.
Я хватаю ртом воздух и слегка сжимаю пальцы. Кристиан ухмыляется: «Хочу быть в тебе. Сними мои джинсы. Ты командуешь».
10.
«Пожалуйста, не бей меня», – умоляюще шепчу я. Он хмурит брови, распахивает глаза, пару раз моргает.
11.
Платье едва прикрывает мой голый зад. Стремительным движением Кристиан просовывает руку между моих ног, его палец медленно входит в меня. Другой рукой он крепко удерживает меня за талию. Я едва сдерживаю стон.
12.
Его язык не знает пощады, настойчивый и властный. Он движется по кругу, снова и снова, без остановки. Наслаждение граничит с болью.
13.
Удары вдоль бедер, короткие хлесткие удары по лобку, по ногам, и снова по туловищу, снова вдоль бедер. Удары не прекращаются, пока музыка не достигает кульминации. Неожиданно она обрывается. Замирает и плетка.
В моем топе две сцены, и обе авторства А. Сапковского.
Она протянула руки, коснулась его плеч. Он коснулся ее плеч. Их лица сближались, пока еще медленно, чутко и напряженно, губы соприкасались осторожно и нежно, как будто боялись спугнуть какое-то очень-очень настороженное существо.
А потом болиды столкнулись и произошел взрыв. Катаклизм.
Они упали на кучу фолиантов, разъехавшихся под их тяжестью во все стороны. Геральт уткнулся носом в декольте Фрингильи, крепко обнял ее и схватил за колени. Подтянуть ее платье выше талии мешали разные книги, в том числе полные искусно выполненных вензелей и украшений «Жития пророков», а также «De haemorrhoidibus», интересный, хоть и противоречивый медицинский трактат. Ведьмак отпихнул огромные тома в сторону, нетерпеливо рванул платье. Фрингилья охотно приподняла бедра.
Что-то упиралось ей в плечо. Она повернула голову. «Искусство акушерской науки для женщин». Быстро, чтобы не будить лиха, она глянула в противоположную сторону. «О горячих сероводородных водах». Действительно, становилось все горячее. Краешком глаза она видела фронтиспис раскрытой книги, на которой возлежала ее голова. «Заметки о кончине неминуемой». «Еще того не лучше», — подумала она.
Ведьмак расправлялся с ее трусиками. Она приподнимала бедра, но на этот раз чуть-чуть, так, чтобы это выглядело случайным движением, а не оказанием помощи. Она не знала его, не знала, как он реагирует на женщин. Не предпочитает ли тех, которые прикидываются, будто не знают, чего от них ждут, тем, которые знают, и не проходит ли у него желание, если трусики снимаются с трудом.
Однако никаких признаков потери желания ведьмак не проявлял. Можно сказать, совсем наоборот. Видя, что время не ждет, Фрингилья жадно и широко развела ноги, перевернув при этом кучу уложенных один на один свитков, которые тут же лавиной низверглись на них. Оправленное с тисненую кожу «Ипотечное право» уперлось ей в ягодицу, а украшенный латунной оковкой «Codex diplomaticus» — в кисть Геральту. Геральт мгновенно оценил и использовал ситуацию: подсунул огромный томище туда, куда следовало, Фрингилья пискнула: оковка оказалась холодной. Но только какое-то мгновение.
Она громко вздохнула, отпустила волосы ведьмака и обеими руками ухватилась за книги. Левой — за «Начертательную геометрию», правой — за «Заметки о гадах и пресмыкающихся». Державший ее за бедра Геральт случайным пинком повалил очередную кипу книг, однако был слишком увлечен, чтобы обращать внимание на сползающие по его ноге фолианты. Фрингилья спазматически постанывала, задевая головой страницы «Заметок о кончине…».
Книги с шелестом сдвигались, в носу свербило от резкого запаха слежавшейся пыли.
Фрингилья крикнула. Ведьмак этого не слышал, поскольку она сжала ноги у него на ушах. Он скинул с себя мешающую действовать «Историю войн» и «Журнал всяческих наук, для счастливой жизни потребных». Нетерпеливо воюя с пуговками и крючками верхней части платья, он перемещался с юга на север, непроизвольно читая надписи на обложках, корешках, фронтисписах и титульных страницах. Под талией Фрингильи — «Идеальный садовод». Под мышкой, неподалеку от маленькой, прелестной, призывно торчащей грудки, — «О солтысах бесполезных и строптивых». Под локтем — «Экономия, или Простые указания, как создавать, разделять и использовать богатства».
«Заметки о кончине неминуемой» он уже прочитал, прильнул губами к ее шее, а руками находясь вблизи «Солтысов…». Фрингилья издала странный звук: то ли крик, то ли стон, то ли вздох… Отнести его к какой-либо определенной разновидности восклицаний было сложно.
Стеллажи задрожали, стопки книг закачались и рухнули, повалившись словно скалы-останцы после крупного землетрясения. Фрингилья крикнула снова. На сей раз с грохотом свалилось первое издание «De larvis scenicis et figuris comicis» — истинная белая ворона, за нею рухнул «Перечень общих команд для кавалерии», потянув за собой украшенную прелестными гравюрами «Геральдику» Иоанна Аттрейского. Ведьмак охнул, пинком вытянутой ноги свалив новые тома. Фрингилья опять крикнула, громко и протяжно, свалила каблуком «Размышления или медитации на дни все всего года», интересное анонимное произведении, которое неведомо как оказалось на спине у Геральта. Геральт подрагивал и читал ее поверх плеч Фрингильи, невольно узнавая, что «Замечания…» написал доктор Альбертус Ривус, издала Цинтрийская Академия, а отпечатал мэтр-типограф Иоганн Фробен-младший на втором году царствования его величества короля Корбетта.
Воцарившуюся тишину нарушал только шорох сползающих книг и переворачивающихся страниц.
«Что делать, — думала Фрингилья, ленивыми движениями руки касаясь бока Геральта и твердого уголка „Размышлений о природе вещей“. — Предложить самой? Или ждать, пока предложит он? Только б не подумал, что я робкая… или нескромная…
А как повести себя, если предложит он?»
— Пойдем и поищем какую-нибудь постель, — предложил немного хрипловато ведьмак. — Нельзя так безобразно обращаться с книгами — источником знания.
И снова здравствуйте, дорогие мои!
Сегодня у нас с вами очень откровенная тема. Наверняка не все захотят читать, потому что на неё у некоторых писателей просто табу. Но все же, думаю, даже таким целомудренным, прочтение этого совета будет полезным.
Итак, ваши герои прошли долгий путь вместе, а может, и не очень, или вдруг их накрыла внезапная страсть и вся вселенная закрутилась вокруг... И они подошли к самому главному их желанию: слиться воедино мыслями, ощущениями, телами...
Это достаточно серьезный и, возможно, кульминационный момент, в котором можно испортить не только данную сцену, но и всё впечатление от книги вообще. Поэтому подходить к этому вопросу надо очень вдумчиво. Что до меня, то я пишу эти сцены довольно долго и нудно, тщательно выбирая слова, иногда по десять раз переписывая. И все равно зачастую остаюсь в сомнениях, туда ли я бегу.
Кроме шуток, каждый автор должен для себя решить за пределы каких границ он может перейти, а за какие нет. Из этого выстроиться вся постельная сцена. Степень откровенности очень важна.
Бывает, думаешь, что лучше бы автор оставил все за закрытыми дверьми, чтобы читатель сам домыслил подробности. Потому что эта вымученная сцена так испортила их ангельскую любовь.
Начнем...
Идеальная постельная сцена – это, как правило, описание обостренных чувств и эмоций, захватывающих героев во время секса, а не подробный пересказ, куда, как и зачем.
Некоторые писатели иногда думают, что одно только перечисление интимных мест и подробное описание действий сделает сцену более сексуальной. Иногда – да, но если это сделано умело и без банальщины. Все-таки без ощущений любовников такое повествование сделает текст откровенно порнушным. А мы хотим красивую трогательную эротику, которая приблизит нас к переживаниям героев.
Старайтесь не перепрыгивать через действия хотя бы в одном предложении. "Он снял рубашку и голый продолжил начатое..." Простите, он в одной рубашке что ли был? Напишите тогда, что другая его одежда полетела следом или подверглась той же участи, что и рубашка.
Также мы оставляем для комичных эпосов нелепые сравнения частей тела со всякими огородными продуктами и предметами, ассоциируемые с детородным органом. Чрезмерное употребление таких оборотов нередко вызывает недоумение, а то и смех. Всем давно приелись нефритовый жезл и меч-кладинец, огурчики, перчики вместе с дыньками и наливными яблочками.
Наша задача – заставить читателя возбудиться и попереживать вместе с персонажами, а не поржать от души над нелепыми формулировками.
– Я хотела пожелать удачи, – Элен появилась в комнате внезапно.
Вампир хмыкнул и отложил меч в сторону. Девушка приблизилась к нему и робко поцеловала в губы, а затем завела руку назад, одним движением распуская шнуровку на платье. Ткань поползла вниз, Элен вновь поцеловала мужа, но уже настойчивей. Тот вытащил из ее прически шпильку, позволив волосам беспорядочно рассыпаться по спине, и, усмехнувшись, притянул девушку ближе. Платье, нижние юбки, сорочка – все полетело на пол. Дитер коснулся губами беззащитной шеи, провел языком по тонкой жиле и осторожно прокусил кожу. Элен вздрогнула, зябко повела обнаженными плечами и, не дождавшись, пока муж сделает второй глоток, повалила его на спину. Укус засветился и пропал. Остался только небольшой алый след.
Дитер облизнулся и сдался без сопротивления. Его захлестнуло острое чувство чего-то неотвратимого, каждая секунда, казалось, ускользает слишком быстро. Оставалось слишком мало времени, и это осознание только сильнее разожгло внутренний огонь. Дитер жадно поцеловал девушку, сжал ее в объятиях, с растущим удовольствием слушая, как тяжело она дышит. Ее рука скользнула ниже, и мужчина со сдавленным возгласом «Ох, тьма», опрокинул ее и подмял под себя. Элен посмотрела ему в глаза и облизнула два пальца. Дитер нежно сдавил ее грудь, почувствовал, как ноги колдунью обвивают его бедра, и жарко прошептал:
– Ну, ты и ведьма!
Элен азартно рассмеялась, а затем, выгнув спину, застонала. Дитер перекинул ее ногу себе на плечо, подался вперед и сам не удержался от шумного вздоха. Время, время, время! Утекало со скоростью ртути. Элен прижималась к мужу, кусала губы, изгибалась так, будто не прожила с одним мужчиной все двадцать лет. Дитеру нравилось хватать ее за волосы – совсем не больно, но ощутимо. Девушка царапала его в отместку и двигалась еще быстрей.
Всего час…
Двадцать минут…
Пора уходить.
Свечи в комнате утонули в плавленом воске. В беспорядке лежала на полу одежда, отброшенная людьми, как ненужная шелуха. Элен лежала в постели среди влажных смятых простыней и, обнимая подушку Дитера, вдыхала его запах. Ее плечи и шею покрывали красные укусы. Вампир собирался на ночную бойню, методично поправлял все детали доспеха, застегивал ремешки не без помощи жены. Наконец, обернувшись в последний раз, он с восторгом окинул взглядом обнаженную фигуру девушки, и, ничего не сказав, вышел.
В романе Джонатана Коу «Какое надувательство!» редактор объявляет главному герою, писателю-неудачнику Майклу Оуэну, что главный недостаток его книги заключается в отсутствии в ней «сексуального измерения». Литературное произведение, персонажи которого не живут сексуальной жизнью, кажется неправдоподобным, однако изобразить их в пикантных обстоятельствах автору, как правило, чрезвычайно сложно, и позже Оуэн до дна испивает чашу страданий, пытаясь свести в одном эпизоде «пульсирующее мужское естество» и «среднепропорциональные» груди. На примерах романов и рассказов известных литераторов T&P разбираются, какие правила стоит соблюдать писателю, работая над эротическими сценами.
Избегать клише
Джойс Кэрол Оутс, «Делай со мной что захочешь»
«Ощущение, родившееся в ней, было еле уловимым, гораздо более спокойным, чем биение ее сердца, — сладость чистого движения, чистого наслаждения. Все в этом человеке было так напряжено, и, однако же, он, казалось, берег ее, старался сдержаться, казалось, боролся с собой; она дышала неглубоко, словно боялась нарушить установившуюся гармонию, и что-то в ней вдруг взметнулось — само по себе, неожиданно, четко, так поднимается рука в дружеском приветствии; это было что-то несказанное и совершенно для нее новое».
В подавляющем большинстве случаев читатель знает, что такое секс и как им занимаются, поэтому, сообщив, что герой повалил героиню на кровать и начал срывать с нее одежду, автор вряд ли откроет Америку. Однообразные описания, кочующие из романа в роман, нагоняют скуку, даже когда они касаются предмета, будоражащего воображение. Писатель должен быть изобретательным. И если в произведении «он» и «она» сцепились в любовной схватке на лесной поляне, можно попытаться увидеть их глазами, к примеру, сидящую на веточке кукушку, которая заодно отсчитает, сколько лет бедолагам осталось жить. Воспроизвести переживания персонажей, а не то, какие действия и в какой последовательности они совершают. Сосредоточиться на деталях: в «Госпоже Бовари» фраза «Сукно ее платья зацепилось за бархат его фрака» так полно характеризует связь Эммы и Родольфа, что дальнейших пояснений Флобер мог уже и не давать.
Наделять секс дополнительным смыслом
Маркиз де Сад, «Жюстина, или Несчастья добродетели»
«…даже Дельмонс со всем ее искусством не могла вдохнуть жизнь в мужской орган, истощенный прошлыми забавами, и напрасно она сжимала, трясла, сосала этот мягкий инструмент — он никак не поднимался. жертвоприношение состоялось, и роскошный зад Дельмонс принял в себя жалкие дары, предназначенные для хрупкой Жюстины. А та, вернувшись домой, заявила хозяйке, что даже если будет умирать с голоду, она больше не станет участвовать в этом спектакле. Но счастливый и торжествующий порок всегда смеется над бедствиями несчастья; он вдохновляется своими успехами, и поступь его делается тверже по мере того, как на него сыплются проклятия. Вот вам коварные примеры, которые останавливают человека на распутье между пороком и добродетелью и чаще всего подталкивают его к пороку, ибо опыт всегда свидетельствует о торжестве последнего».
Секс как бытовой атрибут жизни персонажей литературного произведения, безусловно, имеет право на существование — правда, в таком случае на нем не следует акцентировать излишнее внимание. Если же роман изобилует эротическими сценами и при этом претендует на то, чтобы быть причисленным к высокой литературе, «обнаженка» должна раскрывать основной конфликт, отражать проблематику книги, служить той или иной философской идее. Скандальные романы маркиза де Сада только на первый взгляд кажутся всего лишь чудовищной мешаниной залитых потом и кровью тел. На деле любая книга французского мыслителя является своеобразным манифестом социального, эротического и этического нигилизма, ставит под сомнение авторитет религии и предвосхищает фрейдизм.
Не идти на поводу у гендерных стереотипов
Дэвид Герберт Лоуренс, «Любовник леди Чаттерлей»
«В ту ночь этот странный мужчина с худеньким телом подростка ласкал Конни как никогда страстно. И все же оргазма одновременно с ним она не достигла. Только потом в ней вдруг разгорелось желание, ее так потянуло к этому детскому нежному телу. И неистово вверх-вниз заходили бедра, а Мик героически старался сохранить твердость не только духа, но и плоти, отдавшись порыву ее страсти. Наконец, полностью удовлетворившись, постанывая и вскрикивая, она затихла».
В конце 1920-х годов роман «Любовник леди Чаттерлей» стал сенсацией не потому, что в нем был воспет диковинный для той эпохи мезальянс, — и даже не в силу предельной откровенности автора. Лоуренс одним из первых в литературе поставил во главу угла женскую сексуальность. Заявил, что женщина может искать в союзе с мужчиной не только душевного единения и устроенного быта, но и удовлетворения своих плотских желаний. «Благодарностью» Лоуренсу послужил грандиозный публичный скандал. Времена, когда идея о том, что соитие приносит одинаковое удовольствие обеим сторонам, повергала общественность в ужас, прошли. Фригидность героини — равно как и холодность героя — должна быть обусловлена сюжетным замыслом, а не укоренившимся в массовом сознании мифом, будто мужчин секс интересует значительно больше, чем женщин.
© Nicholas Mottola Jacobsen
Называть вещи своими именами
Джон Апдайк, «Кролик, беги»
«Опускаясь на колени возле кровати, чтобы склониться к ее лицу, он случайно прижался к краю матраса чувствительной обнаженной антенной своей любви, и любовный сок непроизвольно стал сочиться понемногу — совсем как медленно, но верно лезут через край сливки из горлышка бутылки с замороженным молоком. Он отстраняется; стыдливо, украдкой производит серию кое-каких манипуляции, наконец кое–как останавливает непрошеное извержение. Он стоит, прижимая салфетку к своему лицу, будто плачет. Потом подходит к изножью кровати, швыряет салфетку в сторону ванной, сбрасывает белье, ныряет в постель и скрывается в длинном темном пространстве между простынями».
В книге Ди Снайдера «Курс выживания для подростков» есть уморительная сцена, в которой юный Снайдер и его приятель безбожно врут друг другу о своих несуществующих сексуальных победах. Один из них использует жаргонизм «трахнуть», второй — «завалить», и оба понятия не имеют, о каком именно действии на самом деле идет речь. С детства нас приучают к тому, что секс — табуированная тема, а родители и учителя, объясняя, в общем-то, простые процессы, придумывают аналогии и слова-суррогаты — начиная с тычинок и пестиков и заканчивая загадочным «это». Поскольку все писатели когда-то были детьми, поток обтекаемых выражений закономерно вливается в литературу. В первую очередь — в бульварную, с ее бесконечными «вратами любви» и «клубками страсти». Впрочем, даже Джона Апдайка, в чьей прозе мотив секса играет едва ли не ведущую роль, богатейшая лексика порой заводила в дебри словоблудия. Описывая физиологический аспект сексуальной близости, стоит свести к минимуму использование эвфемизмов, призванных заменить понятные всем термины «член», «влагалище», «оргазм». В них нет ничего неприличного, а вот «антенна любви» — это очень, очень смешно.
Не злоупотреблять обсценной лексикой
Генри Миллер, «Тропик рака»
«Наконец блондинка вернулась, но вконец расстроенная. «Она умрет… она умрет!» — рыдала она. Я хотел даже уйти. Как можно спать с женщиной, когда внизу умирает ее мать, может быть, прямо у нас под ногами? «Ну и дерьмо же ты», — подумал я, но решил не торговаться. Ста франков, по словам блондинки, было маловато, однако по ее интонации я понял, что этого хватит за глаза. Теперь с поразившей меня живостью она сбросила кимоно и немедленно оказалась в постели. Едва я обнял ее и притянул к себе, она нажала выключатель, и комната погрузилась в темноту. Страстно обняв меня, она принялась стонать, как это делают все французские шлюхи. Я был в невероятном возбуждении, а непривычная тьма придавала всей ситуации новый, какой-то романтический оттенок. Все же головы я не потерял и, как только смог, проверил, на месте ли мои брюки».
Обилие в книге мата ради мата — как и секса ради секса — непременно заставит издателя крепко задуматься о ее художественной ценности. Зачем, в конце концов, публиковать то, что и так написано на заборе? Безусловно, ненормативная лексика — важная часть языка, имеющая богатейший эмоциональный потенциал. Однако описать половой акт можно, ограничившись цензурными словами, поэтому использование нецензурных должно коррелировать с поэтикой и проблематикой произведения — в противном случае автора обвинят в вульгарности и скудоумии. К примеру, если повествование в романе ведется от лица заключенного, обсценная лексика уместна, ведь она фактически неотделима от тюремной субкультуры. В эталонном «непристойном» романе «Тропик рака» Генри Миллера мат — художественный прием, с помощью которого раскрывается образ протагониста, чья философия свободы личности служит вызовом консервативным общественным устоям.
Не идеализировать героев и обстоятельства
Иван Бунин, «Визитные карточки»
«Она покорно и быстро переступила из всего сброшенного на пол белья, осталась вся голая, серо-сиреневая, с той особенностью женского тела, когда оно нервно зябнет, становится туго и прохладно, покрываясь гусиной кожей, в одних дешевых серых чулках с простыми подвязками, в дешевых черных туфельках, и победоносно пьяно взглянула на него, берясь за волосы и вынимая из них шпильки. Она наклонилась, чтобы поднять спадающие чулки, — маленькие груди с озябшими, сморщившимися коричневыми сосками повисли тощими грушками, прелестными в своей бедности. И он заставил ее испытать то крайнее бесстыдство, которое так не к лицу было ей и потому так возбуждало его жалостью, нежностью, страстью…»
Только в скучных, стереотипных порнографических фильмах сексом позволительно заниматься исключительно пышногрудым блондинкам и загорелым сантехникам. Только в фантазиях экзальтированной барышни соитие происходит на усыпанной лепестками роз постели. Реальность — прозаична. Высокая литература отличается от паралитературы тем, что обычно стремится переосмыслить реальность, а не выплеснуть на бумагу пустые фантазии. Поэтому классики показывают обнаженное тело со всеми его изъянами — равно как и не романтизируют ситуации, в которых это самое тело остается без одежды. Умение признаться себе и читателю в том, что страдающие ожирением мужчины средних лет и прыщавые студентки в рваных колготках тоже испытывают сексуальное желание, безусловно, добавит автору очков и значительно расширит его образную палитру.
© Nicholas Mottola Jacobsen
Не быть голословным
Леопольд фон Захер-Мазох, «Венера в мехах»
«И когда она вышла затем из ванны и по телу ее, облитому розовым светом, заструились серебристые капли, меня объял немой восторг. Я накинул простыню, осушал дивное тело — и меня не покидал этот восторг, и то же спокойное блаженство не покидало меня и тогда, когда она отдыхала, улегшись на подушки в своем широком бархатном плаще, и эластичный соболий мех жадно прильнул к ее холодному мраморному телу; нога ее опиралась на меня, как на подножную скамейку; левая рука, на которую она облокачивалась, покоилась, словно спящий лебедь, среди темного меха рукава, а правая небрежно играла хлыстом».
Одна из главных претензий к нашумевшему роману «50 оттенков серого» касалась отнюдь не надуманного сюжета или убогого языка. Взявшись описывать БДСМ-техники, Э.Л. Джеймс не потрудилась глубоко вникнуть в проблему, изучить этику БДСМ-сообщества. Сексуальных практик существует великое множество, и, чтобы посвятить произведение одной из них, вовсе необязательно испытывать ее на себе: в конце концов, Лев Толстой никогда не был молодой женщиной, изменившей мужу, но это не помешало ему написать «Анну Каренину». Вместе с тем, говоря о реально существующем явлении — в том числе, явлении сексуальной жизни, автор обязан соблюдать принцип достоверности. Еще во второй половине XIX века, благодаря глубокому психологизму и дотошному анализу отношений «раб-хозяин», Леопольду фон Захер-Мазоху удалось блистательно обозначить грань между жестокой эротической игрой и насилием над личностью. «Венера в мехах» — шедевр, а «50 оттенков» — унылое «мамино порно», как его справедливо окрестили критики.
Оставлять дверь открытой
Джон Фаулз, «Женщина французского лейтенанта»
«Голова ее запрокинулась назад; казалось, она лишилась чувств, когда он наконец оторвал рот от ее губ. Он поднял ее на руки, перенес в спальню и опустил, почти бросил на кровать. Она лежала в полуобмороке, закинув руку за голову. Он схватил и начал жарко целовать другую руку; ее пальцы ласкали его лицо. Он рывком встал и кинулся в первую комнату. Там он принялся раздеваться с лихорадочной поспешностью — так сбрасывает одежду сердобольный прохожий, завидев в реке утопающего. От сюртука отлетела пуговица и покатилась куда-то в угол, но он даже не посмотрел куда. Он сорвал с себя жилет, за ним башмаки, носки, брюки, кальсоны… жемчужную булавку для галстуха, сам галстух вместе с воротничком… Вдруг он вспомнил про наружную дверь и, шагнув к ней, повернул в замке ключ. Потом, в одной длиннополой рубахе, закрывавшей ноги до колен, бросился в спальню».
В XVIII-XIX веках, дойдя до интимной близости между героями, писатель зачастую ограничивался намеками и лишь изредка позволял читателям заглянуть в священные недра спальни. В те годы общественная мораль была строга, и за излишнюю откровенность автора могли не только подвергнуть порицанию, но и призвать к ответственности в суде. Даже в XX столетии «Над пропастью во ржи» Сэлинджера изымали из американских библиотек за якобы непристойное содержание. И хотя сегодня армия поборников нравственности по-прежнему ведет активные боевые действия, детальное описание полового акта уже вряд ли произведет эффект разорвавшейся бомбы. Поэтому не надо стесняться. К тому же писателю, который собирается утаить от аудитории подробности соития персонажей, стоит задать себе простой вопрос: занимает ли сцена хоть сколько-нибудь значимую роль в повествовании, если ее можно с легкостью спрятать за закрытой дверью?
Писать о любви
Владимир Набоков, «Лолита»
«…ни следа целомудрия не усмотрел перекошенный наблюдатель в этой хорошенькой, едва сформировавшейся, девочке, которую в конец развратили навыки современных ребят, совместное обучение, жульнические предприятия вроде гэрл-скаутских костров и тому подобное. Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито, как если бы это было бесчувственное приспособление, никак со мною не связанное. Ей, конечно, страшно хотелось поразить меня молодецкими ухватками малолетней шпаны, но она была не совсем готова к некоторым расхождениям между детским размером и моим. Но все это, собственно, не относится к делу; я не интересуюсь половыми вопросами. Всякий может сам представить себе те или иные проявления нашей животной жизни. Другой, великий подвиг манит меня: определить раз навсегда гибельное очарование нимфеток».
«Камасутра» называет 64 вида сексуальных искусств, однако это внушительное число несопоставимо с воистину грандиозным количеством форм, которые может принять любовь. Сам по себе секс — набор движений, и для их описания не нужно обладать выдающимся мастерством. Но если в дело вмешиваются чувства, перед автором открывается бескрайнее поле для сюжетных и стилистических экспериментов, а книга, как бы часто ни затрагивались в ней проблемы телесного низа, обретает способность трогать читателя до слез. В конце концов, в «Лолите» потрясают не домогательства стареющего мужчины к «шустрой нимфетке»: роман Набокова — трагическая, полная тоски и отчаяния история любви, которой традиция подарила лишь одно средство выражения — похоть.
Катя Морозова
главный редактор литературного журнала «Носорог»
«Носорог»
К любой эротической сцене в официальных и зарегистрированных издательствах и журналах сейчас будут пристальнее приглядываться из-за сугубо технических моментов: запрет на ненормативную лексику, гомосексуальные сцены и т. д. Но для любого уважающего себя автора это не должно быть преградой. В вопросе с эротическими сценами самым трудным моментом может стать язык. Обычно эту проблему решают примерно так: обсценная лексика, медицинская терминология и набор штампов из женских романов. Очень советую избегать таких простых и прямых путей.
За себя могу сказать: я бы приняла к публикации эротический рассказ. В пространстве литературного журнала любой жанр имеет право на существование, особенно, если он дополнит смыслами другие тексты номера. На данный момент мне кажется, что с большим интересом я отнеслась бы к эротическому рассказу-стилизации, хорошо сделанному, разумеется. Что-нибудь под рассказы из «Книги Маркизы» или под роман Клеланда «Фанни Хилл».
© Nicholas Mottola Jacobsen
Если говорить о классике, то в связи с эротическими и порнографическими сценами, в первую очередь, вспоминаешь что-нибудь из Маркиза де Сада и, конечно, «Любовника леди Чаттерлей». Но мне хочется выделить гораздо менее очевидные сцены. В самом начале третьего тома прустовского «В поисках утраченного времени» описывается подсмотренная рассказчиком сцена свидания барона де Шарлю с портным Жюпьеном. Сначала он (рассказчик) наблюдал, как герои присматривались друг к другу и «кокетничали» — «как орхидея с ниспосланным ей самой судьбой шмелем». Последующие события остались вне поля зрения Марселя, и непосредственно саму любовную сцену он мог только слышать. Этот эпизод, как будто бы скупой на подробности, необходимые для любовной сцены, при этом очень волнует. Мы ничего не видим глазами автора, но оказываемся в позиции подслушивающего. Любовники вопят, словно причиняют друг другу нестерпимую боль, и Пруст заверяет нас, что «наслаждение так же шумно, как и боль».
Еще одна примечательная сцена — уже из современного романа: «Искупление» Иэна Макьюэна. Возможно, многим эпизод в библиотеке, в котором главные герои впервые говорят о своих чувствах и тут же бросаются друг на друга с поцелуями, известен по экранизации. Начинается сцена почти на грани фола: «Когда же кончики их языков робко соприкоснулись, она издала вздох изнеможения». Но пока герои учатся поцелуям и первым прикосновениям, словно нарочито безыскусный язык повествования постепенно превращается в уверенную прозу Макьюэна, играющего в Вирджинию Вулф. Дальше следуют несколько красивейших страниц о том, как люди впервые любят телом и глазами и перестают слышать — в отличие от героя Пруста, который только слышит сцену любви — мир вокруг себя. Особую важность этой сцене придает еще и то, что, по сути, это точка невозврата для героев. Кому известен сюжет, помнят: младшая сестра героини застукает любовников, подумает, что происходит совсем не то, что есть на самом деле, и разрушит им жизни.
Для начинающего писателя, который собирается взяться за эротическую сцену, могу предложить один рецепт: открыть хрестоматийную работу Роберта Ван Гулика «Сексуальная жизнь в древнем Китае», начать читать, параллельно выписывая из текста все переведенные на русский слова, которыми в Китае — весьма поэтически — называли половые органы, половой акт и, вообще, что-либо связанное с частями тела человека («нефритовый стебель», «яшмовые ворота» и т.п.), выучить получившийся список наизусть и никогда не использовать эти слова в литературном тексте (если это, конечно, не будет намеренным ходом, стилизацией или пародией).
Теги
Часто постельная сцена оказывается самой яркой и запоминающейся для зрителя. Но только, если она снята так, что дух захватывает от накала страстей, нежности или ощущения эмоциональной близости героев. Одновременно, для сценариста это может оказаться самой сложной частью работы — создать такую сцену секса между героями, от которой будет захватывать дух.
Любовь ( 2015 )
Иногда мы слишком сильно стесняемся, когда дело касается сцен секса. Писать такие сцены — это как прыгать в бассейн с ледяной водой. Вы стоите некоторое время на краю, раздумывая, насколько верно ваше решение перед тем как прыгнуть. Как только вы коснулись воды, кажется, сердце сейчас разорвется. Мозгу требуется время, чтобы понять, что вы не умираете, начинаете чувствовать легкие и понимаете, что не все так плохо.
Все те правила, которые касаются написания сцены для фильма в целом, касаются и постельной сцены. То есть, у нее должна быть цель, она должна дополнять историю и развивать конфликт. Не надо добавлять сцену секса просто, потому что это повысит продажи фильма. Почитать, что нужно знать успешному сценаристу можно у нас в блоге.
Как мы писали выше, вставлять секс только для повышения продаж фильм — плохая идея. Но все мы прекрасно знаем, что секс отлично продается. И тут на помощь сценаристу приходят эротические романы. Именно они могут помочь сценаристу написать постельную сцену, достойную кинопремии.
Кроме шуток, помните эту полку в книжном, к которой стыдно подойти в компании друзей, обложки книг которой пестрят мускулистыми сексуальными мужчинами с манящими кубиками пресса и девушками с идеальным изгибом спины и подвязкой? Вам туда. Эти романы напичканы сценами секса и не лишены креативности.
Порой, чтобы не повторяться, автору приходится изрядно попотеть создавая постельные сцены и острые моменты. Изучите, почитайте, прикиньте, что может быть интересно вашей аудитории и поможет развитию сюжета. Чему стоит поучиться у этих романом, так это той легкости и удовольствию, с которыми авторы такой литературы (прямо скажем низкопробной в большинстве случаев) описывают секс. Это совсем не механическая работа и, если вы думаете, что для пикантности достаточно усадить девушку сверху на парня и дело готово — вы ошибаетесь.
Однако, будьте осторожны, не забывайте о вкусе, если вам нужно писать такие сцены, которые должны вызывать возбуждение и страсть у зрителя, ищите способ добиться этого.
Не превращайте описание действия в перечисление гениталий и поз героев. В конце концов, мы все более менее понимаем, как выглядит секс, зрителю нужны чувства, а не анатомия.
В 30-е годы Американская Ассоциация Кинокомпаний разработала особый документ, регулирующий этически допустимые кадры в кино — Кодекс Хейтса.
Под цензуру попало много фильмов, но несмотря на новые правила, многие талантливые кинематографисты нашли способ показать сексуальные моменты, возникающие между героями. Отличный пример — фильм “Это случилось однажды ночью” 1934-го года.
В нем есть одна знаменитейшая сцена “Стены Иерикона”, в которой герои занимаются любовью. Но зрителю это не показывают, нет ни голого тела, ни вздохов, ни поцелуев. Аудитория лишь видит, как падает покрывало, разделяющее две кровати, на которых спали герой и героиня фильма. И этого достаточно, чтобы понять, что происходит дальше. Более того, такой умный ход продуман так тонко, что даже сейчас эта сцена способна вызвать самые сильные эмоции.
Так что, у старых фильмов 1930-х — 40-х годов точно стоит поучиться, как показывать секс и постельные сцены, не показывая их прямо, ведь то что сейчас, можно спокойно показать обнаженные тела во всей красе, не значит, что это нужно делать. Ищите творческий подход к решению своих задач, будьте утонченными и креативными, чтобы подогреть интерес зрителя, писать постельные сцены можно и без присутствия секса на картинке.
Не теряйте авторский голос и стиль, но при этом, помните, на какую аудиторию вы ориентируетесь.
Не нужно делать описания сцен такими, чтобы даже работники секс-индустрии покрывались краской. Зрители не тупицы, они и так догадаются, что там происходит. В конце концов, сон, еда и секс это то, чем занимаются абсолютно все (за редким исключением, конечно).
Постельные сцены самые сложные еще и потому, что очень сложно сохранить свой авторский стиль и тон всего фильма.
Если вы пишете сценарий отвязной комедии, сцена секса тоже должна быть отвязной. Секс в такой комедии не может внезапно стать чувственным, сложным действием, нужно придерживаться ритма киноленты.
Отрывок сценария к фильму “Девичник в Вегасе”:
Интерьер. Спальня - продолжение. Анни Уокер, около 30ти лет занимается грязным сексом с Тедом, симпатичным мужчиной сорока лет. Анни показана крупным планом, с резкими сменами кадра в процессе бурного сексуального акта. Анни: О да, хорошо. Тед: Ты знаешь что делать! Анни: Я так рада снова тебя видеть. Резкая смена кадров, она прыгает сверху Теда. Анни: О да! (через мгновение, выглядит озадаченной) . Подожди, подожди. Мне кажется, мы с тобой в разном ритме. Тед: Я хочу быстрее. Анни: А, да, конечно. Они резко увеличиваю темп.
Мы знаем, что перед нами комедия и сцена секса тоже должна быть комедийной. Понятно, что в этом примере первое место занимает диалог. Но это особенность юмора в комедиях, который во многом построен на обмене репликами между персонажами. И в этом мастерство сценаристов здесь, они интегрируют юмор и в постельную сцену тоже.
При этом, выбор лексики показывает и то, что режиссеру надо играючи относиться к сцене, слова “прыгает”, “бурный” и так далее указывают на это. Плюс, сценаристы показывают, как должна двигаться камера при съемке, что помогает нам визуализировать действие и прочувствовать именно в комедийной форме.
Девичник в Вегасе ( 2011)
Ваши персонажи влюблены друг в друга? Если так, то сцена секса станет важным этапом развития героев. Является ли секс важным этапом в отношении двух героев? Изменит ли он их и если да, то как? Если нет, то скорее всего сцену секса не стоит включать вовсе.
Еще один вопрос, которым вы должны задаться при работе над сценарием, нужно ли показывать аудитории такой формат взаимодействия персонажей? Или в этом нет необходимости и достаточно написать сцену “утро после” с несколькими репликами персонажей о произошедшем.
Тут все дело в эмоциональной значимости сцены и сопереживания, вовлеченности зрителя в судьбу героя. Потому что, если сцена поможет зрителю понять персонажа и разделить с ним происходящее.
Сцена секса, особенно в жанрах не комедийных может стать именно тем моментом, когда ваш герой максимально уязвим, а значит, максимально раскрывается перед зрителем.
Вот еще один пример отличной постельной сцены.
Отрывок из сценария к фильму “Лунный свет”, написанного Бэрри Дженкинсом:
Медленно, почти машинально Шайрон опускается (будто слабеет) рядом с Кевином. Их вес поддерживает друг друга на дюне. Звук заглушается океанов, ночь накрывает их. Так близко к друг другу как они никогда не были. Они садятся обратно, лица их обращены друг к другу. Очень близко, они почти касаются носами. Кевин сначала, будто по-дружески, берет Шайрона за шею. Смотрят друг на друга. Это черта, которую они никогда не пересекали, кульминация приглашений, которые они посылали друг другу с первого дня. Кевин улыбается, его красные губы открыты. Они касаются губ Шайрона. Шайрон вздрагивает и… отвечает на поцелуй. Это больше чем поцелуй, сильнее, чем просто встреча губ. Это продолжается некоторое время, петтинг, затем… …Звук расстегивающейся пряжки ремня, рука Кевина исчезает внизу. Слышен вздох Шайрона и…Давление. Ритм. Давление и ритм. Дыхание Шайрона упирается в грудь Кевина, голова наклонена к его плечу, руки цепляются за песок, Кевин продолжает. Ласки, толчки, утоление жажды… Шайрон кончает, держась за Кевина и глотая морской воздух.
Можно даже не говорить, какая колоссальная разница между этим сценарием и отрывком из “Девичника в Вегасе”. Это разные жанры, ритм и стиль.
В этой сцене из “Лунного света” важно то сомнение, страх, который испытывает Шайрон. Это оттягивание момента, потому что, если между героями случиться секс — это все изменит. Поэтому эта сцена занимает столько времени, автор создает интимную обстановку. Как и во всем сценарии к фильму в этой сцене Дженкинс творит поэзию. Ключевое здесь не столько само повествование, сколько ритм, та неторопливость, с которой развивается действие. Благодаря этому мы можем прочувствовать колебание и тревожность Шайрона по поводу своей сексуальности. И эта сцена, определенно важна в формировании характера персонажа.
Секс по дружбе ( 2011)
И последнее замечание. Если вы не являетесь режиссером фильма, сценарий к которому пишете, важно подробно описать именно эмоциональную связь в постельной сцене. Сконцентрируйтесь в первую очередь на этом, потому что физическое влечение режиссер способен достроить и сам, а вот раскрыть персонажа — ваша задача.
Пишите и не стесняйтесь.
Как написать постельную сцену мы подробно рассказываем на наших курсах — записывайтесь на базовый курс, скоро старт >>>>