Как пишется кладбище домашних животных

From Wikipedia, the free encyclopedia

Pet Sematary

First edition cover
Author	Stephen King
Cover artist	Linda Fennimore
Country	United States
Language	English
Genre	Horror
Publisher	Doubleday
Publication date	November 14, 1983
Media type	Print (Hardcover)
Pages	374 (1st ed.)
ISBN	978-0-385-18244-7

Pet Sematary is a 1983 horror novel by American writer Stephen King. The novel was nominated for a World Fantasy Award for Best Novel in 1984,^[1] and adapted into two films: one in 1989 and another in 2019. In November 2013, PS Publishing released Pet Sematary in a limited 30th-anniversary edition.^[2]

Plot[edit]

Louis Creed, a doctor from Chicago, is appointed director of the University of Maine’s campus health service. He moves to a large house near the small town of Ludlow with his wife Rachel, their two young children, Ellie and Gage, and Ellie’s cat, Winston Churchill («Church»). From the moment they arrive, the family runs into trouble: Ellie hurts her knee, and Gage is stung by a bee. Their new neighbor, an elderly man named Jud Crandall, comes to help. He warns Louis and Rachel about the highway that runs past their house, which is frequented by speeding trucks.

Jud and Louis quickly become close friends. Since Louis’s father died when he was three, he sees Jud as a surrogate father. A few weeks after the Creeds move in, Jud takes the family on a walk in the woods behind their home. A well-tended path leads to a pet cemetery (misspelled «sematary» on the sign) where the children of the town bury their deceased animals. The outing provokes a heated argument between Louis and Rachel the next day. Rachel disapproves of discussing death, and she worries about how Ellie may be affected by what she saw at the «sematary.» It is explained later that Rachel was traumatized by the early death of her sister, Zelda, from spinal meningitis—an issue that is brought up several times in flashbacks. Louis empathizes with his wife and blames her parents for her trauma, who left Rachel at home alone with her sister when she died.

Louis himself has a traumatic experience during the first week of classes. Victor Pascow, a student who has been fatally injured in an automobile accident, addresses his dying words to Louis personally, even though the two men are strangers. On the night following Pascow’s death, Louis experiences what he believes is a very vivid dream in which he meets Pascow’s ghost, who leads him to the deadfall at the back of the «sematary» and warns him not to go beyond there. Louis wakes up in bed the next morning, convinced it was, in fact, a dream—until he finds his feet and bedsheets covered with dried mud and pine needles. Nevertheless, Louis dismisses the dream as the product of the stress he experienced during Pascow’s death, coupled with his wife’s lingering anxieties about the subject of death.

On Halloween, Jud’s wife Norma suffers a near-fatal heart attack but makes a quick recovery thanks to Louis’s help. Jud is grateful and decides to repay Louis after Church is run over outside his home around Thanksgiving. Rachel and the kids are visiting Rachel’s parents in Chicago, but Louis frets over breaking the bad news to Ellie. Sympathizing with Louis, Jud takes him to the «sematary», supposedly to bury Church. But instead of stopping there, Jud leads Louis farther on to «the real cemetery»: an ancient burial ground that was once used by the Miꞌkmaq Tribe. There, Louis buries the cat on Jud’s instruction. The next afternoon, Church returns home; the usually vibrant and lively cat now acts ornery and, in Louis’s words, «a little dead». Church hunts for mice and birds, ripping them apart without eating them. He also smells so bad that Ellie no longer wants him in her room at night. Jud confirms that Church has been resurrected and that Jud himself once buried his dog there when he was younger. Louis, deeply disturbed, begins to wish that he had not buried Church there.

Several months later, two-year-old Gage is killed by a speeding truck. Overcome with despair, Louis considers bringing his son back to life with the help of the burial ground. Jud, guessing what Louis is planning, attempts to dissuade him by telling him the story of Timmy Baterman, the last person who was resurrected by the burial ground. Timmy Baterman was killed in action during World War II. Timmy’s body was shipped back to the United States, and his father Bill buried Timmy in the burial ground. Timmy returned malevolent, terrorizing the people of the town with secrets that Jud asserts he had no earthly way of knowing. Timmy was stopped by his father, Bill, who killed Timmy and set their house on fire before shooting himself. Jud states that he believes that whatever came back was not Timmy, but a «demon» that had possessed his corpse. He concludes that «sometimes, dead is better» and states that «the place has a power… its own evil purpose», and that it may have caused Gage’s death because Jud introduced Louis to it.

Despite Jud’s warning and his own reservations about the idea, Louis’s grief and guilt spur him to carry out his plan. Louis exhumes Gage’s body from his grave and inters him in the burial ground. Gage is resurrected, entirely different from when he was alive. Now malicious in both his words and actions, he finds one of Louis’s scalpels and kills both Jud and Rachel. Louis kills both Church and Gage with lethal injections of morphine from his medical supply stock.

Louis, driven completely insane by grief, burns the Crandall house down before returning to the burial ground with his wife’s corpse, thinking that if he buries the body faster than he did Gage’s, there will be a different result. One of his colleagues, Steve Masterton, notices him walking into the woods with Rachel’s body. Steve, while fearful and concerned, is influenced by the power of the burial ground too, and even considers helping Louis bury Rachel, but he flees in terror and eventually moves away to St. Louis. Later, Louis sits indoors alone, playing solitaire, and Rachel’s reanimated corpse walks up behind him and drops a cold hand on his shoulder, while its voice rasps, «Darling.»

Background[edit]

In 1979, King was a «writer-in-residence» at the University of Maine and the house he was renting was adjacent to a major road where dogs and cats were often killed by oncoming trucks. After his daughter’s cat was killed by a truck along that road, he explained the death of the pet to his daughter and buried the cat. Three days later, King imagined what would happen if a family suffered the same tragedy but the cat came back to life «fundamentally wrong».

He then imagined what would happen if that family’s young son were also killed by a passing truck. He decided to write a book based on these ideas, and that the book would be a re-telling of «The Monkey’s Paw» (1902), a short story by W. W. Jacobs about parents whose son resurrects after they wish for that to happen.^[3]

King has gone on record stating that of all the novels he has written, Pet Sematary is the one which genuinely scared him the most.^[4][5] The first draft was completed in May 1979.^[6]

Adaptations[edit]

Films[edit]

The first film adaptation, Pet Sematary, was released in 1989. Directed by Mary Lambert, it starred Dale Midkiff as Louis, Fred Gwynne as Jud, Denise Crosby as Rachel, Brad Greenquist as Victor, Miko Hughes as Gage, and twins Blaze Berdahl and Beau Berdahl as Ellie. King wrote the screenplay and had a cameo as a minister. Male actor Andrew Hubatsek portrayed Zelda because the filmmakers felt that a grown man playing a disabled, deformed teenage girl would make the character more hideous and frightening.^{[7][8][9][10]} The film received mixed reviews, but it was a commercial success. A sequel, Pet Sematary Two, was released in 1992.

A second film adaptation of the novel was released on April 5, 2019. Directed by Dennis Widmyer and Kevin Kölsch,^[11] the film stars Jason Clarke as Louis Creed, Amy Seimetz as Rachel Creed, John Lithgow as Jud Crandall, Jeté Laurence as Ellie Creed, and twins Hugo Lavoie and Lucas Lavoie as Gage Creed.

In March 2019, Lorenzo di Bonaventura stated that discussions of the development of a prequel Pet Sematary (2019 film) had begun.^[12] In February 2021, the film was officially green-lit with Jeff Buhler and di Bonaventura returning in their roles as screenwriter and producer, respectively. The project will be released via streaming, as a Paramount+ exclusive film.^[13][14]

On December 7, 2021, director Guillermo del Toro said that he would love to make his own version of Pet Sematary saying «You know the novel that I would have killed to adapt, and I know there’s two versions of it, and I still think maybe in a deranged universe I get to do it again one day is Pet Sematary. Because it not only has the very best final couple of lines, but it scared me when I was a young man. As a father, I now understand it better than I ever would have, and it scares me a hundred times more.» del Toro also pointed out scenes from King’s book that were left out of both film versions. «For me, the best scene in that book is when [Louis] opens Gage’s coffin, and for a second he thinks the head is gone, because this black fungi from the grave has grown like a fuzz over the kid’s face. … I think you cannot spare those details and think that you’re honoring that book. One of the things I thought about Pet Sematary that we would do in post is when the dead return, when Gage returns, I’d spend an inordinate amount of money taking out the sheen from his eyes. So that the eyes are dull.”^[15]

Radio[edit]

In 1997, BBC Radio 4 broadcast a dramatization of the story in six half-hour episodes, later re-edited into three hour-long episodes. It was adapted by Gregory Evans and starred John Sharian as Louis Creed, Briony Glassco as Rachel Creed and Lee Montague as Jud Crandall. The production was directed by Gordon House.^[16]

Music[edit]

The Ramones recorded a song of the same name as the theme for the 1989 film adaptation.^[17] It appeared on their album Brain Drain.^[18] It was later covered by the band Starcrawler for the 2019 film.^[19]

References[edit]

External links[edit]

• Pet Sematary title listing at the Internet Speculative Fiction Database

From Wikipedia, the free encyclopedia

Pet Sematary

First edition cover
Author	Stephen King
Cover artist	Linda Fennimore
Country	United States
Language	English
Genre	Horror
Publisher	Doubleday
Publication date	November 14, 1983
Media type	Print (Hardcover)
Pages	374 (1st ed.)
ISBN	978-0-385-18244-7

Pet Sematary is a 1983 horror novel by American writer Stephen King. The novel was nominated for a World Fantasy Award for Best Novel in 1984,^[1] and adapted into two films: one in 1989 and another in 2019. In November 2013, PS Publishing released Pet Sematary in a limited 30th-anniversary edition.^[2]

Plot[edit]

Louis Creed, a doctor from Chicago, is appointed director of the University of Maine’s campus health service. He moves to a large house near the small town of Ludlow with his wife Rachel, their two young children, Ellie and Gage, and Ellie’s cat, Winston Churchill («Church»). From the moment they arrive, the family runs into trouble: Ellie hurts her knee, and Gage is stung by a bee. Their new neighbor, an elderly man named Jud Crandall, comes to help. He warns Louis and Rachel about the highway that runs past their house, which is frequented by speeding trucks.

Jud and Louis quickly become close friends. Since Louis’s father died when he was three, he sees Jud as a surrogate father. A few weeks after the Creeds move in, Jud takes the family on a walk in the woods behind their home. A well-tended path leads to a pet cemetery (misspelled «sematary» on the sign) where the children of the town bury their deceased animals. The outing provokes a heated argument between Louis and Rachel the next day. Rachel disapproves of discussing death, and she worries about how Ellie may be affected by what she saw at the «sematary.» It is explained later that Rachel was traumatized by the early death of her sister, Zelda, from spinal meningitis—an issue that is brought up several times in flashbacks. Louis empathizes with his wife and blames her parents for her trauma, who left Rachel at home alone with her sister when she died.

Louis himself has a traumatic experience during the first week of classes. Victor Pascow, a student who has been fatally injured in an automobile accident, addresses his dying words to Louis personally, even though the two men are strangers. On the night following Pascow’s death, Louis experiences what he believes is a very vivid dream in which he meets Pascow’s ghost, who leads him to the deadfall at the back of the «sematary» and warns him not to go beyond there. Louis wakes up in bed the next morning, convinced it was, in fact, a dream—until he finds his feet and bedsheets covered with dried mud and pine needles. Nevertheless, Louis dismisses the dream as the product of the stress he experienced during Pascow’s death, coupled with his wife’s lingering anxieties about the subject of death.

On Halloween, Jud’s wife Norma suffers a near-fatal heart attack but makes a quick recovery thanks to Louis’s help. Jud is grateful and decides to repay Louis after Church is run over outside his home around Thanksgiving. Rachel and the kids are visiting Rachel’s parents in Chicago, but Louis frets over breaking the bad news to Ellie. Sympathizing with Louis, Jud takes him to the «sematary», supposedly to bury Church. But instead of stopping there, Jud leads Louis farther on to «the real cemetery»: an ancient burial ground that was once used by the Miꞌkmaq Tribe. There, Louis buries the cat on Jud’s instruction. The next afternoon, Church returns home; the usually vibrant and lively cat now acts ornery and, in Louis’s words, «a little dead». Church hunts for mice and birds, ripping them apart without eating them. He also smells so bad that Ellie no longer wants him in her room at night. Jud confirms that Church has been resurrected and that Jud himself once buried his dog there when he was younger. Louis, deeply disturbed, begins to wish that he had not buried Church there.

Several months later, two-year-old Gage is killed by a speeding truck. Overcome with despair, Louis considers bringing his son back to life with the help of the burial ground. Jud, guessing what Louis is planning, attempts to dissuade him by telling him the story of Timmy Baterman, the last person who was resurrected by the burial ground. Timmy Baterman was killed in action during World War II. Timmy’s body was shipped back to the United States, and his father Bill buried Timmy in the burial ground. Timmy returned malevolent, terrorizing the people of the town with secrets that Jud asserts he had no earthly way of knowing. Timmy was stopped by his father, Bill, who killed Timmy and set their house on fire before shooting himself. Jud states that he believes that whatever came back was not Timmy, but a «demon» that had possessed his corpse. He concludes that «sometimes, dead is better» and states that «the place has a power… its own evil purpose», and that it may have caused Gage’s death because Jud introduced Louis to it.

Despite Jud’s warning and his own reservations about the idea, Louis’s grief and guilt spur him to carry out his plan. Louis exhumes Gage’s body from his grave and inters him in the burial ground. Gage is resurrected, entirely different from when he was alive. Now malicious in both his words and actions, he finds one of Louis’s scalpels and kills both Jud and Rachel. Louis kills both Church and Gage with lethal injections of morphine from his medical supply stock.

Louis, driven completely insane by grief, burns the Crandall house down before returning to the burial ground with his wife’s corpse, thinking that if he buries the body faster than he did Gage’s, there will be a different result. One of his colleagues, Steve Masterton, notices him walking into the woods with Rachel’s body. Steve, while fearful and concerned, is influenced by the power of the burial ground too, and even considers helping Louis bury Rachel, but he flees in terror and eventually moves away to St. Louis. Later, Louis sits indoors alone, playing solitaire, and Rachel’s reanimated corpse walks up behind him and drops a cold hand on his shoulder, while its voice rasps, «Darling.»

Background[edit]

In 1979, King was a «writer-in-residence» at the University of Maine and the house he was renting was adjacent to a major road where dogs and cats were often killed by oncoming trucks. After his daughter’s cat was killed by a truck along that road, he explained the death of the pet to his daughter and buried the cat. Three days later, King imagined what would happen if a family suffered the same tragedy but the cat came back to life «fundamentally wrong».

He then imagined what would happen if that family’s young son were also killed by a passing truck. He decided to write a book based on these ideas, and that the book would be a re-telling of «The Monkey’s Paw» (1902), a short story by W. W. Jacobs about parents whose son resurrects after they wish for that to happen.^[3]

King has gone on record stating that of all the novels he has written, Pet Sematary is the one which genuinely scared him the most.^[4][5] The first draft was completed in May 1979.^[6]

Adaptations[edit]

Films[edit]

The first film adaptation, Pet Sematary, was released in 1989. Directed by Mary Lambert, it starred Dale Midkiff as Louis, Fred Gwynne as Jud, Denise Crosby as Rachel, Brad Greenquist as Victor, Miko Hughes as Gage, and twins Blaze Berdahl and Beau Berdahl as Ellie. King wrote the screenplay and had a cameo as a minister. Male actor Andrew Hubatsek portrayed Zelda because the filmmakers felt that a grown man playing a disabled, deformed teenage girl would make the character more hideous and frightening.^{[7][8][9][10]} The film received mixed reviews, but it was a commercial success. A sequel, Pet Sematary Two, was released in 1992.

A second film adaptation of the novel was released on April 5, 2019. Directed by Dennis Widmyer and Kevin Kölsch,^[11] the film stars Jason Clarke as Louis Creed, Amy Seimetz as Rachel Creed, John Lithgow as Jud Crandall, Jeté Laurence as Ellie Creed, and twins Hugo Lavoie and Lucas Lavoie as Gage Creed.

In March 2019, Lorenzo di Bonaventura stated that discussions of the development of a prequel Pet Sematary (2019 film) had begun.^[12] In February 2021, the film was officially green-lit with Jeff Buhler and di Bonaventura returning in their roles as screenwriter and producer, respectively. The project will be released via streaming, as a Paramount+ exclusive film.^[13][14]

On December 7, 2021, director Guillermo del Toro said that he would love to make his own version of Pet Sematary saying «You know the novel that I would have killed to adapt, and I know there’s two versions of it, and I still think maybe in a deranged universe I get to do it again one day is Pet Sematary. Because it not only has the very best final couple of lines, but it scared me when I was a young man. As a father, I now understand it better than I ever would have, and it scares me a hundred times more.» del Toro also pointed out scenes from King’s book that were left out of both film versions. «For me, the best scene in that book is when [Louis] opens Gage’s coffin, and for a second he thinks the head is gone, because this black fungi from the grave has grown like a fuzz over the kid’s face. … I think you cannot spare those details and think that you’re honoring that book. One of the things I thought about Pet Sematary that we would do in post is when the dead return, when Gage returns, I’d spend an inordinate amount of money taking out the sheen from his eyes. So that the eyes are dull.”^[15]

Radio[edit]

In 1997, BBC Radio 4 broadcast a dramatization of the story in six half-hour episodes, later re-edited into three hour-long episodes. It was adapted by Gregory Evans and starred John Sharian as Louis Creed, Briony Glassco as Rachel Creed and Lee Montague as Jud Crandall. The production was directed by Gordon House.^[16]

Music[edit]

The Ramones recorded a song of the same name as the theme for the 1989 film adaptation.^[17] It appeared on their album Brain Drain.^[18] It was later covered by the band Starcrawler for the 2019 film.^[19]

References[edit]

External links[edit]

• Pet Sematary title listing at the Internet Speculative Fiction Database

Хладбище  домашних животных — некоторые примечания

В прошлом посте в комментариях продолжилось обсуждение Кладбища (точнее, Хладбища — в заглавии оригинала это слово написано с детскими орфографическими ошибками) Домашних Животных Кинга, поэтому я тут приведу в сводном и расширенном виде разные соображения по этому поводу, в частности, по поводу связи Вендиго в «Кладбище» и космического корабля пришельцев в «Томминокерах».

(1) Распространенный взгляд заключается в том, что с кладбища возвращается дух Вендиго в телах умерших, а от самих умерших ничего не остается; и тем активнее и злее проявляет себя этот дух в теле воскрешенного, чем больше времени прошло от смерти до воскрешения (последнюю идею высказывают сами герои Кладбища). Взгляд этот, мне кажется, явно ошибочен. В КДЖ выведен почти десяток существ,прошедших «воскрешение».

Из них:

— Рэчел и Гэдж Криды превратились в «роботов-убийц» (*). При этом даже в Гэдже все время сохранялся некий субстрат «истинного» Гэджа (в КЖД стоит: «Гэдж тоже медленно поднялся и, шаркая, отправился за отцом. Пять шагов – и скальпель выпал из его руки… Десять шагов – и странный желтый свет в глазах малыша увял. Дюжина… и ребенок упал на колени. Гэдж смотрел на отца. На мгновение Луис увидел своего сына… своего настоящего сына… лицо Гаджа казалось несчастным, полным боли – нестерпимой боли. – Папочка! – закричал он, а потом упал на пол лицом вниз». Желтый свет в глазах — от желтоглазого Вендиго; увял он, потому что та частица Вендиго, что присутствовала в Гэдже и управляла его телом, теперь его покинула (и вправду, зачем ей дальше оставаться в теле, уже фактически убитом?). Таким образом, Гэдж-зомби был «двуслоен»: вселившаяся в тело и управляющая им (вместе с собственно разумом) частица Вендиго и отстраненная этой частью от управления телом и разумом душа «исконного» Гэджа).
(*) Что жена Крида тоже стала монстром-убийцей, в финале прямо не прописано, но оговорено раньше, в пророческом видении Элли (а ее видения всегда верны): «- Элли приснилось, что ты умер, — сказала она. — В прошлую ночь она проснулась с криками, и я подошла к ней. Я прилегла рядом с ней и проспала так два или три часа, а потом вернулась назад, к тебе. Элли сказала, что во сне видела тебя сидящим за кухонным столом. Глаза твои были открыты, но она знала: ты мертв. И еще она сказала, что еще раньше слышала крики Стива Мастертона, пытавшегося тебя остановить». То есть воскрешенная Рэчел доктора Крида так-таки убила).

— Бык Хэнрэтти стал неуправляемо-агрессивен, он беспрерывно атаковал даже стенки своего загона и его пришлось пристрелить.

— Тимми Баттерман стал довольно зловредным существом, как выражались 200 лет назад — «превеликим нежелателем добра никому». Но тем не менее он ни на кого ничем не посягает, ограничиваясь неприятными разговорами от случая к случаю, причем разговоры такие он ведет с теми, кто как-то затрагивает его самого — по своей инициативе Тимми Баттерман вообще ни к кому ни с какими намерениями не подходит.

— Кот Черч вообще не изменился сравнительно с нормальным состоянием домашних кошек. Он стал более агрессивен, чем был раньше — он после воскрешения стал охотиться на птиц, чего раньше не делал, — но это повышение агрессии полностью лежит в пределах нормальной агрессивности кошек (множество домашних кошек охотится на мелкую живность, которую потом даже не ест). При этом Черч ничем не посягает на своих хозяев (и вообще ни на каких людей); более того, он сохраняет привязанность к своим хозяевам и продолжает к ним ластиться — и к Луису, и к Элли.

— Пес Спот и другине животные, пройдя воскрешение, вообще не замечены в повышенной агрессии. Как выразился Джуд, «большинство из вернувшихся кажутся.., немного заторможенными.., немного медлительными..» — и все.

Можно подвести промежуточные итоги. В любом существе, прошедшем «воскрешение», присутствует частица Вендиго — именно эта частица его воскрешает и дает ему силу для «второй жизни». В любом таком существе присутствует и былая «личность» этого существа (если уж даже в Гэдже она сохранялась). При этом ведут эти существа себя очень по-разному: от практически не изменившегося поведения (с сохранением всех старых привязанностей, а также всех старых норм и барьеров на тему о том, что делать можно, а чего делать нельзя) до превращения в монстров, убивающих ради убийства. Остается считать, что это разнообразие зависит от _соотношения_ «старого» и «нового» компонентов, то есть прежней личности и частицы Вендиго. Если «заряд» Вендиго оказался слишком большим, то именно компонент, поступивший от Вендиго, становится главным в «воскресшем» существе, и это существо становится, соответственно, повышенно-агрессивным вплоть до превращения в автомат для убийства. Если же «заряд» Вендиго оказался меньше, то компонент «Вендиго» занимает в воскресшем существе сугубо подчиненно-техническое положение и роль этого компонента ограничивается тем, что он дает существу энергию для «второй жизни». В качестве побочного эффекта при этом тоже возможно повышение агрессивности, но в пределах нормы (Черч).

Получается, что «Вендиго» — это, собственно, не энергия специфически _зла_, а просто жизненная энергия в чистом виде. Ведь воля к жизни «в чистом виде» — то есть слепая, неуправляемая, не ограничиваемая никакими барьерами и нормами воля к жизни — и будет приводить к разрушению и агрессии как способу самоутверждения или обеспечения себя добычей. И действительно, как упоминается в КДЖ, именно на влияние Вендиго индейцы валили то, что во время голода они поедали своих соплеменников: когда во время голода они забивали своих стариков в пищу, они заявляли, что их попутал / так ими распорядился Вендиго. Таким образом, Вендиго — это действительно дух «выживания любой ценой», то есть дух личной жизненной энергии в том самом чистом, не ограниченном никаким состраданием и никакими моральными нормами виде, как было предположено выше. Такую энергию и волю к жизни любое живое существо и так имеет от рождения (инстинкты самосохранения, экспансии и агрессии), только в «первой жизни» все это бывает чем-то ограничено. Если этот компонент и в «воскрешенном» существе занимает подчиненное, служебное положение (как ему и положено в обычном живом существе) — то воскрешенное существо практически не меняется и не меняет своей былой идентичности. Если же этот компонент при «воскрешении» получает преобладание, то идентичность меняется, и речь идет уже не столько о былом существе, сколько об автономной частице Вендиго, управляющей воскрешенным телом, в котором его былая идентичность остается лишь в качестве скованного и подавленного узника. Освободиться она может (как в случае Гэджа) только в том случае, если управляющая частица Вендиго сама сочтет за лучшее покинуть тело перед лицом его неизбежной гибели.

Таким образом, роль кладбища сводится к повторному «впрыскиванию» в существо дозы той же инстинктивно-слепой энергии и воли к жизни, которую живые существа и так получали в свое время при рождении. Только эта повторная доза может оказаться слишком большой — и тогда на выходе окажутся существа вроде Гэджа, Рэчел или быка Хэнрэтти. А если эта доза окажется не слишком большой, то существо при этом «повторном рождении» останется примерно тем же, каким было после своего исходного, естественного рождения, и на выз
оде получаем Спота или Черча. Тимми Баттермен — средний вариант.

От чего же зависит размер дозы? Проще всего было бы решить, что от злой воли самого Вендиго, который хочет воплотиться в любом живом существе в максимально возможной степени. Хочет-тоон и вправду хочет. Но если бы он еще и МОГ воплощаться в воскрешенном в максимальной степени по усмотрению, то было бы совершенно непонятным, почему же он и не воплотился по максимуму в Споте, Черче и Тимми Баттермене и не сделал их такими же автоматами для убийства, какими стали Гэдж, Ржчел и Хэнрэтти. Остается либо считать, что Вендиго очень хочет просто воплощаться в как можно большем количестве случаев (то, что он старается затянуть как можно больше клиентов, у Кинга прописано четко; он и заманивает, и мешает попыткам срыва очередной операции по воскрешению), а размер «дозы» своего внедрения в тело воскрешаемого в каждом отдельном случае ему безразличен, либо — что более вероятно (Вендиго изображается как существо злостное), он и воплощаться всегда хочет по максимуму, но размер «дозы», которую ему удается впрыснуть, ограничивается или уравновешивается какими-то дополнительными факторами, о которых можно только гадать. А какие-то факторы, наоборот, требуют усиления этой дозы.

(2) Явно увеличивающих факторов, кажется, два.

а) Размер воскрешаемого. Чем массивнее воскрешаемый, тем больше дозы «Вендиго» нужно для его воскрешения — и при большой массе тела доза легко оказывается слишком большой для психики данного существа. Поэтому бык и люди в «воскрешенном» виде оказываются ненормально злобны и агрессивны (самый мирный из них — Тимми), а более мелкие животные — пес, кот и др. — ненормальной агрессии и в воскрешенном виде не проявляют. Остается, однако, вопрос, что же помешало Вендиго и в коте и псе воплотиться с максимальной злобностью.

б) Согласно догадке Джуда, значение имеет и время, прошедшее от смерти до воскрешения. В самом деле, чем дальше зашел распад, тем больше, по идее, нужна доза «воскресительного Вендиго», чтобы обратить этот распад вспять. Но и здесь остается вопрос, почему же Вендиго вообще во всех воскрешенных не воплощается с одинаковой максимальной злобностью, независимо от срока пребывания их мертвыми.

(3) Остается постулировать тот самый дополнительный ограничивающий фактор. В чем он состоит? Оба человека,воскрешенных/захороненных на кладбище Луисом Кридом, воскресли автоматами для убийства, хотя Рэчел он воскресил почти сразу; а вот Тимми Баттермен в воскрешенном виде являл собой зрелище малоприятное, но и не думал ни на кого нападать — хотя вот у него-то от смерти до воскрешения прошло на порядок больше времени.
Пса Спота тоже хоронили с куда большим интервалом, чем кота Чёрча, а он оказался куда более мирным.

Потому полагаю, что в мире «Кладбища» воскрешение происходит под влиянием СУММЫ двух сил: силы Вендиго и
состояния духа того человека, который хоронит воскрешаемого на кладбище микмаков, в момент захоронения — а именно, силы любви и мужества того человека, который потащил дорогого покойника на воскресительное кладбище. И чем больше было в операцию по воскрешению вложено второго (любви и мужества), тем меньше в воскрешенном остается возможностей для реализации зла/агрессии, которую несет в себе Вендиго-компонент.

Хозяин Спота, Джуд, хороня Спота, не испытывал ничего, кроме любви к своей собаке и желания ее воскресить, и он человек твердо-мужественный — сооответственно, Спот вернулся вполне мирным: соотношение любви (от воскресителя) и витальной агрессии (от Вендиго) в нем было более чем приемлемым.

Луис Крид, хороня кота, не испытывал к нему никакой любви (он старался ради дочери, что та не расстраивалась, а не ради кота), но действовал спокойно и увлеченно, не трусил и _себя_ не жалел — и у Черча агрессивность выросла, но ненамного, и осталась в пределах нормы.

Отец Тимми, хороня Тимми, терзался еще и страхом и отчаянием — соответственно, баланс деструктивного и доброго в Тимми оказался сильно смещен в сторону деструкции сравнительно со Спотом.

Хороня сына и жену, Крид прежде всего испытывает жалость к себе, страх и желание снять с себя ответственность (за смерть сначала сына, а потом жены) и найти облегчение и утешение для себя; это показано очень четко (он, кстати, уж в большинстве своих мероприятий жалеет в первую голову себя самого [*]). Соответственно, воскрешенные оказались особо ужасными: Вендиго им дал витальную имморальную агрессию = жизнеспособность, а Крид не дал добрых чувств, поскольку сам их в ходе похорон не испытывал, и не ими руководился. То есть он по слабости и склонности во всяком деле прежде всего пожалеть себя завалил с треском это самое дело.

(*) Кинг очень ненавязчиво, но последовательно показывает, что Криды — вообще семейство людей, каждый из которых жалеет в первую голову — и с большим отрывом! — самого себя и считает это нормальным. Крид-старший расплывается в лужу всегда, когда ему надо брать на себя ответственность за тех, за кого он отвечает, и оказываться на высоте этой ответственности, причем это автор демонстрирует систематически. Для начала он совершенно теряет лицо при виде бедствия Виктора Паскоу, потом он кастрирует собственного кота, просто потому что ему так удобнее (независимо от того, насколько НА САМОМ ДЕЛЕ эта операция неприятна и деформационна для кота, сам-то Крид испытывает по этому поводу стеснение и неловкость, то есть он-то сам считает, что причиняет коту зло — но причиняет); пытается отбросить собственного кота и отстраниться от него, ибо тот-де ему неприятен стал (прошу представить себе, как ты посреди ночи, предварительно померев плохой смертью, пробуждаешься в могиле на индейском кладбище и сквозь всю эту жуть, набрав в себя к тому же полную пригоршню Вендиго, возвращаешься домой к своим; тут-то свои тебе с отвращением кричат: «да от тебя воняет и вообще ты какой-то не такой, прочь с глаз наших, пшел вон!» — благодарю покорно за таких «своих»:) ); по мелочам сдает всех родных; самые мелкие разногласия и трения с женой в его глазах приобретают невероятную значимость, так что он и о разводе по мельчайшим поводам задумывается; и т.д. Принцесса на горошинке. Жалеет сам себя герой настолько, что забывает, зачем это, собственно, надо.

(4) Конечно, в романе выдержана и та идея, что на том кладбище ВООБЩЕ хоронить никого не надо, причем это одинаково относится к людям и животным; а микмаки сочли, что кладбище испортилось, когда там обосновался Вендиго, то есть тоже полагали, что пользоваться этим делом не надо в принципе. Но распределение восставших потихости / злобности и казусы Спота и Чёрча, никому ничего плохого не делавших (Чёрч вообще продолжает ластиться к людям) доказывает, что этот общий запрет — «не делайте такого, потому что такое делать нельзя никогда» — носит чисто ритуальный и превентивно-разумный характер, а на деле эта штука вполне может работать _хорошо_, только вот лучше не рисковать тем, что она будет работать плохо. Грубая аналогия: когда пиявки сосут кровь, они ничего хорошего человеку этим сделать не хотят — просто кровь сосут. Но если использовать это с умом и в меру, не давая им возможности полностью развернуться, то можно от их такого устремления получить немалую пользу; а если дать им волю — они всю кровь и высосут. При этом кто-то может просто объявить: «Не вступайте в контакт с кровососами, желающими выпить у вас столько крови, сколько могут!» — вот именно такой запрет в КДЖ героями и упоминается; и это разумный запрет (если пиявка сильная, а человек не очень) но жесткой необходимости ему следовать на самом деле нет. Это остается делом риска и ответа.

(5) Что за Вендиго обосновался на кладбище микмаков.

Как излагается в КЖД, некогда кладбище было самым обычным племенным кладбищем индейцев-микмаков. Они хоронили там своих мертвецов — не животных, а людей (и дело шло без всяких воскрешений), при этом в захоронения клали вместе с покойными их домашних животных (наряду с прочим инвентарем, несомненно, чтобы они были при нем в загробном мире). Правда, уже и тогда соседние племена и трапперы считали, что место для кладбища выбрали микмаки плохо — лес тот «полон духов». А потом микмаки перестали хоронить на этом кладбище кого бы то ни было и больше туда не заходили, объяснив это тем, что там теперь поселился Вендиго и «испортил землю» кладбища (Рассказ Джуда: The Micmacs… buried their pets right alongside their owners. …They (микмаки) made this place, and they buried their dead here, away from everything else. Other tribes steered clear of it—the Penobscots said these woods were full of ghosts. Later on, the fur trappers started saying pretty much the same.. Later on, not even the Micmacs themselves would come here. One of them claimed he saw a Wendigo here and that the ground had gone sour…. The Micmacs told Stanny B.’s grandda about the burying ground which they didn’t use anymore because the Wendigo had soured the ground».

Т.е. именно Вендиго придал кладбищу «воскресительную силу», и именно из-за этого микмаки забросили кладбище. Из рассказа Джуда можно понять, как именно микмаки узнали, что Вендиго испортил землю кладбища. Ведь говорили они две вещи: кто-то из микмаков говорил, что видел Вендиго неподалеку от кладбища, а в целом микмаки говорили, что Вендиго испортил землю кладбища. Между тем из одного другое само по себе не следует: духи Вендиго, вообще говоря, не занимаются кладбищами, и сам тот факт, что Вендиго бродит где-то рядом с кладюищем, вовсе не означает, что там испортилась земля. Значит, твердо говоря о том, что земля кладбища испортилась, микмаки могли иметь в виду только конкретный печальный опыт, связанный с самим кладбищем — то есть случаи воскрешения!  Т.е. микмаки там похоронили очередного мертвеца, а тот взял да и вернулся, и микмаки поняли, что кладбище больше не кладбище, а «воскресилище», — испортилось; а что испортил его именно Вендиго, они действительно заключили по тому факту, что кто-то в районе кладбища видел именно его. Сами микмаки не использовали кладбище для воскрешений, а, наоборот, панически боялись этого его свойства. Заново открыли воскресительную силу кладбища, уже заброшенного, кое-какие белые, которые там стали хоронить от случая к случаю своих животных — и так оно и шло, пока отец Тимми не похоронил там впервые человека (во всяком случае, по сведениям Джуда это был первый случай захоронения человека на кладбище после того, как туда
явился Вендиго и его забросили микмаки).

Интересно, кстати, что микмаки говорили, что они видели «a Wendigo», с неопределенным артиклем — иными словами, Вендиго КДЖ был не каким-то уникальным существом, а просто одним из представителей известной группы алгонкинских духов «вендиго». О них в википедии сказано: «The Wendigo is part of the traditional belief systems of various Algonquian-speaking tribes in the northern United States and Canada… common to all these cultures was the conception of Wendigos as malevolent, anti-social, and cannibalistic supernatural beings (manitous) of great spiritual power. They were strongly associated with the Winter, the North, and coldness, as well as with famine and starvation».

То есть тот Вендиго, что поселился при кладбище микмаков — это лишь один из многочисленных духов-вендиго. Причем какой-то нехарактерный — обычные вендиго никого не воскрешают, а только убивают. А этот — с изысками, поэтому и устроил свое предприятие с кладбищем. Уточнить происхождение и характеристики этого Вендиго можно так. В КДЖ Вендиго описывается как гигант (выше верхушек деревьев). Но из всех алгонкинов Вендиго считают гигантом только оджибве, кри и инну/наскапи; у остальных алгонкиноязычных племен (в частности. у собственно алгонкинов) он имеет существенно иной облик (см. http://en.wikipedia.org/wiki/Wendigo ). А оджибве, кри и наскапи живут очень далеко на северо-западе от Мэна; гораздо ближе к Мэну обитают собственно алгонкины. Так что в КДЖ просто действует не местный и не близкий данным местам собственно алгонкинский Вендиго, а «понаехавший тут» Вендиго-мигрант из дальних северных краев. А уж коль скоро этот конкретный Вендиго решил путешествовать и забрел так далеко от своих родных мест — так мало ли какие еще экстравагантности могли ему прийти в голову.

(6) Микмаки. Микмаки КДЖ — вполне реальная группа микмаков. Место действия КДЖ — городишко Ладлоу в графстве Аростук штата Мэн. В 1895 году Ладлоу считался даже не городом, а «остановкой» (Ludlow Station) на той самой дороге из Хоултона на Бангор и далее, которая сейчас стала шоссе 95 (именно на этом самом шоссе грузовик сбил кота Чёрча). В 2000 г. в Ладлоу жило всего 402 человека. Микмаки и в самом Ладлоу и его округе — пришельцы, их коренной край лежит еще северо-восточнее, в Канаде ( http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Les_Micmacs.png ). Однако одно из племен микмаков некогда и в самом деле поселилось на территории графства Аростук в штате Мэн (они оттеснили при этом на юг пенобскотов; все это было еще до прихода европейцев); оно там живет и сейчас, причем у этого племени даже есть теперь свой сайт:
http://www.micmac-nsn.gov/

В 1991 году автономия этого племени и его права наземлю были признаны судом США. Этим закончился тот самый процесс аростукских микмаков по поводу их племенного землевладения, который упоминается
в самом «Кладбище домашних животных», причем там высказывается уверенность, что процесс затянется до 21 века.
Как видим, герои КДЖ ошиблись — аростукские микмаки отсудили себе искомые земли через 8 лет после публикации КДЖ. Но как раз земли к северу от Ладлоу, о которых непосредственно идет речь в КДЖ, микмакам не присудили (а может, они на них и не претендовали).

Карту нынешних микмакских земель можно видеть по адресу
http://www.micmac-nsn.gov/html/tribal_land.html

(7) Большие Индейские Леса в «Томминокерах» и «Вендиго» Кладбища. Что произошло в Ладлоу в 1880-х годах?

Оригинал «Томминокеров» говорит о лесах, в которых зарылся в землю корабль холерических пришельцев  (эти леса расположены близ Хэйвена, примерно в 100 милях южнее Ладлоу): «They had been called Big Injun Woods because it was there that Chief Atlantic had died. lt was the whites who called him Chief Atlantic – his proper Micmac name had been Wahwayvokah which means ‘by tall waters.’ Chief Atlantic was a contemptuous translation of this. The tribe had originally covered– much of what was now Penobscot County, with large tribes centered in Oldtown, Skowhegan, and the Great Woods which began in Ludlow – it was in Ludlow that they buried their dead when they were decimated by influenza in the 1880s and drifted south with Wahwayvokah, who had presided over their further decline. Waliwayvokah died in 1885, and on his deathbed he declared that the woods to which he had brought his dying people were cursed» etc.

«Называли их Большими Индейскими Лесами, потому что в них умер «Вождь Атлантика». «Вождем Атлантикой» его называли белые — его настоящее микмакское имя было «Вавайвока», что означает «у высокой воды». «Вождь Атлантика» было пренебрежительным переводом этого имени. Племя первоначально занимало большую часть территории, которая теперь составляла округ Пенобскот, причем большие племенные подразделения были сосредоточены у Олдтауна, Скоухегана и в Больших Лесах, которые начинались в Ладлоу — именно в Ладлоу индейцы похоронили своих мертвецов, когда они оказались почти истреблены гриппом в 1880-х и переселились на юг под началом Вавайвоки, который воглавлял их и во времена их дальнейшего упадка. Вавайвока умер в 1885 году и на смертном ложе объявил, что леса, куда он привел свой умирающий народ, прокляты. ..Было, однако, непонятно: сам ли «Вождь Атлантика» наложил проклятие, или он просто заметил уже существующее положение».

Итак, из КДЖ известно, что микмаки убрались из Ладлоу из-за порчи кладбища, наведенной Вендиго — так говорили в самом Ладлоу. А из «Томминокеров» мы узнаем, что когда микмаки явились из-под Ладлоу в Хэйвен, там они рассказывали, что убрались из Ладлоу, после того как там их поразила эпидемия гриппа (умерших от которой они должны были хоронить, естественно, на  своем племенном кладбище — то есть на пресловутом кладбище  КДЖ). Связывая все эти сообщения воедино, можно в деталях понять, что же случилось с микмаками в начале 1880-х. Поразил их грипп, они стали хоронить умерших на кладбище — и вот тут обнаружилось (на примере каких-то последних погребений из этой серии), что кладбище стало воскрешать тех, кто там погребен. Кто-то при этом еще и видел в районе кладбища Вендиго. Микмаки рассудили, что все это вместе — грипп, превращение кладбища в «воскресилище» и поселение в этих местах Вендиго (при том, что духи Вендиго в Мэне не водятся, они сюда могут только забрести с севера — микмаки именно этом и говорили, кстати) — достаточно ясно обозначает, что им тут больше делать нечего, ибо эта земля стала смертельно опасной для жизни. И они ушли на юг .

Естественно, встает вопрос, уж не Вендиго ли эпидемию гриппа и наслал. Но если бы он наслал эпидемию, то это значило бы, что он засел на кладбище еще до эпидемии, и саму эпидемию вызвал для того, чтобы заполучить на кладбище побольше клиентов для воскрешения. Но тогда и воскрешения начались бы с первых же погребений умерших от гриппа,
и микмаки тут же забросили бы кладбище; но тогда была бы невозможна та формулировка из «Томминокеров», что они так и хоронили какое-то время на кладбище своих умерших от гриппа в целом. Остается считать, что эпидемия была сначала, а Вендиго пришел потом, уже на ее излете, так что индейцы еще успели похоронить большинство своих умерших от гриппа на кладбище нормальным образом.

(8)  Пришельцы-«томминокеры» и ладлоуский Вендиго

Есть ли связь между инопланетным кораблем в Хэйвене и Вендиго в Ладлоу? Связь эта держится только на переселении микмаков из Ладлоу в Хейвен.При этом прямое влияние корабля в Хейвене на ситуацию в Ладлоу исключено по крайней мере в том, что касается людей — если бы корабль в Хейвене мог влиять на людей так далеко и сильно, то его влияние бы покрыло весь Мэн; между тем, как мы знаем из «Томминокеров», влияние это распространялось только на «Большие Индейские Леса» в ближайшей округе Хэйвена.

С другой стороны, известно, что корабль в какой-то мере притягивает к себе людей. Правда, в очень слабой: чтобы притянуться, надо быть совсем близко от него (причем он должен непосредственно выступать из земли в атмосферу — притягивает он именно распылением ЧЕГО-ТО).

С третьей стороны, неподалеку от Хэйвена лежит Дерри, а туда грянулось в свое время инопланетное «Оно».
Не слишком ли много инопланетных объектов валится на небольшой участок между Дерри и Хейвеном?

С четвертой стороны, микмаки, сбегая от Вендиго из Ладлоу и прибегая от него прямиком в зараженные инопланетным кораблем леса под Хэйвеном, не могли попасть из огня да в полымя случайно. Это же все-таки литература:).  В википедийной статье о «Томминокерах» так и предполагается, что события, описанные в КДЖ, в свете «Томминокеров» могли быть вызваны пришельцами: «Ev Hillman muses on the strange history of the woods that the spaceship is buried in, in the process touching on nearby Ludlow and the Micmac Indian curse detailed in King’s Pet Sematary, raising the possibility that the ‘supernatural’ events in that novel were actually caused by the alien craft».

Тогда варианты тут могу быть такие:

1) микмаков приманило Хейвенское зло, действуя в некоем тандеме или в некоей связи со злом в Ладлоу (что и предположено в википедии). Однако этом вариант отпадает — как-то трудно себе представить, чтобы Хейвен мог притягивать микмаков от самого Ладлоу (см. выше о малом радиусе его влияния), еще труднее думать, что это Вендиго попытался микмаков «загнать» в направлении Хейвена.

2)  Микмаки притащили зло из Ладлоу в Хейвен у себя на хвосте.  Этот предложенный некоторыми читателями вариант — что микмаки притащили с собой некое проклятие (исходящее от Вендиго) из Ладлоу и это проклятие усугубило положение в Хейвене — вполне возможен.

В самом деле, на это указывает одно обстоятельства: Вайваквока заявил на смертном одре, что Большие Индейские Леса прокляты. Иными словами, к 1885 он уже твердо знал, что в этом месте активно работает некое лихо. Но если бы это лихо работало в зоне Хейвена с той же активностью (той же, что в 1885-м) на момент прихода сюда микмаков, то микмаки, очевидно, распознали бы это сразу и попросту не стали бы здесь останавливаться, а прошли бы дальше. На деле, однако, они здесь поселились спокойно, но уже через 1-2 года решили, что место проклято. Легче всего отсюда заключить, что именно их приход и активизировал это «хейвенское проклятие», то есть корабль, и к 1885 он стал проявляться с куда большей силой, чем до прихода микмаков.

Механизм этой активизации тоже можно себе представить. Сила Вендиго из Ладлоу — в _воскрешении_; при этом он может влиять на весьма далеком расстоянии на разные ситуации (как известно из КДЖ, даже на то, где на какие рейсы есть билеты). А зло в Хейвене сводится к тому, что корабль быстро возвращается к полномерной деятельности, то есть его активность _воскресает_. Решающим этапом этого воскрешения были раскопки Роберты Андерсон; но какой-то скачок тут произошел куда раньше — как мы видели выше, с приходом микмаков. Не будет особой ересью предположить, что воскресительный импульс, исходящий от Вендиго, вместе с микмаками (на которых он неким образом наложил длань — в конце концов, ему должно было очень не понравиться, что они
от него сбежали и свернули кладбище, вместо того чтобы обеспечивать ему клиентов) достиг Хейвена — и там этот импульс коснулся корабля и привел к резкому росту его активности, выведя его из летаргии. Корабль там какой-то полуживой, и сила Вендиго вполне могла сказаться на нем не меньше, чем на мертвых обитателях земли. Конечно, этих обитателей Вендиго воскрешать мог бы только на кладбище, а не за тридевять земель в Хейвене, Но корабль и так был «полужив», и ему могло быть достаточно совсем  незначительной дозы влияния/»проклятия» Вендиго, прилипшей к микмакам, чтобы начать действовать бойчее.

В этом завиральном случае ход событий был таков: один из гигантских Вендиго Канады, отличающийся очень нетипичным поведением, в начале 1880-х сорвался с места, двинулся на юг и достиг Мэна, где занялся воскресительной деятельностью. Микмаки его не оценили и дали от него деру еще дальше на юг, но каким-то образом унесли с собой его проклятие/импульс, каковой импульс и активизировал лихо, дремавшее в Хэйвене, когда микмаки на свою беду там остановились.

(9) А почему «томминокеры» — «томминокеры»? Название»томминокеры» Бобби заимствовала из мыслей Гарднера (который первый «ни с того ни с сего» решил обозначить этим словом, памятным ему с детства, ту силу, что вдохновляла Усовершенствования в доме Бобби, — решил, когда еще и не знал еще, чтО это за сила) ; Бобби сразу приняла это название. Между тем само слово «Томминокеры»  («Томми-стук-стук-стучащие», из англо-американского фольклора) обозначает духов мертвецов-шахтеров, погибших от голода под землей (где их засыпало), и теперь охотящихся на живых, чтобы пожирать их и утолять свой смертельный неутолимый голод — это духи-людоеды.
Инопланетный корабль в Хейвенской земле и его мертвые обитатели могут быть проассоциированы с этими духами только по довольно дальней ассоциации: никто там не умирал от голода и никто никого не ест.

А вот с духами Вендиго и с теми, кто одержим Вендиго, «Томминокеры» англо-американского  фольклора очень схожи по делу, поскольку духи-Вендиго именно что вдохновляют на людоедство и сами им занимаются, желая утолять свой неутолимый голод (а с теми, кто одержим духами Вендиго, происходит  то же самое). Кроме того, «Томминокеры» фольклора — это восставшие после смерти мертвецы, желающие вредить живым; очень похоже на людей, воскрешенных
нашим духом-Вендиго из КДЖ.

Иными словами, Гарднер и хейвенцы «стихийно» назвали инопланетных обитателей Хейвена словом из англо-американского фольклора, которое по своему дословному смыслу чрезвычайно близко к занятиям и характеру духов-Вендиго
и одержимых ими людей в целом и нашего воскресителя-Вендиго и его креатур в частности. Едва ли это случайно, особенно учитывая «микмакские» связи Ладлоу и Хейвена и тот факт, что к самим по себе хейвенским инопланетянам термин «Томминокеры» не особенно подходит. Можно подумать, что _нечто_ в Хейвене подсознательно вызывает в подсознании у Гарднера, Бобби и пр. образ «восставших после смерти, ищущих вреда живым + одержимых вечным голодом людоедов», и они этот образ облекают словом собственного фольклора, подходящим к такому образу («Томминокеры»), после чего называют этим словом хейвенских инопланетян. Но учитывая характер этого образа, я  бы сказал, что то «нечто», которое вызывает этот образ из подсознания Гарднера, Бобби и Ко, связано скорее с Вендиго, чем с инопланетянами, и является, стало быть, остаточным следом того самого занесенного в Хейвен (и дополнительно активизировавшего корабль?) импульса от Вендиго, который обсуждался в предыдущих постах. Гарднер и Бобби
подсознательно «учуяли» след этого импульса в Хейвене, оформили этот «запах» соответствующим образом и словом и применили его к той силе, с которой столкнулись в Хейвене реально (к кораблю и его  экипажу);  не исключено, что  этот последний шаг они сделали потому,  что подсознательно улавливали связь этого былого импульса с нынешней активностью корабля.

Кладбище домашних животных
Pet Sematary
Автор:	Стивен Кинг
Жанр:	ужасы, мистика
Язык оригинала:	английский
Оригинал издан:	1983
Серия:	«Стивен Кинг. Собрание сочинений»
Издательство:	АСТ
Выпуск:	1997
Страниц:	384
Носитель:	книга
ISBN:	ISBN 978-5-17-012946-1
Предыдущая:	Кристина
Следующая:	Цикл оборотня

«Кладбище домашних животных» (англ. Pet Sematary) — роман Стивена Кинга.

Сюжет

Луис Крид, доктор из Чикаго, переезжает в новый дом вместе с его женой Рэйчел и двумя детьми: Элли и Гейджем. Их новым соседом становится Джуд Крэндалл, проживший всю свою долгую жизнь в этих местах.

Луис и Джуд становятся друзьями. Через несколько недель Джуд приглашает семью Кридов на прогулку по тропинке, начинающейся позади дома. Она ведет на кладбище домашних животных, где дети хоронили своих любимцев. На следующий день между Луисом и Рэйчел возникает спор: Рэйчел не одобряет разговоров о смерти и походов в подобные места. Позже выясняется, что Рэйчел в детстве получила глубокую психологическую травму, так как присутствовала при смерти своей сестры Зельды от спинного менингита.

Новая работа Луиса — в медицинском центре колледжа. Вскоре Луису приходится присутствовать при смерти студента Виктора Паскоу, последние слова которого были адресованы Луису лично, хотя это была их первая встреча: он упомянул кладбище домашних животных. В эту же ночь призрак студента является к Луису во сне и отводит его на кладбище домашних животных. Там он строго предупреждает Луиса не пересекать черту, за которой продолжается путь от кладбища вглубь лесов. Луис просыпается на следующее утро, считая произошедшее ужасным сном, но обнаруживает, что его ноги в земле и хвое.

Когда вскоре Рэйчел с детьми уезжает в гости к своим родителями, любимого кота Элли, названного в честь Уинстона Черчилля (сокращенно — Черч), сбивает грузовик. Джуд знает, как дорог этот кот Элли, поэтому ведет Луиса хоронить любимца не на кладбище домашних любимцев, а на другое, которое находится за ним — на кладбище индейского племени микмаков. Следуя указаниям Джуда, Луис закапывает кота и сооружает над ним курган из камней.

Следующим утром Черч вернулся домой, однако он уже не был таким, как прежде. Движения его стали заторможены, охотясь, он стал проявлять чрезмерную жестокость, к тому же от него мерзко пахло. Через некоторое время Луис начинает жалеть о том, что кот дочери вернулся к жизни.

Несколько месяцев спустя Гейджа, который совсем недавно научился ходить, сбивает грузовик. Охваченный отчаянием Луис начинает думать о том, чтобы вернуть сына к жизни с помощью кладбища микмаков. Джуд догадывается, что мысль об воскрешении Гейджа уже приходила в голову Луиса, поэтому рассказывает историю про Тимми Батэрмена, который вернулся со Второй мировой войны в гробу. Его отец, Билли Батэрмен, не смог смириться со смертью сына и воскресил его, но оживший юноша уже не был собой, он казался воплощением какого-то злобного всезнающего демона, так что Билли пришлось снова убить его и покончить с собой. Среди старожилов ходили слухи, что земли индейского кладбища с давних пор стали прибежищем Вендиго.

Несмотря на предупреждения Джуда, горе Луиса подталкивает его на осуществление своего плана. Он уговаривает Рэйчел навестить своих родителей, забрав Элли, не говоря о своих намерениях. Луис выкапывает тело своего сына из земли и хоронит его на кладбище индейцев так же, как и Черча.

В самолете Элли снится кошмар, в котором Паскоу, о котором она ничего не слышала, отводит её на кладбище и предупреждает о последствиях того, что собирается сделать отец. Узнав о сне дочери, Рэйчел собирается лететь обратно в Мэн. Билет есть только в Бостон, откуда до Мэна ей приходится добираться на машине.

Пока Луис спит, существо, вселившееся в мертвого Гейджа, достает скальпель из его саквояжа и отправляется к Джуду. Насмехаясь над стариком, чудовище убивает его, а затем и только что приехавшую мать. Проснувшись, Луис видит следы к саквояжу и понимает, что произошло. С помощью смертельной дозы морфия Луис убивает Черча и Гейджа, сжигает дом соседа.

Пока горит дом, безумный Луис несет тело жены на индейские могилы. Он считает, что Рэйчел вернется такой же, как и раньше, так как умерла совсем недавно. Вернувшись домой, он раскладывает пасьянс и ждет, пока вернется его жена. Роман заканчивается на том, что вернувшаяся Рэйчел кладет руку на плечо Луиса и необычно глухим голосом говорит: «Дорогой».

Герои

• Луис Крид — врач-терапевт, главный герой романа.
• Рэйчел Крид, в девичестве Голдмэн — его жена. Её семья была против свадьбы дочери с нищим тогда студентом-медиком, и напряженные отношения сохранились и после десяти лет брака и рождения двух детей (дочери Элли и сына Гейджа). Рэйчел, из-за старой душевной травмы, связанной со смертью её сестры Зельды, боится всего, связанного со смертью.
• Гейдж Крид — сын Луиса и Рэйчел.
• Элли Крид — дочь Луиса и Рэйчел.
• Джуд Крэндалл — старик-янки восьмидесяти трёх лет, для своего возраста очень крепкий, без признаков маразма. Женат на Норме Крэндалл. Сосед и друг Луиса.
• Уинстон Черчилль или для краткости Черч — любимый кот Элли.
• Норма Крэндалл — жена Джуда, страдающая от артрита.

Интересные факты

• В названии оригинала слово «кладбище» (англ. cemetery), специально написано с тремя ошибками (sematary), что не нашло отражения в русском переводе названия, но указано в тексте («Клатбище дамашних жывотных», или, в переводе А. Тишинина: «Хладбище домашних любимцев»^[1]). Это отображает детскую неграмотность, так как табличку на кладбище писали дети.

• В романе играет важную роль индейский дух Вендиго, правда, трактовка Кингом этого образа весьма отличается от традиционной.

• Роман был экранизирован как фильм ужасов в 1989 году, а в 1992 году вышла вторая часть.

• Стивен Кинг — поклонник панк-группы Ramones. Рефрен из их культовой песни «Blitzkrieg Bop» «Hey-ho, let’s go!» — «Хэй-хо, а ну пошли!» стал эпиграфом ко второй части в романе «Кладбище домашних животных» и проходит красной нитью через повествование. В знак признательности Ramones написали песню «Pet Sematary» («Кладбище домашних животных»), которая звучит в одноименном фильме. Позднее эту песню перепели Rammstein и российская панк-рок группа Наив.

• В книге упоминается сенбернар Куджо из одноименной книги Кинга, бешеная собака-убийца.

• Сюжет фильма пародируется в эпизоде Марджорин мультсериала Южный парк; в эпизоде Peter’s Two Dads мультсериала Гриффины; в сериале Two Pints of Lager and a Packet of Crisps; в песне «Yes» (исполняют Лил Уэйн и Фаррелл Уильямс)

Примечания

Ссылки

• Роман на сайте horrorking.com

Кладбище домашних животных
Книга	Кладбище домашних животных
Фильмы	Кладбище домашних животных (1989)  · Кладбище домашних животных 2 (1992)

Произведения Стивена Кинга
Цикл Тёмная Башня	Стрелок (1982) · Извлечение троих (1987) · Бесплодные земли (1991) · Колдун и кристалл (1997) · Волки Кальи (2003) · Песнь Сюзанны (2004) · Тёмная Башня (2004) · Ветер сквозь замочную скважину (2012)
Романы	Кэрри (1974) · Жребий (1975) · Сияние (1977) · Противостояние (1978) · Мёртвая зона (1979) · Воспламеняющая взглядом (1980) · Куджо (1981) · Кристина (1983) · Кладбище домашних животных (1983) · Цикл оборотня (1983) · Талисман (1984) · Оно (1986) · Глаза дракона (1987) · Мизери (1987) · Томминокеры (1987) · Тёмная половина (1989) · Нужные вещи (1991) · Игра Джералда (1992) · Долорес Клейборн (1992) · Бессонница (1994) · Роза Марена (1995) · Зелёная миля (1996) · Безнадёга (1996) · Мешок с костями (1998) · Девочка, которая любила Тома Гордона (1999) · Ловец снов (2001) · Чёрный дом (2001) · Почти как бьюик (2002) · Парень из Колорадо (2005) · Мобильник (2006) · История Лизи (2006) · Дьюма-Ки (2008) · Под куполом (2009) · Билли «Блокада» (2010) · 11/22/63 (2011) · Страна радости (2013) · Доктор Сон (2013)
Авторские сборники	Ночная смена (1978) · Четыре сезона (1982) · Команда скелетов (1985) · Четыре после полуночи (1990) · Ночные кошмары и фантастические видения (1993) · Сердца в Атлантиде (1999) · Всё предельно (2002) · После заката (2008) · Тьма, — и больше ничего (2010)
Под псевдонимом Ричард Бахман	Ярость (1977) · Долгая прогулка (1979) · Дорожные работы (1981) · Бегущий человек (1982) · Худеющий (1984) · Регуляторы (1996) · Блейз (2007)
Другие работы	Пляска смерти (1981) · Калейдоскоп ужасов (1982) · Растение (1983) · Кошмары в небе (1988) · Шесть историй (1997) · Буря столетия (1999) · Как писать книги (2000) · Болельщик (2004)
См. также: Рассказы и повести Стивена Кинга, Стихотворения Стивена Кинга

Как страшное происшествие стало основой для одного из самых знаменитых романов автора.

В обширной библиографии Стивена Кинга «Кладбище домашних животных» занимает особое место. Роман прозвали «самой страшной» работой писателя почти сразу после его выхода в 1983 году, и с тех пор ничего не изменилось. В этой книге автор приоткрывает завесу над своими самыми большими страхами и рассказывает о них в стиле классического Лавкрафта.

Проследим за событиями, которые привели к созданию произведения, разберёмся, почему «Кладбище» пугает читателей на протяжении последних 35 лет, а заодно поговорим об экранизации 1989 года. 4 апреля как раз выходит новый фильм — тема актуальна как никогда.

О чём говорится в романе

Луис Крид вместе со своей женой Рэйчел и детьми Эйлин и Гейджем переезжает в новый дом, расположенный в провинциальной части штата Мэн. Не так давно ему удалось получить должность штатного врача в местном университете. По прибытии их встречает новый сосед — пожилой мужчина по имени Джуд. Он сразу предупреждает семью быть осторожнее с дорогой перед домом: по ней постоянно ездят грузовики.

Спустя некоторое время после знакомства Джуд отводит семью на местное кладбище, на котором здешние дети хоронят своих умерших животных. Это вызывает ссору между Луисом и Рэйчел: женщина против того, чтобы дети каким-либо образом обсуждали темы смерти.

На работе у Луиса тоже не всё гладко: у него на руках умирает студент Виктор Паскоу, попавший в аварию и поступивший к Луису с тяжёлой травмой головы. Этой же ночью погибший молодой человек приходит к Луису во сне и предупреждает его никогда не заходить за территорию кладбища домашних животных.

В День благодарения Чёрча, семейного кота Кридов, переезжает грузовик. Рэйчел с детьми гостит у её родителей, а труп питомца обнаруживает Луис. Он не хочет, чтобы его дочь Эйлин узнала о смерти своего любимца, но и врать о том, что кот потерялся Луис не может.

Джуд, видя мучения нового друга и желая «вернуть долг» соседу (тот оказал его жене помощь во время сердечного приступа), отводит Луиса на кладбище домашних животных. Но они не останавливаются там, а двигаются дальше. В конце концов соседи достигают другого захоронения — древнего кладбища индейского племени Микмаков.

По указаниям Джуда Луис закапывает мёртвое животное и возводит курган из камней. На этом ритуал заканчивается, и оба мужчины отправляются домой. На следующее утро Чёрч возвращается. Однако кот совсем не похож на себя: он медлителен, жесток и от него плохо пахнет. Эйлин после возвращения домой чувствует, что с её любимцем что-то не так и отказывается ночевать с ним в одной комнате. Луис начинает жалеть о визите на кладбище и воскрешении кота.

Спустя некоторое время происходит трагедия: под колёса проезжающей машины попадает двухлетний Гейдж. Будучи вне себя от горя, Луис хочет воскресить своего сына с помощью кладбища. Джуд пытается отговорить соседа от этой идеи, но тот решает довести дело до конца.

Источники вдохновения

История создания «Кладбища» началась во второй половине 70-х. К этому времени у Стивена Кинга уже было опубликовано три романа: «Кэрри», «Сияние», «Жребий Салема». Доходы от продаж книг позволили семье Кингов не волноваться о своём будущем: они могли переехать куда угодно и делать практически всё, что захочется.

Так, в 1977 году писатель и его жена Табита решили на год поселиться в Англии и даже устроили своих детей в местную школу. Причиной переезда стало желание Кинга написать новый роман, действие которого происходило бы за пределами штата Мэн. Он опасался, что одна и та же локация быстро надоест читателям. Однако очень скоро семья пожалела о своём решении. Вдохновение покинуло автора, да и к холодной английской погоде Кинги привыкнуть не могли и в итоге решили вернуться в родные края.

В 1978 году состоялся выход «Противостояния», и Стивен Кинг стал по-настоящему знаменитым. Поклонники преследовали писателя везде. Но если в штате Мэн люди вели себя уважительно по отношению к личной жизни автора, то в других местах всё было иначе: доходило до того, что желающие получить автограф проталкивали книги для автографа через дверные щели в туалетах ресторанов. Неудивительно, что Кинги не спешили покидать тихие провинциальные места родного штата.

В тот же период писателю поступило предложение год поработать преподавателем в родном университете штата Мэн. Кинг согласился: он хотел «вернуть должок» своей alma mater, отблагодарив преподавательский состав факультета английской литературы за всё, что они сделали для него в студенческие годы. В его обязанности входило чтение лекций по «Введению в писательское мастерство» для первокурсников, а также занятия по специальному курсу фантастической литературы.

На время преподавания Кинги поселились в Оррингтоне — в двадцати милях от здания университета. Они сняли замечательный дом в крошечном и тихом уголке своего родного провинциального штата. Семью устраивало всё, кроме одного — дороги перед домом. По этому шоссе постоянно носились грузовики с цистернами, следующие к близлежащему химическому заводу.

Сразу после прибытия на новое место Кинги познакомились с Хулио Десанктисом — хозяином небольшого магазина напротив их дома. Тот предупредил молодых родителей, чтобы они не упускали из виду детей и животных. «Это плохая дорога. На ней гибнет много животных», — сказал он.

Своеобразным подтверждением этих слов служило местное кладбище в лесу за домами. Там дети хоронили любимых питомцев, попавших под колёса проезжающих автомобилей. У места даже было собственное название, выведенное детской рукой и с ошибками: «КЛАТБИЩЕ ДОМАШНИХ ЖЫВОТНЫХ» (PET SEMATARY).

По словам одной из жительниц городка, сначала гибли только птенцы и белки, а хоронили их в песочнице на заднем дворе. Но со временем число жертв росло: погибали кошки, собаки, птицы и даже козы. Поэтому захоронение перенесли на ближайший холм.

Необычное место запомнилось Кингу. Он решил, что однажды обязательно использует идею с самодельным кладбищем в одном из своих произведений. А пока писатель решил перенести туда стул: он приходил на место захоронения домашних животных и проводил там несколько часов, чтобы поработать в тишине и покое.

У дочки Кинга Наоми в то время был любимый кот по имени Смаки. Однажды, пока Табита и Наоми ходили по магазинам, домашнего питомца сбил грузовик. Трупик обнаружил глава семейства и быстро похоронил его на кладбище домашних животных.

Кинга одолевали сомнения, стоит ли говорить дочери о смерти любимца. Гораздо более выгодной и менее трагичной для ребёнка писателю представлялась версия о том, что Смаки попросту сбежал. Однако Табита выступила против, и девочка узнала правду. Семья организовала похороны, а Наоми сама смастерила надгробие и написала на нём: «СМАКИ: ОН БЫЛ ПОСЛУШНЫМ».

Кингу казалось, что 8-летняя дочка на удивление стойко перенесла потерю животного, но однажды вечером до него донеслись звуки топота и плача из гаража. Оказалось, что Наоми нашла несколько листов пупырчатой плёнки, давила их ногами и кричала, обращаясь к Всевышнему: «Это был мой кот! Пусть Бог заведёт своего кота. А Смаки был мой».

На этом плохие события не закончились. Вскоре после смерти Смаки под колёса проезжающего грузовика чуть не попал самый младший ребёнок — Оуэн. В тот день семья Кингов гостила у соседей и запускала воздушных змеев. В один момент Оуэн пропал из поля зрения родителей и помчался к дороге. Кинг побежал за сыном и успел остановить его до того, как проехала машина. Впрочем, сам писатель, вспоминая инцидент, допускал вариант, что не успел добежать до сына, а Оуэн запнулся и упал сам. Как бы то ни было, ребёнок остался жив и здоров, но у его отца этот момент остался в памяти навсегда.

Кинг постоянно думал о том, что бы произошло при другом развитии событий. Эти мысли пугали писателя, и он решил бороться со страхом проверенным способом: сочинить книгу. В основу сюжета легли реальные события, но описывая их Кинг постоянно задавал себе вопрос «а что, если?». Все эти мрачные размышления привели к появлению в романе таких элементов, как вернувшиеся с того света коты и дети.

Стивен Кинг писал книгу в магазинчике Хулио — там как раз находилась свободная и тихая комната. Работа шла быстро, а дни летели. Когда первый вариант «Кладбища» был закончен, писатель отложил его на полтора месяца — как и всегда в случае с новыми рукописями. С самого начала своей карьеры он считал, что правки вносить легче спустя некоторое время. Однако вместо окончательной редактуры книга на несколько лет ушла «в стол».

Кинг перечитал рассказ, показал его жене и одному из друзей. Всех троих по-настоящему ужаснул получившийся текст. Но не с точки зрения стиля, слога или повествования. Табита, например, не принимала книгу уже на уровне основной идеи: «Когда в книге двухлетний малыш гибнет на дороге, мне очень, очень сложно такое читать и принимать». В предисловии к произведению Кинг писал, что уверен: роман не напечатают никогда.

Решив не продолжать работу над «Кладбищем», Кинг переключился на «Мёртвую зону» (1979), «Воспламеняющую взглядом» (1980), «Куджо» (1981) и «Кристину» (1982). Недостатка в идеях у него не было, а каждая вышедшая книга закрепляла успех предыдущей. Тем неожиданнее было для него было продолжить работу над старой рукописью. Впрочем, возвращение к «ужасному» тексту случилось совсем не по воле самого автора.

В самом начале своей писательской карьеры Кинг заключил контракт с издательством Doubleday, которое выпустило пять его первых книг: «Кэрри», «Жребий Салема», «Сияние», сборник «Ночная смена» и «Противостояние». Если в 1974 году компания приятно удивила Кинга, согласившись издать «Кэрри», то к 1978 году отношения накалились.

Кинга не устраивало отношение руководителей компании к нему, а ведь он был их самым прибыльным автором. Доходило до того, что начальники Doubleday попросту не узнавали Кинга в коридорах издательства, когда писатель приходил на встречи со своим редактором: тому приходилось постоянно представлять им «автора номер один» заново.

Кроме того, Кинга задело требование издательства сократить «Противостояние» на 400 (из 1200) страниц — большую по размерам книгу типографский пресс распечатать не смог бы. Но занимаясь редактурой, писатель размышлял ещё об одной проблеме.

В его контракте было прописано условие о «Плане авторских инвестиций»: издательство обязалось платить Кингу 50 тысяч долларов в год, но вся остальная прибыль от романов удерживалась компанией. Молодой автор, не ожидая, что его работы будут признаны мировой общественностью, конечно же согласился на такие условия в начале своей карьеры.

Таким образом Doubleday буквально наживалась за счёт Кинга, чьи романы, как и права на их экранизации, приносили немыслимые деньги. Писатель требовал от издательства единовременной выплаты в размере трёх с половиной миллионов долларов, но компания предложила на 500 тысяч меньше. После этого Кинг сменил издательство и на время забыл про Doubleday.

Однако к 1982 году проблема вновь дала о себе знать. Согласно книге «Сердце, в котором живёт страх», на счёту писателя к тому моменту скопились миллионы, а Doubleday платила стандартные 50 тысяч в год. Кинг просил издательство пересмотреть условия договора и выплатить положенное, но этого не случилось. Он планировал идти в суд, однако литературный агент автора Кирби Маккуоли предложил другой вариант.

Он посоветовал Кингу дать Doubleday эксклюзивные права на выпуск нового произведения в обмен на выплату всех задолженностей. Кинг, пусть и нехотя, согласился. Так как все работы под псевдонимом Ричарда Бахмана уже были обещаны другому издательству, то у писателя оставался только один вариант — вернуться к «Кладбищу домашних животных».

После совещаний с женой работа над книгой продолжилась: Табита признавала, что роман очень хорош и прятать его от мира было бы глупо. Даже несмотря на все ужасы, которые в нём происходят.

В 1983 году книга была опубликована — и сразу же завоевала любовь как читателей, так и литературных критиков. Продажи также не подвели: за год тираж превысил два с половиной миллиона копий. В историю же «Кладбище домашних животных» вошло как самая страшная работа Кинга — и этот титул произведение получило не только за враждебных духов и оживших мертвецов.

Границы дозволенного

Несомненно, лозунг «история, которая напугала даже самого Мастера ужасов» очень подходит для рекламной кампании книги или размещения на задней обложке издания. Однако эта же фраза может ввести будущего читателя в заблуждение. В «Кладбище домашних животных» Стивен Кинг рассказывает не о монстрах вроде оборотней и вампиров, которые с особой жестокостью истребляют людей. Он углубляется в психологию и пытается установить границы, после которых человек способен забыть про все свои убеждения и здравый смысл.

Историю Луиса Крида можно рассмотреть на нескольких уровнях. Самый первый из них — желание получить что-то, несмотря на последствия. Подобной идеей Кинг отсылает читателя к рассказу «Обезьянья лапка» Уильяма Уаймарка Джекобса.

Главному герою этой истории выпадает возможность загадать три желания на лапке обезьяны, но выполнение каждого из них будет иметь немыслимые последствия. Мистер Уайт загадывает получить 200 фунтов, чтобы выплатить кредит за дом. На следующий день сын героя уходит работать на местный завод и погибает в результате несчастного случая.

Работодатель отрицает свою ответственность, но соглашается выплатить семье неустойку — 200 фунтов. Убитые горем родители загадывают второе желание — вернуть сына к жизни. Однако к ним в дом приходит оживший мертвец, который ввергает их в ужас. Третье желание — чтобы ужасное создание исчезло.

Луис Крид тоже не может справиться с желанием вернуть то, что он потерял — родного сына. Магическое кладбище для него — как запретный плод из Библии. А сосед Джад выступает в качестве змея-искусителя, который, пусть и косвенно, подталкивает героя к немыслимому греху. Луису наплевать на последствия. Он даже не может представить, как будет объяснять своей жене и дочери внезапное возвращение ребёнка из мёртвых после проведения официальных похорон.

Скорбящий отец руководствуется только одной мыслью: нужно вернуть всё на свои места, как и в случае с Чёрчем. Но оба воскрешения приводят к катастрофическим последствиям: как для семьи, так и для Луиса лично.

Тут начинается второй уровень истории — нежелание принять прошлое. Луис возвращает Кейджа к жизни, потому что не считает его смерть справедливой, а свои страдания — заслуженными. Смерть ребёнка моментально возводит стену между ним и Рэйчел.

Однако вместо того, чтобы поговорить друг с другом и вместе постараться двигаться дальше, каждый из родителей предпочитает замкнуться в себе и делать то, что считает нужным. Луис, соответственно, решает вернуть всё как было, воскрешая сына на кладбище. Он помнит, что «подмену» Чёрча дочь не заметила и надеется, что подобное произойдет и теперь. Если не получится — всегда можно, как он думает, ввести ожившему сыну смертельную дозу морфия.

Если копнуть ещё глубже, то окажется, что все роковые события сводятся к одному моменту: отказу Луиса поехать на День благодарения к родителям жены. Именно из-за этого решения он находит Чёрча мёртвым, попадает на кладбище и затем решает оживить Гейджа. Между ним и тестем когда-то произошёл конфликт, и Луис совсем не хочет мириться с отцом Рейчел. «Он мог бы отправиться с Рейчел, но Луис предпочёл отправить к своему тестю внука, внучку и дочь» — пишет Кинг, и решение продолжать вражду оказывается ключевым.

Вероятно, этой историей писатель пытается сказать своим читателям, что былые травмы и печальные события всегда напоминают о себе. Однако в наших силах сделать так, чтобы вспоминать о них можно было легко и без сожалений. Для этого нужно принять произошедшее, что для Луиса и Рейчел оказывается невозможным.

Наконец, главная тема, на которой построена вся книга — страх, что любимый человек покинет тебя. В частности, это касается, конечно же, родителей и детей. У Стивена Кинга много фобий, но главная из них — потеря своего ребёнка. Смерть — печальная, но всё же самая естественная вещь в мире. Кинг, как и врач Луис, это понимает. Однако писатель не знает, как бы повёл себя в критической ситуации, подобной описываемой им.

Потому он и придумал Луиса, чтобы представить пережитые события в более мрачном ключе и лучше узнать самого себя. Он будто спрашивает: «А смог бы я на его месте не использовать магическое кладбище и найти силы двигаться дальше, без дорогого мне человека?». Тот же самый вопрос он адресует и читателям, в частности тем, у кого есть дети. Дать честный ответ в этом случае невероятно сложно.

«Кладбище домашних животных» пугает не мистическими существами и насилием, а убедительной демонстрацией полной моральной деградации слабого человека. А Луис Крид, без сомнения, именно такой герой. Кинг старательно описывает все этапы, которые проходит персонаж в своём стремительном падении. Хуже того, он тянет за собой всю свою семью.

Высшая точка деградации личности Луиса — вскрытие могилы сына. При чтении этот поступок ощущается как настоящее преступление против человечности и посягательство на естественную природу вещей. Ещё страшнее становится, когда читатель осознаёт: все действия героя продиктованы родительской любовью. Просто понимает её Луис по-своему.

В произведении можно увидеть рассуждения и на другие темы, способствующие раскрытию основных идей Кинга. Среди них — постоянные аллюзии на воскрешение Лазаря в Евангелии от Иоанна и желание человека поиграть в Бога, распоряжаясь судьбами других. Похожая тема раскрывается и в знаменитом «Франкенштейне» Мэри Шэлли.

Однако роман Кинга выделяет то, что в нём писатель убедительно проецирует, казалось бы, фантастическую тему на реальную жизнь. Тут помогают мелкие детали вроде реально существующих марок и названий: Луис, например, расплачивается за похороны сына MasterCard. Вроде бы незначительная деталь, но из-за неё этот эпизод заставляет читателя поверить, что никто не в безопасности: смерть рано или поздно приходит в каждый дом, а привыкают к ней люди обычно в окружении знакомых вещей.

В «Кладбище» не обошлось и без классических для творчества писателя злых духов. В этот раз роль условного антагониста исполняет демон Вендиго из фольклора индейцев. По их преданиям, человек, в которого вселялся этот злой дух, становился людоедом. Кинг также намекает, что ритуальное кладбище индейцев «прогнило», когда на их земли пришли колонизаторы и осквернили священное место захоронениями людей, в которых вселялся Вендиго.

Впрочем, монстр предпочитает оставаться в тени, так что читатель может задаться вопросом, существует ли вообще это сверхъестественное существо. Может быть, этот демон всего лишь плод воображения Луиса, который переживает свои самые страшные кошмары? В конце-концов, граница между реальностью и вымыслом всегда размыта, а Кинг часто представляет в своих романах концепции загадочных мест, существующих внутри и за пределами реальности одновременно: помимо кладбища и Вендиго, можно вспомнить отель «Оверлук» и призраков из «Сияния».

Писатель также любит «играть» со своими героями, по ходу повествования превращая их в абсолютно других людей. В «Кладбище» читателю очень легко начать сопереживать Луису Криду — он выглядит и действует как обычный человек. Но к концу романа персонаж превращается в виновника смерти своей семьи.

Мы наблюдаем, как реальная личность постепенно заменяется фантастической, которую трудно себе представить. В подобную метаморфозу невозможно поверить, но в то же время её нельзя назвать выдумкой Кинга: никто не знает, что может произойти с человеком, если ему придётся пережить один действительно чудовищный день.

Невозможно обойти стороной и родительскую тему. Как известно, отец писателя покинул семью — с тех пор Кинг его не видел. Автор старается убедить себя, что не похож на человека, оставившего его в детстве. Однако иногда его терзают сомнения, и поэтому в своих произведениях Кинг не единожды создаёт героев-отцов, которых он наделяет неоднозначными чертами характера, свойственными ему самому.

Яркий пример — «Сияние», главный герой которого начинает охоту на свою семью. В «Кладбище» Кинг представляет Луиса, готового на всё ради своих детей, но и он в конце концов уступает своей эгоистичной и тёмной стороне. Главный герой книги, в свою очередь, рассматривает 70-летнего Джада как своего отца, которого у Луиса никогда не было. Но и здесь Кинг верен себе: именно пожилой сосед приводит своего «сына» на злополучное кладбище, действуя по велению злых сил.

Экранизация

Финансовый успех «Кладбища» не оставлял сомнений в том, что историю экранизируют. Права на фильм по мотивам книги были проданы уже спустя год после её публикации. Приобрёл их знаменитый режиссёр Джордж Ромеро («Ночь живых мертвецов»), с которым Кинг сотрудничал на съёмках антологии «Калейдоскоп ужасов».

Писатель поставил всего два условия: десять тысяч долларов и процент от сбора картины в прокате. Кинг признавался, что ему поступали миллионные предложения о покупке прав практически от каждой крупной голливудской киностудии, но все их он отклонил, так как автору не очень понравились предыдущие экранизации.

К сожалению, Ромеро выбыл из съёмочного процесса из-за занятости фильмом «Обезьяньи проделки» — после этого производство «Кладбища» остановилось. Продюсер фильма Линдсэй Доран предлагала снять картину разным студиям, вроде Embassy Pictures, но безрезультатно.

Чуть позднее она заняла должность вице-президента по производству кино в Paramount Pictures, но вышестоящие начальники также не соглашались дать экранизации зелёный свет. Они говорили, что после большого числа хороших и плохих адаптаций книг Кинга в 80-х (более 15 штук) на новый фильм спроса не будет.

Однако руководителей Paramount переубедила забастовка гильдии сценаристов в 1988 году: студия могла остаться без релизов в 89-м, а потому согласилась выделить деньги на проект. Съёмки «Кладбища» всё-таки начались.

Пост режиссёра заняла Мэри Ламберт, снявшая до этого один малоизвестный фильм «Сиеста» и несколько клипов для звёзд музыкальной сцены: Мадонны, Джанет Джексон и Стинга. Кинг остался доволен её кандидатурой: писателя восхищало умение режиссёра выстраивать подходящий для ситуации визуальный ряд.

Ламберт показала себя очень ответственным работником: она, помимо своих прямых обязанностей, принимала активное участие в кастинге. Так, ей пришлось лично отстаивать перед руководителями Paramount выбор Фреда Гуинна на роль Джада, поскольку те опасались, что публика не примет актёра в серьёзном кино после ситкома «Семейка монстров», в котором он исполнил одну из главных ролей.

Её слово стало решающим и в решении другой проблемы. Согласно американским законам, дети шести-девяти лет могут находиться на съёмочной площадке не более восьми часов, а работать — четыре. Поэтому, чтобы выдержать график и сократить затраты на производство, роль Эйлин исполнили сёстры-близнецы.

Студия планировала поступить также и с партией Гейджа (дети двух-шести лет могли работать три часа) однако Ламберт осталась впечатлена актёрскими навыками трехлетнего Мико Хьюза и убедила руководителей в том, что мальчик справится с ролью, не затягивая съёмочный процесс.

Для того, чтобы уберечь ребёнка от психологических травм, съёмки многих его сцен (особенно в финале картины) проходили отдельно, а кровь и другие «нежелательные» элементы добавили в картину позднее. В некоторых сценах вместо него и вовсе использовали куклу.

Наконец, роль Зельды — изуродованной менингитом и умершей сестры Рэйчел — исполнил актёр Эндрю Хубатсек. Ламберт просмотрела много кандидаток на роль и ей показалось, что загримированный в девочку-подростка мужчина будет смотреться более устрашающе. Она не ошиблась: эпизоды с Зельдой по праву можно считать самыми страшными во всей картине.

Также режиссёр предложила группе Ramones записать песню для саундтрека фильма — те согласились. Выбор неслучаен: Стивен Кинг очень любит их песни. В книге «Кладбище домашних животных» можно заметить отсылки на творчество группы: например, Луис слушает трек Rockaway Beach в машине, направляясь в университет на первый рабочий день.

Стивен Кинг сам адаптировал сюжет книги для экранизации и настоял на том, чтобы съёмки проходили на территории штата Мэн, испытывающего в те годы финансовые трудности. Писатель надеялся, что фильм привлечёт в его родные места туристов, а само производство создаст дополнительные рабочие места для местных жителей.

Так как Кинг жил в 20 минутах от съёмочной площадки, то у него была возможность принимать активное участие в создании фильма: он даже исполнил роль священника в одном из эпизодов.

«Кладбище домашних животных» — пример хорошей экранизации романа Кинга, фильм не только для фанатов книги, но и для поклонников хорроров в целом. Мэри Ламберт придерживалась стиля ужастиков того времени, наподобие «Зловещих мертвецов» Сэма Рэйми: быстрый темп, обилие крови, а также зомби на экране.

Хорошие сборы лишь подтвердили это: фильм заработал более 57 миллионов долларов в Америке и до сих пор находится на пятом месте среди самых прибыльных экранизации книг Стивена Кинга. Позади осталась даже культовое «Сияние» Стэнли Кубрика, собравшее чуть меньше 45 миллионов в 1980 году.

Хотя вот критикам картина не слишком понравилась: рейтинг «Кладбища» на Rotten Tomatoes до сих пор составляет всего 52 процента «свежести».

Вероятно, проблема в том, что создатели картины отказались от всех главных черт оригинала. В ней нет проникновенных размышлений о том, как люди мирятся со смертью, убедительной трансформации главного героя, который переходит черту, отделяющую поступок любящего отца от сумасшествия, а экранный дуэт Дэйла Мидкиффа (Луис) и Дениз Кросби (Рейчел) вряд ли можно назвать убедительным.

Кроме того, многие персонажи книги были вырезаны или изменены — причём самим же Кингом. Например, в фильме нет жены Джада, а её сюжетную линию сильно урезали и отдали домработнице Кридов.

Но в «Кладбище» можно найти и удачные творческие решения: партию призрака Виктора Паскоу расширили — в фильме он напоминает своеобразного ангела-хранителя семьи, хотя в книге почти не появлялся. Персонаж запомнился зрителям, а актёра Брэда Гринквиста поклонники узнают даже много лет спустя.

Главным минусом экранизации можно назвать разве что недостаток эмоциональности. Киноверсия «Кладбища» — это механический и не слишком подробный пересказ основных событий книги, а стать полноценным слэшером ему мешает первоисточник.

В 1992 года у фильма появился сиквел, который также поставила Мэри Ламберт, но уже без участия Кинга. Сюжет картины оригинальный, но в ней повторяются темы, затронутые в первой части. Критики того времени отмечали, что в втором «Кладбище» хорошая графика, а вот интересной истории и персонажей нет. В прокате продолжение заработало значительно меньше оригинала: всего 17 миллионов.

Студия Paramount хотела выпустить новую версию «Кладбища домашних животных» ещё начиная с 2010 года. В 2015-м проектом даже хотел заняться Гильермо дель Торо, но не сложилось. В 2017 году режиссёрами экранизации были назначены Кевин Колш и Деннис Уидмайер, работавшие над ТВ-адаптацией фильма «Крик».

Фильм выходит в прокат уже 4 апреля. Роль Луиса в нём исполнил Джейсон Кларк («Восстание планеты обезьян: Революция», «Терминатор: Генезис»), роль Джада — Джон Литгоу («Восстание планеты обезьян», «Интерстеллар»), а партию Рейчел — Эми Саймец («Атланта», «Очень странные дела»). Критики уже посмотрели картину и называют её одной из лучших экранизаций романов Кинга, которой удаётся одновременно напугать зрителя и заставить подумать.

«Кладбище домашних животных» не просто занимает особое место в библиографии Стивена Кинга, оно сыграло важную роль и в жизни автора. Идея романа основана на одном из самых жутких событий в его биографии, которое Кинг в своём воображении разыграл в противоположном ключе, а затем поделился этим с миром.

В «Кладбище» очень много размышлений о смерти, человеческой природе и принятии неизбежного. Но Кинг предлагает читателю не просто прочесть обо всём этом, но ответить на вопрос: может быть, действительно лучше научиться отпускать прошлое и мириться со смертью? В особенности, если альтернатива — полная моральная деградация личности.

Кладбище домашних животных — 17-ая книга Стивена Кинга, его 14 роман и десятый роман, написанный под его собственным именем. Роман был выпущен издательством Doubleday 14 ноября 1983 года. Кинг называет его одним из своих самых темных произведений.

В оригинале название произведения написано с ошибкой, Pet Sematary, а не Pet Cemetery. По сюжету, так написали на табличке у кладбища дети.

Краткое содержание[]

Роман рассказывает о типичной американской семье, которая переезжает из Иллинойса в Мэн, захолустный городок Ладлоу, в котором с давних времён таится зло в лице Вендиго, который оживляет любое мёртвое создание, которое похоронили на Кладбище Домашних Животных.

В романе затрагивается тема потери родственников и того, как с этим справляются члены семьи.

Персонажи[]

• Луис Альберт Крид — глава семейства Крид, которые переезжают из Чикаго в Ладлоу. Опытный врач, любящий муж и отец. Приезжая в Ладлоу, постепенно сходится с соседом Джадом, которые просвещает в историю городка, рассказывая о кладбище. Помимо Джада, Луису во сне является мёртвый студент, которого Луис пытался спасти. Он тоже рассказывает о кладбище, и не советует взаимодействовать с ним. Но со временем, Луис нарушает запрет, что приводит к тому, что Луис сходит с ума и седеет, потеряв всю свою семью.
• Рэйчел Гольдман-Крид — жена Луиса. Домохозяйка. Выходец из достаточно верующей еврейской семьи. Но это не делает её жизнь идеальной. Например, в детстве Рэйчел пережила смерть тяжело больной сестры, которая умерла частично по вине самой Рэйчел. Сама же Рэйчел не смогла пережить смерть своего сына Гейджа, который как и Чёрч попал под колёса грузовика. Но сама же становится жертвой Вендиго, ибо Луис хоронит её на кладбище.
• Джадсон Крэндалл — сосед Кридов. Живёт вместе с женой Нормой напротив дома Крида. Знаком с кладбищем, ибо в детстве похоронил там собаку и стал свидетелем того, что один из его знакомых похоронил там своего сына, который вернулся с войны в гробу. Привело это к тяжелым обстоятельствам. Со временем, сдруживается с Луисом, почти став ему отцом. Но это не спасает Джада, и он погибает под ножом сына Луиса, которого он похоронил на кладбище.
• Гейдж Уильям Крид — трёхлетний сынишка Кридов. После Чёрча, по случайности попадает под колёса грузовика. Но после возвращения на свет, в него вселяется Вендиго, и начинает пугать жителей городка. Убит Луисом.
• Элли Крид — старшая дочь Кридов. Ходит в школу. Очень тяжко перенесла переезд из Чикаго в Ладлоу. По сути, единственная выжившая из своей семьи. Ибо осталась вместе с бабушкой и дедушкой в Чикаго, пока её младший братик Гейдж-Вендиго убивал соседа и родителей.

Адаптации[]

В 1989 году вышел фильм, снятый на основе произведения. Позже было выпущено продолжение, а в 2019 году — ремейк.

Сам ремейк сильно отличается от книги, особенно концовкой. Например, заместо Гейджа под колёсами грузовика гибнет Элли. И никто из семьи не выживает под конец.

© Stephen King, 1983

© Перевод. Т.Ю. Покидаева, 2015

© AST Publishers, 2019

* * *

Посвящается Керби Макколи

Большое спасибо Рассу Дорру и Стиву Уэнтуорту из Бриджтона, штат Мэн. Рассу – за информацию по медицине, а Стиву – за информацию по американским погребальным обычаям и за то, что помог понять природу скорби.

Стивен Кинг

Вот некоторые из людей, написавших книги о том, что они сделали и почему:

Джон Дин. Генри Киссинджер. Адольф Гитлер. Кэрил Чессман. Джеб Магрудер. Наполеон. Талейран. Дизраэли. Роберт Циммерман, также известный как Боб Дилан. Локк. Чарлтон Хестон. Эррол Флинн. Аятолла Хомейни. Ганди. Чарльз Олсон. Чарльз Колсон. Викторианский джентльмен. Доктор Икс.

Также многие верят, что Бог написал Книгу или несколько Книг, в которых рассказал нам о том, что Он сделал, и – хотя бы отчасти – объяснил, почему Он так сделал. А поскольку многие верят и в то, что Бог сотворил человека по образу и подобию Своему, значит, и Бога можно считать человеком… или, точнее, Человеком.

А вот некоторые из людей, не писавших книги о том, что они сделали… и что видели:

Человек, хоронивший Гитлера. Человек, делавший вскрытие Джона Уилкса Бута. Человек, бальзамировавший Элвиса Пресли. Человек, подготовивший к погребению – и подготовивший весьма посредственно, по словам большинства гробовщиков, – папу Иоанна XXIII. Четыре десятка рабочих из похоронных бригад, которые очищали Джонстаун, таскали мешки с телами, отгоняли мух, протыкали бумажные стаканчики острыми палками, как у смотрителей городских парков. Человек, кремировавший Уильяма Холдена. Человек, оправивший в золото тело Александра Македонского, чтобы оно не разлагалось. Люди, которые мумифицировали фараонов.

Смерть – загадка, похороны – таинство.

Предисловие

Когда меня спрашивают (а спрашивают меня часто), какая из моих книг мне самому кажется самой страшной, я не задумываясь отвечаю: «Кладбище домашних животных». Возможно, читатели считают иначе – судя по письмам, больше всего их пугает «Сияние», – но все люди разные, каждого из нас смешат и пугают совершенно разные вещи. Я знаю только, что в свое время спрятал подальше рукопись «Кладбища», понимая, что меня все-таки занесло и я слишком далеко зашел. Как потом оказалось, не так уж и далеко – по крайней мере в том, что приемлемо для читателей. Но в том, что касается моих личных переживаний, это действительно было слишком. Проще сказать, меня самого ужаснуло то, что я написал, и к каким заключениям пришел в этой книге. Я уже неоднократно рассказывал историю создания «Кладбища», но, наверное, можно ее повторить еще раз; последнее слово дороже любого.

В конце 1970-х меня пригласили на целый учебный год в мою alma mater, Мэнский университет, в качестве преподающего литературу писателя, также там я вел специальный курс фантастической литературы (заметки для лекций к этому курсу легли в основу книги «Пляска смерти», вышедшей в свет двумя годами позже). Мы с женой сняли дом в Оррингтоне, милях в двадцати от кампуса. Замечательный дом в замечательном крошечном городке провинциального Мэна. Если нам что и не нравилось, так это дорога, проходившая перед домом. На ней было очень оживленное движение и постоянно ездили грузовики и цистерны от химического завода, стоявшего неподалеку.

Хулио Десанктис, хозяин магазинчика напротив нашего дома, сразу предупредил нас с женой, что надо хорошенько следить, чтобы дети и домашние животные не выбегали на дорогу. «Это плохая дорога. На ней гибнет много животных», – сказал нам Хулио, и эту фразу я потом перенес в книгу. Подтверждением его слов служило кладбище, которое располагалось в лесу за нашим домом, а точнее, за полем на соседнем участке. На дощечке, прибитой к дереву у входа на этот маленький трогательный погост, было написано: «КЛАТБИЩЕ ДОМАШНИХ ЖЫВОТНЫХ». Эта надпись – именно такая, с орфографическими ошибками – не только вошла в мою книгу, но и стала ее названием. Там были похоронены собаки и кошки, несколько птиц, даже одна коза.

У моей дочки, тогда восьмилетней, был кот по имени Смаки, которого она обожала, но вскоре после переезда в Оррингтон я нашел его мертвым на лужайке у дома через дорогу. Кот моей дочери тоже погиб на плохой дороге, на шоссе номер 5. Мы похоронили его на кладбище домашних животных. Дочка сама соорудила надгробие и написала на нем: «СМАКИ: ОН БЫЛ ПОСЛУШНЫМ». (Разумеется, Смаки не был послушным; он был котом!)

Все вроде бы было нормально, пока в какой-то из вечеров я не услышал топот, доносившийся из гаража и сопровождавшийся плачем и странными хлопками, похожими на взрывы крошечных хлопушек. Я пошел посмотреть, что происходит, и обнаружил в гараже свою дочь, разъяренную и прекрасную в горе. Она нашла несколько больших листов пупырчатой пленки, которую используют для упаковки хрупких предметов, расстелила их на полу и давила пузырьки ногами с криками: «Это был мой кот! Пусть Бог заведет своего кота! А Смаки был мой!» Я считаю, что подобная ярость – самая правильная реакция думающего, восприимчивого человека на настоящее, большое горе. И я всегда восхищался дочерью за ее дерзкий выкрик: Пусть Бог заведет своего кота! Все верно, малышка, все верно.

Наш младший сын, которому тогда не исполнилось и двух лет, еще только учился ходить, но уже вовсю упражнялся в беге. В один не самый прекрасный день, вскоре после гибели Смаки, когда мы с соседями запускали воздушного змея у них во дворе, нашему малышу взбрело в голову побежать к дороге. Я рванул следом за ним и уже на бегу услышал, как по шоссе грохочет приближающийся грузовик «Чанбро» (в романе – «Оринко»). Я до сих пор не уверен, что именно произошло: либо я поймал сына и сбил его с ног, либо он упал сам. Когда тебе по-настоящему страшно, память нередко подводит. Я знаю только, что сын жив-здоров, он уже не ребенок, а молодой человек. Но где-то на самом краю сознания непрестанно маячит это кошмарное а что, если. Что, если бы я не успел его перехватить? Что, если бы он упал на дорогу, а не на обочину?

Думаю, теперь вам понятно, почему книга, возникшая из этих переживаний, так меня беспокоит. Я взял за основу реальные события и добавил к ним это ужасное а что, если. Иными словами, неожиданно для себя самого я не только помыслил немыслимое – я его записал.

В нашем оррингтонском доме было не так много места, но в магазине Хулио очень кстати имелась свободная комната, где я и писал «Кладбище домашних животных». День за днем я работал над книгой и наслаждался процессом; я понимал, что сочиняю «забористую» историю, которая захватила мое внимание и непременно захватит внимание читателей, но когда работаешь день за днем, перестаешь видеть лес и только считаешь деревья. Закончив книгу, я дал ей отлежаться месяца полтора – я всегда так работаю, – а потом перечитал на свежую голову. Результат был настолько ошеломляющим и пугающим, что я убрал рукопись в дальний ящик стола, убежденный, что эту книгу не напечатают никогда. По крайней мере при жизни автора.

Но обстоятельства сложились так, что ее все-таки напечатали. Я прекратил сотрудничество с издательством «Даблдей», где выходили мои первые книги, однако по условиям контракта, чтобы закрыть все счета, я должен был им еще одну, последнюю книгу. У меня в наличии имелась только одна «свободная» книга, и это было «Кладбище домашних животных». Я посоветовался с женой, к которой всегда обращаюсь, когда не знаю, как поступить, и она сказала, что книгу надо опубликовать. Она считала, что это хорошая книга. Страшная, да – но слишком хорошая, чтобы прятать ее от мира.

Билл Томпсон, мой первый редактор в «Даблдей», тогда уже перешел в другое издательство (кстати, в «Эверест хаус»; именно Билл предложил мне написать «Пляску смерти», а потом отредактировал ее и выпустил в свет), и я отослал рукопись Сэму Вону, одному из лучших редакторов того времени. Именно Сэм принял окончательное решение: он захотел сделать книгу. Он отредактировал «Кладбище» сам, уделив особенно пристальное внимание окончанию истории, и благодаря его вкладу изначально хорошая книга стала еще лучше. Я всегда буду благодарен ему за вдохновенную редактуру, и я ни разу не пожалел, что опубликовал эту книгу, хотя лично мне она до сих пор представляется жуткой и противоречивой.

Мне никак не дает покоя самая пронзительная фраза книги, произнесенная стариком Джадом Крэндаллом, соседом Луиса Крида. «Иногда смерть – не самое худшее». Я всем сердцем надеюсь, что это неправда, однако в кошмарном контексте «Кладбища домашних животных» все именно так и есть. И, быть может, это неплохо. Быть может, «иногда смерть – не самое худшее» – это последний урок, который мы извлекаем из настоящего горя, когда устаем топтать ногами пупырчатую пленку и кричать Богу, чтобы завел себе собственного кота (или собственного ребенка), а наших не трогал. Быть может, это подсказка от мироздания: в конечном итоге мы обретаем покой в нашей человеческой жизни, только когда принимаем волю Вселенной. Возможно, это напоминает дурацкий эзотерический бред, но альтернатива видится мне беспросветной тьмой, настолько жуткой и тягостной, что мы, смертные существа, ее просто не вынесем.

20 сентября 2000 г.

Часть первая. Клатбище домашних жывотных

Иисус сказал им: «Лазарь, друг наш, уснул, но Я иду разбудить его».

Ученики переглянулись, и некоторые заулыбались, ибо не знали они, что Иисус говорил метафорически. «Господи, если уснул, то выздоровеет».

Тогда Иисус сказал им прямо: «Лазарь умер, да… но все равно пойдем к нему».

Евангелие от Иоанна (парафраз)

1

Луис Крид, потерявший отца в три года и вовсе не знавший деда, не ожидал обрести нового отца уже будучи в зрелом возрасте, но именно так и произошло… хотя он называл этого человека другом, как и пристало взрослому мужчине, который внезапно находит второго отца. Луис встретил его в тот вечер, когда вместе с женой и двумя детьми въехал в большой белый дом в Ладлоу. С ними приехал и Уинстон Черчилль. Черч был котом его дочери Эйлин.

Кадровая комиссия в университете работала медленно, поиски жилья поближе к работе напоминали кошмарный сон, и к тому времени, когда все семейство почти добралось до места, где должен был находиться дом – ориентиры вроде бы верные… как знамения на небесах в ночь перед убийством Цезаря, мрачно подумал Луис, – они все устали и были взвинчены до предела. У Гейджа резались зубы, и он куксился всю дорогу. Никак не желал засыпать, сколько бы Рэйчел его ни укачивала. Она дала ему грудь, хотя время кормления еще не пришло. Гейдж знал обеденное расписание не хуже – а может, и лучше – матери и незамедлительно укусил ее своими новенькими зубами. Рэйчел, все еще сомневавшаяся насчет переезда в Мэн из Чикаго, где она прожила всю жизнь, расплакалась. К ней тут же присоединилась Эйлин. Черч продолжал беспокойно метаться в задней части микроавтобуса, как и все трое суток пути из Чикаго. Истошные вопли из кошачьей переноски были невыносимы, но эти метания по салону, когда его все-таки выпустили на волю, раздражали не меньше.

Луис и сам чуть не плакал. Ему в голову вдруг пришла одна мысль, дикая, но заманчивая: а не предложить ли семейству вернуться в Бангор – что-нибудь перекусить в ожидании фургона с вещами, – и как только трое его самых близких людей выберутся из машины, втопить педаль газа в пол и умчаться прочь не оглядываясь. Умчаться на полной скорости, скармливая дорогущий бензин огромному четырехкамерному карбюратору микроавтобуса. Он мог бы поехать на юг, в Орландо, штат Флорида, и устроиться там врачом в Диснейуорлд под новым именем. Но прежде чем вырулить на шоссе – старую добрую магистраль 95, – он остановился бы у обочины и выкинул окаянного кота.

Но тут они свернули за последний поворот, и впереди показался дом, который прежде видел только Луис. Он прилетал сюда один и осмотрел все семь вариантов, которые они подобрали по фотографиям, когда стало понятно, что должность в Мэнском университете точно достанется ему, и выбрал именно этот: большой старый дом в колониальном стиле (но отремонтированный и отделанный заново; стоимость отопления, хоть и довольно высокая, все же не была запредельной), три большие комнаты внизу, еще четыре – наверху, длинный сарай, который со временем можно будет переоборудовать под жилое помещение, а вокруг простираются совершенно роскошные луга, сочно-зеленые даже в августовскую жару.

За домом располагалось огромное поле, где могли играть дети, а за полем – лес, протянувшийся чуть ли не в бесконечность. Участок граничил с государственными землями, объяснил агент по продаже недвижимости, и в обозримом будущем никаких новых застроек здесь не предвидится. Индейское племя микмаков предъявило права на почти восемь тысяч акров земли в Ладлоу и в других городах к востоку от Ладлоу, но там все очень запутанно, так что их тяжба с федеральными властями и правительством штата вполне может растянуться до следующего столетия.

Рэйчел вдруг прекратила плакать и резко выпрямилась.

– Это и есть…

– Да, это он, – сказал Луис. Ему было тревожно… нет, ему было страшно. На самом деле его охватил ужас. На выплату по закладной уйдет двенадцать лет жизни; к тому времени Эйлин исполнится семнадцать.

Он сглотнул слюну.

– Ну как тебе? Что скажешь?

– Скажу, что мне нравится, – ответила Рэйчел, и у Луиса словно камень с души свалился. Он видел, что она говорит правду, видел по ее глазам; как только они свернули на асфальтированную подъездную дорожку, Рэйчел принялась изучать пустые окна. В мыслях она уже развешивала занавески, подбирала клеенку для полок буфета и делала бог знает что еще.

– Папа? – позвала Эйлин с заднего сиденья. Она тоже перестала плакать. Даже Гейдж прекратил хныкать. Луис наслаждался тишиной.

– Что, солнышко?

Ее глаза в зеркале заднего вида, карие под русой челкой, тоже рассматривали дом, лужайку, крышу еще одного дома далеко слева и огромное поле, что протянулось до самого леса.

– Это наш дом?

– Будет наш, моя радость.

– Ура! – закричала она так, что у Луиса зазвенело в ушах. И хотя временами Эйлин изрядно его раздражала, теперь он решил, что совсем не расстроится, если никогда в жизни не увидит Диснейуорлд в Орландо.

Он поставил машину перед сараем и заглушил двигатель.

Мотор пощелкивал, остывая. В предвечерней тишине, казавшейся невероятной после Чикаго и шума Стейт-стрит, пела птица.

– Наш дом, – тихо проговорила Рэйчел, не сводя взгляда с белого здания.

– Дом, – с довольным видом произнес Гейдж у нее на коленях.

Луис и Рэйчел переглянулись. В зеркале заднего вида глаза Эйлин расширились.

– Ты…

– Он…

– Что…

Они все заговорили одновременно, а потом рассмеялись. Гейдж не обращал на них внимания; он продолжал сосать палец. Он уже почти месяц назад научился говорить «ма» и пару раз пробовал произносить что-то похожее на «па-а», если Луис, конечно, не выдавал желаемое за действительное.

Но это – пусть даже случайно или из-за простого звукоподражания – было самое что ни на есть настоящее слово. Дом.

Луис взял сына с колен жены и крепко его обнял.

Так они приехали в Ладлоу.

2

В памяти Луиса Крида это мгновение навсегда запечатлелось исполненным волшебства и покоя – отчасти, наверное, потому, что оно и вправду было волшебным, но в основном потому, что вечер закончился совершенно безумно. В следующие три часа ни о каком волшебстве и покое не было и речи.

Ключи от дома Луис аккуратно (Луис Крид всегда был весьма обстоятельным и аккуратным) убрал в маленький плотный конверт и подписал его: «Дом в Ладлоу – ключи получены 29 июня». Он положил конверт в бардачок. Он был абсолютно в этом уверен. Но конверта там не оказалось.

Пока Луис искал ключи, чувствуя нарастающее раздражение, Рэйчел взяла Гейджа на руки и пошла следом за Эйлин к одинокому дереву посреди поля. Луис уже в третий раз шарил рукой под сиденьем, когда дочь завопила, а потом разревелась в голос.

– Луис! – крикнула Рэйчел. – Она поранилась!

Эйлин упала с качелей, сделанных из старой автопокрышки, и разбила коленку о камень. Ранка была неглубокой, но Эйлин вопила так, словно ей оторвали ногу, подумал Луис (да, немного цинично). Он поглядел на дом через дорогу, где в окнах гостиной горел свет.

– Хватит, Эйлин. Перестань, – сказал он. – А то соседи подумают, что здесь кого-то убивают.

– Но мне же бо-о-о-о-о-льно!

Поборов раздражение, Луис молча вернулся к микроавтобусу. Ключи исчезли, но аптечка по-прежнему лежала в бардачке. Он взял ее и пошел обратно. Эйлин увидела, что у него в руках, и завопила еще громче.

– Нет! Оно жжется! Я не хочу, чтобы жглось! Папа! Не надо…

– Эйлин, это всего лишь меркурохром, он не жжется…

– Будь большой девочкой, – сказала Рэйчел. – Это просто…

– Нет, нет, нет, нет…

– Прекрати! – вспылил Луис. – А то сейчас будет жечься на попе.

– Она устала, Лу, – тихо проговорила Рэйчел.

– Да, знакомое чувство. Подержи ей ногу.

Рэйчел опустила Гейджа на землю и держала ногу Эйлин, пока Луис мазал ее меркурохромом, невзирая на истерические вопли дочери.

– Кто-то вышел на крыльцо. В том доме, через улицу, – сказала Рэйчел и подхватила на руки Гейджа, который уже пополз прочь по траве.

– Прекрасно, – пробормотал Луис.

– Лу, она просто…

– Устала, я знаю. – Он закрыл пузырек с меркурохромом и мрачно взглянул на дочь. – Вот. И вовсе не больно. Ну, сознавайся, Элли.

– Нет, больно! Больно! Бо-о-о…

Луису хотелось ее отшлепать, и он убрал руку за спину – от греха подальше.

– Нашел ключи? – спросила Рэйчел.

– Еще нет, – ответил Луис, закрывая аптечку и выпрямляясь. – Я…

Гейдж заорал. Он не хныкал, не плакал, а истошно кричал, извиваясь в руках у Рэйчел.

– Что с ним?! – воскликнула Рэйчел, тут же передавая сына Луису. Он подумал, что это один из тех плюсов, которые получаешь, выходя замуж за врача: всегда можно вручить ребенка мужу, когда с ребенком творится неладное. – Луис! Что…

Малыш орал, хватая себя за шею. Луис перевернул его и увидел, что сбоку на шее наливается белая шишка. А на лямке комбинезончика вяло копошилось что-то мохнатое с крыльями.

Эйлин, которая уже начала успокаиваться, опять закричала:

– Пчела! Пчела! ПЧЕЛА-А-А-А!

Она отскочила назад, споткнулась о тот же камень, о который разбила коленку, шлепнулась мягким местом на землю и снова расплакалась от боли, изумления и страха.

Я схожу с ума, удивленно подумал Луис. Ура-а-а-а!

– Сделай что-нибудь, Луис! Надо же что-то делать!

– Надо вытащить жало, – медленно проговорил кто-то у них за спиной. – В этом вся штука. Надо вытащить жало и приложить туда соду. Шишка быстро сойдет.

Человек говорил с новоанглийским акцентом, что поначалу усталый, растерянный разум Луиса вообще отказался перевести эту речь на нормальный язык: На-а-до вы-ы-тащить жа-а-ло и приложи-и-ть туда со-о-ду.

Он обернулся и увидел старика лет семидесяти – здорового и крепкого, одетого в комбинезон поверх синей хлопчатобумажной рубашки, распахнутый ворот которой открывал морщинистую шею. Лицо старика было загорелым, и он курил сигарету без фильтра. Пока Луис смотрел на него, старик затушил сигарету пальцами и аккуратно убрал в карман. Протянул руки и застенчиво улыбнулся – Луису сразу понравилась эта улыбка, а он был не из тех, кто легко заводит знакомства.

– Только не думайте, будто я учу вас делать вашу работу, док, – сказал он. Так Луис познакомился с Джадсоном Крэндаллом, которому следовало бы быть его отцом.

3

Крэндалл видел в окно, как они подъезжали, и пришел посмотреть, не нужна ли им помощь, когда ему показалось, что у них там, как он выразился, «стало чуток туговато».

Луис держал ребенка на руках, а Крэндалл подошел ближе, осмотрел шишку на шее Гейджа и протянул к нему скрюченную, пятнистую руку. Рэйчел открыла рот, пытаясь возразить – рука старика казалась ужасно корявой, и грубой, и почти такой же большой, как голова Гейджа, – но не успела сказать ни слова. Пальцы старика совершили уверенное движение, проворно и ловко, как пальцы фокусника, – и вот жало уже лежало у него на ладони.

– Большое, – заметил он. – На первый приз не потянет, но на второй – очень даже.

Луис расхохотался.

Крэндалл улыбнулся ему своей застенчивой, слегка кривоватой улыбкой и сказал:

– Да, такой вот курьез.

– Мама, что он сказал? – спросила Эйлин, и Рэйчел тоже рассмеялась. Да, это было ужасно невежливо, но старик вроде бы не обиделся. Он достал из кармана пачку «Честерфилда», сунул в рот новую сигарету, добродушно кивнул в ответ на смех – даже Гейдж захихикал, несмотря на боль от пчелиного укуса – и зажег спичку о ноготь большого пальца. У стариков свои хитрости, подумал Луис. Хитрости мелкие, но хорошие.

Он прекратил смеяться и протянул свободную руку – ту, которая не поддерживала Гейджа под пятую точку, кстати, уже ощутимо мокрую.

– Рад познакомиться, мистер…

– Джад Крэндалл, – сказал старик, пожимая ему руку. – А вы, значит, доктор.

– Да. Луис Крид. Это моя жена Рэйчел, моя дочь Элли, а парень, которого укусила пчела, – это Гейдж.

– Рад познакомиться с вами со всеми.

– Я смеялся вовсе не потому, что… мы смеялись не потому… просто мы все… немного устали.

Это явное преуменьшение снова его рассмешило. Он чувствовал себя выжатым как лимон.

Крэндалл кивнул.

– Да уж, конечно. – Он взглянул на Рэйчел. – Почему бы вам не завести на минуточку к нам вашего малыша и вашу дочурку, миссис Крид? Сделаем ему примочку из соды. Моя жена будет рада с вами познакомиться. Она почти не выходит из дома. Артрит совсем уж замучил в последние годы.

Рэйчел взглянула на Луиса, и тот кивнул.

– Вы очень добры, мистер Крэндалл.

– Ой, зовите меня просто Джад.

Внезапно раздался гудок, послышался рокот сбавляющего обороты мотора, и на подъездную дорожку медленно вырулил синий грузовой фургон.

– О Боже, а ключи-то так и не нашлись, – сказал Луис.

– Ничего страшного, – отозвался Крэндалл. – У меня есть запасные. Мистер и миссис Кливленд… они жили тут раньше… дали мне запасные ключи, уж лет четырнадцать или пятнадцать тому как. Они долго здесь жили. Джоан Кливленд была лучшей подругой моей жены. Она умерла два года назад. Билл перебрался в дом престарелых в Оррингтоне. Я сейчас их принесу. Все равно они теперь ваши.

– Вы очень добры, мистер Крэндалл, – повторила Рэйчел.

– Вовсе нет, – сказал он. – Просто мне радостно, что тут опять будут детки. – Де-е-е-тки. Для Луиса и Рэйчел, привыкших к среднезападному произношению, говор Крэндалла звучал почти как иностранный язык. – Вы только следите, чтобы они не подходили к дороге, миссис Крид. Слишком уж тут много грузовиков.

Хлопнула дверца машины. Грузчики выбрались из кабины и теперь направлялись к ним.

Элли, отошедшая чуть в сторонку, вдруг спросила:

– Папа, а что это?

Луис, который уже собирался идти встречать грузчиков, обернулся. На краю поля, где кончалась лужайка и начиналась высокая летняя трава, виднелась тропинка шириной фута четыре. Она поднималась на холм, вилась среди низких кустов и терялась в березовой роще.

– Вроде какая-то тропинка, – ответил Луис.

– Ага, – улыбнулся Крэндалл. – Как-нибудь я тебе про нее расскажу, малышка. Ну что, пойдем лечить братика?

– Пойдем, – сказала Элли и добавила с явной надеждой: – А сода жжется?

4

Крэндалл принес ключи, но к тому времени Луис уже нашел свой комплект. Наверху в бардачке была щель, и маленький конверт провалился туда, к проводам. Луис выудил его и впустил грузчиков в дом. Крэндалл отдал ему запасные ключи. Они висели на старом, потускневшем брелоке. Луис поблагодарил старика и рассеянно сунул ключи в карман, наблюдая за тем, как грузчики вносят внутрь мебель и коробки с вещами, накопившимися у них за десять лет семейной жизни. Сейчас, вне привычного окружения, вещи казались какими-то мелкими, обесцененными. Обыкновенное барахло, рассованное по коробкам, подумал Луис, и его вдруг охватила печаль и какое-то гнетущее чувство – наверное, та самая ностальгия.

– Вырвали с корнем и пересадили в новую почву, – сказал Крэндалл, внезапно возникший рядом, и Луис даже вздрогнул от неожиданности.

– Вы явно знаете в этом толк.

– На самом деле нет. – Крэндалл достал сигарету и чиркнул спичкой. Ее огонек ярко вспыхнул в ранних вечерних сумерках. – Мой отец выстроил этот дом через дорогу. Привел в него жену, и здесь же она родила ребенка, то есть меня, аккурат в тысяча девятисотом.

– Так вам сейчас…

– Восемьдесят три, – закончил Крэндалл, и Луис тихо порадовался про себя, что старик не добавил: «Еще в самом соку». Эту фразу он люто ненавидел.

– А выглядите вы моложе.

Крэндалл пожал плечами.

– В общем, я здесь родился и прожил всю жизнь. Когда началась Первая мировая, я пошел добровольцем, но до Европы так и не добрался. В Байонне побывал, но только в Нью-Джерси. Мерзопакостное местечко. Даже в семнадцатом году. Так что я был очень доволен, когда вернулся домой. Женился на Норме, отработал свое на железной дороге, и мы как жили тут всю жизнь, так до сих пор и живем. Но я немало всего повидал и в Ладлоу. Уж поверьте мне на слово.

Грузчики с пружинной сеткой от большой двуспальной кровати замешкались у входа в сарай.

– Это куда, мистер Крид?

– Наверх… сейчас я вам покажу. – Луис шагнул было к ним, но остановился и обернулся к Крэндаллу.

– Идите-идите, – улыбнулся старик. – И я тоже пойду, не буду мешать. Но переезд – штука такая… натаскаешься, а потом жажда мучит. Обычно около девяти вечера я сижу у себя на крыльце и пью пиво. Если погода хорошая, то засиживаюсь допоздна. Иногда Норма тоже выходит составить мне компанию. Будет желание – заходите.

– Может быть, и зайду, – ответил Луис, вовсе не собираясь этого делать. После подобного приглашения непременно последует просьба осмотреть Норму с ее артритом – попросту, по-соседски (и, конечно, бесплатно). Ему нравился Крэндалл, нравилась его застенчивая улыбка, его манера говорить, его акцент янки, вовсе не резкий, а наоборот – мягкий, почти певучий. Хороший человек, подумал Луис, но люди быстро начинают хитрить с врачами. Как ни прискорбно, рано или поздно даже лучшие друзья обращаются к тебе за врачебной консультацией. А со стариками этому вообще нет конца. – Только особенно меня не ждите, у нас был чертовски тяжелый день.

– Ну, приходите потом, можно без приглашения, – проговорил Крэндалл с улыбкой, и что-то в этой улыбке подсказало Луису, что старик понял, о чем он думает.

Луис проводил Крэндалла взглядом. Он шел легкой походкой, с прямой спиной, как будто ему шестьдесят, а не за восемьдесят. Луис почувствовал, как в его сердце пробиваются первые ростки симпатии.

5

К девяти вечера грузчики уехали. Элли и Гейдж, оба уставшие до предела, спали в своих новых комнатах. Гейдж – в детской кроватке, Элли – прямо на полу, на матрасе, в окружении горы коробок с ее миллиардами цветных мелков, целых, сломанных и затупившихся; с ее плакатами с «Улицей Сезам»; с ее книжками, с ее одеждой и бог знает с чем еще. Черч спал вместе с ней, хрипло урча во сне. Это глухое урчание заменяло зверюге мурлыканье.

До этого Рэйчел с Гейджем на руках беспокойно металась по дому, перепроверяла все места, куда Луис просил грузчиков ставить вещи, и заставляла их переставлять все по-своему. Чек Луис не потерял – он лежал в нагрудном кармане вместе с пятью десятидолларовыми банкнотами для чаевых. Когда парни закончили разгружать фургон, Луис отдал им чек вместе с наличными, кивнул в ответ на их благодарности, подписал квитанцию и остался стоять на крыльце, глядя, как они уезжают. По дороге они наверняка завернут в Бангор и выпьют пива в честь окончания рабочего дня. Кстати, от пива он бы и сам не отказался. Тут он снова подумал о Джаде Крэндалле.

Они с Рэйчел сидели на кухне, и Луис заметил темные круги под глазами жены.

– Шла бы ты спать, – сказал он.

– Предписание врача? – улыбнулась она.

– Ага.

– Ладно, – согласилась она, вставая. – Что-то я умоталась. И Гейдж точно разбудит посреди ночи. Ты идешь?

Он замялся.

– Пока нет, наверное. Этот старик через улицу…

– Через дорогу. Здесь, в деревне, не улицы, а дороги. Или, как говорит Джадсон Крэндалл, да-а-роги.

– Хорошо, через да-а-рогу. Он приглашал меня на пиво. Думаю, что поймаю его на слове. Я устал, но спать пока не могу. Слишком взвинчен.

Рэйчел улыбнулась.

– И все закончится тем, что Норма Крэндалл станет рассказывать, где у нее что болит и на каком она спит матрасе.

Луис рассмеялся, думая о том, как это забавно и даже слегка жутковато, что со временем жены учатся читать мысли своих мужей.

– Он был рядом, когда мы в нем нуждались, – сказал он. – Наверное, надо и для него что-то сделать.

– Ты – мне, я – тебе?

Луис пожал плечами, не зная, как объяснить жене, что Крэндалл ему сразу понравился.

– Как тебе его жена?

– Очень хорошая женщина, – ответила Рэйчел. – Гейдж сидел у нее на коленях. Я удивилась, ведь у него был тяжелый день, а ты сам знаешь, как настороженно он относится к новым людям даже в нормальной обстановке. И у нее была кукла, и она разрешила Эйлин с ней поиграть.

– А что там с ее артритом? Все очень плохо?

– Я бы сказала, что очень.

– Вплоть до инвалидной коляски?

– Нет… но она очень медленно ходит, и ее пальцы… – Рэйчел скрючила свои тонкие пальцы, чтобы показать. Луис кивнул. – Ты только недолго, Лу, ладно? В чужих домах мне всегда страшновато.

– Очень скоро он станет не чужим, – ответил Луис и поцеловал жену.

6

Луис вернулся домой пристыженным. Никто не просил его осматривать Норму Крэндалл; когда он перешел через улицу (через да-а-рогу, напомнил он себе с улыбкой), леди уже легла спать. Смутный силуэт Джада вырисовывался сквозь оконные сетки крыльца. Кресло-качалка уютно поскрипывало на старом линолеуме. Луис постучал в дверь с проволочной сеткой, и та приветливо загрохотала в раме. Огонек сигареты Крэндалла мерцал, как мирный большой светлячок в летней ночи. Из радиоприемника, выставленного на минимальную громкость, доносился голос комментатора с матча «Ред сокс», и все это вместе создавало у Луиса странное ощущение, что он вернулся домой.

– Док, – сказал Крэндалл. – Я так и думал, что это вы.

– Надеюсь, вы не шутили насчет пива? – спросил Луис, заходя внутрь.

– Я никогда не обманываю насчет пива, – ответил Крэндалл. – Человек, врущий о пиве, наживает себе врагов. Присаживайтесь, док. Я как раз положил на лед пару лишних жестянок, на всякий случай.

Крыльцо было длинным и узким, меблированным плетеными креслами и диванчиками. Луис сел в кресло и удивился, какое оно удобное. По левую руку стояло жестяное ведро с кубиками льда и несколькими банками пива «Блэк лейбл». Луис взял одну.

– Спасибо, – сказал он, открывая банку. Первые два глотка показались ему восхитительными.