Как пишется чудесный доктор

Сле­ду­ю­щий рас­сказ не есть плод досу­жего вымысла. Все опи­сан­ное мною дей­стви­тельно про­изо­шло в Киеве лет около трид­цати тому назад и до сих пор свято, до мель­чай­ших подроб­но­стей, сохра­ня­ется в пре­да­ниях того семей­ства, о кото­ром пой­дет речь. Я, с своей сто­роны, лишь изме­нил имена неко­то­рых дей­ству­ю­щих лиц этой тро­га­тель­ной исто­рии да при­дал уст­ному рас­сказу пись­мен­ную форму.

– Гриш, а Гриш! Гляди-ка, поро­се­нок-то… Сме­ется… Да‑а. А во рту-то у него!.. Смотри, смотри… травка во рту, ей-богу, травка!.. Вот штука-то!

И двое маль­чу­га­нов, сто­я­щих перед огром­ным, из цель­ного стекла, окном гастро­но­ми­че­ского мага­зина, при­ня­лись неудер­жимо хохо­тать, тол­кая друг друга в бок лок­тями, но невольно при­пля­сы­вая от жесто­кой стужи. Они уже более пяти минут тор­чали перед этой вели­ко­леп­ной выстав­кой, воз­буж­дав­шей в оди­на­ко­вой сте­пени их умы и желудки. Здесь, осве­щен­ные ярким све­том вися­щих ламп, воз­вы­ша­лись целые горы крас­ных креп­ких ябло­ков и апель­си­нов; сто­яли пра­виль­ные пира­миды ман­да­ри­нов, нежно золо­тив­шихся сквозь оку­ты­ва­ю­щую их папи­рос­ную бумагу; про­тя­ну­лись на блю­дах, урод­ливо рази­нув рты и выпу­чив глаза, огром­ные коп­че­ные и мари­но­ван­ные рыбы; ниже, окру­жен­ные гир­лян­дами кол­бас, кра­со­ва­лись соч­ные раз­ре­зан­ные око­рока с тол­стым слоем розо­ва­того сала… Бес­чис­лен­ное мно­же­ство бано­чек и коро­бо­чек с соле­ными, варе­ными и коп­че­ными закус­ками довер­шало эту эффект­ную кар­тину, глядя на кото­рую оба маль­чика на минуту забыли о две­на­дца­ти­гра­дус­ном морозе и о важ­ном пору­че­нии, воз­ло­жен­ном на них мате­рью, – пору­че­нии, окон­чив­шемся так неожи­данно и так плачевно.

Стар­ший маль­чик пер­вый ото­рвался от созер­ца­ния оча­ро­ва­тель­ного зрелища.

Он дер­нул брата за рукав и про­из­нес сурово:

– Ну, Володя, идем, идем… Нечего тут…

Одно­вре­менно пода­вив тяже­лый вздох (стар­шему из них было только десять лет, и к тому же оба с утра ничего не ели, кроме пустых щей) и кинув послед­ний влюб­ленно-жад­ный взгляд на гастро­но­ми­че­скую выставку, маль­чу­ганы тороп­ливо побе­жали по улице. Ино­гда сквозь запо­тев­шие окна какого-нибудь дома они видели елку, кото­рая издали каза­лась гро­мад­ной гроз­дью ярких, сия­ю­щих пятен, ино­гда они слы­шали даже звуки весе­лой польки… Но они муже­ственно гнали от себя прочь соблаз­ни­тель­ную мысль: оста­но­виться на несколько секунд и при­льнуть глаз­ком к стеклу.

По мере того как шли маль­чики, все мало­люд­нее и тем­нее ста­но­ви­лись улицы. Пре­крас­ные мага­зины, сия­ю­щие елки, рысаки, мчав­ши­еся под сво­ими синими и крас­ными сет­ками, визг поло­зьев, празд­нич­ное ожив­ле­ние толпы, весе­лый гул окри­ков и раз­го­во­ров, раз­ру­мя­нен­ные моро­зом сме­ю­щи­еся лица наряд­ных дам – все оста­лось позади. Потя­ну­лись пустыри, кри­вые, узкие пере­улки, мрач­ные, неосве­щен­ные косо­горы… Нако­нец они достигли поко­сив­ше­гося вет­хого дома, сто­яв­шего особ­ня­ком; низ его – соб­ственно под­вал – был камен­ный, а верх – дере­вян­ный. Обойдя тес­ным, обле­де­не­лым и гряз­ным дво­ром, слу­жив­шим для всех жиль­цов есте­ствен­ной помой­ной ямой, они спу­сти­лись вниз, в под­вал, про­шли в тем­ноте общим кори­до­ром, отыс­кали ощу­пью свою дверь и отво­рили ее.

Уже более года жили Мер­ца­ловы в этом под­зе­ме­лье. Оба маль­чу­гана давно успели при­вык­нуть и к этим зако­пте­лым, пла­чу­щим от сыро­сти сте­нам, и к мок­рым отреп­кам, сушив­шимся на про­тя­ну­той через ком­нату веревке, и к этому ужас­ному запаху керо­си­но­вого чада, дет­ского гряз­ного белья и крыс – насто­я­щему запаху нищеты. Но сего­дня, после всего, что они видели на улице, после этого празд­нич­ного лико­ва­ния, кото­рое они чув­ство­вали повсюду, их малень­кие дет­ские сердца сжа­лись от острого, недет­ского стра­да­ния. В углу, на гряз­ной широ­кой постели, лежала девочка лет семи; ее лицо горело, дыха­ние было коротко и затруд­ни­тельно, широко рас­кры­тые бле­стя­щие глаза смот­рели при­стально и бес­цельно. Рядом с посте­лью, в люльке, при­ве­шен­ной к потолку, кри­чал, мор­щась, над­ры­ва­ясь и захле­бы­ва­ясь, груд­ной ребе­нок. Высо­кая, худая жен­щина, с измож­ден­ным, уста­лым, точно почер­нев­шим от горя лицом, сто­яла на коле­нях около боль­ной девочки, поправ­ляя ей подушку и в то же время не забы­вая под­тал­ки­вать лок­тем кача­ю­щу­юся колы­бель. Когда маль­чики вошли и сле­дом за ними стре­ми­тельно ворва­лись в под­вал белые клубы мороз­ного воз­духа, жен­щина обер­нула назад свое встре­во­жен­ное лицо.

– Ну? Что же? – спро­сила она отры­ви­сто и нетерпеливо.

Маль­чики мол­чали. Только Гриша шумно вытер нос рука­вом сво­его пальто, пере­де­лан­ного из ста­рого ват­ного халата.

– Отнесли вы письмо?.. Гриша, я тебя спра­ши­ваю, отдал ты письмо?

– Отдал, – сип­лым от мороза голо­сом отве­тил Гриша,

– Ну, и что же? Что ты ему сказал?

– Да все, как ты учила. Вот, говорю, от Мер­ца­лова письмо, от вашего быв­шего управ­ля­ю­щего. А он нас обру­гал: “Уби­рай­тесь вы, гово­рит, отсюда… Сво­лочи вы…”

– Да кто же это? Кто же с вами раз­го­ва­ри­вал?.. Говори тол­ком, Гриша!

– Швей­цар раз­го­ва­ри­вал… Кто же еще? Я ему говорю: “Возь­мите, дяденька, письмо, пере­дайте, а я здесь внизу ответа подо­жду”. А он гово­рит: “Как же, гово­рит, держи кар­ман… Есть тоже у барина время ваши письма читать…”

– Ну, а ты?

– Я ему все, как ты учила, ска­зал: “Есть, мол, нечего… Машутка больна… Поми­рает…” Говорю: “Как папа место най­дет, так отбла­го­да­рит вас, Саве­лий Пет­ро­вич, ей-богу, отбла­го­да­рит”. Ну, а в это время зво­нок как зазво­нит, как зазво­нит, а он нам и гово­рит: “Уби­рай­тесь ско­рее отсюда к черту! Чтобы духу вашего здесь не было!..” А Володьку даже по затылку ударил.

– А меня он по затылку, – ска­зал Володя, сле­див­ший со вни­ма­нием за рас­ска­зом брата, и поче­сал затылок.

Стар­ший маль­чик вдруг при­нялся оза­бо­ченно рыться в глу­бо­ких кар­ма­нах сво­его халата. Выта­щив нако­нец оттуда измя­тый кон­верт, он поло­жил его на стол и сказал:

– Вот оно, письмо-то…

Больше мать не рас­спра­ши­вала. Дол­гое время в душ­ной, про­мозг­лой ком­нате слы­шался только неисто­вый крик мла­денца да корот­кое, частое дыха­ние Машутки, больше похо­жее на бес­пре­рыв­ные одно­об­раз­ные стоны. Вдруг мать ска­зала, обер­нув­шись назад:

– Там борщ есть, от обеда остался… Может, поели бы? Только холод­ный, – разо­греть-то нечем…

В это время в кори­доре послы­ша­лись чьи-то неуве­рен­ные шаги и шур­ша­ние руки, отыс­ки­ва­ю­щей в тем­ноте дверь. Мать и оба маль­чика – все трое даже поблед­нев от напря­жен­ного ожи­да­ния – обер­ну­лись в эту сторону.

Вошел Мер­ца­лов. Он был в лет­нем пальто, лет­ней вой­лоч­ной шляпе и без калош. Его руки взбухли и поси­нели от мороза, глаза про­ва­ли­лись, щеки облипли вокруг десен, точно у мерт­веца. Он не ска­зал жене ни одного слова, она ему не задала ни одного вопроса. Они поняли друг друга по тому отча­я­нию, кото­рое про­чли друг у друга в глазах.

В этот ужас­ный, роко­вой год несча­стье за несча­стьем настой­чиво и без­жа­лостно сыпа­лись на Мер­ца­лова и его семью. Сна­чала он сам забо­лел брюш­ным тифом, и на его лече­ние ушли все их скуд­ные сбе­ре­же­ния. Потом, когда он попра­вился, он узнал, что его место, скром­ное место управ­ля­ю­щего домом на два­дцать пять руб­лей в месяц, занято уже дру­гим… Нача­лась отча­ян­ная, судо­рож­ная погоня за слу­чай­ной рабо­той, за пере­пиской, за ничтож­ным местом, залог и пере­за­лог вещей, про­дажа вся­кого хозяй­ствен­ного тря­пья. А тут еще пошли болеть дети. Три месяца тому назад умерла одна девочка, теперь дру­гая лежит в жару и без созна­ния. Ели­за­вете Ива­новне при­хо­ди­лось одно­вре­менно уха­жи­вать за боль­ной девоч­кой, кор­мить гру­дью малень­кого и ходить почти на дру­гой конец города в дом, где она поденно сти­рала белье.

Весь сего­дняш­ний день был занят тем, чтобы посред­ством нече­ло­ве­че­ских уси­лий выжать откуда-нибудь хоть несколько копеек на лекар­ство Машутке. С этой целью Мер­ца­лов обе­гал чуть ли не пол­го­рода, клянча и уни­жа­ясь повсюду; Ели­за­вета Ива­новна ходила к своей барыне, дети были посланы с пись­мом к тому барину, домом кото­рого управ­лял раньше Мер­ца­лов… Но все отго­ва­ри­ва­лись или празд­нич­ными хло­по­тами, или неиме­нием денег… Иные, как, напри­мер, швей­цар быв­шего патрона, про­сто-напро­сто гнали про­си­те­лей с крыльца.

Минут десять никто не мог про­из­не­сти ни слова. Вдруг Мер­ца­лов быстро под­нялся с сун­дука, на кото­ром он до сих пор сидел, и реши­тель­ным дви­же­нием надви­нул глубже на лоб свою истре­пан­ную шляпу.

– Куда ты? – тре­вожно спро­сила Ели­за­вета Ивановна.

Мер­ца­лов, взяв­шийся уже за ручку двери, обернулся.

– Все равно, сиде­нием ничего не помо­жешь, – хрипло отве­тил он. – Пойду еще… Хоть мило­стыню попро­бую просить.

Выйдя на улицу, он пошел бес­цельно впе­ред. Он ничего не искал, ни на что не наде­ялся. Он давно уже пере­жил то жгу­чее время бед­но­сти, когда меч­та­ешь найти на улице бумаж­ник с день­гами или полу­чить вне­запно наслед­ство от неиз­вест­ного тро­ю­род­ного дядюшки. Теперь им овла­дело неудер­жи­мое жела­ние бежать куда попало, бежать без оглядки, чтобы только не видеть мол­ча­ли­вого отча­я­ния голод­ной семьи.

Про­сить мило­стыни? Он уже попро­бо­вал это сред­ство сего­дня два раза. Но в пер­вый раз какой-то гос­по­дин в ено­то­вой шубе про­чел ему настав­ле­ние, что надо рабо­тать, а не клян­чить, а во вто­рой – его обе­щали отпра­вить в полицию.

Неза­метно для себя Мер­ца­лов очу­тился в цен­тре города, у ограды густого обще­ствен­ного сада. Так как ему при­шлось все время идти в гору, то он запы­хался и почув­ство­вал уста­лость. Маши­нально он свер­нул в калитку и, пройдя длин­ную аллею лип, зане­сен­ных сне­гом, опу­стился на низ­кую садо­вую скамейку.

Тут было тихо и тор­же­ственно. Дере­вья, оку­тан­ные в свои белые ризы, дре­мали в непо­движ­ном вели­чии. Ино­гда с верх­ней ветки сры­вался кусо­чек снега, и слышно было, как он шур­шал, падая и цеп­ля­ясь за дру­гие ветви.

Глу­бо­кая тишина и вели­кое спо­кой­ствие, сто­ро­жив­шие сад, вдруг про­бу­дили в истер­зан­ной душе Мер­ца­лова нестер­пи­мую жажду такого же спо­кой­ствия, такой же тишины.

“Вот лечь бы и заснуть, – думал он, – и забыть о жене, о голод­ных детях, о боль­ной Машутке”. Про­су­нув руку под жилет, Мер­ца­лов нащу­пал довольно тол­стую веревку, слу­жив­шую ему поя­сом. Мысль о само­убий­стве совер­шенно ясно встала в его голове. Но он не ужас­нулся этой мысли, ни на мгно­ве­ние не содрог­нулся перед мра­ком неизвестного.

“Чем поги­бать мед­ленно, так не лучше ли избрать более крат­кий путь?” Он уже хотел встать, чтобы испол­нить свое страш­ное наме­ре­ние, но в это время в конце аллеи послы­шался скрип шагов, отчет­ливо раз­дав­шийся в мороз­ном воз­духе. Мер­ца­лов с озлоб­ле­нием обер­нулся в эту сто­рону. Кто-то шел по аллее. Сна­чала был виден ого­нек то вспы­хи­ва­ю­щей, то поту­ха­ю­щей сигары.

Потом Мер­ца­лов мало-помалу мог раз­гля­деть ста­рика неболь­шого роста, в теп­лой шапке, мехо­вом пальто и высо­ких кало­шах. Порав­няв­шись со ска­мей­кой, незна­ко­мец вдруг круто повер­нул в сто­рону Мер­ца­лова и, слегка дотра­ги­ва­ясь до шапки, спросил:

– Вы поз­во­лите здесь присесть?

Мер­ца­лов умыш­ленно резко отвер­нулся от незна­комца и подви­нулся к краю ска­мейки. Минут пять про­шло в обо­юд­ном мол­ча­нии, в про­дол­же­ние кото­рого незна­ко­мец курил сигару и (Мер­ца­лов это чув­ство­вал) искоса наблю­дал за своим соседом.

– Ночка-то какая слав­ная, – заго­во­рил вдруг незна­ко­мец. – Морозно… тихо. Что за пре­лесть – рус­ская зима!

Голос у него был мяг­кий, лас­ко­вый, стар­че­ский. Мер­ца­лов мол­чал, не оборачиваясь.

– А я вот ребя­тиш­кам зна­ко­мым пода­рочки купил, – про­дол­жал незна­ко­мец (в руках у него было несколько сверт­ков). – Да вот по дороге не утер­пел, сде­лал круг, чтобы садом пройти: очень уж здесь хорошо.

Мер­ца­лов вообще был крот­ким и застен­чи­вым чело­ве­ком, но при послед­них сло­вах незна­комца его охва­тил вдруг при­лив отча­ян­ной злобы. Он рез­ким дви­же­нием повер­нулся в сто­рону ста­рика и закри­чал, нелепо раз­ма­хи­вая руками и задыхаясь:

– Пода­рочки!.. Пода­рочки!.. Зна­ко­мым ребя­тиш­кам пода­рочки!.. А я… а у меня, мило­сти­вый госу­дарь, в насто­я­щую минуту мои ребя­тишки с голоду дома поды­хают… Пода­рочки!.. А у жены молоко про­пало, и груд­ной ребе­нок целый день не ел… Подарочки!..

Мер­ца­лов ожи­дал, что после этих бес­по­ря­доч­ных, озлоб­лен­ных кри­ков ста­рик под­ни­мется и уйдет, но он ошибся. Ста­рик при­бли­зил к нему свое умное, серьез­ное лицо с седыми баками и ска­зал дру­же­любно, но серьез­ным тоном:

– Подо­ждите… не вол­нуй­тесь! Рас­ска­жите мне все по порядку и как можно короче. Может быть, вме­сте мы при­ду­маем что-нибудь для вас.

В необык­но­вен­ном лице незна­комца было что-то до того спо­кой­ное и вну­ша­ю­щее дове­рие, что Мер­ца­лов тот­час же без малей­шей утайки, но страшно вол­ну­ясь и спеша, пере­дал свою исто­рию. Он рас­ска­зал о своей болезни, о потере места, о смерти ребенка, обо всех своих несча­стиях, вплоть до нынеш­него дня. Незна­ко­мец слу­шал, не пере­би­вая его ни сло­вом, и только все пыт­ли­вее и при­сталь­нее загля­ды­вал в его глаза, точно желая про­ник­нуть в самую глубь этой набо­лев­шей, воз­му­щен­ной души. Вдруг он быст­рым, совсем юно­ше­ским дви­же­нием вско­чил с сво­его места и схва­тил Мер­ца­лова за руку.

Мер­ца­лов невольно тоже встал.

– Едемте! – ска­зал незна­ко­мец, увле­кая за руку Мер­ца­лова. – Едемте ско­рее!.. Сча­стье ваше, что вы встре­ти­лись с вра­чом. Я, конечно, ни за что не могу ручаться, но… поедемте!

Минут через десять Мер­ца­лов и док­тор уже вхо­дили в под­вал. Ели­за­вета Ива­новна лежала на постели рядом со своей боль­ной доче­рью, зарыв­шись лицом в гряз­ные, замас­лив­ши­еся подушки. Маль­чишки хле­бали борщ, сидя на тех же местах. Испу­ган­ные дол­гим отсут­ствием отца и непо­движ­но­стью матери, они пла­кали, раз­ма­зы­вая слезы по лицу гряз­ными кула­ками и обильно про­ли­вая их в закоп­чен­ный чугу­нок. Войдя в ком­нату, док­тор ски­нул с себя пальто и, остав­шись в ста­ро­мод­ном, довольно поно­шен­ном сюр­туке, подо­шел к Ели­за­вете Ива­новне. Она даже не под­няла головы при его приближении.

– Ну, полно, полно, голу­бушка, – заго­во­рил док­тор, лас­ково погла­див жен­щину по спине. – Вста­вайте-ка! Пока­жите мне вашу больную.

И точно так же, как недавно в саду, что-то лас­ко­вое и убе­ди­тель­ное, зву­чав­шее в его голосе, заста­вило Ели­за­вету Ива­новну мигом под­няться с постели и бес­пре­ко­словно испол­нить все, что гово­рил док­тор. Через две минуты Гришка уже рас­тап­ли­вал печку дро­вами, за кото­рыми чудес­ный док­тор послал к сосе­дям, Володя раз­ду­вал изо всех сил само­вар, Ели­за­вета Ива­новна обво­ра­чи­вала Машутку согре­ва­ю­щим ком­прес­сом… Немного погодя явился и Мер­ца­лов. На три рубля, полу­чен­ные от док­тора, он успел купить за это время чаю, сахару, булок и достать в бли­жай­шем трак­тире горя­чей пищи.

Док­тор сидел за сто­лом и что-то писал на клочке бумажки, кото­рый он вырвал из запис­ной книжки. Окон­чив это заня­тие и изоб­ра­зив внизу какой-то свое­об­раз­ный крю­чок вме­сто под­писи, он встал, при­крыл напи­сан­ное чай­ным блю­деч­ком и сказал:

– Вот с этой бумаж­кой вы пой­дете в аптеку… давайте через два часа по чай­ной ложке. Это вызо­вет у малютки отхар­ки­ва­ние… Про­дол­жайте согре­ва­ю­щий ком­пресс… Кроме того, хотя бы вашей дочери и сде­ла­лось лучше, во вся­ком слу­чае при­гла­сите зав­тра док­тора Афро­си­мова. Это дель­ный врач и хоро­ший чело­век. Я его сей­час же пре­ду­прежу. Затем про­щайте, гос­пода! Дай Бог, чтобы насту­па­ю­щий год немного снис­хо­ди­тель­нее отнесся к вам, чем этот, а глав­ное – не падайте нико­гда духом.

Пожав руки Мер­ца­лову и Ели­за­вете Ива­новне, все еще не опра­вив­шимся от изум­ле­ния, и потре­пав мимо­хо­дом по щеке рази­нув­шего рот Володю, док­тор быстро всу­нул свои ноги в глу­бо­кие калоши и надел пальто. Мер­ца­лов опом­нился только тогда, когда док­тор уже был в кори­доре, и кинулся вслед за ним.

Так как в тем­ноте нельзя было ничего разо­брать, то Мер­ца­лов закри­чал наугад:

– Док­тор! Док­тор, постойте!.. Ска­жите мне ваше имя, док­тор! Пусть хоть мои дети будут за вас молиться!

И он водил в воз­духе руками, чтобы пой­мать неви­ди­мого док­тора. Но в это время в дру­гом конце кори­дора спо­кой­ный стар­че­ский голос произнес:

– Э! Вот еще пустяки выду­мали!.. Воз­вра­щай­тесь-ка домой скорей!

Когда он воз­вра­тился, его ожи­дал сюр­приз: под чай­ным блюд­цем вме­сте с рецеп­том чудес­ного док­тора лежало несколько круп­ных кре­дит­ных билетов…

В тот же вечер Мер­ца­лов узнал и фами­лию сво­его неожи­дан­ного бла­го­де­теля. На аптеч­ном ярлыке, при­креп­лен­ном к пузырьку с лекар­ством, чет­кою рукою апте­каря было напи­сано: “По рецепту про­фес­сора Пирогова”.

Я слы­шал этот рас­сказ, и неод­но­кратно, из уст самого Гри­го­рия Еме­лья­но­вича Мер­ца­лова – того самого Гришки, кото­рый в опи­сан­ный мною сочель­ник про­ли­вал слезы в зако­пте­лый чугу­нок с пустым бор­щом. Теперь он зани­мает довольно круп­ный, ответ­ствен­ный пост в одном из бан­ков, слывя образ­цом чест­но­сти и отзыв­чи­во­сти на нужды бед­но­сти. И каж­дый раз, закан­чи­вая свое повест­во­ва­ние о чудес­ном док­торе, он при­бав­ляет голо­сом, дро­жа­щим от скры­ва­е­мых слез:

– С этих пор точно бла­го­де­тель­ный ангел сни­зо­шел в нашу семью. Все пере­ме­ни­лось. В начале января отец отыс­кал место, Машутка встала на ноги, меня с бра­том уда­лось при­стро­ить в гим­на­зию на казен­ный счет. Про­сто чудо совер­шил этот свя­той чело­век. А мы нашего чудес­ного док­тора только раз видели с тех пор – это когда его пере­во­зили мерт­вого в его соб­ствен­ное име­ние Вишню. Да и то не его видели, потому что то вели­кое, мощ­ное и свя­тое, что жило и горело в чудес­ном док­торе при его жизни, угасло невозвратимо.

1897

Рассказ о том, как незнакомый доктор чудесным образом помог одной семье, попавшей в крайне тяжелой положение. На семью свалились болезни и несчастья и глава семьи уже подумывал о самоубийстве…

«Чудесный доктор» читать

Следующий рассказ не есть плод досужего вымысла. Все описанное мною действительно произошло в Киеве лет около тридцати тому назад и до сих пор свято, до мельчайших подробностей, сохраняется в преданиях того семейства, о котором пойдет речь. Я с своей стороны лишь изменил имена некоторых действующих лиц этой трогательной истории да придал устному рассказу письменную форму.

— Гриш, а Гриш! Гляди-ка поросенок-то… Смеется… Да-а. А во рту-то у него!.. Смотри, смотри… травка во рту, ей-богу, травка!.. Вот штука-то!

И двое мальчуганов, стоящих перед огромным, из цельного стекла, окном гастрономического магазина, принялись неудержимо хохотать, толкая друг друга в бок локтями, но невольно приплясывая от жестокой стужи. Они уже более пяти минут торчали перед этой великолепной выставкой, возбуждавшей в одинаковой степени их умы и желудки. Здесь, освещенные ярким светом висящих ламп, возвышались целые горы красных крепких яблоков и апельсинов; стояли правильные пирамиды мандаринов, нежно золотившихся сквозь окутывающую их папиросную бумагу; протянулись на блюдах, уродливо разинув рты и выпучив глаза, огромные копченые и маринованные рыбы; ниже, окруженные гирляндами колбас, красовались сочные разрезанные окорока с толстым слоем розоватого сала…

Бесчисленное множество баночек и коробочек с солеными, вареными и копчеными закусками довершало эту эффектную картину, глядя на которую оба мальчика на минуту забыли о двенадцатиградусном морозе и о важном поручении, возложенном на них матерью, — поручении, окончившемся так неожиданно и так плачевно.

Старший мальчик первый оторвался от созерцания очаровательного зрелища. Он дернул брата за рукав и произнес сурово:

— Ну, Володя, идем, идем… Нечего тут…Одновременно подавив тяжелый вздох (старшему из них было только десять лет, и к тому же оба с утра ничего не ели, кроме пустых щей) и кинув последний влюбленно-жадный взгляд на гастрономическую выставку, мальчуганы торопливо побежали по улице. Иногда сквозь запотевшие окна какого-нибудь дома они видели елку, которая издали казалась громадной гроздью ярких, сияющих пятен, иногда они слышали даже звуки веселой польки… Но они мужественно гнали от себя прочь соблазнительную мысль: остановиться на несколько секунд и прильнуть глазком к стеклу.

По мере того как шли мальчики, все малолюднее и темнее становились улицы. Прекрасные магазины, сияющие елки, рысаки, мчавшиеся под своими синими и красными сетками, визг полозьев, праздничное оживление толпы, веселый гул окриков и разговоров, разрумяненные морозом смеющиеся лица нарядных дам — все осталось позади. Потянулись пустыри, кривые, узкие переулки, мрачные, неосвещенные косогоры…

Наконец они достигли покосившегося ветхого дома, стоявшего особняком; низ его — собственно подвал — был каменный, а верх — деревянный. Обойдя тесным, обледенелым и грязным двором, служившим для всех жильцов естественной помойной ямой, они спустились вниз, в подвал, прошли в темноте общим коридором, отыскали ощупью свою дверь и отворили ее.

Уже более года жили Мерцаловы в этом подземелье. Оба мальчугана давно успели привыкнуть и к этим закоптелым, плачущим от сырости стенам, и к мокрым отрепкам, сушившимся на протянутой через комнату веревке, и к этому ужасному запаху керосинового чада, детского грязного белья и крыс — настоящему запаху нищеты. Но сегодня, после всего, что они видели на улице, после этого праздничного ликования, которое они чувствовали повсюду, их маленькие детские сердца сжались от острого, недетского страдания. В углу, на грязной широкой постели, лежала девочка лет семи; ее лицо горело, дыхание было коротко и затруднительно, широко раскрытые блестящие глаза смотрели пристально и бесцельно. Рядом с постелью, в люльке, привешенной к потолку, кричал, морщась, надрываясь и захлебываясь, грудной ребенок. Высокая, худая женщина, с изможденным, усталым, точно почерневшим от горя лицом, стояла на коленях около больной девочки, поправляя ей подушку и в то же время не забывая подталкивать локтем качающуюся колыбель.

Когда мальчики вошли и следом за ними стремительно ворвались в подвал белые клубы морозного воздуха, — женщина обернула назад свое встревоженное лицо.

— Ну? Что же? — спросила она отрывисто и нетерпеливо.

Мальчики молчали. Только Гриша шумно вытер нос рукавом своего пальто, переделанного из старого ватного халата.

— Отнесли вы письмо?.. Гриша, я тебя спрашиваю, отдал ты письмо?— Отдал, — сиплым от мороза голосом ответил Гриша.

— Ну, и что же? Что ты ему сказал?

— Да все, как ты учила. Вот, говорю, от Мерцалова письмо, от вашего бывшего управляющего. А он нас обругал: «Убирайтесь вы, говорит, отсюда… Сволочи вы…»

— Да кто же это? Кто же с вами разговаривал?.. Говори толком, Гриша!

— Швейцар разговаривал… Кто же еще? Я ему говорю: «Возьмите, дяденька, письмо, передайте, а я здесь внизу ответа подожду». А он говорит: «Как же, говорит, держи карман… Есть тоже у барина время ваши письма читать…»

— Ну, а ты?— Я ему все, как ты учила, сказал: «Есть, мол, нечего… Матушка больна… Помирает…» Говорю: «Как папа место найдет, так отблагодарит вас, Савелий Петрович, ей-богу, отблагодарит». Ну, а в это время звонок как зазвонит, как зазвонит, а он нам и говорит: «Убирайтесь скорее отсюда к черту! Чтобы духу вашего здесь не было!..» А Володьку даже по затылку ударил.— А меня он по затылку, — сказал Володя, следивший со вниманием за рассказом брата, и почесал затылок.

Старший мальчик вдруг принялся озабоченно рыться в глубоких карманах своего халата. Вытащив, наконец, оттуда измятый конверт, он положил его на стол и сказал:

— Вот оно, письмо-то…Больше мать не расспрашивала. Долгое время в душной, промозглой комнате слышался только неистовой крик младенца да короткое, частое дыхание Машутки, больше похожее на беспрерывные однообразные стоны. Вдруг мать сказала, обернувшись назад:

— Там борщ есть, от обеда остался… Может, поели бы? Только холодный, — разогреть-то нечем…В это время в коридоре послышались чьи-то неуверенные шаги и шуршание руки, отыскивающей в темноте дверь. Мать и оба мальчика — все трое даже побледнев от напряженного ожидания — обернулись в эту сторону.

Вошел Мерцалов. Он был в летнем пальто, летней войлочной шляпе и без калош. Его руки взбухли и посинели от мороза, глаза провалились, щеки облипли вокруг десен, точно у мертвеца. Он не сказал жене ни одного слова, она ему не задала ни одного вопроса. Они поняли друг друга по тому отчаянию, которое прочли друг у друга в глазах. В этот ужасный роковой год несчастье за несчастьем настойчиво и безжалостно сыпались на Мерцалова и его семью. Сначала он сам заболел брюшным тифом, и на его лечение ушли все их скудные сбережения. Потом, когда он поправился, он узнал, что его место, скромное место управляющего домом на двадцать пять рублей в месяц, занято уже другим…. Началась отчаянная, судорожная погоня за случайной работой, за перепиской, за ничтожным местом, залог и перезалог вещей, продажа всякого хозяйственного тряпья. А тут еще пошли болеть дети. Три месяца тому назад умерла одна девочка, теперь другая лежит в жару и без сознания. Елизавете Ивановне приходилось одновременно ухаживать за больной девочкой, кормить грудью маленького и ходить почти на другой конец города в дом, где она поденно стирала белье. Весь сегодняшний день был занят тем, чтобы посредством нечеловеческих усилий выжать откуда-нибудь хоть несколько копеек на лекарство Машутке. С этой целью Мерцалов обегал чуть ли не полгорода, клянча и унижаясь повсюду; Елизавета Ивановна ходила к своей барыне, дети были посланы с письмом к тому барину, домом которого управлял раньше Мерцалов… Но все отговаривались или праздничными хлопотами, или неимением денег… Иные, как, например, швейцар бывшего патрона, просто-напросто гнали просителей с крыльца. Минут десять никто не мог произнести ни слова. Вдруг Мерцалов быстро поднялся с сундука, на котором он до сих пор сидел, и решительным движением надвинул глубже на лоб свою истрепанную шляпу.

— Куда ты? — тревожно спросила Елизавета Ивановна.

Мерцалов, взявшийся уже за ручку двери, обернулся.

— Все равно, сидением ничего не поможешь, — хрипло ответил он. — Пойду еще… Хоть милостыню попробую просить.

Выйдя на улицу, он пошел бесцельно вперед. Он ничего не искал, ни на что не надеялся. Он давно уже пережил то жгучее время бедности, когда мечтаешь найти на улице бумажник с деньгами или получить внезапно наследство от неизвестного троюродного дядюшки. Теперь им овладело неудержимое желание бежать куда попало, бежать без оглядки, чтобы только не видеть молчаливого отчаяния голодной семьи. Просить милостыни? Он уже попробовал это средство сегодня два раза. Но в первый раз какой-то господин в енотовой шубе прочел ему наставление, что надо работать, а не клянчить, а во второй — его обещали отправить в полицию. Незаметно для себя Мерцалов очутился в центре города, у ограды густого общественного сада. Так как ему пришлось все время идти в гору, то он запыхался и почувствовал усталость. Машинально он свернул в калитку и, пройдя длинную аллею лип, занесенных снегом, спустился на низкую садовую скамейку.

Тут было тихо и торжественно. Деревья, окутанные в свои белые ризы, дремали в неподвижном величии. Иногда с верхней ветки срывался кусочек снега, и слышно было, как он шуршал, падая и цепляясь за другие ветви. Глубокая тишина и великое спокойствие, сторожившие сад, вдруг пробудили в истерзанной душе Мерцалова нестерпимую жажду такого же спокойствия, такой же тишины. «Вот лечь бы и заснуть, — думал он, — и забыть о жене, о голодных детях, о больной Машутке». Просунув руку под жилет, Мерцалов нащупал довольно толстую веревку, служившую ему поясом. Мысль о самоубийстве совершенно ясно встала в его голове. Но он не ужаснулся этой мысли, ни на мгновение не содрогнулся перед мраком неизвестного. «Чем погибать медленно, так не лучше ли избрать более краткий путь?» Он уже хотел встать, чтобы исполнить свое страшное намерение, но в это время в конце аллеи послышался скрип шагов, отчетливо раздавшийся в морозном воздухе. Мерцалов с озлоблением обернулся в эту сторону. Кто-то шел по аллее. Сначала был виден огонек то вспыхивающей, то потухавшей сигары. Потом Мерцалов мало-помалу мог разглядеть старика небольшого роста, в теплой шапке, меховом пальто и высоких калошах. Поравнявшись со скамейкой, незнакомец вдруг круто повернул в сторону Мерцалова и, слегка дотрагиваясь до шапки, спросил:

— Вы позволите здесь присесть?

Мерцалов умышленно резко отвернулся от незнакомца и подвинулся к краю скамейки. Минут пять прошло в обоюдном молчании, в продолжение которого незнакомец курил сигару и (Мерцалов это чувствовал) искоса наблюдал за своим соседом.

— Ночка-то какая славная, — заговорил вдруг незнакомец. — Морозно… тихо. Что за прелесть — русская зима!

Голос у него был мягкий, ласковый, старческий. Мерцалов молчал, не оборачиваясь.

— А я вот ребятишкам знакомым подарочки купил, — продолжал незнакомец (в руках у него было несколько свертков). — Да вот по дороге не утерпел, сделал круг, чтобы садом пройти: очень уж здесь хорошо.

Мерцалов вообще был кротким и застенчивым человеком, но при последних словах незнакомца его охватил вдруг прилив отчаянной злобы. Он резким движением повернулся в сторону старика и закричал, нелепо размахивая руками и задыхаясь:

— Подарочки!.. Подарочки!.. Знакомым ребятишкам подарочки!.. А я… а у меня, милостивый государь, в настоящую минуту мои ребятишки с голоду дома подыхают… Подарочки!.. А у жены молоко пропало, и грудной ребенок целый день не ел… Подарочки!.. Мерцалов ожидал, что после этих беспорядочных, озлобленных криков старик поднимется и уйдет, но он ошибся. Старик приблизил к нему свое умное, серьезное лицо с седыми баками и сказал дружелюбно, но серьезным тоном:

— Подождите… не волнуйтесь! Расскажите мне все по порядку и как можно короче. Может быть, вместе мы придумаем что-нибудь для вас.

В необыкновенном лице незнакомца было что-то до того спокойное и внушающее доверие, что Мерцалов тотчас же без малейшей утайки, но страшно волнуясь и спеша, передал свою историю. Он рассказал о своей болезни, о потере места, о смерти ребенка, обо всех своих несчастиях, вплоть до нынешнего дня. Незнакомец слушал, не перебивая его ни словом, и только все пытливее и пристальнее заглядывал в его глаза, точно желая проникнуть в самую глубь этой наболевшей, возмущенной души. Вдруг он быстрым, совсем юношеским движением вскочил с своего места и схватил Мерцалова за руку. Мерцалов невольно тоже встал.

— Едемте! — сказал незнакомец, увлекая за руку Мерцалова. — Едемте скорее!.. Счастье ваше, что вы встретились с врачом. Я, конечно, ни за что не могу ручаться, но… поедемте!

Минут через десять Мерцалов и доктор уже входили в подвал. Елизавета Ивановна лежала на постели рядом со своей больной дочерью, зарывшись лицом в грязные, замаслившиеся подушки. Мальчишки хлебали борщ, сидя на тех же местах. Испуганные долгим отсутствием отца и неподвижностью матери, они плакали, размазывая слезы по лицу грязными кулаками и обильно проливая их в закопченный чугунок. Войдя в комнату, доктор скинул с себя пальто и, оставшись в старомодном, довольно поношенном сюртуке, подошел к Елизавете Ивановне. Она даже не подняла головы при его приближении.— Ну, полно, полно, голубушка, — заговорил доктор, ласково погладив женщину по спине. — Вставайте-ка! Покажите мне вашу больную.

И точно так же, как недавно в саду, что-то ласковое и убедительное, звучавшее в его голосе, заставило Елизавету Ивановну мигом подняться с постели и беспрекословно исполнить все, что говорил доктор. Через две минуты Гришка уже растапливал печку дровами, за которыми чудесный доктор послал к соседям, Володя раздувал изо всех сил самовар, Елизавета Ивановна обворачивала Машутку согревающим компрессом… Немного погодя явился и Мерцалов. На три рубля, полученные от доктора, он успел купить за это время чаю, сахару, булок и достать в ближайшем трактире горячей пищи. Доктор сидел за столом и что-то писал на клочке бумажки, который он вырвал из записной книжки. Окончив это занятие и изобразив внизу какой-то своеобразный крючок вместо подписи, он встал, прикрыл написанное чайным блюдечком и сказал:

— Вот с этой бумажкой вы пойдете в аптеку… давайте через два часа по чайной ложке. Это вызовет у малютки отхаркивание… Продолжайте согревающий компресс… Кроме того, хотя бы вашей дочери и сделалось лучше, во всяком случае пригласите завтра доктора Афросимова. Это дельный врач и хороший человек. Я его сейчас же предупрежу. Затем прощайте, господа! Дай бог, чтобы наступающий год немного снисходительнее отнесся к вам, чем этот, а главное — не падайте никогда духом.

Пожав руки Мерцалову и Елизавете Ивановне, все еще не оправившимся от изумления, и потрепав мимоходом по щеке разинувшего рот Володю, доктор быстро всунул свои ноги в глубокие калоши и надел пальто. Мерцалов опомнился только тогда, когда доктор уже был в коридоре, и кинулся вслед за ним. Так как в темноте нельзя было ничего разобрать, то Мерцалов закричал наугад:— Доктор! Доктор, постойте!.. Скажите мне ваше имя, доктор! Пусть хоть мои дети будут за вас молиться!

И он водил в воздухе руками, чтобы поймать невидимого доктора. Но в это время в другом конце коридора спокойный старческий голос произнес:

— Э! Вот еще пустяки выдумали!.. Возвращайтесь-ка домой скорей!

Когда он возвратился, его ожидал сюрприз: под чайным блюдцем вместе с рецептом чудесного доктора лежало несколько крупных кредитных билетов…В тот же вечер Мерцалов узнал и фамилию своего неожиданного благодетеля. На аптечном ярлыке, прикрепленном к пузырьку с лекарством, четкою рукою аптекаря было написано: «По рецепту профессора Пирогова».

Я слышал этот рассказ, и неоднократно, из уст самого Григория Емельяновича Мерцалова — того самого Гришки, который в описанный мною сочельник проливал слезы в закоптелый чугунок с пустым борщом. Теперь он занимает довольно крупный, ответственный пост в одном из банков, слывя образцом честности и отзывчивости на нужды бедности. И каждый раз, заканчивая свое повествование о чудесном докторе, он прибавляет голосом, дрожащим от скрываемых слез:

— С этих пор точно благодетельный ангел снизошёл в нашу семью. Все переменилось. В начале января отец отыскал место, матушка встала на ноги, меня с братом удалось пристроить в гимназию на казенный счет. Просто чудо совершил этот святой человек. А мы нашего чудесного доктора только раз видели с тех пор — это когда его перевозили мертвого в его собственное имение Вишню. Да и то не его видели, потому что то великое, мощное и святое, что жило и горело в чудесном докторе при его жизни, угасло невозвратимо.

«Чудесный доктор» – рассказ русского писателя Александра Ивановича Куприна (1870-1938). Впервые напечатан в 1897 году в газете «Киевское слово». «Чудесный доктор» – трогательный святочный рассказ Куприна. Двое мальчиков из обнищавшей семьи Мерцаловых возвращаются с нарядных, готовящихся к празднику улиц домой в подвал, где их ждет мать, больная сестра и голодный младенец.

Глава попавшего в беду семейства, не в силах помочь своей семье, в праздничный вечер сбегает из дома и случайно встречает врача, который спасет больного ребенка и все семейство, дает деньги и вселяет бодрость в измученных людей. Это сродни чуду, что подчеркнуто в названии рассказа. После появления этого необыкновенного человека нищая, неудачная жизнь семьи Мерцаловых входит в благополучное русло: дети выздоравливают, отец находит место, мальчиков устраивают в гимназию.

Читать аннотацию полностью

Портал НЭБ предлагает скачать бесплатно или читать онлайн книгу «Чудесный доктор», автора Куприн А.И. Язык книги: «Русский».

Выражаем благодарность библиотеке «Библиотечный электронный каталог (БЭК)» за предоставленный материал.

Мир существует исключительно благодаря состраданию, доброте и человечности. В этом был убежден писатель Александр Иванович Куприн. Его произведение «Чудесный доктор», краткое содержание которого предлагаем читателю, только подтверждает факт прославления гуманизма как наивысшей благости. Маленький подвиг одного человека навсегда оставит большой след в сердце другого. И история Мерцаловых — самое яркое тому подтверждение.

«Чудесный доктор»: краткое содержание

В чем секрет популярности рождественского произведения Александра Ивановича? Рассказ «Чудесный доктор», краткое содержание которого знакомо многим почитателям творчества писателя, вселяет веру в чудо.

Доброта, искренность, гуманизм одного человека способны совершить переворот в жизни семьи, а может, и целого государства. Согласитесь, именно с маленьких действий начинаются большие перемены к лучшему.

Чтобы проникнуться проблематикой рассказа, познакомимся с сюжетом произведения «Чудесный доктор» кратко:

Экспозиция

Рассказ «Чудесный доктор» начинается с красочного описания шумного предпраздничного Киева. Автор указывает, что действия разворачивались «лет около тридцати тому назад» в столице в самый канун светлого Рождества. Читатель проникается ощущением предпраздничной суеты благодаря созданным писателем красочным картинам:

• местные торговцы всячески украшают витрины и зазывают покупателей;
• люди спешат, чтобы успеть всем купить подарки и сделать последние приготовления.

В центре этого вихря праздничного безумия двое братьев-мальчуганов — Володя и Гриша Мерцаловы. Они удивленно осматривают очередную витрину кондитера, а после направляются домой.

Завязка

Автор предпринимает выразительный композиционный ход в рассказе «Чудесный доктор»: мальчики идут домой, и праздничная мишура, яркие огни и веселая кутерьма сменяются темными и унылыми улицами, в которых царит холод и бедность.

Далее Куприн знакомит читателя со всей семьей Мерцаловых:

• это была большая семья, прозябающая в нищете и долгах;
• за последний год на плечи отца семейства Емельяна свалилось множество несчастий: мужчина потерял работу у барина и заболел брюшным тифом;
• три месяца назад у пары умерла младшая дочь, болели и два старших ребенка;
• мать семейства искала возможности прокормить семью и средства, чтобы было за что лечить детей;
• все это время Мерцаловы жили в сыром, неотапливаемом подвале старого дома.

Конечно же, эта картина заставляет читателя соболезновать героям, что только усиливает разительный контраст жизни, который описал Куприн. «Чудесный доктор» — пример психологического мастерства автора, который умело и тонко передал проблему социальной несправедливости на примере судьбы простой семьи.

Развитие событий

Произведение «Чудесный доктор», герои которого вызывают у читателей сочувствие, продолжается рассказом об отчаянии главы семейства. Когда старший Мерцалов услышал о том, что детям не удалось раздобыть у барина денег на питание и лечение, его охватил страх, а также дикое желание сбежать от страждущих домочадцев.

Мужчиной овладевают дурные мысли о самоубийстве, в этом состоянии он садится на лавочку в общественном парке и начинает прощаться с жизнью. Спустя некоторое время к Мерцалову подсаживается милый старичок. Автор характеризует его следующим образом:

• умиротворенное выражение лица;
• благородная редкая седина;
• ровная осанка и спокойствие, которое излучал незнакомец.

Старик завел беседу с Мерцаловым и рассказал ему, что наконец купил все подарки перед Рождеством и теперь зашел отдохнуть от суеты в зимний сад. Это еще больше раздосадовало мужчину и вызвало взрыв ярости. Мерцалов начал кричать, что в то время, пока все покупают подарки, его дети умирают от голода и болезней.

Вопреки всему старик продолжал сохранять спокойствие. Выслушав тираду Мерцалова, он предложил ему помощь, так как имел медицинское образование.

Кульминация

Доктор пошел с Мерцаловым, чтобы осмотреть больную девочку — дочь нового знакомого. Состояние ее было плохим, в доме пахло сыростью и плесенью. Врач тут же распорядился, чтобы растопили печь и пустили тепло в комнату. Он внимательно осмотрел больную и выписал ей рецепт, после чего быстро удалился.

Мерцалов пытался узнать имя благодетеля, но тот лишь отмахнулся. Незнакомец указал подпись на рецепте — «профессор Пирогов» и оставил деньги на покупку лекарств.

Развязка

Счастливый финал — обязательное условие рождественских условий, о чем не забыл и Куприн. «Чудесный доктор» кратко» раскрывает суть последовавших за визитом доктора событий. Девочка выздоровела, а жизнь семьи улучшилась. Историю эту, как указал автор, ему рассказывал Гришка — один из братьев. Из бедного мальчишки он превратился в статного работника банка.

Рассказ Куприна «Чудесный доктор» подтверждает, что настоящее рождественское чудо — это проявление доброты, сострадания и милосердия.

«Чудесный доктор»: анализ произведения

Чему учит произведение «Чудесный доктор»? Куприн утверждал, что в любой ситуации важно оставаться человеком, быть неравнодушным к чужому горю, сострадательным и добросердечным.

Лучше понять задумку автора поможет глубокий анализ рассказа:

История создания

Осенью 1897 года Александр Иванович Куприн пребывал в Киеве. От знакомого ему работника столичного банка писатель услышал интересную историю, которая приключилась с мужчиной порядка 30 лет тому назад.

В тот момент семья теперешнего банкира бедствовала, а младшая сестренка болела. Но ход истории изменил случай. Отцу семейства повстречался известный профессор Николай Иванович Пирогов, который не только вылечил малышку, но и помог всей семье обрести веру и укрепить силу духа, которые в дальнейшем помогли выбраться из нищеты.

Этот яркий пример человеколюбия настолько впечатлил Куприна, что он решил использовать эту историю как сюжет рассказа «Чудесный доктор». Произведение было издано в символическую дату — 25 декабря того же года в газете «Киевское слово».

Тема и конфликт

Драматическая жизненная ситуация поднимает важнейшие морально-этические темы:

• сострадания к ближнему;
• милосердия и искренности;
• доброты и отзывчивости.

Всего малая толика заботы, внимание и гуманность способны в корне изменить жизнь другого человека, находящегося в беде. Несмотря на то что рассказ невелик, он поднимает такие глобальные для человечества проблемы, как:

• любовь к ближнему;
• бескорыстие и доброта;
• отчаяние, которое возникает из-за социальной неустроенности людей, экономических проблем;
• социальное неравенство в обществе;
• утрата надежды.

Важно не проходить мимо страждущего, а сделать первый шаг ему навстречу. Безразличие может убивать так же, как болезни и бедность.

Особенности композиции и жанр

Критики определяют жанр произведения «Чудесный доктор» как святочный или рождественский рассказ, на что указывает ряд признаков:

1. Все события происходят в канун Рождества.
2. Небольшой круг персонажей. Главные герои оказываются в безвыходном положении, и помочь им может только чудо.
3. Чудо обязательно случается, и история имеет счастливый конец.

Кроме того, действие рассказа хоть и похоже на сказку, произведение написано на основе реальных событий, поэтому его относят к реализму. Главной особенностью композиции произведения считают прием контраста, который автор применил для организации повествования:

• приятная рождественская суета города сопоставляется с серым и сырым жилищем Мерцаловых;
• тяжелая, затяжная болезнь младшей дочери Емельяна в конце оборачивается не просто выздоровлением, а воскрешением всей семьи.

Характеристика главных героев

Куприн обладает особенным талантом — он представляет психологический портрет героев, показывает их душевное состояние:

• Емельян Мерцалов — глава семьи, обедневший мещанин. Он терзается тем, что не может обеспечить семью. Кроткий и застенчивый человек, пытаясь хоть как-то заработать на пропитание и лекарства для детей, даже просит милостыню. Унижения и безысходность выплескиваются в эмоциональном монологе отчаяния. Надежда и доброта Пирогова помогают ему обрести веру в людей.
• Образ профессора Пирогова списан с реального прототипа. В произведении герой — настоящий гуманист, добрый, милосердный и отзывчивый человек, который бескорыстно помог семье Мерцаловых.

Рассказ «Чудесный доктор» — одно из трогательных произведений Куприна. Оно вселяет веру в гуманизм, веру в человечество. Автор доказывает, что даже маленькое благое дело способно изменить мир к лучшему, пусть даже это будет мир другого человека.

Оригинал статьи: https://www.nur.kz/family/school/1883788-cudesnyj-doktor-kratkoe-soderzanie-i-analiz/