Как пишется конек горбунок сказка

За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе — на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, столица та была
Недалече от села.
Там пшеницу продавали,
Деньги счетом принимали
И с набитою сумой
Возвращалися домой.

В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу шевелить.
Мужички такой печали
Отродяся не видали;
Стали думать да гадать —
Как бы вора соглядать;
Наконец себе смекнули,
Чтоб стоять на карауле,
Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь.

Вот, как стало лишь смеркаться,
Начал старший брат сбираться:
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор.

Ночь ненастная настала,
На него боязнь напала,
И со страхов наш мужик
Закопался под сенник.
Ночь проходит, день приходит;
С сенника дозорный сходит
И, облив себя водой,
Стал стучаться под избой:
«Эй вы, сонные тетери!
Отпирайте брату двери,
Под дождём я весь промок
С головы до самых ног».
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И, прокашлявшись, сказал:
«Всю я ноченьку не спал;
На моё ж притом несчастье,
Было страшное ненастье:

Дождь вот так ливмя и лил,
Рубашонку всю смочил.
Уж куда как было скучно!..
Впрочем, всё благополучно».
Похвалил его отец:
«Ты, Данило, молодец!
Ты вот, так сказать, примерно,
Сослужил мне службу верно,
То есть, будучи при всём,
Не ударил в грязь лицом».

Стало сызнова смеркаться;
Средний брат пошел сбираться:
Взял и вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь холодная настала,
Дрожь на малого напала,
Зубы начали плясать;
Он ударился бежать —

И всю ночь ходил дозором
У соседки под забором.
Жутко было молодцу!
Но вот утро. Он к крыльцу:
«Эй вы, сони! Что вы спите!
Брату двери отоприте;
Ночью страшный был мороз, —
До животиков промерз».
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И сквозь зубы отвечал:
«Всю я ноченьку не спал,
Да, к моей судьбе несчастной,
Ночью холод был ужасный,
До сердцов меня пробрал;
Всю я ночку проскакал;
Слишком было несподручно…
Впрочем, всё благополучно».
И ему сказал отец:
«Ты, Гаврило, молодец!»

Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведёт,
На печи в углу поёт
Изо всей дурацкой мочи:
«Распрекрасные вы очи!»

Братья ну ему пенять,
Стали в поле погонять,
Но сколь долго ни кричали,
Только голос потеряли:
Он ни с места. Наконец
Подошел к нему отец,
Говорит ему: «Послушай,
Побегай в дозор, Ванюша.
Я куплю тебе лубков,
Дам гороху и бобов».
Тут Иван с печи слезает,
Малахай свой надевает,
Хлеб за пазуху кладёт,
Караул держать идёт.

Поле всё Иван обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом;
Звёзды на небе считает
Да краюшку уплетает.

Вдруг о полночь конь заржал…
Караульщик наш привстал,
Посмотрел под рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся, как зимний снег, бела,
Грива в землю, золотая,
В мелки кольца завитая.
«Эхе-хе! так вот какой
Наш воришко!.. Но, постой,
Я шутить ведь, не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!»
И, минуту улуча,
К кобылице подбегает,
За волнистый хвост хватает
И прыгнул к ней на хребет —
Только задом наперед.
Кобылица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пустилась, как стрела.
Вьётся кругом над полями,
Виснет пластью надо рвами,
Мчится скоком по горам,
Ходит дыбом по лесам,
Хочет силой аль обманом,
Лишь бы справиться с Иваном.
Но Иван и сам не прост —
Крепко держится за хвост.

Наконец она устала.
«Ну, Иван, — ему сказала, —
Коль умел ты усидеть,
Так тебе мной и владеть.
Дай мне место для покою
Да ухаживай за мною
Сколько смыслишь. Да смотри:
По три утренни зари
Выпущай меня на волю
Погулять по чисту полю.
По исходе же трёх дней
Двух рожу тебе коней —
Да таких, каких поныне
Не бывало и в помине;
Да еще рожу конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
Двух коней, коль хошь, продай,
Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за чёрную, слышь, бабку.
На земле и под землёй
Он товарищ будет твой:
Он зимой тебя согреет,
Летом холодом обвеет,
В голод хлебом угостит,
В жажду мёдом напоит.
Я же снова выйду в поле
Силы пробовать на воле».

«Ладно», — думает Иван
И в пастуший балаган
Кобылицу загоняет,
Дверь рогожей закрывает
И, лишь только рассвело,
Отправляется в село,
Напевая громко песню:
«Ходил молодец на Пресню».

Вот он всходит на крыльцо,
Вот хватает за кольцо,
Что есть силы в дверь стучится,
Чуть что кровля не валится,
И кричит на весь базар,
Словно сделался пожар.
Братья с лавок поскакали,
Заикаяся вскричали:
«Кто стучится сильно так?» —
«Это я, Иван-дурак!»
Братья двери отворили,
Дурака в избу впустили
И давай его ругать, —
Как он смел их так пугать!
А Иван наш, не снимая
Ни лаптей, ни малахая,
Отправляется на печь
И ведёт оттуда речь
Про ночное похожденье,
Всем ушам на удивленье:

«Всю я ноченьку не спал,
Звёзды на небе считал;
Месяц, ровно, тоже светил, —
Я порядком не приметил.
Вдруг приходит дьявол сам,
С бородою и с усам;
Рожа словно как у кошки,
А глаза-то — что те плошки!
Вот и стал тот чёрт скакать
И зерно хвостом сбивать.
Я шутить ведь не умею —
И вскочи ему на шею.

Уж таскал же он, таскал,
Чуть башки мне не сломал,
Но и я ведь сам не промах,
Слышь, держал его как в жомах.
Бился, бился мой хитрец
И взмолился наконец:
«Не губи меня со света!
Целый год тебе за это
Обещаюсь смирно жить,
Православных не мутить».
Я, слышь, слов-то не померил,
Да чёртенку и поверил».
Тут рассказчик замолчал,
Позевнул и задремал.
Братья, сколько ни серчали,
Не смогли — захохотали,
Ухватившись под бока,
Над рассказом дурака.
Сам старик не мог сдержаться,
Чтоб до слез не посмеяться,
Хоть смеяться — так оно
Старикам уж и грешно.

Много ль времени аль мало
С этой ночи пробежало, —
Я про это ничего
Не слыхал ни от кого.
Ну, да что нам в том за дело,
Год ли, два ли пролетело, —
Ведь за ними не бежать…
Станем сказку продолжать.

Ну-с, так вот что! Раз Данило
(В праздник, помнится, то было),
Натянувшись зельно пьян,
Затащился в балаган.
Что ж он видит? — Прекрасивых
Двух коней золотогривых
Да игрушечку-конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
«Хм! Теперь-то я узнал,
Для чего здесь дурень спал!» —
Говорит себе Данило…
Чудо разом хмель посбило;
Вот Данило в дом бежит
И Гавриле говорит:
«Посмотри, каких красивых
Двух коней золотогривых
Наш дурак себе достал:
Ты и слыхом не слыхал».
И Данило да Гаврило,
Что в ногах их мочи было,
По крапиве прямиком
Так и дуют босиком.

Спотыкнувшися три раза,
Починивши оба глаза,
Потирая здесь и там,
Входят братья к двум коням.
Кони ржали и храпели,
Очи яхонтом горели;
В мелки кольца завитой,
Хвост струился золотой,
И алмазные копыты
Крупным жемчугом обиты.
Любо-дорого смотреть!
Лишь царю б на них сидеть!
Братья так на них смотрели,
Что чуть-чуть не окривели.
«Где он это их достал? —
Старший среднему сказал. —
Но давно уж речь ведётся,
Что лишь дурням клад даётся,
Ты ж хоть лоб себе разбей,
Так не выбьешь двух рублей.
Ну, Гаврило, в ту седмицу
Отведём-ка их в столицу;
Там боярам продадим,
Деньги ровно поделим.
А с деньжонками, сам знаешь,
И попьёшь и погуляешь,
Только хлопни по мешку.
А благому дураку
Недостанет ведь догадки,
Где гостят его лошадки;
Пусть их ищет там и сям.
Ну, приятель, по рукам!»
Братья разом согласились,
Обнялись, перекрестились
И вернулися домой,
Говоря промеж собой
Про коней и про пирушку
И про чудную зверушку.

Время катит чередом,
Час за часом, день за днём.
И на первую седмицу
Братья едут в град-столицу,
Чтоб товар свой там продать
И на пристани узнать,
Не пришли ли с кораблями
Немцы в город за холстами
И нейдёт ли царь Салтан
Басурманить христиан.
Вот иконам помолились,
У отца благословились,
Взяли двух коней тайком
И отправились тишком.

Вечер к ночи пробирался;
На ночлег Иван собрался;
Вдоль по улице идёт,
Ест краюшку да поёт.
Вот он поля достигает,
Руки в боки подпирает
И с прискочкой, словно пан,
Боком входит в балаган.

Всё по-прежнему стояло,
Но коней как не бывало;
Лишь игрушка-горбунок
У его вертелся ног,
Хлопал с радости ушами
Да приплясывал ногами.
Как завоет тут Иван,
Опершись о балаган:
«Ой вы, кони буры-сивы,
Добры кони златогривы!
Я ль вас, други, не ласкал,
Да какой вас чёрт украл?
Чтоб пропасть ему, собаке!
Чтоб издохнуть в буераке!
Чтоб ему на том свету
Провалиться на мосту!
Ой вы, кони буры-сивы,
Добры кони златогривы!»

Тут конек ему заржал.
«Не тужи, Иван, — сказал, —
Велика беда, не спорю,
Но могу помочь я горю.
Ты на чёрта не клепли:
Братья коников свели.
Ну, да что болтать пустое,
Будь, Иванушка, в покое.
На меня скорей садись,
Только знай себе держись;
Я хоть росту небольшого,
Да сменю коня другого:
Как пущусь да побегу,
Так и беса настигу».

Тут конёк пред ним ложится;
На конька Иван садится,
Уши в загреби берет,
Что есть мочушки ревет.
Горбунок-конёк встряхнулся,
Встал на лапки, встрепенулся,
Хлопнул гривкой, захрапел
И стрелою полетел;
Только пыльными клубами
Вихорь вился под ногами.
И в два мига, коль не в миг,
Наш Иван воров настиг.

Братья, то есть, испугались,
Зачесались и замялись.
А Иван им стал кричать:
«Стыдно, братья, воровать!
Хоть Ивана вы умнее,
Да Иван-то вас честнее:
Он у вас коней не крал».
Старший, корчась, тут сказал:
«Дорогой наш брат Иваша,
Что переться — дело наше!
Но возьми же ты в расчет
Некорыстный наш живот.

Сколь пшеницы мы ни сеем,
Чуть насущный хлеб имеем.
А коли неурожай,
Так хоть в петлю полезай!
Вот в такой большой печали
Мы с Гаврилой толковали
Всю намеднишнюю ночь —
Чем бы горюшку помочь?
Так и этак мы вершили,
Наконец вот так решили:
Чтоб продать твоих коньков
Хоть за тысячу рублёв.
А в спасибо, молвить к слову,
Привезти тебе обнову —
Красну шапку с позвонком
Да сапожки с каблучком.
Да к тому ж старик неможет,
Работать уже не может;
А ведь надо ж мыкать век, —
Сам ты умный человек!» —
«Ну, коль этак, так ступайте, —
Говорит Иван, — продайте
Златогривых два коня,
Да возьмите ж и меня».
Братья больно покосились,
Да нельзя же! согласились.

Стало на небе темнеть;
Воздух начал холодеть;
Вот, чтоб им не заблудиться,
Решено остановиться.
Под навесами ветвей
Привязали всех коней,
Принесли с естным лукошко,
Опохмелились немножко
И пошли, что боже даст,
Кто во что из них горазд.

Вот Данило вдруг приметил,
Что огонь вдали засветил.
На Гаврилу он взглянул,
Левым глазом подмигнул
И прикашлянул легонько,
Указав огонь тихонько;
Тут в затылке почесал,
«Эх, как тёмно! — он сказал. —
Хоть бы месяц этак в шутку
К нам проглянул на минутку,
Всё бы легче. А теперь,
Право, хуже мы тетерь…
Да постой-ка… мне сдаётся,
Что дымок там светлый вьётся…
Видишь, эвон!.. Так и есть!..
Вот бы курево развесть!
Чудо было б!.. А послушай,
Побегай-ка, брат Ванюша!
А, признаться, у меня
Ни огнива, ни кремня».
Сам же думает Данило:
«Чтоб тебя там задавило!»
А Гаврило говорит:
«Кто-петь знает, что горит!
Коль станичники пристали
Поминай его, как звали!»

Всё пустяк для дурака.
Он садится на конька,
Бьет в круты бока ногами,
Теребит его руками,
Изо всех горланит сил…
Конь взвился, и след простыл.
«Буди с нами крёстна сила! —
Закричал тогда Гаврило,
Оградясь крестом святым. —
Что за бес такой под ним!»

Огонёк горит светлее,
Горбунок бежит скорее.
Вот уж он перед огнём.
Светит поле словно днём;
Чудный свет кругом струится,
Но не греет, не дымится.
Диву дался тут Иван.
«Что, — сказал он, — за шайтан!
Шапок с пять найдётся свету,
А тепла и дыму нету;
Эко чудо-огонёк!»

Говорит ему конёк:
«Вот уж есть чему дивиться!
Тут лежит перо Жар-птицы,
Но для счастья своего
Не бери себе его.
Много, много непокою
Принесёт оно с собою». —
«Говори ты! Как не так!» —
Про себя ворчит дурак;
И, подняв перо Жар-птицы,
Завернул его в тряпицы,
Тряпки в шапку положил
И конька поворотил.
Вот он к братьям приезжает
И на спрос их отвечает:
«Как туда я доскакал,
Пень горелый увидал;
Уж над ним я бился, бился,
Так что чуть не надсадился;
Раздувал его я с час —
Нет ведь, черт возьми, угас!»
Братья целу ночь не спали,
Над Иваном хохотали;
А Иван под воз присел,
Вплоть до утра прохрапел.

Тут коней они впрягали
И в столицу приезжали,
Становились в конный ряд,
Супротив больших палат.

В той столице был обычай:
Коль не скажет городничий —
Ничего не покупать,
Ничего не продавать.
Вот обедня наступает;
Городничий выезжает
В туфлях, в шапке меховой,
С сотней стражи городской.
Рядом едет с ним глашатый,
Длинноусый, бородатый;
Он в злату трубу трубит,
Громким голосом кричит:
«Гости! Лавки отпирайте,
Покупайте, продавайте.
А надсмотрщикам сидеть
Подле лавок и смотреть,
Чтобы не было содому,
Ни давёжа, ни погрому,
И чтобы никой урод
Не обманывал народ!»
Гости лавки отпирают,
Люд крещёный закликают:
«Эй, честные господа,
К нам пожалуйте сюда!
Как у нас ли тары-бары,
Всяки разные товары!»
Покупальщики идут,
У гостей товар берут;

Гости денежки считают
Да надсмотрщикам мигают.
Между тем градской отряд
Приезжает в конный ряд;
Смотрит — давка от народу.
Нет ни выходу ни входу;
Так кишмя вот и кишат,
И смеются, и кричат.
Городничий удивился,
Что народ развеселился,
И приказ отряду дал,
Чтоб дорогу прочищал.

«Эй! вы, черти босоноги!
Прочь с дороги! прочь с дороги!»
Закричали усачи
И ударили в бичи.
Тут народ зашевелился,
Шапки снял и расступился.

Пред глазами конный ряд;
Два коня в ряду стоят,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Хвост струится золотой…

Наш старик, сколь ни был пылок,
Долго тёр себе затылок.
«Чуден, — молвил, — божий свет,
Уж каких чудес в нём нет!»
Весь отряд тут поклонился,
Мудрой речи подивился.
Городничий между тем
Наказал престрого всем,
Чтоб коней не покупали,
Не зевали, не кричали;
Что он едет ко двору
Доложить о всём царю.
И, оставив часть отряда,
Он поехал для доклада.

Приезжает во дворец.
«Ты помилуй, царь-отец! —
Городничий восклицает
И всем телом упадает. —
Не вели меня казнить,
Прикажи мне говорить!»
Царь изволил молвить: «Ладно,
Говори, да только складно». —
«Как умею, расскажу:
Городничим я служу;
Верой-правдой исправляю
Эту должность…» — «Знаю, знаю!» —
«Вот сегодня, взяв отряд,
Я поехал в конный ряд.
Приезжаю — тьма народу!
Ну, ни выходу ни входу.

Что тут делать?.. Приказал
Гнать народ, чтоб не мешал.
Так и сталось, царь-надёжа!
И поехал я — и что же?
Предо мною конный ряд;
Два коня в ряду стоят,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Хвост струится золотой,
И алмазные копыты
Крупным жемчугом обиты».

Царь не мог тут усидеть.
«Надо коней поглядеть, —
Говорит он, — да не худо
И завесть такое чудо.
Гей, повозку мне!» И вот
Уж повозка у ворот.
Царь умылся, нарядился
И на рынок покатился;
За царем стрельцов отряд.

Вот он въехал в конный ряд.
На колени все тут пали
И «ура» царю кричали.
Царь раскланялся и вмиг
Молодцом с повозки прыг…
Глаз своих с коней не сводит,
Справа, слева к ним заходит,
Словом ласковым зовёт,
По спине их тихо бьёт,
Треплет шею их крутую,
Гладит гриву золотую,
И, довольно засмотрясь,
Он спросил, оборотясь
К окружавшим: «Эй, ребята!
Чьи такие жеребята?
Кто хозяин?» Тут Иван,
Руки в боки, словно пан,
Из-за братьев выступает
И, надувшись, отвечает:
«Эта пара, царь, моя,
И хозяин — тоже я». —
«Ну, я пару покупаю!
Продаёшь ты?» — «Нет, меняю». —
«Что в промен берешь добра?» —
«Два-пять шапок серебра». —
«То есть, это будет десять».
Царь тотчас велел отвесить
И, по милости своей,
Дал в прибавок пять рублей.
Царь-то был великодушный!
Повели коней в конюшни
Десять конюхов седых,
Все в нашивках золотых,

Все с цветными кушаками
И с сафьянными бичами.
Но дорогой, как на смех,
Кони с ног их сбили всех,
Все уздечки разорвали
И к Ивану прибежали.
Царь отправился назад,
Говорит ему: «Ну, брат,
Пара нашим не дается;
Делать нечего, придётся
Во дворце тебе служить.
Будешь в золоте ходить,
В красно платье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Всю конюшенну мою
Я в приказ тебе даю,
Царско слово в том порука.
Что, согласен?» — «Эка штука!
Во дворце я буду жить,
Буду в золоте ходить,
В красно платье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Весь конюшенный завод
Царь в приказ мне отдаёт;
То есть, я из огорода
Стану царский воевода.
Чудно дело! Так и быть,
Стану, царь, тебе служить.

Только, чур, со мной не драться
И давать мне высыпаться,
А не то я был таков!»
Тут он кликнул скакунов
И пошел вдоль по столице,
Сам махая рукавицей,
И под песню дурака
Кони пляшут трепака;
А конек его — горбатко —
Так и ломится вприсядку,
К удивленью людям всем.
Два же брата между тем
Деньги царски получили,
В опояски их зашили,
Постучали ендовой
И отправились домой.
Дома дружно поделились,
Оба враз они женились,
Стали жить да поживать
Да Ивана поминать.

Но теперь мы их оставим,
Снова сказкой позабавим
Православных христиан,
Что наделал наш Иван,
Находясь во службе царской,
При конюшне государской;
Как в суседки он попал,
Как перо своё проспал,
Как хитро поймал Жар-птицу,
Как похитил Царь-девицу,
Как он ездил за кольцом,
Как был на небе послом,
Как он в солнцевом селенье
Киту выпросил прощенье;
Как, к числу других затей,
Спас он тридцать кораблей;
Как в котлах он не сварился,
Как красавцем учинился;
Словом: наша речь о том,
Как он сделался царём.

Начинается рассказ
От Ивановых проказ,
И от сивка, и от бурка,
И от вещего коурка.
Козы на море ушли;
Горы лесом поросли;
Конь с златой узды срывался,
Прямо к солнцу поднимался;
Лес стоячий под ногой,
Сбоку облак громовой;
Ходит облак и сверкает,
Гром по небу рассыпает.
Это присказка: пожди,
Сказка будет впереди.
Как на море-окияне
И на острове Буяне
Новый гроб в лесу стоит,
В гробе девица лежит;
Соловей над гробом свищет;
Черный зверь в дубраве рыщет,
Это присказка, а вот —
Сказка чередом пойдёт.

Ну, так видите ль, миряне,
Православны христиане,
Наш удалый молодец
Затесался во дворец;
При конюшне царской служит
И нисколько не потужит
Он о братьях, об отце
В государевом дворце.
Да и что ему до братьев?
У Ивана красных платьев,
Красных шапок, сапогов
Чуть не десять коробов;

Ест он сладко, спит он столько,
Что раздолье, да и только!

Вот неделей через пять
Начал спальник примечать…
Надо молвить, этот спальник
До Ивана был начальник
Над конюшней надо всей,
Из боярских слыл детей;
Так не диво, что он злился
На Ивана и божился,
Хоть пропасть, а пришлеца
Потурить вон из дворца.
Но, лукавство сокрывая,
Он для всякого случая
Притворился, плут, глухим,
Близоруким и немым;
Сам же думает: «Постой-ка,
Я те двину, неумойка!»

Так неделей через пять
Спальник начал примечать,
Что Иван коней не холит,
И не чистит, и не школит;
Но при всём том два коня
Словно лишь из-под гребня:
Чисто-начисто обмыты,
Гривы в косы перевиты,
Чёлки собраны в пучок,
Шерсть — ну, лоснится, как шёлк;
В стойлах — свежая пшеница,
Словно тут же и родится,
И в чанах больших сыта
Будто только налита.
«Что за притча тут такая? —
Спальник думает вздыхая. —
Уж не ходит ли, постой,
К нам проказник-домовой?
Дай-ка я подкараулю,
А нешто, так я и пулю,
Не смигнув, умею слить, —
Лишь бы дурня уходить.
Донесу я в думе царской,
Что конюший государской —
Басурманин, ворожей,
Чернокнижник и злодей;
Что он с бесом хлеб-соль водит,
В церковь божию не ходит,
Католицкий держит крест
И постами мясо ест».

В тот же вечер этот спальник,
Прежний конюших начальник,
В стойлы спрятался тайком
И обсыпался овсом.

Вот и полночь наступила.
У него в груди заныло:
Он ни жив ни мёртв лежит,
Сам молитвы всё творит.
Ждет суседки… Чу! в сам-деле,
Двери глухо заскрыпели,
Кони топнули, и вот
Входит старый коновод.
Дверь задвижкой запирает,
Шапку бережно скидает,
На окно её кладет
И из шапки той берёт
В три завёрнутый тряпицы
Царский клад — перо Жар-птицы.

Свет такой тут заблистал,
Что чуть спальник не вскричал,
И от страху так забился,
Что овёс с него свалился.
Но суседке невдомек!
Он кладет перо в сусек,
Чистить коней начинает,
Умывает, убирает,
Гривы длинные плетёт,
Разны песенки поёт.
А меж тем, свернувшись клубом,
Поколачивая зубом,
Смотрит спальник, чуть живой,
Что тут деет домовой.
Что за бес! Нешто нарочно
Прирядился плут полночный:
Нет рогов, ни бороды,
Ражий парень, хоть куды!
Волос гладкий, сбоку ленты,
На рубашке прозументы,
Сапоги как ал сафьян, —
Ну, точнехонько Иван.
Что за диво? Смотрит снова
Наш глазей на домового…
«Э! так вот что! — наконец
Проворчал себе хитрец, —
Ладно, завтра ж царь узнает,
Что твой глупый ум скрывает.
Подожди лишь только дня,
Будешь помнить ты меня!»
А Иван, совсем не зная,
Что ему беда такая
Угрожает, все плетёт
Гривы в косы да поёт.

А убрав их, в оба чана
Нацедил сыты медвяной
И насыпал дополна
Белоярова пшена.
Тут, зевнув, перо Жар-птицы
Завернул опять в тряпицы,
Шапку под ухо — и лёг
У коней близ задних ног.

Только начало зориться,
Спальник начал шевелиться,
И, услыша, что Иван
Так храпит, как Еруслан,
Он тихонько вниз слезает
И к Ивану подползает,
Пальцы в шапку запустил,
Хвать перо — и след простыл.

Царь лишь только пробудился,
Спальник наш к нему явился,
Стукнул крепко об пол лбом
И запел царю потом:
«Я с повинной головою,
Царь, явился пред тобою,
Не вели меня казнить,
Прикажи мне говорить». —
«Говори, не прибавляя, —
Царь сказал ему зевая.
Если ж ты да будешь врать,
То кнута не миновать».
Спальник наш, собравшись с силой,
Говорит царю: «Помилуй!
Вот те истинный Христос,
Справедлив мой, царь, донос.
Наш Иван, то всякий знает,
От тебя, отец скрывает,
Но не злато, не сребро —
Жароптицево перо…» —
«Жароптицево?.. Проклятый!
И он смел такой богатый…
Погоди же ты, злодей!
Не минуешь ты плетей!..» —
«Да и то ль ещё он знает! —
Спальник тихо продолжает
Изогнувшися. — Добро!
Пусть имел бы он перо;
Да и самую Жар-птицу
Во твою, отец, светлицу,
Коль приказ изволишь дать,
Похваляется достать».
И доносчик с этим словом,
Скрючась обручем таловым,
Ко кровати подошел,
Подал клад — и снова в пол.

Царь смотрел и дивовался,
Гладил бороду, смеялся
И скусил пера конец.
Тут, уклав его в ларец,
Закричал (от нетерпенья),
Подтвердив свое веленье
Быстрым взмахом кулака:
«Гей! позвать мне дурака!»

И посыльные дворяна
Побежали по Ивана,
Но, столкнувшись все в углу,
Растянулись на полу.
Царь тем много любовался
И до колотья смеялся.
А дворяна, усмотря,
Что смешно то для царя,
Меж собой перемигнулись
И вдругоредь растянулись.
Царь тем так доволен был,
Что их шапкой наградил.
Тут посыльные дворяна
Вновь пустились звать Ивана
И на этот уже раз
Обошлися без проказ.

Вот к конюшне прибегают,
Двери настежь отворяют
И ногами дурака
Ну толкать во все бока.
С полчаса над ним возились,
Но его не добудились.
Наконец уж рядовой
Разбудил его метлой.

«Что за челядь тут такая? —
Говорит Иван вставая. —
Как хвачу я вас бичом,
Так не станете потом
Без пути будить Ивана».
Говорят ему дворяна:
«Царь изволил приказать
Нам тебя к нему позвать». —
«Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся
И тотчас к нему явлюся», —
Говорит послам Иван.

Тут надел он свой кафтан,
Опояской подвязался,
Приумылся, причесался,
Кнут свой сбоку прицепил,
Словно утица поплыл.

Вот Иван к царю явился,
Поклонился, подбодрился,
Крякнул дважды и спросил:
«А пошто меня будил?»
Царь, прищурясь глазом левым,
Закричал к нему со гневом,
Приподнявшися: «Молчать!
Ты мне должен отвечать:
В силу коего указа
Скрыл от нашего ты глаза
Наше царское добро —
Жароптицево перо?
Что я — царь али боярин?
Отвечай сейчас, татарин!»
Тут Иван, махнув рукой,
Говорит царю: «Постой!
Я те шапки ровно не дал,
Как же ты о том проведал?
Что ты — ажно ты пророк?
Ну, да что, сади в острог,
Прикажи сейчас хоть в палки —
Нет пера, да и шабалки!..» —
«Отвечай же! запорю!..» —
Я те толком говорю:
«Нет пера! Да, слышь, откуда
Мне достать такое чудо?»
Царь с кровати тут вскочил
И ларец с пером открыл.
«Что? Ты смел еще переться?
Да уж нет, не отвертеться!
Это что? А?» Тут Иван
Задрожал, как лист в буран,
Шапку выронил с испуга.
«Что, приятель, видно, туго? —
Молвил царь. — Постой-ка, брат!..» —
«Ох, помилуй, виноват!
Отпусти вину Ивану,
Я вперед уж врать не стану».
И, закутавшись в полу,
Растянулся на полу.
«Ну, для первого случаю
Я вину тебе прощаю, —
Царь Ивану говорит. —
Я, помилуй бог, сердит!
И с сердцов иной порою
Чуб сниму и с головою.
Так вот, видишь, я каков!
Но, сказать без дальних слов,
Я узнал, что ты Жар-птицу
В нашу царскую светлицу,
Если б вздумал приказать,
Похваляешься достать.
Ну, смотри ж, не отпирайся
И достать ее старайся».
Тут Иван волчком вскочил.
«Я того не говорил! —
Закричал он утираясь. —
О пере не запираюсь,
Но о птице, как ты хошь,
Ты напраслину ведешь».
Царь, затрясши бородою:
«Что? Рядиться мне с тобою! —
Закричал он. — Но смотри,
Если ты недели в три
Не достанешь мне Жар-птицу
В нашу царскую светлицу,
То, клянуся бородой,
Ты поплатишься со мной:
На правеж — в решетку — на кол!
Вон, холоп!» Иван заплакал
И пошел на сеновал,
Где конёк его лежал.

Горбунок, его почуя,
Дрягнул было плясовую;
Но, как слезы увидал,
Сам чуть-чуть не зарыдал.
«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил? —
Говорит ему конек,
У его вертяся ног. —
Не утайся предо мною,
Всё скажи, что за душою.
Я помочь тебе готов.
Аль, мой милый, нездоров?
Аль попался к лиходею?»
Пал Иван к коньку на шею,
Обнимал и целовал.

«Ох, беда, конёк! — сказал. —
Царь велит достать Жар-птицу
В государскую светлицу.
Что мне делать, горбунок?»
Говорит ему конёк:
«Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
Оттого беда твоя,
Что не слушался меня:
Помнишь, ехав в град-столицу,
Ты нашел перо Жар-птицы;
Я сказал тебе тогда:
Не бери, Иван, — беда!
Много, много непокою
Принесёт оно с собою.
Вот теперя ты узнал,
Правду ль я тебе сказал.
Но, сказать тебе по дружбе,
Это — службишка, не служба;
Служба всё, брат, впереди.
Ты к царю теперь поди
И скажи ему открыто:
«Надо, царь, мне два корыта
Белоярова пшена
Да заморского вина.
Да вели поторопиться:
Завтра, только зазорится,
Мы отправимся, в поход».

Вот Иван к царю идет,
Говорит ему открыто:
«Надо, царь, мне два корыта
Белоярова пшена
Да заморского вина.
Да вели поторопиться:
Завтра, только зазорится,
Мы отправимся в поход».
Царь тотчас приказ дает,
Чтоб посыльные дворяна
Всё сыскали для Ивана,
Молодцом его назвал
И «счастливый путь!» сказал.

На другой день, утром рано,
Разбудил конёк Ивана:
«Гей! Хозяин! Полно спать!
Время дело исправлять!»
Вот Иванушка поднялся,
В путь-дорожку собирался,
Взял корыта, и пшено,
И заморское вино;
Потеплее приоделся,
На коньке своем уселся,
Вынул хлеба ломоток
И поехал на восток —
Доставать тоё Жар-птицу.

Едут целую седмицу,
Напоследок, в день осьмой,
Приезжают в лес густой.
Тут сказал конёк Ивану:
«Ты увидишь здесь поляну;
На поляне той гора
Вся из чистого сребра;
Вот сюда-то до зарницы
Прилетают жары-птицы
Из ручья воды испить;
Тут и будем их ловить».
И, окончив речь к Ивану,
Выбегает на поляну.
Что за поле! Зелень тут
Словно камень-изумруд;
Ветерок над нею веет,
Так вот искорки и сеет;
А по зелени цветы
Несказанной красоты.
А на той ли на поляне,
Словно вал на океане,
Возвышается гора
Вся из чистого сребра.
Солнце летними лучами
Красит всю её зарями,
В сгибах золотом бежит,
На верхах свечой горит.

Вот конек по косогору
Поднялся на эту гору,
Вёрсту, другу пробежал,
Устоялся и сказал:

«Скоро ночь, Иван, начнется,
И тебе стеречь придется.
Ну, в корыто лей вино
И с вином мешай пшено.
А чтоб быть тебе закрыту,
Ты под то подлезь корыто,
Втихомолку примечай,
Да, смотри же, не зевай.
До восхода, слышь, зарницы
Прилетят сюда жар-птицы
И начнут пшено клевать
Да по-своему кричать.

Ты, которая поближе,
И схвати ее, смотри же!
А поймаешь птицу-жар,
И кричи на весь базар;
Я тотчас к тебе явлюся». —
«Ну, а если обожгуся? —
Говорит коньку Иван,
Расстилая свой кафтан. —
Рукавички взять придётся:
Чай, плутовка больно жгётся».
Тут конёк из глаз исчез,
А Иван, кряхтя, подлез
Под дубовое корыто
И лежит там как убитый.

Вот полночною порой
Свет разлился над горой, —
Будто полдни наступают:
Жары-птицы налетают;
Стали бегать и кричать
И пшено с вином клевать.
Наш Иван, от них закрытый,
Смотрит птиц из-под корыта
И толкует сам с собой,
Разводя вот так рукой:
«Тьфу ты, дьявольская сила!
Эк их, дряней, привалило!

Чай, их тут десятков с пять.
Кабы всех переимать, —
То-то было бы поживы!
Неча молвить, страх красивы!
Ножки красные у всех;
А хвосты-то — сущий смех!
Чай, таких у куриц нету.
А уж сколько, парень, свету,
Словно батюшкина печь!»
И, скончав такую речь,
Сам с собою под лазейкой,
Наш Иван ужом да змейкой
Ко пшену с вином подполз, —
Хвать одну из птиц за хвост.
«Ой, Конёчек-горбуночек!
Прибегай скорей, дружочек!
Я ведь птицу-то поймал», —
Так Иван-дурак кричал.
Горбунок тотчас явился.
«Ай, хозяин, отличился! —
Говорит ему конёк. —
Ну, скорей её в мешок!
Да завязывай тужее;
А мешок привесь на шею.
Надо нам в обратный путь». —
«Нет, дай птиц-то мне пугнуть!
Говорит Иван. — Смотри-ка,
Вишь, надселися от крика!»
И, схвативши свой мешок,
Хлещет вдоль и поперёк.
Ярким пламенем сверкая,
Встрепенулася вся стая,
Кругом огненным свилась
И за тучи понеслась.
А Иван наш вслед за ними
Рукавицами своими
Так и машет и кричит,
Словно щёлоком облит.
Птицы в тучах потерялись;
Наши путники собрались,
Уложили царский клад
И вернулися назад.

Вот приехали в столицу.
«Что, достал ли ты Жар-птицу?» —
Царь Ивану говорит,
Сам на спальника глядит.
А уж тот, нешто от скуки,
Искусал себе все руки.
«Разумеется, достал», —
Наш Иван царю сказал.
«Где ж она?» — «Постой немножко,
Прикажи сперва окошко
В почивальне затворить,
Знашь, чтоб темень сотворить».

Тут дворяна побежали
И окошко затворяли.
Вот Иван мешок на стол:
«Ну-ка, бабушка, пошел!»
Свет такой тут вдруг разлился,
Что весь двор рукой закрылся.
Царь кричит на весь базар:
«Ахти, батюшки, пожар!
Эй, решёточных сзывайте!
Заливайте! Заливайте!» —
«Это, слышь ты, не пожар,
Это свет от птицы-жар, —
Молвил ловчий, сам со смеху
Надрываяся. — Потеху
Я привез те, государь!»
Говорит Ивану царь:
«Вот люблю дружка Ванюшу!
Взвеселил мою ты душу,
И на радости такой —
Будь же царский стремянной!»

Это видя, хитрый спальник,
Прежний конюших начальник,
Говорит себе под нос:
«Нет, постой, молокосос!
Не всегда тебе случится
Так канальски отличиться.
Я те снова подведу,
Мой дружочек, под беду!»

Через три потом недели
Вечерком одним сидели
В царской кухне повара
И служители двора;
Попивали мёд из жбана
Да читали Еруслана.
«Эх! — один слуга сказал, —
Как севодни я достал
От соседа чудо-книжку!
В ней страниц не так чтоб слишком,
Да и сказок только пять,
А уж сказки — вам сказать,
Так не можно надивиться;
Надо ж этак умудриться!»

Тут все в голос: «Удружи!
Расскажи, брат, расскажи!» —
«Ну, какую ж вы хотите?
Пять ведь сказок; вот смотрите:
Перва сказка о бобре,
А вторая о царе;
Третья… дай бог память… точно!
О боярыне восточной;
Вот в четвёртой: князь Бобыл;
В пятой… в пятой… эх, забыл!
В пятой сказке говорится…
Так в уме вот и вертится…» —

«Ну, да брось её!» — «Постой!» —
«О красотке, что ль, какой?» —
«Точно! В пятой говорится
О прекрасной Царь-девице.
Ну, которую ж, друзья,
Расскажу севодни я?» —
«Царь-девицу! — все кричали. —
О царях мы уж слыхали,
Нам красоток-то скорей!
Их и слушать веселей».
И слуга, усевшись важно,
Стал рассказывать протяжно:

«У далеких немских стран
Есть, ребята, окиян.
По тому ли окияну
Ездят только басурманы;
С православной же земли
Не бывали николи
Ни дворяне, ни миряне
На поганом окияне.
От гостей же слух идёт,
Что девица там живёт;
Но девица не простая,
Дочь, вишь, месяцу родная,
Да и солнышко ей брат.
Та девица, говорят,
Ездит в красном полушубке,
В золотой, ребята, шлюпке
И серебряным веслом
Самолично правит в нём;
Разны песни попевает
И на гусельцах играет…»

Спальник тут с полатей скок —
И со всех обеих ног
Во дворец к царю пустился
И как раз к нему явился;
Стукнул крепко об пол лбом
И запел царю потом:
«Я с повинной головою,
Царь, явился пред тобою,
Не вели меня казнить,
Прикажи мне говорить!» —
«Говори, да правду только,
И не ври, смотри, нисколько!» —
Царь с кровати закричал.
Хитрый спальник отвечал:
«Мы севодни в кухне были,
За твоё здоровье пили,
А один из дворских слуг
Нас забавил сказкой вслух;
В этой сказке говорится
О прекрасной Царь-девице.
Вот твой царский стремянной
Поклялся твоей брадой,
Что он знает эту птицу, —
Так он назвал Царь-девицу, —
И её, изволишь знать,
Похваляется достать».
Спальник стукнул об пол снова.
«Гей, позвать мне стремяннова!» —
Царь посыльным закричал.
Спальник тут за печку стал.
А посыльные дворяна
Побежали по Ивана;
В крепком сне его нашли
И в рубашке привели.

Царь так начал речь: «Послушай,
На тебя донос, Ванюша.
Говорят, что вот сейчас
Похвалялся ты для нас
Отыскать другую птицу,
Сиречь молвить, Царь-девицу…» —
«Что ты, что ты, бог с тобой! —
Начал царский стремянной. —
Чай, с просонков я, толкую,
Штуку выкинул такую.
Да хитри себе как хошь,
А меня не проведёшь».
Царь, затрясши бородою:
«Что? Рядиться мне с тобою? —
Закричал он. — Но смотри,
Если ты недели в три
Не достанешь Царь-девицу
В нашу царскую светлицу,
То, клянуся бородой!
Ты поплатишься со мной!
На правеж — в решетку — на кол!
Вон, холоп!» Иван заплакал
И пошел на сеновал,
Где конёк его лежал.

«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил? —
Говорит ему конёк. —
Аль, мой милый, занемог?
Аль попался к лиходею?»
Пал Иван к коньку на шею,
Обнимал и целовал.
«Ох, беда, конёк! — сказал. —
Царь велит в свою светлицу
Мне достать, слышь, Царь-девицу.
Что мне делать, горбунок?»
Говорит ему конёк:
«Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
Оттого беда твоя,
Что не слушался меня.
Но, сказать тебе по дружбе,
Это — службишка, не служба;
Служба всё, брат, впереди!
Ты к царю теперь поди
И скажи: «Ведь для поимки
Надо, царь, мне две ширинки,
Шитый золотом шатер
Да обеденный прибор —
Весь заморского варенья —
И сластей для прохлажденья»,

Вот Иван к царю идёт
И такую речь ведёт:
«Для царевниной поимки
Надо, царь, мне две ширинки,
Шитый золотом шатер
Да обеденный прибор —
Весь заморского варенья —
И сластей для прохлажденья». —

«Вот давно бы так, чем нет», —
Царь с кровати дал ответ
И велел, чтобы дворяна
Всё сыскали для Ивана,
Молодцом его назвал
И «счастливый путь!» сказал.

На другой день, утром рано,
Разбудил конёк Ивана:
«Гей! Хозяин! Полно спать!
Время дело исправлять!»
Вот Иванушка поднялся,
В путь-дорожку собирался,
Взял ширинки и шатёр
Да обеденный прибор —
Весь заморского варенья —
И сластей для прохлажденья;
Всё в мешок дорожный склал
И верёвкой завязал,
Потеплее приоделся,
На коньке своем уселся;
Вынул хлеба ломоток
И поехал на восток
По тоё ли Царь-девицу.

Едут целую седмицу,
Напоследок, в день осьмой,
Приезжают в лес густой.

Тут сказал конёк Ивану:
«Вот дорога к окияну,
И на нём-то круглый год
Та красавица живёт;
Два раза она лишь сходит
С окияна и приводит
Долгий день на землю к нам.
Вот увидишь завтра сам».
И; окончив речь к Ивану,
Выбегает к окияну,
На котором белый вал
Одинёшенек гулял.
Тут Иван с конька слезает,
А конёк ему вещает:
«Ну, раскидывай шатёр,
На ширинку ставь прибор
Из заморского варенья
И сластей для прохлажденья.
Сам ложися за шатром
Да смекай себе умом.
Видишь, шлюпка вон мелькает.
То царевна подплывает.
Пусть в шатёр она войдет,
Пусть покушает, попьёт;
Вот, как в гусли заиграет, —
Знай, уж время наступает.
Ты тотчас в шатер вбегай,
Ту царевну сохватай
И держи её сильнее
Да зови меня скорее.
Я на первый твой приказ
Прибегу к тебе как раз;
И поедем… Да, смотри же,
Ты гляди за ней поближе;

Если ж ты её проспишь,
Так беды не избежишь».
Тут конек из глаз сокрылся,
За шатер Иван забился
И давай дыру вертеть,
Чтоб царевну подсмотреть.

Ясный полдень наступает;
Царь-девица подплывает,
Входит с гуслями в шатёр
И садится за прибор.
«Хм! Так вот та Царь-девица!
Как же в сказках говорится, —
Рассуждает стремянной, —
Что куда красна собой
Царь-девица, так что диво!
Эта вовсе не красива:
И бледна-то, и тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
А ножонка-то, ножонка!
Тьфу ты! словно у цыпленка!
Пусть полюбится кому,
Я и даром не возьму».
Тут царевна заиграла
И столь сладко припевала,
Что Иван, не зная как,
Прикорнулся на кулак
И под голос тихий, стройный
Засыпает преспокойно.

Запад тихо догорал.
Вдруг конёк над ним заржал
И, толкнув его копытом,
Крикнул голосом сердитым:
«Спи, любезный, до звезды!
Высыпай себе беды,
Не меня ведь вздернут на кол!»
Тут Иванушка заплакал
И, рыдаючи, просил,
Чтоб конёк его простил:
«Отпусти вину Ивану,
Я вперед уж спать не стану». —
«Ну, уж бог тебя простит! —
Горбунок ему кричит. —
Все поправим, может статься,
Только, чур, не засыпаться;
Завтра, рано поутру,
К златошвейному шатру
Приплывёт опять девица
Меду сладкого напиться.
Если ж снова ты заснёшь,
Головы уж не снесёшь».
Тут конёк опять сокрылся;
А Иван сбирать пустился
Острых камней и гвоздей
От разбитых кораблей
Для того, чтоб уколоться,
Если вновь ему вздремнётся.

На другой день, поутру,
К златошвейному шатру
Царь-девица подплывает,
Шлюпку на берег бросает,
Входит с гуслями в шатёр
И садится за прибор…
Вот царевна заиграла
И столь сладко припевала,
Что Иванушке опять
Захотелося поспать.
«Нет, постой же ты, дрянная! —
Говорит Иван вставая. —
Ты в другоредь не уйдёшь
И меня не проведёшь».
Тут в шатер Иван вбегает,
Косу длинную хватает…
«Ой, беги, конёк, беги!
Горбунок мой, помоги!»
Вмиг конек к нему явился.
«Ай, хозяин, отличился!
Ну, садись же поскорей
Да держи ее плотней!»

Вот столицы достигает.
Царь к царевне выбегает,
За белы руки берёт,
Во дворец ее ведёт
И садит за стол дубовый
И под занавес шелковый,
В глазки с нежностью глядит,
Сладки речи говорит:
«Бесподобная девица,
Согласися быть царица!
Я тебя едва узрел —
Сильной страстью воскипел.
Соколины твои очи
Не дадут мне спать средь ночи
И во время бела дня —
Ох! измучают меня.
Молви ласковое слово!
Все для свадьбы уж готово;
Завтра ж утром, светик мой,
Обвенчаемся с тобой
И начнем жить припевая».

А царевна молодая,
Ничего не говоря,
Отвернулась от царя.
Царь нисколько не сердился,
Но сильней еще влюбился;
На колен пред нею стал,
Ручки нежно пожимал
И балясы начал снова:
«Молви ласковое слово!
Чем тебя я огорчил?
Али тем, что полюбил?
«О, судьба моя плачевна!»
Говорит ему царевна:
«Если хочешь взять меня,
То доставь ты мне в три дня
Перстень мой из окияна». —
«Гей! Позвать ко мне Ивана!» —
Царь поспешно закричал
И чуть сам не побежал.

Вот Иван к царю явился,
Царь к нему оборотился
И сказал ему: «Иван!
Поезжай на окиян;
В окияне том хранится
Перстень, слышь ты, Царь-девицы.
Коль достанешь мне его,
Задарю тебя всего». —
«Я и с первой-то дороги
Волочу насилу ноги;
Ты опять на окиян!» —
Говорит царю Иван.
«Как же, плут, не торопиться:
Видишь, я хочу жениться! —
Царь со гневом закричал
И ногами застучал. —
У меня не отпирайся,
А скорее отправляйся!»
Тут Иван хотел идти.
«Эй, послушай! По пути, —
Говорит ему царица, —
Заезжай ты поклониться
В изумрудный терем мой
Да скажи моей родной:
Дочь её узнать желает,
Для чего она скрывает
По три ночи, по три дня
Лик свой ясный от меня?
И зачем мой братец красный
Завернулся в мрак ненастный
И в туманной вышине
Не пошлет луча ко мне?
Не забудь же!» — «Помнить буду,
Если только не забуду;
Да ведь надо же узнать,
Кто те братец, кто те мать,
Чтоб в родне-то нам не сбиться».
Говорит ему царица:
«Месяц — мать мне, солнце — брат» —
«Да, смотри, в три дня назад!» —
Царь-жених к тому прибавил.
Тут Иван царя оставил
И пошел на сеновал,
Где конёк его лежал.

«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил?» —
Говорит ему конёк.
«Помоги мне, горбунок!
Видишь, вздумал царь жениться,
Знашь, на тоненькой царице,
Так и шлет на окиян, —
Говорит коньку Иван. —
Дал мне сроку три дня только;
Тут попробовать изволь-ка
Перстень дьявольский достать!
Да велела заезжать
Эта тонкая царица
Где-то в терем поклониться
Солнцу, Месяцу, притом
И спрошать кое об чём…»
Тут конёк: «Сказать по дружбе,
Это — службишка, не служба;
Служба все, брат, впереди!
Ты теперя спать поди;
А назавтра, утром рано,
Мы поедем к окияну».

На другой день наш Иван,
Взяв три луковки в карман,
Потеплее приоделся,
На коньке своем уселся
И поехал в дальний путь…
Дайте, братцы, отдохнуть!

Та-ра-рали, та-ра-ра!
Вышли кони со двора;
Вот крестьяне их поймали
Да покрепче привязали.
Сидит ворон на дубу,
Он играет во трубу;
Как во трубушку играет,
Православных потешает:
«Эй, послушай, люд честной!
Жили-были муж с женой;
Муж-то примется за шутки,
А жена за прибаутки,
И пойдет у них тут пир,
Что на весь крещёный мир!»
Это присказка ведётся,
Сказка послее начнётся.
Как у наших у ворот
Муха песенку поёт:
«Что дадите мне за вестку?
Бьет свекровь свою невестку:
Посадила на шесток,
Привязала за шнурок,
Ручки к ножкам притянула,
Ножку правую разула:
«Не ходи ты по зарям!
Не кажися молодцам!»
Это присказка велася,
Вот и сказка началася.

Ну-с, так едет наш Иван
За кольцом на окиян.
Горбунок летит, как ветер,
И в почин на первый вечер
Верст сто тысяч отмахал
И нигде не отдыхал.

Подъезжая к окияну,
Говорит конек Ивану:
«Ну, Иванушка, смотри,
Вот минутки через три
Мы приедем на поляну —
Прямо к морю-окияну;
Поперёк его лежит
Чудо-юдо рыба-кит;
Десять лет уж он страдает,
А доселева не знает,
Чем прощенье получить;
Он учнёт тебя просить,
Чтоб ты в Солнцевом селенье
Попросил ему прощенье;
Ты исполнить обещай,
Да, смотри ж, не забывай!»

Вот въезжают на поляну
Прямо к морю-окияну;
Поперёк его лежит
Чудо-юдо рыба-кит.
Все бока его изрыты,
Частоколы в рёбра вбиты,
На хвосте сыр-бор шумит,
На спине село стоит;
Мужички на губе пашут,
Между глаз мальчишки пляшут,
А в дубраве, меж усов,
Ищут девушки грибов.

Вот конёк бежит по киту,
По костям стучит копытом.
Чудо-юдо рыба-кит
Так проезжим говорит,
Рот широкий отворяя,
Тяжко, горько воздыхая:
«Путь-дорога, господа!
Вы откуда, и куда?» —
«Мы послы от Царь-девицы,
Едем оба из столицы, —
Говорит киту конёк, —
К солнцу прямо на восток,
Во хоромы золотые». —
«Так нельзя ль, отцы родные,
Вам у солнышка спросить:
Долго ль мне в опале быть,
И за кои прегрешенья
Я терплю беды-мученья?» —
«Ладно, ладно, рыба-кит!» —
Наш Иван ему кричит.
«Будь отец мне милосердный!
Вишь, как мучуся я, бедный!
Десять лет уж тут лежу…
Я и сам те услужу!..» —
Кит Ивана умоляет,
Сам же горько воздыхает.
«Ладно-ладно, рыба-кит!» —
Наш Иван ему кричит.
Тут конёк под ним забился,
Прыг на берег — и пустился,
Только видно, как песок
Вьётся вихорем у ног.

Едут близко ли, далёко,
Едут низко ли, высоко
И увидели ль кого —
Я не знаю ничего.
Скоро сказка говорится,
Дело мешкотно творится.
Только, братцы, я узнал,
Что конёк туда вбежал,
Где (я слышал стороною)
Небо сходится с землею,
Где крестьянки лён прядут,
Прялки на небо кладут.

Тут Иван с землей простился
И на небе очутился
И поехал, будто князь,
Шапка набок, подбодрясь.
«Эко диво! эко диво!
Наше царство хоть красиво, —
Говорит коньку Иван.
Средь лазоревых полян, —
А как с небом-то сравнится,
Так под стельку не годится.
Что земля-то!.. ведь она
И черна-то и грязна;
Здесь земля-то голубая,
А уж светлая какая!..
Посмотри-ка, горбунок,
Видишь, вон где, на восток,
Словно светится зарница…
Чай, небесная светлица…
Что-то больно высока!» —
Так спросил Иван конька.
«Это терем Царь-девицы,
Нашей будущей царицы, —
Горбунок ему кричит, —
По ночам здесь солнце спит,
А полуденной порою
Месяц входит для покою».

Подъезжают; у ворот
Из столбов хрустальный свод;
Все столбы те завитые
Хитро в змейки золотые;
На верхушках три звезды,
Вокруг терема сады;
На серебряных там ветках
В раззолоченных во клетках
Птицы райские живут,
Песни царские поют.
А ведь терем с теремами
Будто город с деревнями;
А на тереме из звезд —
Православный русский крест.

Вот конёк во двор въезжает;
Наш Иван с него слезает,
В терем к Месяцу идёт
И такую речь ведёт:
«Здравствуй, Месяц Месяцович!
Я — Иванушка Петрович,
Из далеких я сторон
И привёз тебе поклон». —
«Сядь, Иванушка Петрович, —
Молвил Месяц Месяцович, —
И поведай мне вину
В нашу светлую страну
Твоего с земли прихода;
Из какого ты народа,
Как попал ты в этот край, —
Всё скажи мне, не утаи», —
«Я с земли пришел Землянской,
Из страны ведь христианской, —
Говорит, садясь, Иван, —
Переехал окиян
С порученьем от царицы —
В светлый терем поклониться
И сказать вот так, постой:
«Ты скажи моей родной:
Дочь её узнать желает,
Для чего она скрывает
По три ночи, по три дня
Лик какой-то от меня;
И зачем мой братец красный
Завернулся в мрак ненастный
И в туманной вышине
Не пошлёт луча ко мне?»
Так, кажися? — Мастерица
Говорить красно царица;
Не припомнишь все сполна,
Что сказала мне она». —
«А какая-то царица?» —
«Это, знаешь, Царь-девица». —
«Царь-девица?.. Так она,
Что ль, тобой увезена?» —
Вскрикнул Месяц Месяцович.
А Иванушка Петрович
Говорит: «Известно, мной!
Вишь, я царский стремянной;
Ну, так царь меня отправил,
Чтобы я её доставил
В три недели во дворец;
А не то меня, отец,
Посадить грозился на кол».
Месяц с радости заплакал,
Ну Ивана обнимать,
Целовать и миловать.
«Ах, Иванушка Петрович! —
Молвил Месяц Месяцович. —
Ты принес такую весть,
Что не знаю, чем и счесть!
А уж мы как горевали,
Что царевну потеряли!..
Оттого-то, видишь, я
По три ночи, по три дня
В темном облаке ходила,
Все грустила да грустила,
Трое суток не спала.
Крошки хлеба не брала,
Оттого-то сын мой красный
Завернулся в мрак ненастный,
Луч свой жаркий погасил,
Миру божью не светил.
Все грустил, вишь, по сестрице,
Той ли красной Царь-девице.
Что, здорова ли она?
Не грустна ли, не больна?» —
«Всем бы, кажется, красотка,
Да у ней, кажись, сухотка:
Ну, как спичка, слышь, тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
Вот как замуж-то поспеет,
Так небось и потолстеет:
Царь, слышь, женится на ней».
Месяц вскрикнул: «Ах, злодей!
Вздумал в семьдесят жениться
На молоденькой девице!
Да стою я крепко в том —
Просидит он женихом!
Вишь, что старый хрен затеял:
Хочет жать там, где не сеял!
Полно, лаком больно стал!»
Тут Иван опять сказал:
«Есть ещё к тебе прошенье,
То о китовом прощенье…
Есть, вишь, море; чудо-кит
Поперёк его лежит:
Все бока его изрыты,
Частоколы в рёбра вбиты…
Он, бедняк, меня прошал,
Чтобы я тебя спрошал:
Скоро ль кончится мученье?
Чем сыскать ему прощенье?
И на что он тут лежит?»
Месяц ясный говорит:
«Он за то несет мученье,
Что без божия веленья
Проглотил среди морей
Три десятка кораблей.
Если даст он им свободу,
Снимет бог с него невзгоду,
Вмиг все раны заживит,
Долгим веком наградит».

Тут Иванушка поднялся,
С светлым месяцем прощался,
Крепко шею обнимал,
Трижды в щёки целовал.
«Ну, Иванушка Петрович! —
Молвил Месяц Месяцович. —
Благодарствую тебя
За сынка и за себя.
Отнеси благословенье
Нашей дочке в утешенье
И скажи моей родной:
«Мать твоя всегда с тобой;
Полно плакать и крушиться:
Скоро грусть твоя решится, —
И не старый, с бородой,
А красавец молодой
Поведет тебя к налою».
Ну, прощай же! Бог с тобою!»
Поклонившись, как умел,
На конька Иван тут сел,
Свистнул, будто витязь знатный,
И пустился в путь обратный.

На другой день наш Иван
Вновь пришел на окиян.
Вот конёк бежит по киту,
По костям стучит копытом.
Чудо-юдо рыба-кит
Так, вздохнувши, говорит:

«Что, отцы, моё прошенье?
Получу ль когда прощенье?» —
«Погоди ты, рыба-кит!» —
Тут конёк ему кричит.

Вот в село он прибегает,
Мужиков к себе сзывает,
Черной гривкою трясёт
И такую речь ведёт:
«Эй, послушайте, миряне,
Православны христиане!
Коль не хочет кто из вас
К водяному сесть в приказ,
Убирайся вмиг отсюда.
Здесь тотчас случится чудо:
Море сильно закипит,
Повернётся рыба-кит…»
Тут крестьяне и миряне,
Православны христиане,
Закричали: «Быть бедам!»
И пустились по домам.
Все телеги собирали;
В них, не мешкая, поклали
Все, что было живота,
И оставили кита.
Утро с полднем повстречалось,
А в селе уж не осталось
Ни одной души живой,
Словно шел Мамай войной!

Тут конёк на хвост вбегает,
К перьям близко прилегает
И что мочи есть кричит:
«Чудо-юдо рыба-кит!
Оттого твои мученья,
Что без божия веленья
Проглотил ты средь морей
Три десятка кораблей.
Если дашь ты им свободу,
Снимет бог с тебя невзгоду,
Вмиг все раны заживит,
Долгим веком наградит».
И, окончив речь такую,
Закусил узду стальную,
Понатужился — и вмиг
На далёкий берег прыг.

Чудо-кит зашевелился,
Словно холм поворотился,
Начал море волновать
И из челюстей бросать
Корабли за кораблями
С парусами и гребцами.

Тут поднялся шум такой,
Что проснулся царь морской:
В пушки медные палили,
В трубы кованы трубили;
Белый парус поднялся,
Флаг на мачте развился;
Поп с причётом всем служебным
Пел на палубе молебны;
А гребцов веселый ряд
Грянул песню наподхват:
«Как по моречку, по морю,
По широкому раздолью,
Что по самый край земли,
Выбегают корабли…»

Волны моря заклубились,
Корабли из глаз сокрылись.
Чудо-юдо рыба-кит
Громким голосом кричит,
Рот широкий отворяя,
Плёсом волны разбивая:
«Чем вам, други, услужить?
Чем за службу наградить?
Надо ль раковин цветистых?
Надо ль рыбок золотистых?
Надо ль крупных жемчугов?
Всё достать для вас готов!» —
«Нет, кит-рыба, нам в награду
Ничего того не надо, —
Говорит ему Иван, —
Лучше перстень нам достань —
Перстень, знаешь, Царь-девицы,
Нашей будущей царицы». —
«Ладно, ладно! Для дружка
И серёжку из ушка!
Отыщу я до зарницы
Перстень красной Царь-девицы», —
Кит Ивану отвечал
И, как ключ, на дно упал.

Вот он плёсом ударяет,
Громким голосом сзывает
Осетриный весь народ
И такую речь ведёт:
«Вы достаньте до зарницы
Перстень красной Царь-девицы,
Скрытый в ящичке на дне.
Кто его доставит мне,
Награжу того я чином:
Будет думным дворянином.
Если ж умный мой приказ
Не исполните… я вас!»
Осетры тут поклонились
И в порядке удалились.

Через несколько часов
Двое белых осетров
К киту медленно подплыли
И смиренно говорили:
«Царь великий! не гневись!
Мы всё море уж, кажись,
Исходили и изрыли,
Но и знаку не открыли.
Только ёрш один из нас
Совершил бы твой приказ:
Он по всем морям гуляет,
Так уж, верно, перстень знает;
Но его, как бы назло,
Уж куда-то унесло». —
«Отыскать его в минуту
И послать в мою каюту!» —
Кит сердито закричал
И усами закачал.

Осетры тут поклонились,
В земский суд бежать пустились
И велели в тот же час
От кита писать указ,
Чтоб гонцов скорей послали
И ерша того поймали.
Лещ, услыша сей приказ,
Именной писал указ;
Сом (советником он звался)
Под указом подписался;
Черный рак указ сложил
И печати приложил.
Двух дельфинов тут призвали
И, отдав указ, сказали,
Чтоб, от имени царя,
Обежали все моря
И того ерша-гуляку,
Крикуна и забияку,
Где бы ни было нашли,
К государю привели.

Тут дельфины поклонились
И ерша искать пустились.
Ищут час они в морях,
Ищут час они в реках,
Все озёра исходили,
Все проливы переплыли,
Не могли ерша сыскать
И вернулися назад,
Чуть не плача от печали…

Вдруг дельфины услыхали
Где-то в маленьком пруде
Крик неслыханный в воде.
В пруд дельфины завернули
И на дно его нырнули, —
Глядь: в пруде, под камышом,
Ёрш дерется с карасем.
«Смирно! черти б вас побрали!
Вишь, содом какой подняли,
Словно важные бойцы!» —
Закричали им гонцы.
«Ну, а вам какое дело? —
Ёрш кричит дельфинам смело. —
Я шутить ведь не люблю,
Разом всех переколю!» —
«Ох ты, вечная гуляка
И крикун и забияка!
Всё бы, дрянь, тебе гулять,
Всё бы драться да кричать.
Дома — нет ведь, не сидится!..
Ну да что с тобой рядиться, —
Вот тебе царёв указ,
Чтоб ты плыл к нему тотчас».

Тут проказника дельфины
Подхватили за щетины
И отправились назад.
Ёрш ну рваться и кричать:
«Будьте милостивы, братцы!
Дайте чуточку подраться.
Распроклятый тот карась
Поносил меня вчерась
При честном при всём собранье
Неподобной разной бранью…»
Долго ёрш еще кричал,
Наконец и замолчал;
А проказника дельфины
Всё тащили за щетины,
Ничего не говоря,
И явились пред царя.

«Что ты долго не являлся?
Где ты, вражий сын, шатался?»
Кит со гневом закричал.
На колени ёрш упал,
И, признавшись в преступленье,
Он молился о прощенье.
«Ну, уж бог тебя простит! —
Кит державный говорит. —
Но за то твоё прощенье
Ты исполни повеленье». —
«Рад стараться, Чудо-кит!» —
На коленях Ёрш пищит.
«Ты по всем морям гуляешь,
Так уж, верно, перстень знаешь
Царь-девицы?» — «Как не знать!
Можем разом отыскать». —
«Так ступай же поскорее
Да сыщи его живее!»

Тут, отдав царю поклон,
Ёрш пошел, согнувшись, вон.
С царской дворней побранился,
За плотвой поволочился
И салакушкам шести
Нос разбил он на пути.
Совершив такое дело,
В омут кинулся он смело
И в подводной глубине
Вырыл ящичек на дне —
Пуд по крайней мере во сто.
«О, здесь дело-то не просто!»
И давай из всех морей
Ёрш скликать к себе сельдей.

Сельди духом собралися,
Сундучок тащить взялися,
Только слышно и всего —
«У-у-у!» да «о-о-о!»
Но сколь сильно ни кричали,
Животы лишь надорвали,
А проклятый сундучок
Не дался и на вершок.
«Настоящие селёдки!
Вам кнута бы вместо водки!» —
Крикнул Ёрш со всех сердцов
И нырнул по осетров.

Осетры тут приплывают
И без крика подымают
Крепко ввязнувший в песок
С перстнем красный сундучок.
«Ну, ребятушки, смотрите,
Вы к царю теперь плывите,
Я ж пойду теперь ко дну
Да немножко отдохну:
Что-то сон одолевает,
Так глаза вот и смыкает…»
Осетры к царю плывут,
Ёрш-гуляка прямо в пруд
(Из которого дельфины
Утащили за щетины),
Чай, додраться с карасем, —
Я не ведаю о том.
Но теперь мы с ним простимся
И к Ивану возвратимся.

Тихо море-окиян.
На песке сидит Иван,
Ждёт кита из синя моря
И мурлыкает от горя;
Повалившись на песок,
Дремлет верный горбунок.
Время к вечеру клонилось;
Вот уж солнышко спустилось;
Тихим пламенем горя,
Развернулася заря.
А кита не тут-то было.
«Чтоб те, вора, задавило!
Вишь, какой морской шайтан! —
Говорит себе Иван. —
Обещался до зарницы
Вынесть перстень Царь-девицы,
А доселе не сыскал,
Окаянный зубоскал!
А уж солнышко-то село,
И…» Тут море закипело:
Появился Чудо-кит
И к Ивану говорит:
«За твое благодеянье
Я исполнил обещанье».
С этим словом сундучок
Брякнул плотно на песок,
Только берег закачался.
«Ну, теперь я расквитался.
Если ж вновь принужусь я,
Позови опять меня;
Твоего благодеянья
Не забыть мне… До свиданья!»
Тут Кит-чудо замолчал
И, всплеснув, на дно упал.

Горбунок-конёк проснулся,
Встал на лапки, отряхнулся,
На Иванушку взглянул
И четырежды прыгнул.
«Ай да Кит Китович! Славно!
Долг свой выплатил исправно!
Ну, спасибо, рыба-кит! —
Горбунок конёк кричит. —
Что ж, хозяин, одевайся,
В путь-дорожку отправляйся;
Три денька ведь уж прошло:
Завтра срочное число.
Чай, старик уж умирает».
Тут Ванюша отвечает:
«Рад бы радостью поднять,
Да ведь силы не занять!
Сундучишко больно плотен,
Чай, чертей в него пять сотен
Кит проклятый насажал.
Я уж трижды подымал;
Тяжесть страшная такая!»
Тут конек, не отвечая,
Поднял ящичек ногой,
Будто камушек какой,
И взмахнул к себе на шею.
«Ну, Иван, садись скорее!
Помни, завтра минет срок,
А обратный путь далёк».

Стал четвёртый день зориться.
Наш Иван уже в столице.
Царь с крыльца к нему бежит.
«Что кольцо моё?» — кричит.
Тут Иван с конька слезает
И преважно отвечает:
«Вот тебе и сундучок!
Да вели-ка скликать полк:
Сундучишко мал хоть на вид,
Да и дьявола задавит».
Царь тотчас стрельцов позвал
И немедля приказал
Сундучок отнесть в светлицу,
Сам пошёл по Царь-девицу.
«Перстень твой, душа, найдён, —
Сладкогласно молвил он, —
И теперь, примолвить снова,
Нет препятства никакого
Завтра утром, светик мой,
Обвенчаться мне с тобой.
Но не хочешь ли, дружочек,
Свой увидеть перстенёчек?
Он в дворце моем лежит».
Царь-девица говорит:
«Знаю, знаю! Но, признаться,
Нам нельзя еще венчаться». —
«Отчего же, светик мой?
Я люблю тебя душой;
Мне, прости ты мою смелость,
Страх жениться захотелось.
Если ж ты… то я умру
Завтра ж с горя поутру.
Сжалься, матушка царица!»
Говорит ему девица:
«Но взгляни-ка, ты ведь сед;
Мне пятнадцать только лет:
Как же можно нам венчаться?
Все цари начнут смеяться,
Дед-то, скажут, внучку взял!»
Царь со гневом закричал:
«Пусть-ка только засмеются —
У меня как раз свернутся:
Все их царства полоню!
Весь их род искореню!»
«Пусть не станут и смеяться,
Всё не можно нам венчаться, —
Не растут зимой цветы:
Я красавица, а ты?..
Чем ты можешь похвалиться?» —
Говорит ему девица.
«Я хоть стар, да я удал! —
Царь царице отвечал. —
Как немножко приберуся,
Хоть кому так покажуся
Разудалым молодцом.
Ну, да что нам нужды в том?
Лишь бы только нам жениться».
Говорит ему девица:
«А такая в том нужда,
Что не выйду никогда
За дурного, за седого,
За беззубого такого!»
Царь в затылке почесал
И, нахмуряся, сказал:
«Что ж мне делать-то, царица?
Страх как хочется жениться;
Ты же, ровно на беду:
Не пойду да не пойду!» —

«Не пойду я за седого, —
Царь-девица молвит снова. —
Стань, как прежде, молодец,
Я тотчас же под венец». —
«Вспомни, матушка царица,
Ведь нельзя переродиться;
Чудо бог один творит».
Царь-девица говорит:
«Коль себя не пожалеешь,
Ты опять помолодеешь.
Слушай: завтра на заре
На широком на дворе
Должен челядь ты заставить
Три котла больших поставить
И костры под них сложить.
Первый надобно налить
До краев водой студёной,
А второй — водой варёной,
А последний — молоком,
Вскипятя его ключом.
Вот, коль хочешь ты жениться
И красавцем учиниться, —
Ты без платья, налегке,
Искупайся в молоке;
Тут побудь в воде варёной,
А потом еще в студёной,
И скажу тебе, отец,
Будешь знатный молодец!»

Царь не вымолвил ни слова,
Кликнул тотчас стремяннова.
«Что, опять на окиян? —
Говорит царю Иван. —
Нет уж, дудки, ваша милость!
Уж и то во мне все сбилось.
Не поеду ни за что!» —
«Нет, Иванушка, не то.
Завтра я хочу заставить
На дворе котлы поставить
И костры под них сложить.
Первый думаю налить
До краев водой студёной,
А второй — водой варёной,
А последний — молоком,
Вскипятя его ключом.
Ты же должен постараться
Пробы ради искупаться
В этих трёх больших котлах,
В молоке и в двух водах». —
«Вишь, откуда подъезжает! —
Речь Иван тут начинает.
Шпарят только поросят,
Да индюшек, да цыплят;
Я ведь, глянь, не поросёнок,
Не индюшка, не цыплёнок.
Вот в холодной, так оно
Искупаться бы можно,
А подваривать как станешь,
Так меня и не заманишь.
Полно, царь, хитрить, мудрить
Да Ивана проводить!»
Царь, затрясши бородою:
«Что? рядиться мне с тобою! —
Закричал он. — Но смотри!
Если ты в рассвет зари
Не исполнишь повеленье, —
Я отдам тебя в мученье,
Прикажу тебя пытать,
По кусочкам разрывать.
Вон отсюда, болесть злая!»
Тут Иванушка, рыдая,
Поплелся на сеновал,
Где конёк его лежал.

«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил? —
Говорит ему конёк. —
Чай, наш старый женишок
Снова выкинул затею?»
Пал Иван к коньку на шею,
Обнимал и целовал.
«Ох, беда, конёк! — сказал. —
Царь вконец меня сбывает;
Сам подумай, заставляет
Искупаться мне в котлах,
В молоке и в двух водах:
Как в одной воде студёной,
А в другой воде варёной,
Молоко, слышь, кипяток».
Говорит ему конёк:
«Вот уж служба так уж служба!
Тут нужна моя вся дружба.
Как же к слову не сказать:
Лучше б нам пера не брать;
От него-то, от злодея,
Столько бед тебе на шею…
Ну, не плачь же, бог с тобой!
Сладим как-нибудь с бедой.
И скорее сам я сгину,
Чем тебя, Иван, покину.
Слушай: завтра на заре,
В те поры, как на дворе
Ты разденешься, как должно,
Ты скажи царю: «Не можно ль,
Ваша милость, приказать
Горбунка ко мне послать,
Чтоб впоследни с ним проститься».
Царь на это согласится.

Вот как я хвостом махну,
В те котлы мордой макну,
На тебя два раза прысну,
Громким посвистом присвистну,
Ты, смотри же, не зевай:
В молоко сперва ныряй,
Тут в котел с водой варёной,
А оттудова в студёной.
А теперича молись
Да спокойно спать ложись».

На другой день, утром рано,
Разбудил конёк Ивана:
«Эй, хозяин, полно спать!
Время службу исполнять».
Тут Ванюша почесался,
Потянулся и поднялся,
Помолился на забор
И пошел к царю во двор.

Там котлы уже кипели;
Подле них рядком сидели
Кучера и повара
И служители двора;
Дров усердно прибавляли,
Об Иване толковали
Втихомолку меж собой
И смеялися порой.

Вот и двери растворились;
Царь с царицей появились
И готовились с крыльца
Посмотреть на удальца.
«Ну, Ванюша, раздевайся
И в котлах, брат, покупайся!» —
Царь Ивану закричал.
Тут Иван одежду снял,
Ничего не отвечая.
А царица молодая,
Чтоб не видеть наготу,
Завернулася в фату.
Вот Иван к котлам поднялся,
Глянул в них — и зачесался.
«Что же ты, Ванюша, стал? —
Царь опять ему вскричал. —
Исполняй-ка, брат, что должно!»
Говорит Иван: «Не можно ль,
Ваша милость, приказать
Горбунка ко мне послать.
Я впоследни б с ним простился».
Царь, подумав, согласился
И изволил приказать
Горбунка к нему послать.
Тут слуга конька приводит
И к сторонке сам отходит.

Вот конёк хвостом махнул,
В те котлы мордой макнул,
На Ивана дважды прыснул,
Громким посвистом присвистнул.
На конька Иван взглянул
И в котёл тотчас нырнул,
Тут в другой, там в третий тоже,
И такой он стал пригожий,
Что ни в сказке не сказать,
Ни пером не написать!
Вот он в платье нарядился,
Царь-девице поклонился,
Осмотрелся, подбодрясь,
С важным видом, будто князь.

«Эко диво! — все кричали. —
Мы и слыхом не слыхали,
Чтобы льзя похорошеть!»

Царь велел себя раздеть,
Два раза перекрестился,
Бух в котёл — и там сварился!

Царь-девица тут встаёт,
Знак к молчанью подаёт,
Покрывало поднимает
И к прислужникам вещает:
«Царь велел вам долго жить!
Я хочу царицей быть.
Люба ль я вам? Отвечайте!
Если люба, то признайте
Володетелем всего
И супруга моего!»
Тут царица замолчала,
На Ивана показала.

«Люба, люба! — все кричат. —
За тебя хоть в самый ад!
Твоего ради талана
Признаем царя Ивана!»

Царь царицу тут берёт,
В церковь божию ведёт,
И с невестой молодою
Он обходит вкруг налою.

Пушки с крепости палят;
В трубы кованы трубят;
Все подвалы отворяют,
Бочки с фряжским выставляют,
И, напившися, народ
Что есть мочушки дерёт:
«Здравствуй, царь наш со царицей!
С распрекрасной Царь-девицей!»

Во дворце же пир горой:
Вина льются там рекой;
За дубовыми столами
Пьют бояре со князьями.
Сердцу любо! Я там был,
Мёд, вино и пиво пил;
По усам хоть и бежало,
В рот ни капли не попало.

• Часть первая. Начинает сказка сказываться
• Часть вторая. Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается.
• Часть третья. Доселева Макар огороды копал, а нынче Макар в воеводы попал.

Часть первая. Начинает сказка сказываться

За горами, за лесами,
За широ­кими морями,
Не на небе — на земле
Жил ста­рик в одном селе.
У ста­ри­нушки три сына:
Стар­ший умный был детина,
Сред­ний сын и так и сяк,
Млад­ший вовсе был дурак.

Бра­тья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, сто­лица та была
Неда­лече от села.
Там пше­ницу продавали,
Деньги сче­том принимали
И с наби­тою сумой
Воз­вра­ща­лися домой.

В дол­гом вре­мени аль вскоре
При­клю­чи­лося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пше­ницу шевелить.
Мужички такой печали
Отро­дяся не видали;
Стали думать да гадать —
Как бы вора соглядать;
Нако­нец себе смекнули,
Чтоб сто­ять на карауле,
Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь.

Вот, как стало лишь смеркаться,
Начал стар­ший брат сбираться:
Вынул вилы и топор
И отпра­вился в дозор.

Ночь ненаст­ная настала,
На него боязнь напала,
И со стра­хов наш мужик
Зако­пался под сенник.

Ночь про­хо­дит, день приходит;
С сен­ника дозор­ный сходит
И, облив себя водой,
Стал сту­чаться под избой:
“Эй вы, сон­ные тетери!
Отпи­райте брату двери,
Под дождем я весь промок
С головы до самых ног”.
Бра­тья двери отворили,
Кара­уль­щика впустили,
Стали спра­ши­вать его:
Не видал ли он чего?
Кара­уль­щик помолился,
Вправо, влево поклонился
И, про­каш­ляв­шись, сказал:
“Всю я ноченьку не спал;
На мое ж при­том несчастье,
Было страш­ное ненастье:
Дождь вот так ливмя и лил,
Руба­шонку всю смочил.
Уж куда как было скучно!..
Впро­чем, все благополучно”.
Похва­лил его отец:
“Ты, Данило, молодец!
Ты вот, так ска­зать, примерно,
Сослу­жил мне службу верно,
То есть, будучи при всем,
Не уда­рил в грязь лицом”.

Стало сыз­нова смеркаться;
Сред­ний брат пошел сбираться:
Взял и вилы и топор
И отпра­вился в дозор.
Ночь холод­ная настала,
Дрожь на малого напала,
Зубы начали плясать;
Он уда­рился бежать —
И всю ночь ходил дозором
У соседки под забором.
Жутко было молодцу!
Но вот утро. Он к крыльцу:
“Эй вы, сони! Что вы спите!
Брату двери отоприте;
Ночью страш­ный был мороз,—
До живо­ти­ков промерз”.
Бра­тья двери отворили,
Кара­уль­щика впустили,
Стали спра­ши­вать его:
Не видал ли он чего?
Кара­уль­щик помолился,
Вправо, влево поклонился
И сквозь зубы отвечал:
“Всю я ноченьку не спал,
Да, к моей судьбе несчастной,
Ночью холод был ужасный,
До серд­цов меня пробрал;
Всю я ночку проскакал;
Слиш­ком было несподручно…
Впро­чем, все благополучно”.
И ему ска­зал отец:
“Ты, Гав­рило, молодец!”

Стало в тре­тий раз смеркаться,
Надо млад­шему сбираться;
Он и усом не ведет,
На печи в углу поет
Изо всей дурац­кой мочи:
“Рас­пре­крас­ные вы очи!”

Бра­тья ну ему пенять,
Стали в поле погонять,
Но сколь долго ни кричали,
Только голос потеряли:
Он ни с места. Наконец
Подо­шел к нему отец,
Гово­рит ему: “Послу­шай,
Побе­гай в дозор, Ванюша.
Я куплю тебе лубков,
Дам гороху и бобов”.
Тут Иван с печи слезает,
Мала­хай свой надевает,
Хлеб за пазуху кладет,
Караул дер­жать идет.

Поле все Иван обходит,
Ози­ра­ю­чись кругом,
И садится под кустом;
Звезды на небе считает
Да кра­юшку уплетает.

Вдруг о пол­ночь конь заржал…
Кара­уль­щик наш привстал,
Посмот­рел под рукавицу
И уви­дел кобылицу.
Кобы­лица та была
Вся, как зим­ний снег, бела,
Грива в землю, золотая,
В мелки кольца завитая.
“Эхе-хе! так вот какой
Наш воришко!.. Но, постой,
Я шутить ведь, не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!”
И, минуту улуча,
К кобы­лице подбегает,
За вол­ни­стый хвост хватает
И прыг­нул к ней на хребет —
Только задом наперед.
Кобы­лица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пусти­лась, как стрела.
Вьется кру­гом над полями,
Вис­нет пла­стью надо рвами,
Мчится ско­ком по горам,
Ходит дыбом по лесам,
Хочет силой аль обманом,
Лишь бы спра­виться с Иваном.
Но Иван и сам не прост —
Крепко дер­жится за хвост.

Нако­нец она устала.
“Ну, Иван, — ему сказала,—
Коль умел ты усидеть,
Так тебе мной и владеть.
Дай мне место для покою
Да уха­жи­вай за мною
Сколько смыс­лишь. Да смотри:
По три утренни зари
Выпу­щай меня на волю
Погу­лять по чисту полю.
По исходе же трех дней
Двух рожу тебе коней —
Да таких, каких поныне
Не бывало и в помине;
Да еще рожу конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршин­ными ушами.
Двух коней, коль хошь, продай,
Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за чер­ную, слышь, бабку.
На земле и под землей
Он това­рищ будет твой:
Он зимой тебя согреет,
Летом холо­дом обвеет,
В голод хле­бом угостит,
В жажду медом напоит.
Я же снова выйду в поле
Силы про­бо­вать на воле”.

“Ладно”, — думает Иван
И в пас­ту­ший балаган
Кобы­лицу загоняет,
Дверь рого­жей закрывает
И, лишь только рассвело,
Отправ­ля­ется в село,
Напе­вая громко песню:
“Ходил моло­дец на Пресню”.

Вот он всхо­дит на крыльцо,
Вот хва­тает за кольцо,
Что есть силы в дверь стучится,
Чуть что кровля не валится,
И кри­чит на весь базар,
Словно сде­лался пожар.
Бра­тья с лавок поскакали,
Заи­ка­яся вскричали:
“Кто сту­чится сильно так?” —
“Это я, Иван-дурак!”
Бра­тья двери отворили,
Дурака в избу впустили
И давай его ругать, —
Как он смел их так пугать!
А Иван наш, не снимая
Ни лап­тей, ни малахая,
Отправ­ля­ется на печь
И ведет оттуда речь
Про ноч­ное похожденье,
Всем ушам на удивленье:
“Всю я ноченьку не спал,
Звезды на небе считал;
Месяц, ровно, тоже светил, —
Я поряд­ком не приметил.
Вдруг при­хо­дит дья­вол сам,
С боро­дою и с усам;
Рожа словно как у кошки,
А глаза-то-что те плошки!
Вот и стал тот черт скакать
И зерно хво­стом сбивать.
Я шутить ведь не умею —
И вскочи ему на шею.

Уж тас­кал же он, таскал,
Чуть башки мне не сломал,
Но и я ведь сам не промах,
Слышь, дер­жал его как в жомах.
Бился, бился мой хитрец
И взмо­лился наконец:
“Не губи меня со света!
Целый год тебе за это
Обе­ща­юсь смирно жить,
Пра­во­слав­ных не мутить”.
Я, слышь, слов-то не померил,
Да чер­тенку и поверил”.
Тут рас­сказ­чик замолчал,
Позев­нул и задремал.
Бра­тья, сколько ни серчали,
Не смогли — захохотали,
Ухва­тив­шись под бока,
Над рас­ска­зом дурака.
Сам ста­рик не мог сдержаться,
Чтоб до слез не посмеяться,
Хоть сме­яться — так оно
Ста­ри­кам уж и грешно.

Много ль вре­мени аль мало
С этой ночи пробежало,—
Я про это ничего
Не слы­хал ни от кого.
Ну, да что нам в том за дело,
Год ли, два ли пролетело, —
Ведь за ними не бежать…
Ста­нем сказку продолжать.

Ну‑с, так вот что! Раз Данило
(В празд­ник, пом­нится, то было),
Натя­нув­шись зельно пьян,
Зата­щился в балаган.
Что ж он видит? — Прекрасивых
Двух коней золотогривых
Да игрушечку-конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршин­ными ушами.
“Хм! Теперь-то я узнал,
Для чего здесь дурень спал!” —
Гово­рит себе Данило…
Чудо разом хмель посбило;
Вот Данило в дом бежит
И Гав­риле говорит:
“Посмотри, каких красивых
Двух коней золотогривых
Наш дурак себе достал:
Ты и слы­хом не слыхал”.
И Данило да Гаврило,
Что в ногах их мочи было,
По кра­пиве прямиком
Так и дуют босиком.

Спо­тык­нув­шися три раза,
Почи­нивши оба глаза,
Поти­рая здесь и там,
Вхо­дят бра­тья к двум коням.
Кони ржали и храпели,
Очи яхон­том горели;
В мелки кольца завитой,
Хвост стру­ился золотой,
И алмаз­ные копыты
Круп­ным жем­чу­гом обиты.
Любо-дорого смотреть!
Лишь царю б на них сидеть!
Бра­тья так на них смотрели,
Что чуть-чуть не окривели.
“Где он это их достал? —
Стар­ший сред­нему сказал. —
Но давно уж речь ведется,
Что лишь дур­ням клад дается,
Ты ж хоть лоб себе разбей,
Так не выбьешь двух рублей.
Ну, Гав­рило, в ту седмицу
Отве­дем-ка их в столицу;
Там боярам продадим,
Деньги ровно поделим.
А с день­жон­ками, сам знаешь,
И попьешь и погуляешь,
Только хлопни по мешку.
А бла­гому дураку
Недо­ста­нет ведь догадки,
Где гостят его лошадки;
Пусть их ищет там и сям.
Ну, при­я­тель, по рукам!”
Бра­тья разом согласились,
Обня­лись, перекрестились
И вер­ну­лися домой,
Говоря про­меж собой
Про коней и про пирушку
И про чуд­ную зверушку.

Время катит чередом,
Час за часом, день за днем.
И на первую седмицу
Бра­тья едут в град-столицу,
Чтоб товар свой там продать
И на при­стани узнать,
Не при­шли ли с кораблями
Немцы в город за холстами
И ней­дет ли царь Салтан
Басур­ма­нить христиан.
Вот ико­нам помолились,
У отца благословились,
Взяли двух коней тайком
И отпра­ви­лись тишком.

Вечер к ночи пробирался;
На ноч­лег Иван собрался;
Вдоль по улице идет,
Ест кра­юшку да поет.
Вот он поля достигает,
Руки в боки подпирает
И с при­скоч­кой, словно пан,
Боком вхо­дит в балаган.

Все по-преж­нему стояло,
Но коней как не бывало;
Лишь игрушка-горбунок
У его вер­телся ног,
Хло­пал с радо­сти ушами
Да при­пля­сы­вал ногами.
Как завоет тут Иван,
Опер­шись о балаган:
“Ой вы, кони буры-сивы,
Добры кони златогривы!
Я ль вас, други, не ласкал,
Да какой вас черт украл?
Чтоб про­пасть ему, собаке!
Чтоб издох­нуть в буераке!
Чтоб ему на том свету
Про­ва­литься на мосту!
Ой вы, кони буры-сивы,
Добры кони златогривы!”

Тут конек ему заржал.
“Не тужи, Иван, — сказал, —
Велика беда, не спорю,
Но могу помочь я горю.
Ты на черта не клепли:
Бра­тья кони­ков свели.
Ну, да что бол­тать пустое,
Будь, Ива­нушка, в покое.
На меня ско­рей садись,
Только знай себе держись;
Я хоть росту небольшого,
Да сменю коня другого:
Как пущусь да побегу,
Так и беса настигу”.

Тут конек пред ним ложится;
На конька Иван садится,
Уши в загреби берет,
Что есть мочушки ревет.
Гор­бу­нок-конек встряхнулся,
Встал на лапки, встрепенулся,
Хлоп­нул грив­кой, захрапел
И стре­лою полетел;
Только пыль­ными клубами
Вихорь вился под ногами.
И в два мига, коль не в миг,
Наш Иван воров настиг.

Бра­тья, то есть, испугались,
Заче­са­лись и замялись.
А Иван им стал кричать:
“Стыдно, бра­тья, воровать!
Хоть Ивана вы умнее,
Да Иван-то вас честнее:
Он у вас коней не крал”.
Стар­ший, кор­чась, тут сказал:
“Доро­гой наш брат Иваша,
Что переться — дело наше!
Но возьми же ты в расчет
Неко­рыст­ный наш живот.

Сколь пше­ницы мы ни сеем,
Чуть насущ­ный хлеб имеем.
А коли неурожай,
Так хоть в петлю полезай!
Вот в такой боль­шой печали
Мы с Гав­ри­лой толковали
Всю намед­ниш­нюю ночь —
Чем бы горюшку помочь?
Так и этак мы вершили,
Нако­нец вот так решили:
Чтоб про­дать твоих коньков
Хоть за тысячу рублев.
А в спа­сибо, мол­вить к слову,
При­везти тебе обнову —
Красну шапку с позвонком
Да сапожки с каблучком.
Да к тому ж ста­рик неможет,
Рабо­тать уже не может;
А ведь надо ж мыкать век, —
Сам ты умный человек!” —
“Ну, коль этак, так ступайте, —
Гово­рит Иван, — продайте
Зла­то­гри­вых два коня,
Да возь­мите ж и меня”.
Бра­тья больно покосились,
Да нельзя же! согласились.

Стало на небе темнеть;
Воз­дух начал холодеть;
Вот, чтоб им не заблудиться,
Решено остановиться.

Под наве­сами ветвей
При­вя­зали всех коней,
При­несли с ест­ным лукошко,
Опо­хме­ли­лись немножко
И пошли, что боже даст,
Кто во что из них горазд.

Вот Данило вдруг приметил,
Что огонь вдали засветил.
На Гав­рилу он взглянул,
Левым гла­зом подмигнул
И при­каш­ля­нул легонько,
Ука­зав огонь тихонько;
Тут в затылке почесал,
“Эх, как темно! — он сказал. —
Хоть бы месяц этак в шутку
К нам про­гля­нул на минутку,
Все бы легче. А теперь,
Право, хуже мы тетерь…
Да постой-ка… мне сдается,
Что дымок там свет­лый вьется…
Видишь, эвон!.. Так и есть!..
Вот бы курево развесть!
Чудо было б!.. А послушай,
Побе­гай-ка, брат Ванюша!
А, при­знаться, у меня
Ни огнива, ни кремня”.
Сам же думает Данило:
“Чтоб тебя там задавило!”
А Гав­рило говорит:
“Кто-петь знает, что горит!
Коль ста­нич­ники пристали
Поми­най его, как звали!”

Все пустяк для дурака.
Он садится на конька,
Бьет в круты бока ногами,
Тере­бит его руками,
Изо всех гор­ла­нит сил…
Конь взвился, и след простыл.
“Буди с нами крестна сила! —
Закри­чал тогда Гаврило,
Огра­дясь кре­стом святым. —
Что за бес такой под ним!”

Ого­нек горит светлее,
Гор­бу­нок бежит скорее.
Вот уж он перед огнем.
Све­тит поле словно днем;
Чуд­ный свет кру­гом струится,
Но не греет, не дымится.
Диву дался тут Иван.
“Что, — ска­зал он, — за шайтан!
Шапок с пять най­дется свету,
А тепла и дыму нету;
Эко чудо-огонек!”

Гово­рит ему конек:
“Вот уж есть чему дивиться!
Тут лежит перо Жар-птицы,
Но для сча­стья своего
Не бери себе его.
Много, много непокою
При­не­сет оно с собою”. —
“Говори ты! Как не так!” —
Про себя вор­чит дурак;
И, под­няв перо Жар-птицы,
Завер­нул его в тряпицы,
Тряпки в шапку положил
И конька поворотил.
Вот он к бра­тьям приезжает
И на спрос их отвечает:
“Как туда я доскакал,
Пень горе­лый увидал;
Уж над ним я бился, бился,
Так что чуть не надсадился;
Раз­ду­вал его я с час —
Нет ведь, черт возьми, угас!”
Бра­тья целу ночь не спали,
Над Ива­ном хохотали;
А Иван под воз присел,
Вплоть до утра прохрапел.

Тут коней они впрягали
И в сто­лицу приезжали,
Ста­но­ви­лись в кон­ный ряд,
Супро­тив боль­ших палат.

В той сто­лице был обычай:
Коль не ска­жет городничий —
Ничего не покупать,
Ничего не продавать.
Вот обедня наступает;
Город­ни­чий выезжает
В туф­лях, в шапке меховой,
С сот­ней стражи городской.
Рядом едет с ним глашатый,
Длин­но­усый, бородатый;
Он в злату трубу трубит,
Гром­ким голо­сом кричит:
“Гости! Лавки отпирайте,
Поку­пайте, продавайте.
А над­смотр­щи­кам сидеть
Подле лавок и смотреть,
Чтобы не было содому,
Ни давежа, ни погрому,
И чтобы никой урод
Не обма­ны­вал народ!”
Гости лавки отпирают,
Люд кре­ще­ный закликают:
“Эй, чест­ные господа,
К нам пожа­луйте сюда!
Как у нас ли тары-бары,
Всяки раз­ные товары!”
Поку­паль­щики идут,
У гостей товар берут;
Гости денежки считают
Да над­смотр­щи­кам мигают.

Между тем град­ской отряд
При­ез­жает в кон­ный ряд;
Смот­рит — давка от народу.
Нет ни выходу ни входу;
Так кишмя вот и кишат,
И сме­ются, и кричат.
Город­ни­чий удивился,
Что народ развеселился,
И при­каз отряду дал,
Чтоб дорогу прочищал.

“Эй! вы, черти босоноги!
Прочь с дороги! прочь с дороги!”
Закри­чали усачи
И уда­рили в бичи.
Тут народ зашевелился,
Шапки снял и расступился.

Пред гла­зами кон­ный ряд;
Два коня в ряду стоят,
Моло­дые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Хвост стру­ится золотой…

Наш ста­рик, сколь ни был пылок,
Долго тер себе затылок.
“Чуден, — мол­вил, — Божий свет,
Уж каких чудес в нем нет!”
Весь отряд тут поклонился,
Муд­рой речи подивился.
Город­ни­чий между тем
Нака­зал пре­строго всем,
Чтоб коней не покупали,
Не зевали, не кричали;
Что он едет ко двору
Доло­жить о всем царю.
И, оста­вив часть отряда,
Он поехал для доклада.

При­ез­жает во дворец.
“Ты поми­луй, царь-отец!—
Город­ни­чий восклицает
И всем телом упадает. —
Не вели меня казнить,
При­кажи мне говорить!”
Царь изво­лил мол­вить: “Ладно,
Говори, да только складно”. —
“Как умею, расскажу:
Город­ни­чим я служу;
Верой-прав­дой исправляю
Эту долж­ность…” — “Знаю, знаю!” —
“Вот сего­дня, взяв отряд,
Я поехал в кон­ный ряд.
При­ез­жаю — тьма народу!
Ну, ни выходу ни входу.

Что тут делать?.. Приказал
Гнать народ, чтоб не мешал.
Так и ста­лось, царь-надежа!
И поехал я — и что же?
Предо мною кон­ный ряд;
Два коня в ряду стоят,
Моло­дые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Хвост стру­ится золотой,
И алмаз­ные копыты
Круп­ным жем­чу­гом обиты”.

Царь не мог тут усидеть.
“Надо коней поглядеть, —
Гово­рит он, — да не худо
И завесть такое чудо.
Гей, повозку мне!” И вот
Уж повозка у ворот.
Царь умылся, нарядился
И на рынок покатился;
За царем стрель­цов отряд.

Вот он въе­хал в кон­ный ряд.
На колени все тут пали
И “ура” царю кричали.
Царь рас­кла­нялся и вмиг
Молод­цом с повозки прыг…
Глаз своих с коней не сводит,
Справа, слева к ним заходит,
Сло­вом лас­ко­вым зовет,
По спине их тихо бьет,
Треп­лет шею их крутую,
Гла­дит гриву золотую,
И, довольно засмотрясь,
Он спро­сил, оборотясь
К окру­жав­шим: “Эй, ребята!
Чьи такие жеребята?
Кто хозяин?” Тут Иван,
Руки в боки, словно пан,
Из-за бра­тьев выступает
И, надув­шись, отвечает:
“Эта пара, царь, моя,
И хозяин — тоже я”. —
“Ну, я пару покупаю!
Про­да­ешь ты?” — “Нет, меняю”. —
“Что в про­мен берешь добра?” —
“Два-пять шапок серебра”. —
“То есть, это будет десять”.
Царь тот­час велел отвесить
И, по мило­сти своей,
Дал в при­ба­вок пять рублей.
Царь-то был великодушный!

Повели коней в конюшни
Десять коню­хов седых,
Все в нашив­ках золотых,
Все с цвет­ными кушаками
И с сафьян­ными бичами.
Но доро­гой, как на смех,
Кони с ног их сбили всех,
Все уздечки разорвали
И к Ивану прибежали.

Царь отпра­вился назад,
Гово­рит ему: “Ну, брат,
Пара нашим не дается;
Делать нечего, придется
Во дворце тебе служить.
Будешь в золоте ходить,
В красно пла­тье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Всю коню­шенну мою
Я в при­каз тебе даю,
Цар­ско слово в том порука.
Что, согла­сен?” — “Эка штука!
Во дворце я буду жить,
Буду в золоте ходить,
В красно пла­тье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Весь коню­шен­ный завод
Царь в при­каз мне отдает;
То есть, я из огорода
Стану цар­ский воевода.
Чудно дело! Так и быть,
Стану, царь, тебе служить.
Только, чур, со мной не драться
И давать мне высыпаться,
А не то я был таков!”

Тут он клик­нул скакунов
И пошел вдоль по столице,
Сам махая рукавицей,
И под песню дурака
Кони пля­шут трепака;
А конек его — горбатко —
Так и ломится вприсядку,
К удив­ле­нью людям всем.

Два же брата между тем
Деньги цар­ски получили,
В опо­яски их зашили,
Посту­чали ендовой
И отпра­ви­лись домой.
Дома дружно поделились,
Оба враз они женились,
Стали жить да поживать
Да Ивана поминать.

Но теперь мы их оставим,
Снова сказ­кой позабавим
Пра­во­слав­ных христиан,
Что наде­лал наш Иван,
Нахо­дясь во службе царской,
При конюшне государской;
Как в суседки он попал,
Как перо свое проспал,
Как хитро пой­мал Жар-птицу,
Как похи­тил Царь-девицу,
Как он ездил за кольцом,
Как был на небе послом,
Как он в солн­це­вом селенье
Киту выпро­сил прощенье;
Как, к числу дру­гих затей,
Спас он трид­цать кораблей;
Как в кот­лах он не сварился,
Как кра­сав­цем учинился;
Сло­вом: наша речь о том,
Как он сде­лался царем.

Часть вторая. Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается.

Зачи­на­ется рассказ
От Ива­но­вых проказ,
И от сивка, и от бурка,
И от вещего коурка.
Козы на море ушли;
Горы лесом поросли;
Конь с зла­той узды срывался,
Прямо к солнцу поднимался;
Лес сто­я­чий под ногой,
Сбоку облак громовой;
Ходит облак и сверкает,
Гром по небу рассыпает.
Это при­сказка: пожди,
Сказка будет впереди.
Как на море-окияне
И на ост­рове Буяне
Новый гроб в лесу стоит,
В гробе девица лежит;
Соло­вей над гро­бом свищет;
Чер­ный зверь в дуб­раве рыщет,
Это при­сказка, а вот —
Сказка чере­дом пойдет.

Ну, так видите ль, миряне,
Пра­во­славны христиане,
Наш уда­лый молодец
Зате­сался во дворец;
При конюшне цар­ской служит
И нисколько не потужит
Он о бра­тьях, об отце
В госу­да­ре­вом дворце.
Да и что ему до братьев?
У Ивана крас­ных платьев,
Крас­ных шапок, сапогов
Чуть не десять коробов;
Ест он сладко, спит он столько,
Что раз­до­лье, да и только!

Вот неде­лей через пять
Начал спаль­ник примечать…
Надо мол­вить, этот спальник
До Ивана был начальник
Над конюш­ней надо всей,
Из бояр­ских слыл детей;
Так не диво, что он злился
На Ивана и божился,
Хоть про­пасть, а пришлеца
Поту­рить вон из дворца.
Но, лукав­ство сокрывая,
Он для вся­кого случая
При­тво­рился, плут, глухим,
Бли­зо­ру­ким и немым;
Сам же думает: “Постой-ка,
Я те двину, неумойка!”

Так неде­лей через пять
Спаль­ник начал примечать,
Что Иван коней не холит,
И не чистит, и не школит;
Но при всем том два коня
Словно лишь из-под гребня:
Чисто-начи­сто обмыты,
Гривы в косы перевиты,
Челки собраны в пучок,
Шерсть — ну, лос­нится, как шелк;
В стой­лах — све­жая пшеница,
Словно тут же и родится,
И в чанах боль­ших сыта
Будто только налита.
“Что за притча тут такая? —
Спаль­ник думает вздыхая. —
Уж не ходит ли, постой,
К нам проказник-домовой?
Дай-ка я подкараулю,
А нешто, так я и пулю,
Не смиг­нув, умею слить,—
Лишь бы дурня уходить.
Донесу я в думе царской,
Что коню­ший государской —
Басур­ма­нин, ворожей,
Чер­но­книж­ник и злодей;
Что он с бесом хлеб-соль водит,
В цер­ковь Божию не ходит,
Като­лиц­кий дер­жит крест
И постами мясо ест”.

В тот же вечер этот спальник,
Преж­ний коню­ших начальник,
В стойлы спря­тался тайком
И обсы­пался овсом.

Вот и пол­ночь наступила.
У него в груди заныло:
Он ни жив ни мертв лежит,
Сам молитвы все творит.
Ждет суседки… Чу! в сам-деле,
Двери глухо заскрыпели,
Кони топ­нули, и вот
Вхо­дит ста­рый коновод.
Дверь задвиж­кой запирает,
Шапку бережно скидает,
На окно ее кладет
И из шапки той берет
В три завер­ну­тый тряпицы
Цар­ский клад — перо Жар-птицы.

Свет такой тут заблистал,
Что чуть спаль­ник не вскричал,
И от страху так забился,
Что овес с него свалился.
Но суседке невдомек!
Он кла­дет перо в сусек,
Чистить коней начинает,
Умы­вает, убирает,
Гривы длин­ные плетет,
Разны песенки поет.
А меж тем, свер­нув­шись клубом,
Поко­ла­чи­вая зубом,
Смот­рит спаль­ник, чуть живой,
Что тут деет домовой.
Что за бес! Нешто нарочно
При­ря­дился плут полночный:
Нет рогов, ни бороды,
Ражий парень, хоть куды!
Волос глад­кий, сбоку ленты,
На рубашке прозументы,
Сапоги как ал сафьян, —
Ну, точ­не­хонько Иван.
Что за диво? Смот­рит снова
Наш гла­зей на домового…
“Э! так вот что! — наконец
Про­вор­чал себе хитрец, —
Ладно, зав­тра ж царь узнает,
Что твой глу­пый ум скрывает.
Подо­жди лишь только дня,
Будешь пом­нить ты меня!”
А Иван, совсем не зная,
Что ему беда такая
Угро­жает, все плетет
Гривы в косы да поет.

А убрав их, в оба чана
Наце­дил сыты медвяной
И насы­пал дополна
Бело­я­рова пшена.
Тут, зев­нув, перо Жар-птицы
Завер­нул опять в тряпицы,
Шапку под ухо — и лег
У коней близ зад­них ног.

Только начало зориться,
Спаль­ник начал шевелиться,
И, услыша, что Иван
Так хра­пит, как Еруслан,
Он тихонько вниз слезает
И к Ивану подползает,
Пальцы в шапку запустил,
Хвать перо — и след простыл.

Царь лишь только пробудился,
Спаль­ник наш к нему явился,
Стук­нул крепко об пол лбом
И запел царю потом:
“Я с повин­ной головою,
Царь, явился пред тобою,
Не вели меня казнить,
При­кажи мне говорить”. —
“Говори, не прибавляя, —
Царь ска­зал ему зевая.
Если ж ты да будешь врать,
То кнута не миновать”.
Спаль­ник наш, собрав­шись с силой,
Гово­рит царю: “Поми­луй!
Вот те истин­ный Христос,
Спра­вед­лив мой, царь, донос.
Наш Иван, то вся­кий знает,
От тебя, отец скрывает,
Но не злато, не сребро —
Жароп­ти­цево перо…” —
“Жароп­ти­цево?.. Проклятый!
И он смел такой богатый…
Погоди же ты, злодей!
Не мину­ешь ты плетей!..” —
“Да и то ль еще он знает! —
Спаль­ник тихо продолжает
Изо­гнув­шися. — Добро!
Пусть имел бы он перо;
Да и самую Жар-птицу
Во твою, отец, светлицу,
Коль при­каз изво­лишь дать,
Похва­ля­ется достать”.
И донос­чик с этим словом,
Скрю­чась обру­чем таловым,
Ко кро­вати подошел,
Подал клад — и снова в пол.

Царь смот­рел и дивовался,
Гла­дил бороду, смеялся
И ску­сил пера конец.
Тут, уклав его в ларец,
Закри­чал (от нетерпенья),
Под­твер­див свое веленье
Быст­рым взма­хом кулака:
“Гей! позвать мне дурака!”

И посыль­ные дворяна
Побе­жали по Ивана,
Но, столк­нув­шись все в углу,
Рас­тя­ну­лись на полу.
Царь тем много любовался
И до коло­тья смеялся.
А дво­ряна, усмотря,
Что смешно то для царя,
Меж собой перемигнулись
И вдру­го­редь растянулись.
Царь тем так дово­лен был,
Что их шап­кой наградил.
Тут посыль­ные дворяна
Вновь пусти­лись звать Ивана
И на этот уже раз
Обо­шлися без проказ.

Вот к конюшне прибегают,
Двери настежь отворяют
И ногами дурака
Ну тол­кать во все бока.
С пол­часа над ним возились,
Но его не добудились.
Нако­нец уж рядовой
Раз­бу­дил его метлой.

“Что за челядь тут такая? —
Гово­рит Иван вставая. —
Как хвачу я вас бичом,
Так не ста­нете потом
Без пути будить Ивана”.
Гово­рят ему дворяна:
“Царь изво­лил приказать
Нам тебя к нему позвать”. —
“Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся
И тот­час к нему явлюся”, —
Гово­рит послам Иван.

Тут надел он свой кафтан,
Опо­яс­кой подвязался,
При­умылся, причесался,
Кнут свой сбоку прицепил,
Словно утица поплыл.

Вот Иван к царю явился,
Покло­нился, подбодрился,
Кряк­нул два­жды и спросил:
“А пошто меня будил?”
Царь, при­щу­рясь гла­зом левым,
Закри­чал к нему со гневом,
При­под­няв­шися: “Мол­чать!
Ты мне дол­жен отвечать:
В силу коего указа
Скрыл от нашего ты глаза
Наше цар­ское добро —
Жароп­ти­цево перо?
Что я — царь али боярин?
Отве­чай сей­час, татарин!”
Тут Иван, мах­нув рукой,
Гово­рит царю: “Постой!
Я те шапки ровно не дал,
Как же ты о том проведал?
Что ты — ажно ты пророк?
Ну, да что, сади в острог,
При­кажи сей­час хоть в палки —
Нет пера, да и шабалки!..” —
“Отве­чай же! запорю!..” —
“Я те тол­ком говорю:

Нет пера! Да, слышь, откуда
Мне достать такое чудо?”
Царь с кро­вати тут вскочил
И ларец с пером открыл.
“Что? Ты смел еще переться?
Да уж нет, не отвертеться!
Это что? А?” Тут Иван
Задро­жал, как лист в буран,
Шапку выро­нил с испуга.
“Что, при­я­тель, видно, туго? —
Мол­вил царь. — Постой-ка, брат!..” —
“Ох, поми­луй, виноват!
Отпу­сти вину Ивану,
Я впе­ред уж врать не стану”.
И, заку­тав­шись в полу,
Рас­тя­нулся на полу.
“Ну, для пер­вого случаю
Я вину тебе прощаю, —
Царь Ивану говорит. —
Я, поми­луй бог, сердит!
И с серд­цов иной порою
Чуб сниму и с головою.
Так вот, видишь, я каков!
Но, ска­зать без даль­них слов,
Я узнал, что ты Жар-птицу
В нашу цар­скую светлицу,
Если б взду­мал приказать,
Похва­ля­ешься достать.
Ну, смотри ж, не отпирайся
И достать ее старайся”.
Тут Иван волч­ком вскочил.
“Я того не говорил! —
Закри­чал он утираясь. —
О пере не запираюсь,

Но о птице, как ты хошь,
Ты напрас­лину ведешь”.
Царь, затрясши бородою:
“Что? Рядиться мне с тобою! —
Закри­чал он. — Но смотри,
Если ты недели в три
Не доста­нешь мне Жар-птицу
В нашу цар­скую светлицу,
То, кля­нуся бородой,
Ты попла­тишься со мной:
На пра­веж — в решетку — на кол!
Вон, холоп!” Иван заплакал
И пошел на сеновал,
Где конек его лежал.

Гор­бу­нок, его почуя,
Дряг­нул было плясовую;
Но, как слезы увидал,
Сам чуть-чуть не зарыдал.
“Что, Ива­нушка, невесел?
Что голо­вушку повесил? —
Гово­рит ему конек,
У его вер­тяся ног. —
Не утайся предо мною,
Все скажи, что за душою.
Я помочь тебе готов.
Аль, мой милый, нездоров?
Аль попался к лиходею?”
Пал Иван к коньку на шею,
Обни­мал и целовал.

“Ох, беда, конек! — сказал. —
Царь велит достать Жар-птицу
В госу­дар­скую светлицу.
Что мне делать, горбунок?”
Гово­рит ему конек:
“Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
Оттого беда твоя,
Что не слу­шался меня:
Пом­нишь, ехав в град-столицу,
Ты нашел перо Жар-птицы;
Я ска­зал тебе тогда:
Не бери, Иван, — беда!
Много, много непокою
При­не­сет оно с собою.
Вот теперя ты узнал,
Правду ль я тебе сказал.
Но, ска­зать тебе по дружбе,
Это — служ­бишка, не служба;
Служба все, брат, впереди.
Ты к царю теперь поди
И скажи ему открыто:
“Надо, царь, мне два корыта
Бело­я­рова пшена
Да замор­ского вина.
Да вели поторопиться:
Зав­тра, только зазорится,
Мы отпра­вимся, в поход”.

Вот Иван к царю идет,
Гово­рит ему открыто:
“Надо, царь, мне два корыта
Бело­я­рова пшена
Да замор­ского вина.
Да вели поторопиться:
Зав­тра, только зазорится,
Мы отпра­вимся в поход”.
Царь тот­час при­каз дает,
Чтоб посыль­ные дворяна
Все сыс­кали для Ивана,
Молод­цом его назвал
И “счаст­ли­вый путь!” сказал.

На дру­гой день, утром рано,
Раз­бу­дил конек Ивана:
“Гей! Хозяин! Полно спать!
Время дело исправлять!”
Вот Ива­нушка поднялся,
В путь-дорожку собирался,
Взял корыта, и пшено,
И замор­ское вино;
Потеп­лее приоделся,
На коньке своем уселся,
Вынул хлеба ломоток
И поехал на восток —
Доста­вать тое Жар-птицу.

Едут целую седмицу,
Напо­сле­док, в день осьмой,
При­ез­жают в лес густой.
Тут ска­зал конек Ивану:
“Ты уви­дишь здесь поляну;
На поляне той гора
Вся из чистого сребра;
Вот сюда то до зарницы
При­ле­тают жары-птицы
Из ручья воды испить;
Тут и будем их ловить”.
И, окон­чив речь к Ивану,
Выбе­гает на поляну.
Что за поле! Зелень тут
Словно камень-изумруд;
Вете­рок над нею веет,
Так вот искорки и сеет;
А по зелени цветы
Неска­зан­ной красоты.
А на той ли на поляне,
Словно вал на океане,
Воз­вы­ша­ется гора
Вся из чистого сребра.
Солнце лет­ними лучами
Кра­сит всю ее зарями,
В сги­бах золо­том бежит,
На вер­хах све­чой горит.

Вот конек по косогору
Под­нялся на эту гору,
Вер­сту, другу пробежал,
Усто­ялся и сказал:

“Скоро ночь, Иван, начнется,
И тебе сте­речь придется.
Ну, в корыто лей вино
И с вином мешай пшено.
А чтоб быть тебе закрыту,
Ты под то под­лезь корыто,
Вти­хо­молку примечай,
Да, смотри же, не зевай.
До вос­хода, слышь, зарницы
При­ле­тят сюда жар-птицы
И нач­нут пшено клевать
Да по-сво­ему кричать.

Ты, кото­рая поближе,
И схвати ее, смотри же!
А пой­ма­ешь птицу-жар,
И кричи на весь базар;
Я тот­час к тебе явлюся”.—
“Ну, а если обожгуся?—
Гово­рит коньку Иван,
Рас­сти­лая свой кафтан. —
Рука­вички взять придется:
Чай, плу­товка больно жгется”.
Тут конек из глаз исчез,
А Иван, кряхтя, подлез
Под дубо­вое корыто
И лежит там как убитый.

Вот пол­ноч­ною порой
Свет раз­лился над горой, —
Будто пол­дни наступают:
Жары-птицы налетают;
Стали бегать и кричать
И пшено с вином клевать.
Наш Иван, от них закрытый,
Смот­рит птиц из-под корыта
И тол­кует сам с собой,
Раз­водя вот так рукой:
“Тьфу ты, дья­воль­ская сила!
Эк их, дря­ней, привалило!

Чай, их тут десят­ков с пять.
Кабы всех переимать, —
То-то было бы поживы!
Неча мол­вить, страх красивы!
Ножки крас­ные у всех;
А хво­сты-то — сущий смех!
Чай, таких у куриц нету.
А уж сколько, парень, свету,
Словно батюш­кина печь!”
И, скон­чав такую речь,
Сам с собою под лазейкой,
Наш Иван ужом да змейкой
Ко пшену с вином подполз, —
Хвать одну из птиц за хвост.
“Ой, Конечек-горбуночек!
При­бе­гай ско­рей, дружочек!
Я ведь птицу-то поймал”, —
Так Иван-дурак кричал.
Гор­бу­нок тот­час явился.
“Ай, хозяин, отличился! —
Гово­рит ему конек. —
Ну, ско­рей ее в мешок!
Да завя­зы­вай тужее;
А мешок при­весь на шею.
Надо нам в обрат­ный путь”. —
“Нет, дай птиц-то мне пугнуть!
Гово­рит Иван. — Смотри-ка,
Вишь, над­се­лися от крика!”
И, схва­тивши свой мешок,
Хле­щет вдоль и поперек.
Ярким пла­ме­нем сверкая,
Встре­пе­ну­лася вся стая,
Кру­гом огнен­ным свилась
И за тучи понеслась.
А Иван наш вслед за ними
Рука­ви­цами своими
Так и машет и кричит,
Словно щело­ком облит.
Птицы в тучах потерялись;
Наши пут­ники собрались,
Уло­жили цар­ский клад
И вер­ну­лися назад.

Вот при­е­хали в столицу.
“Что, достал ли ты Жар-птицу?” —
Царь Ивану говорит,
Сам на спаль­ника глядит.
А уж тот, нешто от скуки,
Иску­сал себе все руки.
“Разу­ме­ется, достал”, —
Наш Иван царю сказал.
“Где ж она?” — “Постой немножко,
При­кажи сперва окошко
В почи­вальне затворить,
Знашь, чтоб темень сотворить”.

Тут дво­ряна побежали
И окошко затворяли.
Вот Иван мешок на стол:
“Ну-ка, бабушка, пошел!”
Свет такой тут вдруг разлился,
Что весь двор рукой закрылся.
Царь кри­чит на весь базар:
“Ахти, батюшки, пожар!
Эй, реше­точ­ных сзывайте!
Зали­вайте! Заливайте!” —
“Это, слышь ты, не пожар,
Это свет от птицы-жар, —
Мол­вил лов­чий, сам со смеху
Над­ры­ва­яся. — Потеху
Я при­вез те, осударь!”
Гово­рит Ивану царь:
“Вот люблю дружка Ванюшу!
Взве­се­лил мою ты душу,
И на радо­сти такой —
Будь же цар­ский стремянной!”

Это видя, хит­рый спальник,
Преж­ний коню­ших начальник,
Гово­рит себе под нос:
“Нет, постой, молокосос!
Не все­гда тебе случится
Так каналь­ски отличиться.
Я те снова подведу,
Мой дру­жо­чек, под беду!”

Через три потом недели
Вечер­ком одним сидели
В цар­ской кухне повара
И слу­жи­тели двора;
Попи­вали мед из жбана
Да читали Еруслана.
“Эх! — один слуга сказал, —
Как севодни я достал
От соседа чудо-книжку!
В ней стра­ниц не так чтоб слишком,
Да и ска­зок только пять,
А уж сказки — вам сказать,
Так не можно надивиться;
Надо ж этак умудриться!”

Тут все в голос: “Удружи!
Рас­скажи, брат, расскажи!” —
“Ну, какую ж вы хотите?
Пять ведь ска­зок; вот смотрите:
Перва сказка о бобре,
А вто­рая о царе;
Тре­тья… дай бог память… точно!
О боярыне восточной;
Вот в чет­вер­той: князь Бобыл;
В пятой… в пятой… эх, забыл!
В пятой сказке говорится…
Так в уме вот и вертится…” —

“Ну, да брось ее!” — “Постой!” —
“О кра­сотке, что ль, какой?” —
“Точно! В пятой говорится
О пре­крас­ной Царь-девице.
Ну, кото­рую ж, друзья,
Рас­скажу севодни я?” —
“Царь-девицу! — все кричали. —
О царях мы уж слыхали,
Нам кра­со­ток-то скорей!
Их и слу­шать веселей”.
И слуга, усев­шись важно,
Стал рас­ска­зы­вать протяжно:

“У дале­ких нем­ских стран
Есть, ребята, окиян.
По тому ли окияну
Ездят только басурманы;
С пра­во­слав­ной же земли
Не бывали николи
Ни дво­ряне, ни миряне
На пога­ном окияне.
От гостей же слух идет,
Что девица там живет;
Но девица не простая,
Дочь, вишь, месяцу родная,
Да и сол­нышко ей брат.
Та девица, говорят,
Ездит в крас­ном полушубке,
В золо­той, ребята, шлюпке
И сереб­ря­ным веслом
Само­лично пра­вит в нем;
Разны песни попевает
И на гусель­цах играет…”

Спаль­ник тут с пола­тей скок —
И со всех обеих ног
Во дво­рец к царю пустился
И как раз к нему явился;
Стук­нул крепко об пол лбом
И запел царю потом:
“Я с повин­ной головою,
Царь, явился пред тобою,
Не вели меня казнить,
При­кажи мне говорить!” —
“Говори, да правду только,
И не ври, смотри, нисколько!” —
Царь с кро­вати закричал.
Хит­рый спаль­ник отвечал:
“Мы севодни в кухне были,
За твое здо­ро­вье пили,
А один из двор­ских слуг
Нас заба­вил сказ­кой вслух;
В этой сказке говорится
О пре­крас­ной Царь-девице.
Вот твой цар­ский стремянной
Поклялся твоей брадой,
Что он знает эту птицу, —
Так он назвал Царь-девицу, —
И ее, изво­лишь знать,
Похва­ля­ется достать”.
Спаль­ник стук­нул об пол снова.
“Гей, позвать мне стремяннова!” —
Царь посыль­ным закричал.
Спаль­ник тут за печку стал.
А посыль­ные дворяна
Побе­жали по Ивана;
В креп­ком сне его нашли
И в рубашке привели.

Царь так начал речь: “Послу­шай,
На тебя донос, Ванюша.
Гово­рят, что вот сейчас
Похва­лялся ты для нас
Отыс­кать дру­гую птицу,
Сиречь мол­вить, Царь-девицу…” —
“Что ты, что ты, бог с тобой! —
Начал цар­ский стремянной. —
Чай, с про­сон­ков я, толкую,
Штуку выки­нул такую.
Да хитри себе как хошь,
А меня не проведешь”.
Царь, затрясши бородою:
“Что? Рядиться мне с тобою? —
Закри­чал он. — Но смотри,
Если ты недели в три
Не доста­нешь Царь-девицу
В нашу цар­скую светлицу,
То, кля­нуся бородой!
Ты попла­тишься со мной!
На пра­веж — в решетку — на кол!
Вон, холоп!” Иван заплакал
И пошел на сеновал,
Где конек его лежал.

“Что, Ива­нушка, невесел?
Что голо­вушку повесил? —
Гово­рит ему конек. —
Аль, мой милый, занемог?
Аль попался к лиходею?”
Пал Иван к коньку на шею,
Обни­мал и целовал.
“Ох, беда, конек! — сказал. —
Царь велит в свою светлицу
Мне достать, слышь, Царь-девицу.
Что мне делать, горбунок?”
Гово­рит ему конек:
“Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
Оттого беда твоя,
Что не слу­шался меня.
Но, ска­зать тебе по дружбе,
Это — служ­бишка, не служба;
Служба все, брат, впереди!
Ты к царю теперь поди
И скажи: “Ведь для поимки
Надо, царь, мне две ширинки,
Шитый золо­том шатер
Да обе­ден­ный прибор —
Весь замор­ского варенья —
И сла­стей для прохлажденья”.

Вот Иван к царю идет
И такую речь ведет:
“Для царев­ни­ной поимки
Надо, царь, мне две ширинки,
Шитый золо­том шатер
Да обе­ден­ный прибор —
Весь замор­ского варенья —
И сла­стей для прохлажденья”. —

“Вот давно бы так, чем нет”, —
Царь с кро­вати дал ответ
И велел, чтобы дворяна
Все сыс­кали для Ивана,
Молод­цом его назвал
И “счаст­ли­вый путь!” сказал.

На дру­гой день, утром рано,
Раз­бу­дил конек Ивана:
“Гей! Хозяин! Полно спать!
Время дело исправлять!”
Вот Ива­нушка поднялся,
В путь-дорожку собирался,
Взял ширинки и шатер
Да обе­ден­ный прибор —
Весь замор­ского варенья —
И сла­стей для прохлажденья;
Все в мешок дорож­ный склал
И верев­кой завязал,
Потеп­лее приоделся,
На коньке своем уселся;
Вынул хлеба ломоток
И поехал на восток
По тое ли Царь-девицу.

Едут целую седмицу,
Напо­сле­док, в день осьмой,
При­ез­жают в лес густой.

Тут ска­зал конек Ивану:
“Вот дорога к окияну,
И на нем-то круг­лый год
Та кра­са­вица живет;
Два раза она лишь сходит
С оки­яна и приводит
Дол­гий день на землю к нам.
Вот уви­дишь зав­тра сам”.
И; окон­чив речь к Ивану,
Выбе­гает к окияну,
На кото­ром белый вал
Оди­не­ше­нек гулял.
Тут Иван с конька слезает,
А конек ему вещает:
“Ну, рас­ки­ды­вай шатер,
На ширинку ставь прибор

Из замор­ского варенья
И сла­стей для прохлажденья.
Сам ложися за шатром
Да сме­кай себе умом.
Видишь, шлюпка вон мелькает..
То царевна подплывает.
Пусть в шатер она войдет,
Пусть поку­шает, попьет;
Вот, как в гусли заиграет, —
Знай, уж время наступает.
Ты тот­час в шатер вбегай,
Ту царевну сохватай
И держи ее сильнее
Да зови меня скорее.
Я на пер­вый твой приказ
При­бегу к тебе как раз;
И поедем… Да, смотри же,
Ты гляди за ней поближе;

Если ж ты ее проспишь,
Так беды не избежишь”.
Тут конек из глаз сокрылся,
За шатер Иван забился
И давай диру вертеть,
Чтоб царевну подсмотреть.

Ясный пол­день наступает;
Царь-девица подплывает,
Вхо­дит с гус­лями в шатер
И садится за прибор.
“Хм! Так вот та Царь-девица!
Как же в сказ­ках говорится, —
Рас­суж­дает стремянной, —
Что куда красна собой
Царь-девица, так что диво!
Эта вовсе не красива:
И бледна-то, и тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
А ножонка-то, ножонка!
Тьфу ты! словно у цыпленка!
Пусть полю­бится кому,
Я и даром не возьму”.
Тут царевна заиграла
И столь сладко припевала,
Что Иван, не зная как,
При­кор­нулся на кулак
И под голос тихий, стройный
Засы­пает преспокойно.

Запад тихо догорал.
Вдруг конек над ним заржал
И, толк­нув его копытом,
Крик­нул голо­сом сердитым:
“Спи, любез­ный, до звезды!
Высы­пай себе беды,
Не меня ведь вздер­нут на кол!”
Тут Ива­нушка заплакал
И, рыда­ючи, просил,
Чтоб конек его простил:
“Отпу­сти вину Ивану,
Я впе­ред уж спать не стану”. —
“Ну, уж Бог тебя простит! —
Гор­бу­нок ему кричит. —
Все попра­вим, может статься,
Только, чур, не засыпаться;
Зав­тра, рано поутру,
К зла­тошвей­ному шатру
При­плы­вет опять девица
Меду слад­кого напиться.
Если ж снова ты заснешь,
Головы уж не снесешь”.
Тут конек опять сокрылся;
А Иван сби­рать пустился
Ост­рых кам­ней и гвоздей
От раз­би­тых кораблей
Для того, чтоб уколоться,
Если вновь ему вздремнется.

На дру­гой день, поутру,
К зла­тошвей­ному шатру
Царь-девица подплывает,
Шлюпку на берег бросает,
Вхо­дит с гус­лями в шатер
И садится за прибор…
Вот царевна заиграла
И столь сладко припевала,
Что Ива­нушке опять
Захо­те­лося поспать.
“Нет, постой же ты, дрянная! —
Гово­рит Иван вставая. —
Ты в дру­го­редь не уйдешь
И меня не проведешь”.
Тут в шатер Иван вбегает,
Косу длин­ную хватает…
“Ой, беги, конек, беги!
Гор­бу­нок мой, помоги!”
Вмиг конек к нему явился.
“Ай, хозяин, отличился!
Ну, садись же поскорей
Да держи ее плотней!”

Вот сто­лицы достигает.
Царь к царевне выбегает,
За белы руки берет,
Во дво­рец ее ведет
И садит за стол дубовый
И под зана­вес шелковый,

В глазки с неж­но­стью глядит,
Сладки речи говорит:
“Бес­по­доб­ная девица,
Согла­сися быть царица!
Я тебя едва узрел —
Силь­ной стра­стью воскипел.
Соко­лины твои очи
Не дадут мне спать средь ночи
И во время бела дня —
Ох! изму­чают меня.
Молви лас­ко­вое слово!
Все для сва­дьбы уж готово;
Зав­тра ж утром, све­тик мой,
Обвен­ча­емся с тобой
И нач­нем жить припевая”.

А царевна молодая,
Ничего не говоря,
Отвер­ну­лась от царя.
Царь нисколько не сердился,
Но силь­ней еще влюбился;
На колен пред нею стал,
Ручки нежно пожимал
И балясы начал снова:
“Молви лас­ко­вое слово!
Чем тебя я огорчил?
Али тем, что полюбил?
“О, судьба моя плачевна!”
Гово­рит ему царевна:
“Если хочешь взять меня,
То доставь ты мне в три дня
Пер­стень мой из окияна”. —
“Гей! Позвать ко мне Ивана!” —
Царь поспешно закричал
И чуть сам не побежал.

Вот Иван к царю явился,
Царь к нему оборотился
И ска­зал ему: “Иван!
Поез­жай на окиян;

В оки­яне том хранится
Пер­стень, слышь ты, Царь-девицы.
Коль доста­нешь мне его,
Задарю тебя всего”.—
“Я и с пер­вой-то дороги
Волочу насилу ноги;
Ты опять на окиян!” —
Гово­рит царю Иван.
“Как же, плут, не торопиться:
Видишь, я хочу жениться! —
Царь со гне­вом закричал
И ногами застучал. —
У меня не отпирайся,
А ско­рее отправляйся!”
Тут Иван хотел идти.
“Эй, послу­шай! По пути, —
Гово­рит ему царица,—
Заез­жай ты поклониться
В изу­мруд­ный терем мой
Да скажи моей родной:
Дочь ее узнать желает,
Для чего она скрывает
По три ночи, по три дня
Лик свой ясный от меня?
И зачем мой бра­тец красный
Завер­нулся в мрак ненастный
И в туман­ной вышине
Не пошлет луча ко мне?
Не забудь же!” — “Пом­нить буду,
Если только не забуду;
Да ведь надо же узнать,
Кто те бра­тец, кто те мать,
Чтоб в родне-то нам не сбиться”.
Гово­рит ему царица:

“Месяц — мать мне, солнце — брат” —
“Да, смотри, в три дня назад!” —
Царь-жених к тому прибавил.
Тут Иван царя оставил
И пошел на сеновал,
Где конек его лежал.

“Что, Ива­нушка, невесел?
Что голо­вушку повесил?” —
Гово­рит ему конек.
“Помоги мне, горбунок!
Видишь, взду­мал царь жениться,
Знашь, на тонень­кой царице,
Так и шлет на окиян, —
Гово­рит коньку Иван. —
Дал мне сроку три дня только;
Тут попро­бо­вать изволь-ка
Пер­стень дья­воль­ский достать!
Да велела заезжать
Эта тон­кая царица
Где-то в терем поклониться
Солнцу, Месяцу, притом
И спро­шать кое об чем…”
Тут конек: “Ска­зать по дружбе,
Это — служ­бишка, не служба;
Служба все, брат, впереди!
Ты теперя спать поди;
А назав­тра, утром рано,
Мы поедем к окияну”.

На дру­гой день наш Иван,
Взяв три луковки в карман,
Потеп­лее приоделся,
На коньке своем уселся
И поехал в даль­ний путь…
Дайте, братцы, отдохнуть!

Часть третья. Доселева Макар огороды копал, а нынче Макар в воеводы попал.

Та-ра-рали, та-ра-ра!
Вышли кони со двора;
Вот кре­стьяне их поймали
Да покрепче привязали.
Сидит ворон на дубу,
Он играет во трубу;

Как во тру­бушку играет,
Пра­во­слав­ных потешает:
“Эй, послу­шай, люд честной!
Жили-были муж с женой;
Муж-то при­мется за шутки,
А жена за прибаутки,
И пой­дет у них тут пир,
Что на весь кре­ще­ный мир!”
Это при­сказка ведется,
Сказка послее начнется.
Как у наших у ворот
Муха песенку поет:
“Что дадите мне за вестку?
Бьет све­кровь свою невестку:
Поса­дила на шесток,
При­вя­зала за шнурок,
Ручки к нож­кам притянула,
Ножку пра­вую разула:
“Не ходи ты по зарям!
Не кажися молодцам!”
Это при­сказка велася,
Вот и сказка началася.

Ну‑с, так едет наш Иван
За коль­цом на окиян.
Гор­бу­нок летит, как ветер,
И в почин на пер­вый вечер
Верст сто тысяч отмахал
И нигде не отдыхал.

Подъ­ез­жая к окияну,
Гово­рит конек Ивану:
“Ну, Ива­нушка, смотри,
Вот минутки через три
Мы при­е­дем на поляну —
Прямо к морю-окияну;
Попе­рек его лежит
Чудо-юдо рыба-кит;
Десять лет уж он страдает,
А досе­лева не знает,
Чем про­ще­нье получить;
Он учнет тебя просить,
Чтоб ты в солн­це­вом селенье
Попро­сил ему прощенье;
Ты испол­нить обещай,
Да, смотри ж, не забывай!”

Вот въез­жают на поляну
Прямо к морю-окияну;
Попе­рек его лежит
Чудо-юдо рыба-кит.
Все бока его изрыты,
Часто­колы в ребра вбиты,
На хво­сте сыр-бор шумит,
На спине село стоит;
Мужички на губе пашут,
Между глаз маль­чишки пляшут,
А в дуб­раве, меж усов,
Ищут девушки грибов.

Вот конек бежит по киту,
По костям сту­чит копытом.
Чудо-юдо рыба-кит
Так про­ез­жим говорит,
Рот широ­кий отворяя,
Тяжко, горько воздыхая:
“Путь-дорога, господа!
Вы откуда, и куда?” —
“Мы послы от Царь-девицы,
Едем оба из столицы, —
Гово­рит киту конек, —
К солнцу прямо на восток,
Во хоромы золотые”. —
“Так нельзя ль, отцы родные,
Вам у сол­нышка спросить:
Долго ль мне в опале быть,
И за кои прегрешенья
Я терплю беды-мученья?” —
“Ладно, ладно, рыба-кит!” —
Наш Иван ему кричит.
“Будь отец мне милосердный!
Вишь, как мучуся я, бедный!
Десять лет уж тут лежу…
Я и сам те услужу!..” —
Кит Ивана умоляет,
Сам же горько воздыхает.
“Ладно-ладно, рыба-кит!” —
Наш Иван ему кричит.
Тут конек под ним забился,
Прыг на берег — и пустился,
Только видно, как песок
Вьется вихо­рем у ног.

Едут близко ли, далеко,
Едут низко ли, высоко
И уви­дели ль кого —
Я не знаю ничего.
Скоро сказка говорится,
Дело меш­котно творится.
Только, братцы, я узнал,
Что конек туда вбежал,
Где (я слы­шал стороною)
Небо схо­дится с землею,
Где кре­стьянки лен прядут,
Прялки на небо кладут.

Тут Иван с зем­лей простился
И на небе очутился
И поехал, будто князь,
Шапка набок, подбодрясь.
“Эко диво! эко диво!
Наше цар­ство хоть красиво, —
Гово­рит коньку Иван.
Средь лазо­ре­вых полян, —
А как с небом-то сравнится,
Так под стельку не годится.
Что земля-то!.. ведь она
И черна-то и грязна;
Здесь земля-то голубая,
А уж свет­лая какая!..
Посмотри-ка, горбунок,
Видишь, вон где, на восток,
Словно све­тится зарница…
Чай, небес­ная светлица…
Что-то больно высока!” —
Так спро­сил Иван конька.
“Это терем Царь-девицы,
Нашей буду­щей царицы, —
Гор­бу­нок ему кричит, —
По ночам здесь солнце спит,
А полу­ден­ной порою
Месяц вхо­дит для покою”.

Подъ­ез­жают; у ворот
Из стол­бов хру­сталь­ный свод;
Все столбы те завитые
Хитро в змейки золотые;
На вер­хуш­ках три звезды,
Вокруг терема сады;
На сереб­ря­ных там ветках
В раз­зо­ло­чен­ных во клетках
Птицы рай­ские живут,
Песни цар­ские поют.
А ведь терем с теремами
Будто город с деревнями;
А на тереме из звезд —
Пра­во­слав­ный рус­ский крест.

Вот конек во двор въезжает;
Наш Иван с него слезает,
В терем к Месяцу идет
И такую речь ведет:
“Здрав­ствуй, Месяц Месяцович!
Я — Ива­нушка Петрович,
Из дале­ких я сторон
И при­вез тебе поклон”. —
“Сядь, Ива­нушка Петрович, —
Мол­вил Месяц Месяцович, —
И пове­дай мне вину
В нашу свет­лую страну
Тво­его с земли прихода;
Из какого ты народа,
Как попал ты в этот край, —
Все скажи мне, не утаи”, —
“Я с земли при­шел Землянской,
Из страны ведь христианской, —
Гово­рит, садясь, Иван, —
Пере­ехал окиян
С пору­че­ньем от царицы —
В свет­лый терем поклониться
И ска­зать вот так, постой:
“Ты скажи моей родной:
Дочь ее узнать желает,
Для чего она скрывает
По три ночи, по три дня
Лик какой-то от меня;
И зачем мой бра­тец красный
Завер­нулся в мрак ненастный
И в туман­ной вышине
Не пошлет луча ко мне?”
Так, кажися? — Мастерица
Гово­рить красно царица;

Не при­пом­нишь все сполна,
Что ска­зала мне она”. —
“А какая то царица?” —
“Это, зна­ешь, Царь-девица”. —
“Царь-девица?.. Так она,
Что ль, тобой увезена?” —
Вскрик­нул Месяц Месяцович.
А Ива­нушка Петрович
Гово­рит: “Известно, мной!
Вишь, я цар­ский стремянной;
Ну, так царь меня отправил,
Чтобы я ее доставил
В три недели во дворец;
А не то меня, отец,
Поса­дить гро­зился на кол”.
Месяц с радо­сти заплакал,
Ну Ивана обнимать,
Цело­вать и миловать.
“Ах, Ива­нушка Петрович! —
Мол­вил Месяц Месяцович. —
Ты при­нес такую весть,
Что не знаю, чем и счесть!
А уж мы как горевали,
Что царевну потеряли!..
Оттого-то, видишь, я
По три ночи, по три дня
В тем­ном облаке ходила,
Все гру­стила да грустила,
Трое суток не спала.
Крошки хлеба не брала,
Оттого-то сын мой красный
Завер­нулся в мрак ненастный,
Луч свой жар­кий погасил,
Миру Божью не светил:

Все гру­стил, вишь, по сестрице,
Той ли крас­ной Царь-девице.
Что, здо­рова ли она?
Не грустна ли, не больна?” —
“Всем бы, кажется, красотка,
Да у ней, кажись, сухотка:
Ну, как спичка, слышь, тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
Вот как замуж-то поспеет,
Так небось и потолстеет:
Царь, слышь, женится на ней”.
Месяц вскрик­нул: “Ах, злодей!

Взду­мал в семь­де­сят жениться
На моло­день­кой девице!
Да стою я крепко в том —
Про­си­дит он женихом!
Вишь, что ста­рый хрен затеял:
Хочет жать там, где не сеял!
Полно, лаком больно стал!”
Тут Иван опять сказал:
“Есть еще к тебе прошенье,
То о кито­вом прощенье…
Есть, вишь, море; чудо-кит
Попе­рек его лежит:
Все бока его изрыты,
Часто­колы в ребра вбиты…
Он, бед­няк, меня прошал,
Чтобы я тебя спрошал:
Скоро ль кон­чится мученье?
Чем сыс­кать ему прощенье?
И на что он тут лежит?”
Месяц ясный говорит:
“Он за то несет мученье,
Что без Божия веленья
Про­гло­тил среди морей
Три десятка кораблей.
Если даст он им свободу,
Сни­мет Бог с него невзгоду,
Вмиг все раны заживит,
Дол­гим веком наградит”.

Тут Ива­нушка поднялся,
С свет­лым меся­цем прощался,
Крепко шею обнимал,
Три­жды в щеки целовал.
“Ну, Ива­нушка Петрович! —
Мол­вил Месяц Месяцович. —
Бла­го­дар­ствую тебя
За сынка и за себя.
Отнеси благословенье
Нашей дочке в утешенье
И скажи моей родной:
“Мать твоя все­гда с тобой;
Полно пла­кать и крушиться:
Скоро грусть твоя решится, —
И не ста­рый, с бородой,
А кра­са­вец молодой
Пове­дет тебя к налою”.
Ну, про­щай же! Бог с тобою!”
Покло­нив­шись, как умел,
На конька Иван тут сел,
Свист­нул, будто витязь знатный,
И пустился в путь обратный.

На дру­гой день наш Иван
Вновь при­шел на окиян.
Вот конек бежит по киту,
По костям сту­чит копытом.
Чудо-юдо рыба-кит
Так, вздох­нувши, говорит:

“Что, отцы, мое прошенье?
Получу ль когда прощенье?” —
“Погоди ты, рыба-кит!” —
Тут конек ему кричит.

Вот в село он прибегает,
Мужи­ков к себе сзывает,
Чер­ной грив­кою трясет
И такую речь ведет:
“Эй, послу­шайте, миряне,
Пра­во­славны христиане!
Коль не хочет кто из вас
К водя­ному сесть в приказ,
Уби­райся вмиг отсюда.
Здесь тот­час слу­чится чудо:
Море сильно закипит,
Повер­нется рыба-кит…”
Тут кре­стьяне и миряне,
Пра­во­славны христиане,
Закри­чали: “Быть бедам!”
И пусти­лись по домам.
Все телеги собирали;
В них, не меш­кая, поклали
Все, что было живота,
И оста­вили кита.
Утро с пол­днем повстречалось,
А в селе уж не осталось
Ни одной души живой,
Словно шел Мамай войной!

Тут конек на хвост вбегает,
К перьям близко прилегает
И что мочи есть кричит:
“Чудо-юдо рыба-кит!
Оттого твои мученья,
Что без Божия веленья
Про­гло­тил ты средь морей
Три десятка кораблей.
Если дашь ты им свободу,
Сни­мет Бог с тебя невзгоду,
Вмиг все раны заживит,
Дол­гим веком наградит”.
И, окон­чив речь такую,
Заку­сил узду стальную,
Пона­ту­жился — и вмиг
На дале­кий берег прыг.

Чудо-кит заше­ве­лился,
Словно холм поворотился,
Начал море волновать
И из челю­стей бросать
Корабли за кораблями
С пару­сами и гребцами.

Тут под­нялся шум такой,
Что проснулся царь морской:
В пушки мед­ные палили,
В трубы кованы трубили;
Белый парус поднялся,
Флаг на мачте развился;
Поп с при­че­том всем служебным
Пел на палубе молебны;

А греб­цов весе­лый ряд
Гря­нул песню наподхват:
“Как по моречку, по морю,
По широ­кому раздолью,
Что по самый край земли,
Выбе­гают корабли…”

Волны моря заклубились,
Корабли из глаз сокрылись.
Чудо-юдо рыба-кит
Гром­ким голо­сом кричит,
Рот широ­кий отворяя,
Пле­сом волны разбивая:
“Чем вам, други, услужить?
Чем за службу наградить?
Надо ль рако­вин цветистых?
Надо ль рыбок золотистых?
Надо ль круп­ных жемчугов?
Все достать для вас готов!” —
“Нет, кит-рыба, нам в награду
Ничего того не надо, —
Гово­рит ему Иван, —
Лучше пер­стень нам достань —
Пер­стень, зна­ешь, Царь-девицы,
Нашей буду­щей царицы”. —
“Ладно, ладно! Для дружка
И сережку из ушка!
Отыщу я до зарницы
Пер­стень крас­ной Царь-девицы”,-
Кит Ивану отвечал
И, как ключ, на дно упал.

Вот он пле­сом ударяет,
Гром­ким голо­сом сзывает
Осет­ри­ный весь народ
И такую речь ведет:
“Вы достаньте до зарницы
Пер­стень крас­ной Царь-девицы,
Скры­тый в ящичке на дне.
Кто его доста­вит мне,
Награжу того я чином:
Будет дум­ным дворянином.
Если ж умный мой приказ
Не испол­ните… я вас!”
Осетры тут поклонились
И в порядке удалились.

Через несколько часов
Двое белых осетров
К киту мед­ленно подплыли
И сми­ренно говорили:
“Царь вели­кий! не гневись!
Мы все море уж, кажись,
Исхо­дили и изрыли,
Но и знаку не открыли.

Только ерш один из нас
Совер­шил бы твой приказ:
Он по всем морям гуляет,
Так уж, верно, пер­стень знает;
Но его, как бы назло,
Уж куда-то унесло”.—
“Отыс­кать его в минуту
И послать в мою каюту!” —
Кит сер­дито закричал
И усами закачал.

Осетры тут поклонились,
В зем­ский суд бежать пустились
И велели в тот же час
От кита писать указ,
Чтоб гон­цов ско­рей послали
И ерша того поймали.
Лещ, услыша сей приказ,
Имен­ной писал указ;
Сом (совет­ни­ком он звался)
Под ука­зом подписался;
Чер­ный рак указ сложил
И печати приложил.
Двух дель­фи­нов тут призвали
И, отдав указ, сказали,
Чтоб, от имени царя,
Обе­жали все моря
И того ерша-гуляку,
Кри­куна и забияку,
Где бы ни было нашли,
К госу­дарю привели.

Тут дель­фины поклонились
И ерша искать пустились.

Ищут час они в морях,
Ищут час они в реках,
Все озера исходили,
Все про­ливы переплыли,

Не могли ерша сыскать
И вер­ну­лися назад,
Чуть не плача от печали…

Вдруг дель­фины услыхали
Где-то в малень­ком пруде
Крик неслы­хан­ный в воде.
В пруд дель­фины завернули
И на дно его нырнули, —
Глядь: в пруде, под камышом,
Ерш дерется с карасем.
“Смирно! черти б вас побрали!
Вишь, содом какой подняли,
Словно важ­ные бойцы!” —
Закри­чали им гонцы.
“Ну, а вам какое дело? —
Ёрш кри­чит дель­фи­нам смело. —
Я шутить ведь не люблю,
Разом всех переколю!” —
“Ох ты, веч­ная гуляка
И кри­кун и забияка!
Все бы, дрянь, тебе гулять,
Все бы драться да кричать.
Дома — нет ведь, не сидится!..
Ну да что с тобой рядиться, —
Вот тебе царев указ,
Чтоб ты плыл к нему тотчас”.

Тут про­каз­ника дельфины
Под­хва­тили за щетины
И отпра­ви­лись назад.
Ерш ну рваться и кричать:
“Будьте мило­стивы, братцы!
Дайте чуточку подраться.
Рас­про­кля­тый тот карась
Поно­сил меня вчерась
При чест­ном при всем собранье
Непо­доб­ной раз­ной бранью…”
Долго ерш еще кричал,
Нако­нец и замолчал;
А про­каз­ника дельфины
Все тащили за щетины,
Ничего не говоря,
И яви­лись пред царя.

“Что ты долго не являлся?
Где ты, вра­жий сын, шатался?”
Кит со гне­вом закричал.
На колени ерш упал,
И, при­знав­шись в преступленье,
Он молился о прощенье.
“Ну, уж Бог тебя простит! —
Кит дер­жав­ный говорит. —
Но за то твое прощенье
Ты исполни повеленье”. —

“Рад ста­раться, чудо-кит!” —
На коле­нях ерш пищит.
“Ты по всем морям гуляешь,
Так уж, верно, пер­стень знаешь
Царь-девицы?” — “Как не знать!
Можем разом отыскать”. —
“Так сту­пай же поскорее
Да сыщи его живее!”

Тут, отдав царю поклон,
Ерш пошел, согнув­шись, вон.
С цар­ской двор­ней побранился,
За плот­вой поволочился

И сала­куш­кам шести
Нос раз­бил он на пути.
Совер­шив такое дело,
В омут кинулся он смело
И в под­вод­ной глубине
Вырыл ящи­чек на дне —
Пуд по край­ней мере во сто.
“О, здесь дело-то не просто!”
И давай из всех морей
Ерш скли­кать к себе сельдей.

Сельди духом собралися,
Сун­ду­чок тащить взялися,
Только слышно и всего —
“У‑у-у!” да “о‑о-о!”
Но сколь сильно ни кричали,
Животы лишь надорвали,
А про­кля­тый сундучок
Не дался и на вершок.
“Насто­я­щие селедки!
Вам кнута бы вме­сто водки!” —
Крик­нул ерш со всех сердцов
И ныр­нул по осетров.

Осетры тут приплывают
И без крика подымают
Крепко ввяз­нув­ший в песок
С перст­нем крас­ный сундучок.

“Ну, ребя­тушки, смотрите,
Вы к царю теперь плывите,
Я ж пойду теперь ко дну
Да немножко отдохну:
Что-то сон одолевает,
Так глаза вот и смыкает…”
Осетры к царю плывут,
Ерш-гуляка прямо в пруд
(Из кото­рого дельфины
Ута­щили за щетины),
Чай, додраться с карасем, —
Я не ведаю о том.
Но теперь мы с ним простимся
И к Ивану возвратимся.

Тихо море-окиян.
На песке сидит Иван,
Ждет кита из синя моря
И мур­лы­кает от горя;
Пова­лив­шись на песок,
Дрем­лет вер­ный горбунок.
Время к вечеру клонилось;
Вот уж сол­нышко спустилось;
Тихим пла­ме­нем горя,
Раз­вер­ну­лася заря.
А кита не тут-то было.
“Чтоб те, вора, задавило!
Вишь, какой мор­ской шайтан! —
Гово­рит себе Иван. —
Обе­щался до зарницы
Вынесть пер­стень Царь-девицы,
А доселе не сыскал,
Ока­ян­ный зубоскал!
А уж сол­нышко-то село,
И…” Тут море закипело:
Появился чудо-кит
И к Ивану говорит:
“За твое благодеянье
Я испол­нил обещанье”.
С этим сло­вом сундучок
Бряк­нул плотно на песок,
Только берег закачался.
“Ну, теперь я расквитался.
Если ж вновь при­ну­жусь я,
Позови опять меня;
Тво­его благодеянья
Не забыть мне… До свиданья!”
Тут кит-чудо замолчал
И, всплес­нув, на дно упал.

Гор­бу­нок-конек проснулся,
Встал на лапки, отряхнулся,
На Ива­нушку взглянул
И четы­ре­жды прыгнул.
“Ай да Кит Кито­вич! Славно!
Долг свой выпла­тил исправно!
Ну, спа­сибо, рыба-кит! —
Гор­бу­нок конек кричит. —
Что ж, хозяин, одевайся,
В путь-дорожку отправляйся;
Три денька ведь уж прошло:
Зав­тра сроч­ное число.
Чай, ста­рик уж умирает”.
Тут Ванюша отвечает:
“Рад бы радо­стью поднять,
Да ведь силы не занять!
Сун­дучишко больно плотен,
Чай, чер­тей в него пять сотен
Кит про­кля­тый насажал.
Я уж три­жды подымал;
Тяжесть страш­ная такая!”
Тут конек, не отвечая,
Под­нял ящи­чек ногой,
Будто каму­шек какой,
И взмах­нул к себе на шею.
“Ну, Иван, садись скорее!
Помни, зав­тра минет срок,
А обрат­ный путь далек”.

Стал чет­вер­тый день зориться.
Наш Иван уже в столице.
Царь с крыльца к нему бежит.
“Что кольцо мое?” — кричит.
Тут Иван с конька слезает
И пре­важно отвечает:
“Вот тебе и сундучок!
Да вели-ка скли­кать полк:
Сун­дучишко мал хоть на вид,
Да и дья­вола задавит”.
Царь тот­час стрель­цов позвал
И немедля приказал
Сун­ду­чок отнесть в светлицу,
Сам пошел по Царь-девицу.
“Пер­стень твой, душа, найден, —
Слад­ко­гласно мол­вил он, —
И теперь, при­мол­вить снова,
Нет пре­пят­ства никакого
Зав­тра утром, све­тик мой,
Обвен­чаться мне с тобой.
Но не хочешь ли, дружочек,
Свой уви­деть перстенечек?
Он в дворце моем лежит”.
Царь-девица говорит:
“Знаю, знаю! Но, признаться,
Нам нельзя еще венчаться”. —
“Отчего же, све­тик мой?
Я люблю тебя душой;
Мне, про­сти ты мою смелость,
Страх жениться захотелось.
Если ж ты… то я умру
Зав­тра ж с горя поутру.
Сжалься, матушка царица!”
Гово­рит ему девица:

“Но взгляни-ка, ты ведь сед;
Мне пят­на­дцать только лет:
Как же можно нам венчаться?
Все цари нач­нут смеяться,
Дед-то, ска­жут, внуку взял!”
Царь со гне­вом закричал:
“Пусть-ка только засмеются —
У меня как раз свернутся:
Все их цар­ства полоню!
Весь их род искореню!”
“Пусть не ста­нут и смеяться,
Все не можно нам венчаться, —
Не рас­тут зимой цветы:
Я кра­са­вица, а ты?..
Чем ты можешь похвалиться?” —
Гово­рит ему девица.
“Я хоть стар, да я удал! —
Царь царице отвечал. —
Как немножко приберуся,
Хоть кому так покажуся
Разу­да­лым молодцом.
Ну, да что нам нужды в том?
Лишь бы только нам жениться”.
Гово­рит ему девица:
“А такая в том нужда,
Что не выйду никогда
За дур­ного, за седого,
За без­зу­бого такого!”
Царь в затылке почесал
И, нахму­ряся, сказал:
“Что ж мне делать-то, царица?
Страх как хочется жениться;
Ты же, ровно на беду:
Не пойду да не пойду!” —

“Не пойду я за седова, —
Царь-девица мол­вит снова. —
Стань, как прежде, молодец,
Я тот­час же под венец”. —
“Вспомни, матушка царица,
Ведь нельзя переродиться;
Чудо Бог один творит”.
Царь-девица говорит:
“Коль себя не пожалеешь,
Ты опять помолодеешь.
Слу­шай: зав­тра на заре
На широ­ком на дворе
Дол­жен челядь ты заставить
Три котла боль­ших поставить
И костры под них сложить.
Пер­вый надобно налить
До краев водой студеной,
А вто­рой — водой вареной,
А послед­ний — молоком,
Вски­пятя его ключом.
Вот, коль хочешь ты жениться
И кра­сав­цем учиниться, —
Ты без пла­тья, налегке,
Иску­пайся в молоке;
Тут побудь в воде вареной,
А потом еще в студеной,
И скажу тебе, отец,
Будешь знат­ный молодец!”

Царь не вымол­вил ни слова,
Клик­нул тот­час стремяннова.

“Что, опять на окиян? —
Гово­рит царю Иван. —
Нет уж, дудки, ваша милость!
Уж и то во мне все сбилось.
Не поеду ни за что!” —
“Нет, Ива­нушка, не то.
Зав­тра я хочу заставить
На дворе котлы поставить
И костры под них сложить.
Пер­вый думаю налить
До краев водой студеной,
А вто­рой — водой вареной,

А послед­ний — молоком,
Вски­пятя его ключом.
Ты же дол­жен постараться
Пробы ради искупаться
В этих трех боль­ших котлах,
В молоке и в двух водах”. —
“Вишь, откуда подъезжает! —
Речь Иван тут начинает.
Шпа­рят только поросят,
Да индю­шек, да цыплят;
Я ведь, глянь, не поросенок,
Не индюшка, не цыпленок.
Вот в холод­ной, так оно
Иску­паться бы можно,
А под­ва­ри­вать как станешь,
Так меня и не заманишь.
Полно, царь, хит­рить, мудрить
Да Ивана проводить!”
Царь, затрясши бородою:
“Что? рядиться мне с тобою! —
Закри­чал он. — Но смотри!
Если ты в рас­свет зари
Не испол­нишь повеленье, —
Я отдам тебя в мученье,
При­кажу тебя пытать,
По кусоч­кам разрывать.
Вон отсюда, болесть злая!”
Тут Ива­нушка, рыдая,
Поплелся на сеновал,
Где конек его лежал.

“Что, Ива­нушка, невесел?
Что голо­вушку повесил? —
Гово­рит ему конек. —
Чай, наш ста­рый женишок
Снова выки­нул затею?”
Пал Иван к коньку на шею,
Обни­мал и целовал.
“Ох, беда, конек! — сказал. —
Царь вко­нец меня сбывает;
Сам поду­май, заставляет
Иску­паться мне в котлах,
В молоке и в двух водах:
Как в одной воде студеной,
А в дру­гой воде вареной,
Молоко, слышь, кипяток”.
Гово­рит ему конек:
“Вот уж служба так уж служба!
Тут нужна моя вся дружба.
Как же к слову не сказать:
Лучше б нам пера не брать;
От него-то, от злодея,
Столько бед тебе на шею…
Ну, не плачь же, бог с тобой!
Сла­дим как-нибудь с бедой.
И ско­рее сам я сгину,
Чем тебя, Иван, покину.
Слу­шай: зав­тра на заре,
В те поры, как на дворе
Ты раз­де­нешься, как должно,
Ты скажи царю: “Не можно ль,
Ваша милость, приказать
Гор­бунка ко мне послать,
Чтоб впо­следни с ним проститься”.
Царь на это согласится.

Вот как я хво­стом махну,
В те котлы мор­дой макну,
На тебя два раза прысну,
Гром­ким посви­стом присвистну,
Ты, смотри же, не зевай:
В молоко сперва ныряй,
Тут в котел с водой вареной,
А отту­дова в студеной.
А тепе­рича молись
Да спо­койно спать ложись”.

На дру­гой день, утром рано,
Раз­бу­дил конек Ивана:
“Эй, хозяин, полно спать!
Время службу исполнять”.
Тут Ванюша почесался,
Потя­нулся и поднялся,
Помо­лился на забор
И пошел к царю во двор.

Там котлы уже кипели;
Подле них ряд­ком сидели
Кучера и повара
И слу­жи­тели двора;
Дров усердно прибавляли,
Об Иване толковали
Вти­хо­молку меж собой
И сме­я­лися порой.

Вот и двери растворились;
Царь с цари­цей появились
И гото­ви­лись с крыльца
Посмот­реть на удальца.
“Ну, Ванюша, раздевайся
И в кот­лах, брат, покупайся!” —
Царь Ивану закричал.
Тут Иван одежду снял,
Ничего не отвечая.
А царица молодая,
Чтоб не видеть наготу,
Завер­ну­лася в фату.
Вот Иван к кот­лам поднялся,
Гля­нул в них — и зачесался.
“Что же ты, Ванюша, стал? —
Царь опять ему вскричал. —
Испол­няй-ка, брат, что должно!”
Гово­рит Иван: “Не можно ль,
Ваша милость, приказать
Гор­бунка ко мне послать.
Я впо­следни б с ним простился”.
Царь, поду­мав, согласился
И изво­лил приказать
Гор­бунка к нему послать.
Тут слуга конька приводит
И к сто­ронке сам отходит.

Вот конек хво­стом махнул,
В те котлы мор­дой макнул,
На Ивана два­жды прыснул,
Гром­ким посви­стом присвистнул.
На конька Иван взглянул
И в котел тот­час нырнул,
Тут в дру­гой, там в тре­тий тоже,
И такой он стал пригожий,
Что ни в сказке не сказать,
Ни пером не написать!
Вот он в пла­тье нарядился,
Царь-девице поклонился,
Осмот­релся, подбодрясь,
С важ­ным видом, будто князь.

“Эко диво! — все кричали. —
Мы и слы­хом не слыхали,
Чтобы льзя похорошеть!”

Царь велел себя раздеть,
Два раза перекрестился,
Бух в котел — и там сварился!

Царь-девица тут встает,
Знак к мол­ча­нью подает,
Покры­вало поднимает
И к при­служ­ни­кам вещает:
“Царь велел вам долго жить!
Я хочу цари­цей быть.
Люба ль я вам? Отвечайте!
Если люба, то признайте
Воло­де­те­лем всего
И супруга моего!”
Тут царица замолчала,
На Ивана показала.

“Люба, люба! — все кричат. —
За тебя хоть в самый ад!
Тво­его ради талана
При­знаем царя Ивана!”

Царь царицу тут берет,
В цер­ковь Божию ведет,
И с неве­стой молодою
Он обхо­дит вкруг налою.

Пушки с кре­по­сти палят;
В трубы кованы трубят;
Все под­валы отворяют,
Бочки с фряж­ским выставляют,
И, напив­шися, народ
Что есть мочушки дерет:
“Здрав­ствуй, царь наш со царицей!
С рас­пре­крас­ной Царь-девицей!”

Во дворце же пир горой:
Вина льются там рекой;
За дубо­выми столами
Пьют бояре со князьями.
Сердцу любо! Я там был,
Мед, вино и пиво пил;
По усам хоть и бежало,
В рот ни капли не попало.

Конёк-горбунок — сказка Петра Ершова в стихах. Отрывок из «Конька-горбунка» появился в 1834 году в журнале «Библиотека для чтения». В том же году сказка вышла отдельным изданием, но с поправками по требованию цензуры; только в 1856 году сказа была издана полностью^[1]. А. С. Пушкин с похвалой отозвался о «Коньке-горбунке»^[2]. Существует версия, согласно которой Конька-Горбунка написал Пушкин, а потом «подарил» авторство Ершову^[3].

История создания

Ершов задумал свою сказку, когда прочитал только-только появившиеся сказки Пушкина. Многие критики считают, что первые четыре стиха юному тобольскому поэту не принадлежат и их набросал сам Александр Сергеевич, читавший ещё рукописные тексты Ершова. Так ли это — неизвестно, но известны слова, которыми Пушкин наградил автора «Конька-Горбунка»: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить».

В основу произведения легли народные сказки: отдельные эпизоды Ершов объединил в один богатый приключениями рассказ. Лёгкость стиха, множество метких выражений, элементы едкой социальной сатиры определили популярность этой сказочной поэмы и среди взрослых^[4].

Сюжет

У крестьянина было три сына: старший, Данило, «умный был детина», средний — Гаврило — «и так, и сяк», младший — Иван — «вовсе был дурак». Братья выращивают пшеницу, отвозят её в столицу и там продают. Но случается беда: кто-то по ночам начинает вытаптывать посевы. Братья решают дежурить по очереди в поле. Старший и средний братья, испугавшись холода и ненастья, уходят с дежурства, так ничего и не выяснив. Когда же приходит черёд младшего брата. Он увидел, как в полночь появляется белая кобылица с длинной золотой гривой. Ивану удаётся вспрыгнуть кобылице на спину, и она пускается вскачь. Не сумев сбросить с себя Ивана, кобылица просит отпустить её, обещая родить ему трёх коней: двух — красавцев, которых Иван, если захочет, может продать, а третьего — конька «ростом только в три вершка, на спине с двумя горбами да с аршинными ушами», которого нельзя отдавать никому ни за какие сокровища, потому что он будет Ивану лучшим товарищем, помощником и защитником. Иван соглашается и отводит кобылицу в пастушеский балаган, где спустя три дня кобылица и рожает ему трёх обещанных коней^[5].

Через некоторое время Данило, случайно зайдя в балаган, видит там двух прекрасных золотогривых коней. Данило и Гаврило тайком от Ивана уводят коней столицу чтобы продать. Вечером того же дня Иван, придя в балаган, обнаруживает пропажу. Иван сильно огорчается пропаже. Конёк-Горбунок объясняет Ивану, что произошло, и предлагает догнать братьев. Иван садится на Конька-Горбунка верхом, и они мгновенно их настигают. Братья, оправдываясь, объясняют свой поступок бедностью; Иван соглашается на то, чтобы продать коней, и все вместе они отправляются в столицу^[5].

Остановившись в поле на ночлег, братья вдруг замечают вдали огонёк. Данило посылает Ивана принести огоньку, «чтобы курево раз-весть». Иван садится на Конька-Горбунка, подъезжает к огню и видит что-то странное: «чудный свет кругом струится, но не греет, не дымится». Конек-Горбунок объясняет ему, что это — перо Жар-птицы, и не советует Ивану подбирать его, так как оно принесет ему много неприятностей. Иван не слушается совета, подбирает перо, кладёт его в шапку и, возвратившись к братьям, о пере умалчивает.

Приехав утром в столицу, братья выставляют коней на продажу в конный ряд. Коней видит городничий и немедленно отправляется с докладом к царю. Городничий так расхваливает замечательных коней, что царь тут же едет на рынок и покупает их у братьев. Царские конюхи уводят коней, но дорогой кони сбивают их с ног и возвращаются к Ивану. Видя это, царь предлагает Ивану службу во дворце — назначает его начальником царских конюшен; Иван соглашается и отправляется во дворец. Братья же, получив деньги и разделив их поровну, едут домой, оба женятся и спокойно живут, вспоминая Ивана^[5].

А Иван служит в царской конюшне. Однако через некоторое время царский спальник — боярин, который был до Ивана начальником конюшен и теперь решил во что бы то ни стало выгнать его из дворца, — замечает, что Иван коней не чистит и не холит, но тем не менее они всегда накормлены, напоены и вычищены. Решив выяснить, в чем тут дело, спальник пробирается ночью в конюшню и прячется в стойле. В полночь в конюшню входит Иван, достаёт из шапки завёрнутое в тряпицу перо Жар-птицы и при его свете начинает чистить и мыть коней. Закончив работу, накормив их и напоив, Иван тут же в конюшне и засыпает. Спальник же отправляется к царю и докладывает ему, что Иван мало того, что скрывает от него драгоценное перо Жар-птицы, но и якобы хвастается, что может достать и самое Жар-птицу. Царь тут же посылает за Иваном и требует, чтобы он достал ему Жар-птицу. Иван утверждает, что ничего подобного он не говорил, однако, видя гнев царя, идёт к Коньку-Горбунку и рассказывает о своём горе. Конек вызывается Ивану помочь.

На следующий день, по совету Горбунка получив у царя «два корыта белоярова пшена да заморского вина», Иван садится на конька верхом и отправляется за Жар-птицей. Они едут целую неделю и наконец приезжают в густой лес. Посреди леса — поляна, а на поляне — гора из чистого серебра. Конек объясняет Ивану, что сюда ночью к ручью прилетают Жар-птицы, и велит ему в одно корыто насыпать пшена и залить его вином, а самому влезть под другое корыто, и, когда птицы прилетят и начнут клевать зерно с вином, схватить одну из них. Иван послушно всё исполняет, и ему удается поймать Жар-птицу. Он привозит её царю, который на радостях награждает его новой должностью: теперь Иван — царский стремянной.

Спальник не оставляет мысли извести Ивана. Один из слуг рассказывает остальным сказку о прекрасной Царь-девице, которая живёт на берегу океана, ездит в золотой шлюпке, поет песни и играет на гуслях, а кроме того, она — родная дочь Месяцу и сестра Солнцу. Спальник тут же отправляется к царю и докладывает ему, что якобы слышал, как Иван хвастался, будто может достать «другую птицу» — Царь-девицу. Царь посылает Ивана привезти ему Царь-девицу. Иван идет к коньку, и тот опять вызывается ему помочь. Для этого нужно попросить у царя два полотенца, шитый золотом шатёр, обеденный прибор и разных сластей. Наутро, получив все необходимое, Иван садится на Конька-Горбунка и отправляется за Царь-девицей.

Они едут целую неделю и наконец приезжают к океану. Конёк велит Ивану раскинуть шатёр, расставить на полотенце обеденный прибор, разложить сласти, а самому спрятаться за шатром и, дождавшись, когда царевна войдет в шатер, поест, попьет и начнет играть на гуслях, вбежать в шатер и её схватить. Но пение Царь-девицы убаюкивает Ивана. Поймать её удалось лишь на следующий день. Когда все возвращаются в столицу, царь, увидев Царь-девицу, предлагает ей завтра же обвенчаться. Однако царевна требует, чтобы ей достали со дна океана её перстень. Царь тут же посылает за Иваном и отправляет его на океан за перстнем, а Царь-девица просит его по пути заехать поклониться её матери — Месяцу и брату — Солнцу. И на другой день Иван с Коньком-Горбунком снова отправляются в путь.

Подъезжая к океану, они видят, что поперек него лежит огромный кит, у которого «на спине село стоит, на хвосте сыр-бор шумит». Узнав о том, что путники направляются к Солнцу во дворец, кит просит их узнать, за какие прегрешенья он так страдает. Иван обещает ему это, и путники едут дальше. Вскоре подъезжают к терему Царь-девицы, в котором по ночам спит Солнце, а днем — отдыхает Месяц. Иван входит во дворец и передает Месяцу привет от Царь-девицы. Месяц очень рад получить известие о пропавшей дочери, но, узнав, что царь собирается на ней жениться, сердится и просит Ивана передать ей его слова: не старик, а молодой красавец станет её мужем. На вопрос Ивана о судьбе кита Месяц отвечает, что десять лет назад этот кит проглотил три десятка кораблей, и если он их выпустит, то будет прощён и отпущен в море.

Иван с Горбунком едут обратно, подъезжают к киту и передают ему слова Месяца. Жители спешно покидают село, а кит отпускает на волю корабли. Вот он наконец свободен и спрашивает Ивана, чем он ему может услужить. Иван просит его достать со дна океана перстень Царь-девицы. Кит посылает осетров обыскать все моря и найти перстень. Наконец после долгих поисков сундучок с перстнем найден, и Иван доставляет его в столицу.

Царь подносит Царь-девице перстень, однако она опять отказывается выходить за него замуж, говоря, что царь слишком стар для неё, и предлагает ему средство, при помощи которого ему удастся помолодеть: нужно поставить три больших котла: один — с холодной водой, другой — с горячей, а третий — с кипящим молоком — и искупаться по очереди во трёх котлах. Царь по наущению спальника зовёт Ивана и требует, чтобы он первым все это проделал. Конёк-Горбунок и тут обещает Ивану свою помощь: он махнёт хвостом, макнет мордой в котлы, два раза на Ивана прыснет, громко свистнет — а уж после этою Иван может прыгать даже в кипяток. Иван все так и делает — и становится писаным красавцем. Увидев это, царь тоже прыгает в кипящее молоко, но с другим результатом: «бух в котёл — и там сварился». Народ признаёт Царь-девицу своей царицей, а она берет за руку преобразившегося Ивана и ведет его под венец. Народ приветствует царя с царицей, а во дворце гремит свадебный пир^[5].

Конёк-Горбунок и цензура

Сказку пытались запретить не менее трёх раз. Из первого издания 1834 года по требованию цензуры было исключено всё, что могла быть итнтерпретировано как сатира в адрес царя или церкви. В 1922 году «Конёк-Горбунок» признан «недопустимым к выпуску» из-за вот этой сцены:

За царём стрельцов отряд.
Вот он въехал в конный ряд.
На колени все тут пали
И «ура» царю кричали.

В 1934 году в разгар коллективизации цензоры усмотрели в книжке «историю одной замечательной карьеры сына деревенского кулака».

В 2007 году Татарские активисты потребовали проверить книгу на экстремизм из-за слов царя, в которых «татарин употребляется как ругательное слово»:

В силу коего указа
Скрыл от нашего ты глаза
Наше царское добро —
Жароптицево перо?
Что я — царь али боярин?
Отвечай сейчас, татарин!

Однако экспертиза не потребовалась, поскольку сказка, по заявлению Минюста, — это классика^[6].

Примечания

За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе, — на земле,
Жил старик в одном селе.
У крестьянина три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу,
Да возили под столицу:
Знать столица та была
Не далеко от села.
Там пшеницу продавали,
Деньги счетом принимали,
И, с телегою пустой,
Возвращалися домой.

В долгом времени, аль вскоре,
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить,
И пшеницу их косить.
Мужички такой печали
От рожденья не видали.
Стали думать да гадать —
Как бы вора им поймать,
И решили всенародно:
С ночи той поочерёдно
Полосу свою беречь,
Злого вора подстеречь.

Только стало лишь смеркаться, —
Начал старший брат сбираться,
Взял и вилы и топор,
И отправился в дозор.
Ночь ненастная настала;
На него боязнь напала,
И со страху наш мужик
Завалился на сенник.
Ночь проходит; день приходит.
С сенника дозорный сходит,
И обшед избу кругом,
У дверей стучит кольцом.
«Эй! вы, сонные тетери!
«Отпирайте брату двери;
«Под дождем я весь промок
«С головы до самых ног.»
Братья двери отворили,
Караульного впустили,
Стали спрашивать его,
Не видал ли он чего.
Караульный помолился,
Вправо, влево поклонился,
И прокашлявшись, сказал:
«Целу ноченьку не спал;
«На мое ж притом несчастье,
«Было страшное ненастье,
«Дождь вот так ливмя и лил;
«Под дождем я всё ходил;
«Правда было мне и скучно,
«Впрочем всё благополучно.»
Похвалил его отец:
«Ты, Данило, молодец!
«Ты вот так сказать примерно,
«Сослужил мне службу верно,
«То есть, будучи при том,
«Не ударил в грязь лицом.»

Снова начало смеркаться,
Средний сын пошел сбираться,
Взял и вилы, и топор
И отправился в дозор.
Ночь холодная настала,
На него тоска напала,
Зубы начали плясать,
Он — ударился бежать,
И всю ночь ходил дозором
У соседки пред забором.
Только начало светать,
У дверей он стал стучать.
«Эй! вы, сони! что вы спите?
«Брату двери отоприте;
«Ночью страшный был мороз,
«До костей я весь промерз.»
Братья двери отворили,
Караульного впустили,
Стали спрашивать его,
Не видал ли он чего.
Караульный помолился,
Вправо, влево поклонился,
И сквозь зубы отвечал:
«Всю я ноченьку не спал.
«Да к моей судьбе несчастной,
«Ночью холод был ужасной,
«До костей меня пробрал;
«Целу ночь я проскакал,
«Слишком было несподручно.
«Впрочем всё благополучно.»
И ему сказал отец:
«Ты, Гаврило, молодец!»

Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведет,
На печи в углу поет
Изо всей дурацкой мочи:
«Распрекрасные вы очи.»
Братья ну его ругать,
Стали в поле посылать;
Но сколь долго ни кричали,
Только время потеряли ;
Он ни с места. Наконец
Подошел к нему отец,
Говорит ему:«Послушай,
«Ты поди в дозор, Ванюша,
«Я нашью тебе обнов,
«Дам гороху и бобов.»
Вот дурак с печи слезает,
Шапку на-бок надевает,
Хлеб за пазуху кладет,
И шатаяся идет.

Ночь настала; месяц всходит
Поле всё дурак обходит,
Озираючись кругом ,
И садится под кустом,
Звезды на небе считает,
Да краюшку убирает.
Вдруг на поле конь заржал….
Караульный наш привстал,
Посмотрел сквозь рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся как зимний снег бела,
Грива точно золотая,
В мелки кольцы завитая.
«Эхе-хе! так вот какой
«Наш воришко, но постой,
«Я шутить ведь не умею,
«Разом сяду те на шею.
«Вишь, какая саранча!»
И минуту улуча,
К кобылице подбегает,
За волнистый хвост хватает,
И садится на хребет —
Только задом наперед.
Кобылица молодая,
Задом, передом брыкая,
Понеслася по полям,
По горам и по лесам;
То заскачет, то забьется,
То вдруг круто повернется;
Но дурак и сам не прост,
Крепко держится за хвост.
Наконец она устала.
«Ну, дурак, (ему сказала)
«Коль умел ты усидеть,
«Так тебе мной и владеть.
«Ты возьми меня с собою,
«Да ухаживай за мною,
«Сколько можешь. Да смотри,
«По три утренни зари
«Отпускай меня на волю,
«Погулять по чисту полю.
«Не простым корми овсом, —
«Белояровым пшеном;
«Не озерной пой водою,
«Но медовою сытою.
«По исходе же трех дней,
«Двух рожу тебе коней,
«Да таких, каких на свете
«Не бывало на примете ;
«Еще третьего конька,
«Ростом только в три вершка,
«На спине с двумя горбами,
«Да с аршинными ушами.
«Первых ты коней продай,
«Но конька не отдавай,
«Ни за яхонт, ни за злато,
«Ни за царскую палату.
«Да смотри же не забудь:
«Только кони подрастут,
«Не держи меня в неволе
«А пусти на чисто поле.»

Ладно, думает Иван,
И в пастуший балаган
Кобылицу загоняет,
Дверь рогожей закрывает,
И лишь только рассвело,
Отправляется в село,
Напевая громко песню:
«Ходил молодец на Пресню.»

Вот он всходит на крыльцо,
Вот берется за кольцо ;
Что есть силы в дверь стучится,
Так что кровля шевелится,
И кричит на весь базар,
Словно сделался пожар.
Братья с лавок поскакали,
Заикаяся, вскричали:
«Кто стучится сильно так?» —
«Это я! Иван дурак!» —
Братья двери отворили,
Караульного впустили,
И давай его ругать, —
Как он смеет так стучать.
А дурак наш, не снимая
Ни лаптей, ни малахая,
Отправляется на печь,
И ведет оттуда речь
Про ночное похожденье,
Старику на удивленье.
«Целу ноченьку не спал,
«Звезды на-небе считал;
«Месяц ровно также светил,
«Я порядком не приметил.
«Вдруг приходит дьявол сам,
«С бородою и с усам;
«Рожа словно как у кошки,
«А глаза — так что те ложки.
«Он пшеницей стал ходить
«И давай хвостом косить.
«Я шутить ведь не умею,
«И вскоча ему на шею,
«Уж носил же он, носил,
«Так что выбился из сил;
«В воровстве своем признался,
«И пшеницу есть заклялся.»
Тут рассказчик замолчал,
Позевнул и задремал.
Братья, сколько ни серчали,
Не смогли, захохотали,
Подпершися под бока,
Над рассказом дурака.
Сам отец не мог сдержаться
Чтоб до слез не посмеяться;
Хоть смеяться, так оно
Старикам уж и грешно.

Вот однажды брат Данило,
(В праздник, помнится, то было)
Возвратившись с свадьбы пьян,
Затащился в балаган.
Там увидел он красивых
Двух коней золотогривых,
Еще третьего конька,
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
«Хе! теперь-то я узнал,
«Для чего здесь дурень спал,
(Говорит себе Данило)
«Дай скажу о том Гавриле.»
Вот Данило в дом бежит
И Гавриле говорит:
«Посмотри, каких красивых,
«Двух коней золотогривых
«Наш дурак себе достал,
«Ты таких и не видал.»
И Данило да Гаврило,
Что в ногах их мочи было,
Через кочки, чрез бурьян,
Побежали в балаган.

Кони ржали и храпели;
Очи яхонтом горели;
В мелки кольца завитой,
Хвост раскинут золотой,
И алмазные копыта
Крупным жемчугом обиты.
Любо-дорого смотреть!
Лишь Царю б на них сидеть!
Братья так на них смотрели,
Что чуть глаз не проглядели.
«Где он это их достал ?
(Старший младшему сказал)
«Но издавна речь ведется,
«Что всё глупым удается;
«Будь преумная душа,
«Не добудешь и гроша.
«Ну, Гаврило! в ту седьмицу
«Отведем-ка их в столицу,
«Там Боярам продадим,
«Деньги вместе разделим;
«А с денжонками, сам знаешь,
«И попьешь, и погуляешь,
«Стоит хлопнуть по мешку.
«А Ивану — дураку
«Не достанет ведь догадки,
«Где гостят его лошадки ;
«Пусть их ищет там и сям.
«Ну, Гаврило, по рукам! »
Братья разом согласились,
Обнялись, перекрестились,
И вернулися домой,
Говоря промеж собой
Про коней, и про пирушку,
И про чудную свиньюшку.

Время катит чередом
Час за часом, день за днем;
И чрез первую седьмицу
Братья ехали в столицу,
Чтоб товар свой там продать,
И на пристане узнать :
Не пришли ли с кораблями
Немцы в город за холстами,
И нейдет ли Царь Салтан
Бусурманить Христиан?
Вот Иконе помолились,
У отца благословились,
Взяли двух коней тайком
И отправились потом;
Удалого погоняют,
Да о деньгах рассуждают.

Вдруг дурак — часов чрез пять —
Вздумал в поле ночевать.
Дураку ли мешкать?
Дело У него в руках кипело ;
Он околицей идет,
Ест краюшку да поет.
Вот рогожу поднимает,
Руки в боки подпирает,
И с прискочкою Иван
Боком входит в балаган.

Всё по прежнему стояло,
Двух коней как не бывало,
Лишь бедняжка Горбунок
У его вертелся ног,
Хлопал с радости ушами
И приплясывал ногами.
Как завоет тут Иван,
Опершись о балаган :
«Ой, вы, кони буры-сивы,
«Мои кони златогривы!
«Я кормил-то вас, ласкал;
«Да какой вас чёрт украл?
«Чтоб пропасть ему — собаке!
«Чтоб издохнуть в бояраке!
«Чтоб ему на том свету
«Провалиться на мосту!
«Ой, вы, кони буры-сивы,
«Мои кони златогривы.!»

Тут конек его прервал:
«Не тужи Иван! (сказал)
«Велика беда, — не спорю;
«Но могу помочь я горю.
«Ты на чёрта не клепли,
«Братья коней увели,
«Как поехали из дому.
«Но что мешкать по пустому,
«На меня скорей садись,
«Только знай себе, держись.
«Я хоть роста не большего,
«Но сменю коня другого;
«Как пущусь да побегу,
«Так и беса настигу.»

Тут конек пред ним ложится;
На него дурак садится,
Крепко за уши берет.
Горбунок-конек встает,
Черной гривкой потрясает,
На дорогу выезжает;
Вдруг заржал и захрапел,
И стрелою полетел,
Только черными клубами
Пыль вертелась под ногами.
И чрез несколько часов
Наш Иван догнал воров.

Братья, видя то, смешались,
Не на шутку испугались;
А дурак им стал кричать:
«Стыдно, братья, воровать!
«Хоть Ивана вы умнее,
«Да Иван-то вас честнее;
«Он у вас коней не крал.»
Старший брат тогда сказал:
«Дорогой наш брат,
Ванюша! «Не клади нам грех на души:
«Мы, ты знаешь, как бедны,
«А оброк давать должны.
«Вот в такой большой печали,
«Мы с Гаврилом толковали
«Всю сегодняшнюю ночь —
«Чем бы горюшку помочь?
«Так и эдак мы судили,
«Наконец вот так решили:
«Чтоб продать твоих коней
«Хоть за тысячу рублей.
«Наш отец-старик неможет,
«Работать уже не может,
«Надо нам его кормить —
«Сам ты можешь рассудить.»

«Ну, коль эдак, так ступайте,
«(Говорит Иван) продайте
«Златогривого коня;
«Да возьмите ж и меня.»
Оба брата согласились,
И все вместе в путь пустились.
Стало на небе темнеть ;
Воздух начал холодеть.
Братья, чтоб не заблудиться,
Вздумали остановиться.
Под навесами ветвей
Привязали лошадей,
Взяли хлеба из лукошка,
Опохмелились немножко,
И потом, кто как умел,
Песни разные запел.

Вот Данило вдруг приметил
Огонек во тьме засветил.
На Гаврила он взглянул,
Левым глазом подмигнул,
И прикашлянул легонько,
Показав огонь тихонько.
Тут затылок почесал,
И с лукавством так сказал,
Усмехаяся: «Послушай,
«Принеси огня, Ванюша!
«Ночь темна, а у меня
«Ни огнива ни кремня.»
Сам же думает Данило:
«Чтоб тебя там задавило!»
А Гаврило говорит
Тихо брату: «Может быть,
«Там станичники пристали —
«Поминай его как звали.»

Всё пустяк для дурака!
Оп садится на конька
И схватив его руками,
Бьет в круты бока ногами,
Изо всех горланит сил…
Конь взвился и след простыл.
«Буди с нами крестна сила!»
Закричал тогда Гаврило,
Осенясь крестом святым;
«Что за бес-конек под ним?»

Огонек горит светлее,
Горбунок бежит скорее,
И чрез несколько минут
При огне конек — как тут.
Тот огонь в лугу светлеет, —
Не дымится, и не греет.
Диву дался тут Иван.
«Что (сказал он) за Шайтан?
«Много блеску, много свету,
«А тепла и дыма нету.
«Эко чудо-огонек!»

Тут сказал ему конек:
«То перо, Иван, жар-птицы
«Из чертогов Царь-Девицы.
«Но для счастья своего
«Не бери себе его.
«Много, много непокою
«Принесет оно с собою.» —
«Говори ты! как не так!»
Про себя ворчит дурак;
И подняв перо жар-птицы,
Завернул его в тряпицы,
В шапку мигом положил
И конька поворотил.
Скоро к братьям приезжает
И на спрос их отвечает:
«Как туда я доскакал,
«Пень сгорелый увидал;
«Уж над ним я бился, бился,
«Так что чуть не надсадился;
«Раздувал его я с час,
«Нет, ведь, чёрт возьми! угас.
Братья целу ночь не спали,
Над Иваном хохотали:
А дурак под воз присел,
Вплоть до утра прохрапел.

{{indent|2|Тут коней они впрягали,
И в столицу приезжали,
Становились в конный ряд,
Супротив больших палат.

В той столице был обычай,
Коль не скажет городничий, —
Ничего не покупать,
Ничего не продавать.
Вот ворота отворяют,
Городничий выезжает,
В туфлях, в шапке меховой,
С сотней стражи городской;
Рядом едет с ним брадатый,
Называемый глашатый;
Он в злату трубу трубит,
Громким голосом кричит:
«Гости! лавки отворяйте,
«Покупайте, продавайте;
«Надзирателям сидеть
«Подле лавок, и смотреть,
«Чтобы не было содому,
«Ни смятенья, ни погрому,
«И чтобы купецкой род
«Не обманывал народ!»
Гости лавки отворяют,
Покупальщиков сзывают:
«Эй! честные господа!
«К нам пожалуйте сюда!
«Как у нас ли тары-бары,
«Всяки разные товары.»
В это время тот отряд
Приезжает в конный ряд;
Но от множества народу.
Нет ни выходу, ни входу;
Так кишмя вот и кишат,
И смеются и кричат.
Городничий удивился —
Что народ развеселился,
И приказ отряду дал,
Чтоб дорогу прочищал.
«Эй! вы, черти босоноги!
«Прочь с дороги! прочь с дороги
Закричали усачи,
И ударили в бичи.
Тут народ зашевелился,
Шапки снял и расступился.

Пред глазами конный ряд:
Два коня в ряду стоять,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
Вь мелки кольцы завитой,
Хвост раскинут золотой….
Городничий раздивился
И два раз перекрестился.
«Чуден (молвил) Божий свет!
«Уж каких чудес в нем нет.»
Весь отряд тут усмехнулся,
Сам глашатый заикнулся.
Городничий между тем
Наказал престрого всем,
Чтоб коней не покупали,
Не зевали, не кричали,
Что он едет ко Двору —
Доложить об том Царю.
И оставив часть отряда,
Он поехал для доклада.
Приезжает во дворец.
«Ты помилуй, Царь-отец!»
Городничий восклицает,
И пред троном упадает:
«Не вели меня казнить,
«А вели мне говорить.»
Царь изволил молвить: — «Ладно,
«Говори, да только складно.» —
«Как умею расскажу.
«Городничим я служу:
«Верой, правдой отправляю
«Эту должность….» — «Знаю, знаю.»
«Вот сегодня, взяв отряд,
«Я поехал в конный ряд:
«(Подъезжаю — тьма народу!
«Нет ни выходу, ни входу.
« Я отряду приказал,
«Чтоб народ он разогнал.
«Так и сталось, Царь-Надежа!
«И поехал я — и что же?
«Предо мною конный ряд:
«Два коня в ряду стоят,
«Молодые, вороные,
«Вьются гривы золотые,
«В мелки кольца завитой,
«Золотистый хвост трубой,
«И алмазные копыта
«Крупным жемчугом обиты….»

Царь не мог тут утерпеть.
«Надо коней посмотреть,
«(Говорит он) да не худо
«И завесть такое чудо.»

Колесницу запрягли,
И ко входу подвезли.
Царь умылся, нарядился,
И на рынок покатился;
За Царем стрельцов отряд.
Вот он въехал в конный ряд
На колени все тут пали
И ура Царю кричали.
Царь раскланялся, и вмиг
С колесницы к коням прыг…
Вкруг коней он ходит, хвалит,
То потреплет, то погладит;
И довольно насмотрясь,
Он спросил, оборотясь
К окружавшим: «Эй, ребята!
«Чьи такие жеребята? «Кто хозяин?»
Тут дурак, Спрятав руки за армяк,
Из-за братьев выступает
И надувшись отвечает:
«Эта пара, Царь, моя,
«И хозяин тоже — я!» —
«Ну, я пару покупаю;
«Продаешь ты?» — «Нет, меняю.» —
«Что в промен берешь добра?»
«Два — пять шапок серебра.« —
«То есть, это будет десять.»—
Царь тотчас велел отвесить,
И, по милости своей,
Дал в прибавок пять рублей.
Царь то был великодушный!

Повели коней в конюшни
Десять конюхов седых,
Все в нашивках золотых,
Все с цветными кушаками
И с сафьянными бичами.
Но дорогой, как на смех,
Кони с ног их сбили всех,
Все уздечки разорвали,
И к Ивану прибежали.

Царь отправился назад,
И сказал ему: «Ну, брат,
«Пара нашим не дается;
«Делать нечего, придется
«При дворце тебе служить.
«Будешь в золоте ходить,
«В красно платье наряжаться,
«Словно в масле сыр кататься,
« Всю конюшенну мою
«Я во власть тебе даю:
«Царско слово в том порука.
«Что согласен?» — «Эка штука!
«Во дворце я буду жить,
«Буду в золоте ходить,
«В красно платье наряжаться,
«Словно в масле сыр кататься,
«Весь конюшенный завод,
«Царь мне даром отдает;
«То есть я из огорода
«Стану царской воевода.
«Чудно дело! Так и быть,
«Стану, Царь, тебе служить.
………………………………….
Тут подкликнул он коней,
И пошел вдоль по столице,
Вслед за царской колесницей.
И под песню дурака,
Кони пляшут трепака,
А конек его — горбатко
Так и ломится в присядку
К удивленью людям всем.
Два же брата между тем
Деньги царски получили,
В шапку накрепко зашили,
И отправили гонца,
Чтоб обрадовать отца.
Дома дружно поделились,
Оба в раз они женились,
Стали жить да поживать
Да Ивана поминать.

Но теперь мы их оставим,
Снова сказкой позабавим
Православных Христиан,
Что наделал наш Иван,
Находясь во службе царской,
При конюшне государской,
Со своим лихим коньком —
Неизменным горбунком:
Как поймал Иван жар-птицу,
Как похитил Царь-девицу,
Как кольцо её достал,
Как он в небе погулял,
Как он в солнцевом селенье
Киту выпросил прощенье,
Как, по милости своей,
Спас он тридцать кораблей,
Как в котлах он не сварился,
Как красавцем учинился.

«Конёк-Горбуно́к» — русская литературная сказка в стихах, написанная Петром Ершовым в 1830-х годах. Главные персонажи — крестьянский сын Иванушка-дурачок и волшебный конёк-горбунок.

Это классическое произведение русской детской литературы написано четырёхстопным хореем с па́рной рифмовкой. Лёгкость стиха, множество метких выражений, элементы едкой социальной сатиры определили популярность этой сказочной поэмы и среди взрослых^[1]. В советское время «Конёк-Горбунок» переведён на 27 языков населяющих страну народов и напечатан общим тиражом семь миллионов экземпляров^[2]:75. В Ишимском музейном комплексе им. П. П. Ершова собрана коллекция изданий «Конька-горбунка», включающая переводы на некоторые языки остального мира (в том числе английский, французский, японский)^[3]:137. До 1917 года сказка переиздавалась 26 раз, в СССР она выдержала более 130 изданий^[4][5][2].

История создания

Ершов задумал свою сказку, когда прочитал недавно появившиеся сказки Пушкина. Павел Анненков в своей книге «Материалы для биографии Пушкина» (1855) пересказывает свидетельство Александра Смирдина о том, что «в апогее своей славы Пушкин с живым одобрением встретил известную русскую сказку г-на Ершова „Конёк-горбунок“, теперь забытую. Первые четыре стиха этой сказки <…> принадлежат Пушкину, удостоившему её тщательного пересмотра». Имеется некоторое число параллелей с народной сказкой о Сивке-Бурке.

В 1910-е годы и 1930-е годы первые четыре строки «Конька-горбунка» включались в собрания сочинений Александра Пушкина, но позже было решено не печатать их вместе с пушкинскими произведениями, так как свидетельство Смирдина можно понимать скорее так, что Пушкин только отредактировал эти стихи. Кроме того, уже после смерти Александра Сергеевича Пётр Ершов заменил строку «Не на небе — на земле» на «Против неба — на земле». Высказывались сомнения в том, что он поступил бы так, если бы автором этих строк был Пушкин. Известны слова, которыми Александр Сергеевич наградил автора «Конька-горбунка»: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить».

Произведение «Конёк-горбунок» — народное, почти слово в слово, по сообщению самого автора, взятое из уст рассказчиков, от которых он его слышал. Ершов только привёл его в более стройный вид и местами дополнил. Отрывок из «Конька-горбунка» появился в 1834 году в журнале «Библиотека для чтения». В том же году сказка вышла отдельным изданием, но с поправками по требованию цензуры.

Александр Пушкин с похвалой отозвался о «Коньке-горбунке»^[6]. В 1843 году после выхода третьего издания «Конёк-горбунок» был полностью запрещён цензурой и 13 лет не переиздавался. По свидетельству Павла Анненкова (см. выше), к середине 1850-х годов сказка была забыта.

В 1856 и 1861 годах Ершов подготовил новые издания сказки, восстановив цензурные пропуски и существенно переработав текст. Своеобразный слог, народный юмор, удачные и художественные картины (в том числе конный рынок, земский суд у рыб и городничий) сделали эту сказку широко известной и любимой в народе. К концу XIX века «Конёк-горбунок» уже стал классикой детского чтения, постоянно переиздавался и иллюстрировался. Наиболее известная дореволюционная версия иллюстраций — серия художника Афанасьева Алексей Фёдоровича, сказка с ними была впервые опубликована в журнале «Шут» в 1897—1898 годах (данная серия вышла также на дореволюционных открытках).

Сюжет

Часть первая

В одном селе живёт крестьянин по имени Пётр. У него три сына: старший Данило — умный; средний Гаврило — «и так, и сяк», а младший Иван — дурак. Братья выращивают пшеницу, отвозят её в столицу на продажу. Но случается беда: кто-то по ночам начинает вытаптывать посевы. Братья решают дежурить по очереди в поле, чтобы поймать вредителя. Старший и средний братья, испугавшись соответственно ненастья и холода, уходят с дежурства, ничего не выяснив.

Младший брат в полночь видит белую кобылицу с длинной золотой гривой. Ивану удаётся вспрыгнуть кобылице на спину, и она пускается вскачь. Не сумев сбросить с себя Ивана, кобылица просит отпустить её, обещая родить ему трёх коней: двух — красавцев, которых Иван, если захочет, может продать, а третьего — конька «ростом только в три вершка, на спине с двумя горбами да с аршинными ушами», которого нельзя отдавать никому ни за какие сокровища, потому что он будет Ивану лучшим товарищем, помощником и защитником. Иван соглашается и отводит кобылицу в пастушеский балаган, где спустя три дня последняя и рожает ему трёх обещанных коней.

Через некоторое время Данило, случайно зайдя в балаган, видит там двух прекрасных золотогривых коней. Данило и Гаврило тайком от Ивана уводят коней в столицу, чтобы продать. Вечером того же дня Иван, придя в балаган, обнаруживает пропажу и сильно огорчается. Конёк-горбунок объясняет Ивану, что произошло, и предлагает догнать братьев. Иван садится на конька верхом, и они мгновенно их настигают. Братья, оправдываясь, объясняют свой поступок бедностью.

Иван соглашается продать коней, и все вместе они отправляются в столицу. Остановившись в поле на ночлег, братья неожиданно замечают вдали огонёк. Данило посылает Ивана принести огоньку, чтобы «курево развесть», хотя втайне братья надеются, что Иван не вернётся обратно. Последний опять садится на конька, подъезжает к огню и видит что-то странное: «чудный свет кругом струится, но не греет, не дымится». Конёк объясняет Ивану, что это — перо Жар-птицы, и не советует подбирать его, так как оно принесёт ему (то есть Ивану) много неприятностей. Последний не слушается совета, подбирает перо, кладёт его в шапку и, возвратившись к братьям, умалчивает о своей находке.

Приехав утром в столицу, братья выставляют коней на продажу в конный ряд. Коней видит городничий и немедленно отправляется с докладом к царю. Городничий так расхваливает замечательных коней, что царь тут же едет на рынок и покупает их у братьев. Царские конюхи уводят коней, но те сбивают их с ног и возвращаются к Ивану. Видя это, царь предлагает Ивану службу во дворце — назначает его начальником царских конюшен. Последний соглашается и отправляется во дворец. Его братья же, получив деньги и разделив их поровну, едут домой, оба женятся и спокойно живут, вспоминая Ивана.

Часть вторая

Иван служит в царской конюшне. Однако через некоторое время царский спальник — боярин, который был до Ивана начальником конюшен и теперь решил во что бы то ни стало выгнать его из дворца, замечает, что Иван коней не чистит и не холит, но тем не менее они всегда накормлены, напоены и вычищены. Решив выяснить, в чём тут дело, спальник пробирается ночью в конюшню и прячется в стойле.

В полночь в конюшню входит Иван, достаёт из шапки завёрнутое в три тряпицы перо Жар-птицы и при его свете начинает чистить и мыть коней. Закончив работу, накормив их и напоив, Иван тут же в конюшне и засыпает. Спальник же, выбравшись из укрытия и подойдя к Ивану, похищает перо Жар-птицы, отправляется к царю и докладывает ему, что Иван мало того что скрывает от него драгоценное перо Жар-птицы, но и якобы хвастается, что может достать и саму Жар-птицу.

Царь тут же посылает за Иваном и требует, чтобы последний достал ему Жар-птицу. Иван утверждает, что ничего подобного он не говорил, однако, видя гнев царя, идёт к коньку-горбунку и рассказывает о своём горе. Конёк вызывается помочь Ивану.

На следующий день, по совету горбунка получив у царя «два корыта белоярова пшена да заморского вина», Иван садится на конька верхом и отправляется за Жар-птицей. Они едут целую неделю и наконец приезжают в густой лес. Посреди леса — поляна, а на поляне — гора из чистого серебра. Конёк объясняет Ивану, что сюда ночью к ручью прилетают Жар-птицы, чтобы попить воды. Он велит ему в одно корыто насыпать пшена и залить его вином, а самому влезть под другое корыто, и, когда птицы прилетят и начнут клевать пшено с вином, схватить одну из них. Иван послушно всё исполняет, и ему удаётся поймать Жар-птицу. Он привозит её царю, который на радостях награждает его новой должностью: теперь Иван — царский стремянной.

Спальник не оставляет мысли извести Ивана. Через 3 недели в царской кухне один из слуг рассказывает остальным сказку о прекрасной Царь-девице, которая живёт на берегу океана, ездит в золотой шлюпке, поёт песни и играет на гуслях, а кроме того, она — родная дочь Месяца и сестра Солнца. Спальник тут же отправляется к царю и докладывает ему, что будто бы слышал, как Иван хвастался, будто может достать Царь-девицу. Царь, который не прочь жениться на вышеупомянутой, посылает Ивана за ней. Иван идёт к коньку, и тот опять вызывается помочь ему. Для этого нужно попросить у царя два полотенца, шитый золотом шатёр, обеденный прибор и разных сластей.

Наутро, получив всё необходимое, Иван садится на конька и отправляется за Царь-девицей. Они едут целую неделю и наконец приезжают к океану. Конёк велит Ивану раскинуть шатёр, расставить на полотенце обеденный прибор, разложить сласти, а самому спрятаться за шатром и, дождавшись, когда царевна войдёт в шатёр, поест, попьёт и начнет играть на гуслях, вбежать в шатёр и её схватить. Но во время пения Царь-девицы Иван неожиданно засыпает. Поймать её удалось лишь на следующий день.

Когда все вернулись в столицу, царь, увидев Царь-девицу, предлагает ей завтра же обвенчаться. Однако та требует, чтобы ей достали со дна океана её перстень. Царь тут же посылает за Иваном, отправляет его на океан за перстнем и даёт ему на выполнение этого приказа всего три дня, а Царь-девица просит его по пути заехать поклониться её матери — Месяцу и брату — Солнцу.

Часть третья

На другой день Иван с коньком-горбунком снова отправляются в путь. Подъезжая к океану, они видят, что поперёк него лежит огромный кит, у которого «на хвосте сыр-бор шумит, на спине село стоит». Узнав о том, что путники направляются к Солнцу во дворец, кит просит их узнать, за какие прегрешения он так страдает. Иван обещает ему это, и путники едут дальше.

Вскоре они подъезжают к терему Царь-девицы, в котором по ночам спит Солнце, а днём отдыхает Месяц. Иван входит в терем и передаёт Месяцу привет от Царь-девицы. Месяц очень рад получить известие о пропавшей дочери, но, узнав, что царь собирается жениться на ней, сердится и просит Ивана передать ей его слова: её мужем станет не старик, а молодой красавец. На вопрос Ивана о судьбе кита Месяц отвечает, что десять лет назад этот кит проглотил три десятка кораблей, и если он освободит их, то будет прощён и отпущен в море.

Иван едет обратно на коньке, подъезжает к киту и передаёт ему слова Месяца. Крестьяне, поселившиеся на спине кита, спешно покидают село, а кит отпускает на волю корабли. Вот он наконец свободен и спрашивает Ивана, чем он может услужить ему. Иван просит его достать со дна океана перстень Царь-девицы. Кит посылает осетров обыскать все моря и найти перстень. Те сообщают, что только один Ёрш знает, где он находится.

Наконец после долгих поисков сундучок с перстнем найден, однако он оказался таким тяжёлым, что Иван не смог его поднять. Конёк же легко водружает сундучок на себя, и они возвращаются в столицу. Царь подносит Царь-девице перстень, однако она опять отказывается выходить за него замуж, говоря, что царь слишком стар для неё, и предлагает ему средство, при помощи которого ему удастся помолодеть: нужно поставить три больших котла: один — с холодной водой, другой — с горячей, а третий — с кипящим молоком и искупаться поочерёдно во всех трёх котлах: в последнем, в предпоследнем и первом.

Царь тотчас зовёт Ивана и требует, чтобы он первым всё это проделал. Иван сопротивляется, но царь угрожает ему пытками в случае неподчинения. Конёк-горбунок признаёт, что это самое сложное испытание, но и тут обещает Ивану свою помощь: он махнёт хвостом, макнёт мордой в котлы, два раза прыснет на Ивана, громко свистнет — а уж после этого Иван может смело прыгать сначала в молоко, потом в кипяток и в холодную воду. Всё так и происходит, и в результате Иван становится писаным красавцем.

Увидев это, царь тоже прыгает в кипящее молоко, но с другим результатом: «бух в котёл — и там сварился». Народ признаёт Царь-девицу своей царицей, а преобразившийся Иван женится на ней. Все приветствуют царя с царицей, а во дворце гремит свадебный пир.

Источник сюжета

Образ Конька-горбунка является обработкой ряда сказочных сюжетов^[7], некоторые из которых, вероятно, были услышаны в Сибири^[8]. Ершов использовал в произведении множество народных сказочных сюжетов («Сказка об Иване-дураке», «Сивка-Бурка», «Жар-птица», «Василиса-царевна» и др.)^[9].

Известна норвежская народная сказка с практически идентичной сюжетной линией. Сказка называется «Семь жеребят» (норв. De syv folene). В норвежской сказке говорится о трёх сыновьях, которые должны были пасти волшебных коней короля; награда за выполненное поручение — прекрасная принцесса. В этом поручении младшему сыну помогает волшебный жеребёнок, разговаривающий человеческим языком. Подобные сюжеты есть в словацком, белорусском, украинском (в частности, закарпатском) фольклоре.^{[источник не указан 1442 дня]}

Сюжет сказки является распространённым в других культурах, а корни уходят в восточные сказки. Старейшие варианты встречаются в «Приятных ночах» Страпаролы и «Пентамероне» Базиле^[7]. В древнеегипетской сказке «Обречённый принц» также присутствует эпизод «допрыгивания» героя до принцессы в высокой башне^[10][11].

В сборнике «Чувашские сказки» (1937) опубликована сказка со схожим сюжетом «Иван и дочь Водяного», записанная в 1919 году в селе Слак-Баш Бижбулякского района Башкирской АССР.^{[источник не указан 1442 дня]}

Среди русских народных сказок подобных «Коньку-горбунку» до XIX века не встречалось, но под влиянием ершовской сказки со второй половины XIX века этнографы уже записывали такие же сюжеты. В то же время в целом ряде народных сказок встречаются похожие мотивы, образы и сюжетные ходы: есть сказки о Жар-птице, необыкновенном коне Сивке-Бурке, о таинственных налётах на сад, о том, как доставали дряхлому царю молодую жену^[12].

«Конёк-горбунок» и цензура

Сказку пытались запретить несколько раз. Из первого издания 1834 года по требованию цензуры было исключено всё, что могло быть интерпретировано как сатира в адрес царя или церкви. В 1843 году сказка была запрещена к переизданию полностью и в следующий раз была опубликована только 13 лет спустя. Советская цензура также имела претензии к этому произведению. В 1922 году «Конёк-горбунок» был признан «недопустимым к выпуску» из-за следующей сцены:

Царь умылся, нарядился
И на рынок покатился;
За царём — стрельцов отряд.
Вот он въехал в конный ряд.
На колени все тут пали
И «ура» царю кричали.

В 1934 году в разгар коллективизации цензоры усмотрели в книжке (тогда ей исполнилось 100 лет) «историю одной замечательной карьеры сына деревенского кулака»^[13]. Уже в постсоветской России, в 2007 году татарские активисты потребовали проверить книгу на экстремизм из-за высказываний царя, в которых существительное «татарин» употребляется в качестве ругательного слова^[14]:

В силу коего указа
Скрыл от нашего ты глаза
Наше царское добро —
Жароптицево перо?
Что я — царь али боярин?
Отвечай сейчас, татарин!

Однако экспертиза не потребовалась, поскольку сказка, по заявлению Минюста, — это классика^[13].

Версия об авторстве Пушкина

С 1993 года в российской печати начали появляться публикации, авторы которых (далее для краткости именуемые ревизионистами) критикуют традиционную версию авторства и высказывают предположение, что действительным автором поэмы был А. С. Пушкин^[15]. Среди ревизионистов наиболее известны литературовед-пушкинист Александр Лацис, поэт и культуролог Вадим Перельмутер, критик Владимир Козаровецкий, лингвисты Леонид и Розалия Касаткины и другие. Лацис перечислил свои основные аргументы в статье «Верните лошадь», помещённой в пушкинской газете «Автограф» (1997 год); позднее расширенный вариант статьи был издан в виде книги (2002). После смерти Лациса (1999) его позицию активно защищает Владимир Козаровецкий^[16], версию поддержали также писатель Кир Булычёв (Игорь Можейко)^[17] и профессор Донецкого университета филолог Александр Кораблёв^[18].

Сторонники «пушкинской версии» выдвигали следующие аргументы для обоснования своей позиции^[19].

1. По традиционной версии, Ершов написал сказку в 18 лет (2300 строк), хотя до этого ничего не сочинял. Позднее Ершов публиковал и другие поэмы, но их художественный уровень крайне низок и не идёт ни в какое сравнение с блистательным «Коньком-горбунком».
2. По своему стилю и стихотворному размеру, лёгкости и музыкальности языка поэма чрезвычайно близка к «Сказке о царе Салтане» и другим пушкинским сказкам. Присутствуют даже точные цитаты из Пушкина: «остров Буян», «царь Салтан», «пушки с крепости палят», «гроб в лесу стоит, в гробе девица лежит», «А теперича молись // Да спокойно спать ложись»^[20].
3. Черновиков рукописи поэмы не сохранилось. Ершов зачем-то уничтожил оригинальную рукопись «с пушкинскими пометками» и свой дневник тех лет. Экземпляры поэмы, принадлежавшие Пушкину, Жуковскому, Смирдину и Сенковскому, не содержит дарственной надписи, хотя все они активно содействовали изданию поэмы. Как уже отмечено выше, пушкинист П. В. Анненков, сославшись на издателя А. Ф. Смирдина, сообщил (в 1855 году), что первые четыре стиха сказки «принадлежат Пушкину, удостоившему её тщательного просмотра». В архивном фонде Смирдина имеется запись: «Пушкин… Заглавие и посвящение „Конька-горбунка“».
4. В 1856 и потом в 1861 году Ершов опубликовал новое, переработанное издание поэмы, причём, по мнению ревизионистов, внесенные им неумелые поправки существенно испортили текст и ясно показали, что Ершов не мог быть автором поэмы (в книге Козаровецкого^[19] приводится обширный список таких изменений к худшему). Поэтому была опубликована (и выдержала три издания) реконструкция, которую ревизионисты считают оригинальным пушкинским текстом^[21].
5. В пушкинской библиотеке сказка хранилась на полке, предназначенной для различных литературных мистификаций, анонимных и псевдонимных изданий.
6. Лингвисты Л. Л. и Р. Ф. Касаткины отметили в «Коньке-горбунке» отражение знакомых Пушкину (но не Ершову) псковских диалектизмов^[22].

Большинство литературоведов признаёт «Конька-горбунка» произведением П. Ершова, ссылаясь на свидетельства как современников, так и самого писателя, и считает перечисленные аргументы неубедительными^[23][24]. В частности, они указывают на слабую сторону версии ревизионистов: непонятно, зачем Пушкину понадобилась подобная мистификация, лишавшая его гонорара и славы авторства первоклассной поэмы. Ревизионисты высказывали различные спорные гипотезы на этот счёт — проиграл в карты, задумал озорной розыгрыш, решил помочь безденежному Ершову, хотел избежать строгостей цензуры (скрыв рассеянные в поэме политические намёки), придумал способ получить заработок, о котором не знала бы жена (хотя гонорар Ершова значительно меньше пушкинских) и т. п. Основная версия ревизионистов — это скрытые в поэме намёки на притязания царя Николая на молодую жену (жар-птицу) Пушкина, поэтому от своего имени Пушкин не смог бы издать это произведение. Очевидный символизм образов сказки — «чудо-юдо рыба кит», проглотивший 30 кораблей (декабристы), и множество иных аллегорий могут быть поняты только сквозь призму отношений между самим Пушкиным, царём и самодержавием, женой Пушкина и царём.

Критика ревизионистов содержится также в статье Геннадия Крамора^[25]. Иван Пырков отметил заметные в сказке оригинальную образность Ершова, не всегда точные рифмы (в отличие от пушкинских), симбиоз по-научному строгого построения мира сказки и импровизации. И назвал попытки усмотреть в сказке всецелое авторство Пушкина «малоубедительными»^{[3]:135—136}.

В произведениях искусства

Кино

В СССР по сказке был выпущен диафильм, сняты художественный фильм (1941), мультфильм (1947/1975) и музыкальный телеспектакль (1986), а в конце 1980-х на основе сюжета сказки была создана видеоигра. Также существует десятиминутная экранизация, серия японского мультсериала «Manga Sekai Mukashi Banashi»^[26]

• «Конёк-Горбунок (фильм, 2021)» — российский фильм в жанре фэнтези режиссёра Олега Погодина^[27][28]. В главных ролях: Михаил Ефремов и Паулина Андреева^[29]. Выход в широкий прокат состоялся в феврале 2021 года^[30].

Балеты

• Конёк-горбунок (балет Пуни) (1864 г.) Написанный капельмейстером Мариинского театра Цезарем Пуни. Впоследствии каждый новый постановщик в него вносились поправки и дополнения в партитуру. К середине XX века «Конёк-горбунок» представлял собой эклектическое музыкальное полотно, с использованием музыки, помимо Ц. Пуни, — Ф. Листа, А. К. Глазунова, И. Брамса, М. И. Глинки, П. И. Чайковского^[31].
• Конёк-горбунок (балет Щедрина) (1958 г.)

Рок-н-ролльная сказка

• Рок-Синдром — Конёк-горбунок (альбом) — самый длинный рок-н-ролл в мире (2016 год)^[32].

Примечания

Литература

Субтитры

Ссылки

• Иллюстрации Н. М. Кочергина
• Проект, посвящённый сказке «Конёк-горбунок» и её автору
• Толстяков А. П. Пушкин и «Конёк-горбунок» Ершова

Эта страница в последний раз была отредактирована 18 февраля 2023 в 17:56.

Как только страница обновилась в Википедии она обновляется в Вики 2.
Обычно почти сразу, изредка в течении часа.

«Конёк-горбунок» — сказочная поэма за авторством Петра Павловича Ершова, впервые изданная в 1834 г. Сказка стала классикой русской детской литературы и остаётся одной из лучших отечественных детских книг. «Конька» неоднократно переиздавали (несмотря на некоторые проблемы с цензурой), а также несколько раз экранизировали. По сказке поставлено аж два балета (в 1864 и 1958), сняты два кинофильма (1940 и 2021 годы) и мультфильм и даже сыграна рок-опера длиной аж два с гаком часа в исполнении группы «Рок-Синдром». А сам конёк стал одним из символов Тобольска, где жил Ершов. Коньку установлено несколько памятников, на одном из которых он составляет компанию самому своему создателю.

А про Горбунка кто будет писать, Пушкин?[править]

По словам автора, книга представляет собой пересказ услышанной им народной сказки и написана под впечатлением от сказок Пушкина, который даже в нескольких местах напрямую процитирован. Что ж, народные сказки с похожим сюжетом действительно существуют, а текст поэмы содержит множество деталей, от приёмов стихосложения до специфической лексики, свойственных Пушкину. Например, размер — как у А. С. в «Сказке о мёртвой царевне и о семи богатырях», «Сказке о царе Салтане» и «Сказке о золотом петушке». А. С. сильно нахваливал поэму Ершова и помог отредактировать её начало.

Рассказывают (в том числе некий врач Александр Козлов, запруфленный прямой потомок Ершова, живущий в XXI в. и ссылающийся на семейное предание), что Пушкин был не только вдохновителем, но и соавтором, на протяжении всего текста, а затем Ершов издавал её исключительно под своим именем, с устного разрешения Пушкина (типа «джентльменское соглашение»).

В среде литературоведов существует версия, что А. С. вообще сам всю сказку и написал, но по какой-то причине уступил авторство Ершову (между прочим, среди сторонников этой теории был даже Кир наш Булычёв). Во всяком случае, стиль очень похож; черновиков поэмы у Ершова почему-то не сохранилось; написал он эту книгу в возрасте 18-19 лет, притом не занимаясь литературой до того и не создав ничего даже близко сравнимого после; правки, которые он по требованиям цензуры вносил уже после смерти Пушкина, смотрятся куда хуже первой версии… И т. д., и т. п.
Тем не менее, в других произведениях Ершова есть сильные строки:

Щеки бледностью покрыты, Льется кровь из-под одежды. … … Это не был взор отмщенья, Это был последний взор…

«Сузге»

Так или иначе, что там было на самом деле, мы вряд ли уже узнаем. Будем исходить из официальной версии.

Сюжет[править]

Невзирая на сказочный сюжет, сказка достоверно воспроизводит целый ряд бытовых и социальных реалий Московской Руси.

Жил-был старик, и было у него три сына — Данило, Гаврило и младший Иван (имя старика, кстати, тоже всплывает — Пётр он). Младший сын, как заведено в сказках, дурак. Однажды кто-то начал воровать с крестьянского поля пшеницу, источник дохода этой семьи. Поймать вора удалось только дураку (потому что старшие братья предпочитали спать или флиртовать), и вором этим оказалась волшебная кобыла. Иван вскочил на неё, объездил и укротил^[1] — причём сидя лицом к хвосту! В итоге покорившись пленителю, она попросилась к нему в конюшню и пообещала родить для него трёх жеребят^[2], и велела не продавать третьего, некрасивого (подробное его описание приведено в следующем разделе). Обещание кобыла выполнила, а куда она сама потом делась, непонятно — видимо, ушла с чувством выполненного долга объедать других крестьян.

Через пару лет братья Иванушки случайно обнаружили у него в балагане [здесь это слово означает стойло, стоящее в отдалении от дома] двух красивых золотогривых жеребцов и попытались их тайком от законного владельца продать. На третьего — карликовое ушастое и двугорбое нечто, — конечно, не позарились. По возвращении Иван начал было горевать, но тут-то конёк-уродец и проявил себя: заговорил с хозяином, утешил и предложил догнать похитителей, в ходе погони ещё и проявив неожиданную для своего роста скорость. В общем, Иван на своём ушастом коньке догнал братьев, поругал и отправился с ними на рынок, попутно ещё и ухитрившись подобрать загадочное светящееся перо. Кони были проданы самому царю, а в итоге ещё и оказалось, что никого, кроме Ивана, они к себе не подпускают^[3][4], так что он и был назначен конюшим^[5] («Всю конюшенну мою / Я в приказ тебе даю»).

Тут-то и начались квесты. Наш герой быстро нажил себе врагов при дворе — невзлюбивший его царский спальник («До Ивана был начальник / Над конюшней») в итоге прознал о наличии у Ивана драгоценного пера Жар-птицы (то самое подобранное светящееся пёрышко, которое герой в простоте душевной использовал в качестве фонарика). Злодей наябедничал царю также, будто бы Иван похваляется и саму эту птицу изловить, хотя такого как раз не было. В общем, долго отпираться не получилось — пришлось, под угрозой в противном случае сесть на кол, отправляться ловить жар-птицу. Худо бы пришлось нашему герою, он аж отчаялся, но его успокоил Конёк-горбунок, откуда-то знавший, где это чудо искать и как ловить. Чудесная птица была успешно поймана и доставлена его величеству.

Но коварный слуга не успокоился. Услышав о том, что где-то в дальних краях живёт невероятная красавица, Царь-девица, он выдумал, что якобы Иван хвастался (клялся бородой царя!), будто и её может пленить. Царь опять угрозами отправил героя выполнять квест, герой опять пришёл плакаться коньку, а тот опять его утешил и научил, как эту красавицу заманить в ловушку. Не с первого раза, но Царь-девицу удалось пленить. Что интересно, на крестьянский взгляд Ивана она не красавица — слишком худая. Ну а царь, когда пленницу привезли пред его бесстыжи очи, тут же влюбился и начал упрашивать её стать его женой.

Не удостоив старого дурака даже взглядом, девица потребовала, чтобы для венчания ей достали со дна моря любимый перстень. Угадайте, кого за ним отправили и на ком он поскакал. Именно в ходе этого путешествия произошло то, за что сказку знают даже те, кто остальное не помнит или ухитрился не читать — встреча Ивана и Горбунка с чудо-юдо рыбой-китом, тем самым, на спине которого построили деревню с угодьями. Герой наведался домой к Царь-девице (а живёт она, если что, на небе, поскольку приходится роднёй аж самим небесным светилам), погостил у Месяца и заодно замолвил словечко за Кита, а тот в благодарность помог найти перстень.

Наконец, царь, решивший жениться на Царь-девице, услышал в ответ упрёк в том, что роман мая с декабрём ей вообще не интересен, и надо бы ему помолодеть. Она же и выдала ему весьма радикальный способ омоложения: принародно искупаться в трёх чанах — с кипящим молоком, просто кипящей водой и с холодной водой. Царь, подозревая, что дело пахнет жареным варёным, назначил подопытным кроликом Ивана и сказал, мол, готовься завтра к эксперименту. По каким-то причинам Конёк в этот раз заявил, что дело довольно сложное — что-то он такое знал, что нам не показали. Так или иначе, своевременно прискакав на место проведения «эксперимента», он окунул морду в кипящее молоко, обрызгал Ивана, после чего парень при всём честном народе без последствий совершил это смертельно опасное купание и по завершении действительно похорошел. Видя такие дела, царь решил, что и у него получится, но увы — ему такого резиста никакие коньки (а также лыжи и санки) не давали, поэтому операция по его омоложению прервалась уже на котле с молоком по причине смерти пОциента. Царь-девица тут же объявила себя царицей под всенародное одобрение (видимо, предыдущий правитель уже всех задолбал), а Ивана под то же одобрение взяла в цари. Хэппи-энд.

Про Горбунка[править]

Начнём с того, что «горбунок», вопреки распространённому мнению, — это не имя (имени у него вообще нет), а просто описание внешности. Конечно, клички животным часто так и дают, но в тексте «горбунок» пишется всегда со строчной.

В плане внешности конька нужно кое-что прояснить. Сказано, что ростом он три вершка, и наверняка любознательных читателей, почитавших в сноске, сколько см в вершке (4,5), удивлял настолько лилипутский рост, 13,3 см. Как на таком вообще ехать? Дело в том, что во времена написания сказки рост в вершках измеряли своеобразно — считали не с нуля, а по умолчанию добавляя два аршина (один аршин — это 71 см). Вспомните тургеневского Герасима ростом «12 вершков» — он ведь не 53,3 см в высоту, а 195,5. Хорошо, при таких расчётах получается, что рост горбунка = 155,5 см, это вполне нормально для лошади^[6]. Но нет, тут есть ещё один нюанс. Иван — крестьянин, а крестьянские лошади до двух аршин в холке обычно не дотягивали, и их рост считали, по умолчанию добавляя один аршин. Тогда рост Горбунка примерно 85 см, потому и карлик — примерно с мотороллер. Весьма миниатюрная лошадь, но сидеть на такой вполне можно. Для современного читателя это всё — китайская грамота, и даже в мультфильме 1975 текст переделали, превратив «ростом только в три вершка» в «ростом в двадцать три вершка» (102 см).

Уши у конька даже длиннее, чем у ушастого ослика — в аршин, да ещё и два горба на спине. В общем, дивная химера, что-то среднее между ослом, верблюдом и пони. Похоже, что в мультипликационной версии коньку очень польстили — автор явно имел в виду, что лошадь вида абсолютно не товарного, то ещё уродище.

Тем не менее, как ясно из пересказа сюжета, — эталон тропа «неладно скроен, да крепко сшит». У него есть суперспособности — сверхвыносливость и суперскорость (за день «Вёрст сто тысяч отмахал / И нигде не отдыхал»), а также физическая суперсила — взмахом хвоста подхватил с земли и положил себе на спину «сундучок» весом сто пудов (1600 с гаком кг, если что), а потом, как ни в чём ни бывало, с этим ещё и скакал с крейсерской скоростью.

Кроме этого — верный друг-фамильяр, обладает разумом (поумнее хозяина будет), ясновидением и неведомой магией. Откуда он знает и умеет столько всяких вещей — загадка. Мама, небось, рассказала, пока выкармливала. Словом, «волшебный помощник» на славу.

Что ещё есть в книге[править]

• Антиреклама спиртного. Жар-птиц ловят при помощи корыта, где намешано пшено с вином. Когда птичка наклюкается в обоих смыслах, она потеряет бдительность, тут-то её и хватают.
• Антропоморфная персонификация. Месяц Месяцович явно человекообразен, ну или просто принял такой облик, чтобы Ивану было удобнее с ним общаться. Вернее… с ней. Да, хотя отчество у светила мужское, оно явно женского пола и приходится Царь-девице матерью. Говорит оно о себе в женском роде (в словах от автора в то же время Месяца поминают в мужском).
  • Как вариант — это некий божественный дух, а у таких может быть и «оба пола сразу».
• Архитектурное порно. Дворец, где живёт Месяц (и где жила Царь-девица), расписан во всей красе — ну а каким ему ещё быть, если он аж на небесах находится. Хрустальные витые столбы, золото, серебро, сады, птицы и, главное, «православный русский крест» наверху.
• Бездонный гардероб:

  У Ивана красных платьев^[7],
  Красных шапок, сапогов —
  Чуть не десять коробов.

  • Белый и золотой — цвета божественности. Мать-кобылица именно такой масти, «Вся, как зимний снег, бела, / Грива в землю, золотая». И можно строить предположения о том, что это на самом деле было за существо.
  • Во чреве чудовища — чудо-юдо рыба-кит продавил педаль до дна Марианской впадины, проглотив аж три десятка кораблей и за это был жестоко наказан. Но сам, видимо, даже не понимал, за что страдает. Интересно, рыба-кит он ничего плохого не видел в глотании кораблей и даже не попробовал их выпустить — или действительно настолько большой, что случайно сглотнул целый флот и не заметил (более вероятно последнее).
    • Масштабы действительно впечатляют:

      На хвосте сыр-бор шумит,
      На спине село стоит;

      Мужички на губе пашут,
      Между глаз мальчишки пляшут,
      А в дубраве, меж усов,
      Ищут девушки грибов.

      • Предусмотрительный конёк сначала оповестил жителей деревни, дождался, пока они эвакуируются, и лишь потом объяснил Киту, как освободиться.
        

        Оттого твои мученья, Что без Божия веленья Проглотил ты средь морей Три десятка кораблей. Если дашь ты им свободу, Снимет Бог с тебя невзгоду.

        Тут конёк на хвост вбегает…

        • По освобождении моряки были вполне себе живы-здоровы. В книге нет информации, сколько времени пришлось морякам томиться у него в брюхе (в экранизации 1975 таки сказано: десять лет)

        • Гадский подручный хуже хозяина — спальник несомненно пакостнее и противнее, чем царь. Впрочем, вот при таких монархах такие чиновники и процветают…
        • Говорящее животное — Горбунок, его мама, чудо-юдо рыба-кит и вообще рыбы.
        • Доносчик:
          

          Донесу я в думе царской, Что конюший государской — Басурманин, ворожей, Чернокнижник и злодей; Что он с бесом хлеб-соль водит, В церковь божию не ходит, Католицкой держит крест И постами мясо ест.

          Наглая ложь спальника

          • Дочь в жёны и полцарства в придачу — явно используются мотивы «Сивки-Бурки». Иван становится царём, женившись не на дочери царя и даже не на вдове, а на несостоявшейся невесте.
          • Золотое трио — достающиеся ГГ три коня.
          • Крутая лошадка — собственно, всё лошадиное семейство. Кобылица и старшие «коль хошь — продай» её дети («Очи яхонтом горели; / В мелки кольца завитой, / Хвост струился золотой, / И алмазные копыты / Крупным жемчугом обиты») невероятно красивы, горбунок же крут в плане ума и силы.
          • Лёгкое золото. Царь-девица мало того, что катается по морю в золотой шлюпке, так ещё и гребёт серебряным веслом. Насколько хорошо держится на воде такое плавсредство и удобно ли грести дрыном, который весит тяжелее, чем железный лом… Ну, это ж волшебство! Похоже, девица что-то знала, раз сдалась Ивану — с такой-то силушкой она могла бы его просто в море зашвырнуть.
            • Или просто лодка с веслом не целиком состоят из этих металлов, а позолочены и посеребрены соответственно.
          • Не было бы счастья…/Поступай неправильно. Вообще конёк сразу предупредил Ивана, что не надо подбирать перо Жар-птицы, поскольку это к несчастью. Ну, некоторые неприятности оно таки принесло, но что в итоге? В итоге эта цепочка квестов закончилась тем, что Иван женился на неведомой красавице и стал царём.
          • Невыполнимое задание — кодификатор для русской культуры.
          • Непрямое убийство — Конёк замутил именно сабж, сделав котлы волшебными только для «подневольного тестера» Ивана (которого тоже особым образом подготовил). Вряд ли царя планировали непременно, при любом ходе событий, «подвести под смерть»… но и удерживать от безумного шага не стали (а впечатление, что «всё работает», у царя создали).
            • Бедный злодей!. «Бух в котёл — и там сварился». Неужели нельзя было прикончить его как-нибудь по-христиански? ©
            • Царь сам виноват. Во-первых, решил испытать экстремальное средство омоложения на Иване. Во-вторых, сам по дурости сиганул без соответствующей защиты: на него-то конёк ни дважды, ни единожды не «прыскал» и громким посвистом около него не присвистывал.
            • Вообще-то царские угрозы посадить на кол персонажи почему-то не воспринимают как пустую болтовню. И на то, чтобы сварить человека живьём, он пошёл без размышлений. Похоже, его величество был тот ещё упырь, просто нам не показали, а намекнули.
          • Мгновенное протрезвление — Данило, забредя спьяну в балаган и обнаружив там прекрасных коней, так удивился, что ему «чудо разом хмель посбило».
          • Не расслышал Зова:
            

            Вот, как стало лишь смеркаться, Начал старший брат сбираться. И со страхов наш мужик Закопался под сенник. Стало сызнова смеркаться; Средний брат пошел сбираться. И всю ночь ходил дозором У соседки под забором. Стало в третий раз смеркаться, Надо младшему сбираться; Ночь настала; месяц всходит; Поле всё Иван обходит. … Посмотрел под рукавицу И увидел кобылицу.

            У старших братьев тоже был шанс

            • Пейзажное порно. Тоже присутствует: например, местность, где водятся жар-птицы — изумрудная зелень, невиданные цветы и посреди всего этого переливается на солнце сверкающая серебряная гора.
            • Под водой — как над водой. У Кита в его царстве всё примерно так же, как в человеческом мире времён Ершова. Мало того, что у них порядки как у людей, так каким-то образом рыбы и прочая водная фауна ещё ухитряются под водой писать чернилами и пить водку.
              • Не в ладах с биологией. Что чудо-юдо рыбой-китом обозвали — условность; в конце концов, где вы видели таких колоссальных китов? Интереснее, что в его подводном царстве какой-то хаос в плане видового разнообразия. Все рыбы в кучу, морские и пресноводные, а гопник-ёрш запросто шастает по морям, ещё и ныряет на глубину.
            • Похищение невесты. С Царь-девицей именно так и поступили. Почему она при всех своих умениях смирилась — неизвестно, но напомним, что она в итоге, не особо напрягаясь, заполучила себе целое царство. А, ну и Ивана ещё в качестве бонуса.
            • Прекрасная волшебница — Царь-девица. И хотя по ходу действия она не колдует, зато знает способ экстремального омоложения.
              • Принцип смурфетки — она тут единственная особа женского пола. Правда, есть ещё кобылица, но она волшебная кобыла, так что кто знает, какой там у неё пол…
                • Ещё соседка (см. выше, где средний брат шлялся).
            • Путь наверх — Иван проходит путь от младшего сына крестьянина до царя. «Доселева Макар огороды копал,/ А нынече Макар в воеводы попал». (Эпиграф к 3-й части)
            • Пытки — это серьёзно — «Прикажу тебя пытать, По кусочкам разрывать».
            • Родные братья противоположны — один из многочисленных примеров вида «у старинушки три сына, Старший полная дубина старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак».
            • Раса из одного. В других сказках Жар-птица почти всегда фигурирует в одном экземпляре, здесь же их целая стая. Впрочем, с фитильком: нигде в других источниках не сказано, что такая птица и впрямь одна в мире.
            • Соня. Иван уж если уснёт, то его вся царская свита пинками добудиться не в состоянии.
            • Старик Похабыч. Седина в бороду, бес в ребро — царя попрекают тем, что он «вздумал в семьдесят жениться / На молоденькой девице». За что и поплатился. А ей, между прочим, пятнадцать лет, так что по нынешней морали он тянет на эфебофила.
              • Хотя стремление царя жениться вполне можно понять. Ему семьдесят лет, а хоть один его наследник в тексте упомянут? Может, были и погибли, например, но так или иначе, это его последний шанс оставить потомство, чтобы было кому передать трон. Хотя… У него наверняка были какие-нибудь четвероюродные племянники. Или он всех истребил, чтобы избавиться от конкурентов?
              • Можно восхититься самонадеянностью дедули: рассчитывать в таком возрасте не отыграть троп полшестого много говорит о государе!
              • Так собственно, в тексте нет никаких указаний, что это именно самонадеянность и что она не оправдана. Понятно, что многим в двадцать кажется, что в сорок секс заканчивается, но на самом деле это совершенно не обязательно и совершенно не у всех так.
                • Как бы то ни было, у большинства было так. В «Зимнем дне» Лескова генерал лет 60-и так реагирует на известие о беременности дочери, муж которой, граф, старше его на 14 лет: «Да, да! Разбойница, наверное, осуществляет „Волшебное дерево“ из Боккаччио. Я, однако, выпью сегодня бутылку шампанского и пошлю поздравительную телеграмму графу».
            • Стиль дурака. Иван такой джигит, что одолел кобылицу, сидя на ней задом наперёд и держась за хвост (что можно вообще понимать как «не держась»). Видимо, поэтому она и сдалась — коль при таком способе езды не свалился в ходе скачек по пересечённой местности — значит, действительно крут.
            • Человеко-звериный сеттинг — с прикрученным фитильком: животные не антропоморфные, но говорящие.
            • Чертенята — чтобы не рассказывать семье о кобылице, Иван сваливает вину за порчу пшеницы на представителя нечистой силы:
              • Что стало с мышонком? — царский спальник, вроде бы главный антагонист, исчезает из повествования в середине сказки, «встав за печку» после доноса про Царь-девицу (и дальше царь тиранит Ивана уже без посторонней помощи). В экранизациях этот момент исправляют, и спальник получает-таки воздаяние за свои интриги.
              • Шайтан:
                

                Чудный свет кругом струится, Но не греет, не дымится, Диву дался тут Иван: «Что, — сказал он, — за шайтан! Шапок с пять найдётся свету, А тепла и дыму нету; Эко чудо-огонёк!»

                Всадник Горбунка, разумеется, просто ругнулся, но свойство ухватил верно

                • Шо, опять?! — замотанный поручениями царя Иван, получив очередной вызов от государя, так и говорит: «Что, опять на окиян?» Оказалось, всё ещё хуже…

                Тропы вокруг сказки[править]

                В черновиках П. П. Ершова был найден вариант: У старинушки три сына: Старший — русский был детина. Средний — польских был кровей. Младший — вовсе был еврей.

                С Баша

                • Бонус для современников.
                  • Без сносок сказка читается затруднительно — некоторые слова современному читателю непонятны
                  • Или понятны не так. Ширинка в те времена была вовсе не застёжкой штанов, а полотенцем.
                  • Читая эту детскую сказку, советские дети, не знакомые с религиозной темой, не понимали, как это — «постами мясо есть»? Кусками, что ли? И где Иван якобы «католицкий держит крест»?
                  • А что такое «постучали ендовой»? В примечании к одному из изданий так и написано: «Постучали ендовой» — выпили. Ендова — старинный сосуд для (сладкого) вина, разновидность чары.
                  • А что такого в «чёрной бабке», на которую кобылица велит не обменивать Горбунка? Нет, это не прапрабабушка соавтора сказки. Бабка здесь может значить кость в нижней части ног у копытных, использующуюся для азартных игр. Чёрной называли особую «счастливую» бабку, приносящую выигрыш.
                  • Автор правки читал в сносках иное: так, мол, называли ржаной сноп. Действительно, на целого коня, пусть и кургузого мутанта — маловато, даже без учёта магической силы.
                  • Тут может быть ещё один нюанс. Дело в том, что за пару лет до «Конька», вышла сказка Ореста Сомова, где такая бабка — артефакт почище алладиновой лампы. Причём учитывая как там всё кончилось… да, совет кобылица дала дельный.
                • Знаменитая вступительная фраза:

                За горами, за лесами, За широкими морями, Против неба — на земле Жил старик в одном селе.

                Этот фрагмент Пушкин официально помог написать.

                • Изменившаяся мораль. Книга пару раз попала в немилость — причём при разном госстрое и по вообще противоположным причинам. В царской России цензорам не понравилось, что в сказке царь показан злодеем. Во времена советской России, незадолго до появления СССР, на книгу взъелись критики, но уже по совершенно противоположной причине — мол, зачем нужна сказка, где вон как перед царём пресмыкаются. В 1930-е же придрались к образу деревенщины, пришедшей к финансовому успеху (тогда как раз во всю шли раскулачивание и коллективизация).
                • Отсылки:
                  • «Кондуит и Швамбрания» — в Швамбрании скакал на Коньке-горбунке Иванушка-дурачок и показывал всем язык.
                  • «Понедельник начинается в субботу» — Конёк-Горбунок жил в виварии и проиграл в железку (разновидность карточной игры) недельный овсяной паёк Кощею Бессмертному.
                  • Советская игра «Сказки» («Passaku loto», 1970-е гг). Представлен и «Конёк-горбунок».
                • Пародия:
                • Эффект Телепорно. Лошадь на иврите — «сус». А горбун будет «гибэн». Уменьшительный же суффикс — «он». Соответственно, «Конёк-горбунок» на иврите будет… «Сусон-гавнунон».

                Адаптации[править]

                • Балет «Конёк-Горбунок, или Царь-девица» (композитор — итальянец Цезарь Пуни, автор либретто и балетмейстер — француз Артур Сен-Леон). Главным героем стала Царь-девица, царя заменил хан.

                Кинофильм 1941 г.[править]

                

                Пётр Алейников в роли Ивана и конёк в роли Горбунка

                Цветной фильм, снятый на студии «Союздетфильм» (так называлась тогда Киностудия имени Горького), режиссёр — знаменитый киносказочник Александр Роу^[8]. Повествование ведётся не в стихах, а сюжет местами значительно изменён по сравнению с первоисточником. Например, перо Жар-птицы Иванушка в этой версии тут нашёл прямо в гриве волшебной кобылицы, и оно явно как-то связано с этим лошадиным семейством — здесь сама кобылица никого не рожает, а обещанные кони материализуются, когда он вынимает перо в пустом хлеву. Квест на поимку птицы пропущен — Ивана сразу отправляют искать Царь-девицу Зарю-Заряницу (птица просто у неё в саду живёт). А кит проглотил не какие-то корабли, а как раз прогулочный флот этой самой девицы…

                Характер Ивана немного подкорректировали — тут он с самого начала показан этаким мечтателем, а царь жалок и комичен. Одно плохо: акцент сильно сместили на самого Ивана, и Горбунок выполняет только вспомогательную роль — его советы тут попросту не требуются, поскольку отсутствуют имевшиеся в оригинале «квесты». Даже волшебный цветок, позволивший Ивану уцелеть в кипящем молоке, дала ему родственница Месяца Заря-Заряница, и от конька потребовалось лишь подоспеть к котлу и бросить туда этот цветок (похоже, он ещё и регенерацию обеспечивает — страшно подумать, что было бы с Иваном, если б он принимал такую «ванну» столько времени, сколько прошло в фильме между падением в чан его и цветка).

                Что есть в фильме[править]

                • Для начала о персонажах:
                  • Да кто вы такие? Откуда взялись? В сюжет введены некоторые отсутствующие в оригинале персонажи — Иванушкина лохматая собачка, царская ключница Домнушка, целая шайка разбойников, великаны, охраняющие чертоги Месяца, Морской царь…
                  • За себя и за того парня. Георгий Милляр сыграл аж три роли — сказителя-гусляра, от которого царь в начале фильма и узнаёт о Заре; Чихиря; одного из разбойников.
                  • Сменить имя в адаптации. Несколько персонажей не то чтоб сменили имена, просто перестали быть безымянными. Так, злой царь стал Афроном, Царь-девицу окрестили Зарёй-Заряницей, а коварный спальник получил то ли имя, то ли прозвище Чихирь [это такой сорт красного вина].
                • Вечное полнолуние — инверсия. Ещё в самом начале фильма в небе маячит огромный растущий месяц. Позже, когда Иван приходит на небеса прямо к самому Месяцу Месяцовичу, тот по-прежнему растущий и такое впечатление, что он всегда так выглядит (сквозь серп видны облака за ним). Дело в том, что во времена Ершова «Месяц» означало просто «Луна», а не конкретно серп. Кстати, судя по голосу, Месяц тут женского рода, как в первоисточнике.
                • Злобная козлиная бородка — у царя Афрона.
                • Злодейская песня — а какую ещё песню должны хором исполнять разбойники?
                • Злодейство в адаптации. Кит здесь показан просто тупым монстром, проглотившим лодки царь-девицы по приказу злобного Морского царя. Договариваться пришлось не с самим кораблеглотателем, а с его начальством. Никаких деревень на Ките в этом фильме никто не строил.
                • Злой и страшный серый волк. Целая стая таковых подоспела в разгар драки Ивана с разбойниками. Бандиты оказались на дереве, а главгероя верхом на сверхскоростном ушастике поди догони. Видимо, зачем-то хотелось показать в фильме дрессированных животных.
                • Издевательский поцелуй — Чихирь именно так поцеловал Ивана, притворяясь, что он это «из приязни». Слово Божие (в лице Роу), однако, утверждало, что это отсылка именно к поцелую Иуды: ведь Чихирь надеется, что царь Афрон скоро казнит Ивана (по его же, Чихиря, доносу).
                • Окрутеть в адаптации. В сказке конёк был чертовски крут, но не умел в прямом смысле летать! Здесь же, вдохновившись словами «летит как ветер», придали ему ещё и такое умение — спасая Ивана от волков, горбунок прыгнул с обрыва и просто полетел дальше по прямой. Впрочем, уже двух приведённых в данной статье иллюстраций достаточно, чтобы понять, что не указанной в тексте способностью к полёту горбунка наделили именно художники.
                • Отказ от рукопожатия — в феодальном смысле. Иван не целует царю перстень — якобы не понимает, зачем тот протянул руку. Причём ничего ему за это не было, правдоподобно шлангом прикинулся.
                • Песня о дружбе — Иванушка время от времени такую поёт о себе и Горбунке.
                • Страшные рыбёшки. Ивану лично приходится спускаться на дно морское, чтобы поговорить с тамошним правителем об освобождении Зари-Заряницы. Рыбёшки вокруг него шастают очень стрёмные — при том, что это настоящие рыбы из ближайшего аквариума. Просто показаны они таким образом, что кажется, будто они огромны: Иван с ужасом смотрит вверх, будто на что-то нависающее над ним, показывают морду рыбы во весь экран, и всё это под страшную музыку. Вполне впечатляюще.
                • Тьма не есть зло. В оригинале о масти конька ничего не сказано, так что в этой версии он героически-чёрный. Кстати, в фильме у него почему-то один горб, а не два.

                Мультфильмы 1947/1975 гг.[править]

                

                Афиша мультфильма 1947 г.

                Студия «Союзмультфильм», режиссёр — Иван Иванов-Вано, не менее знаменитый постановщик сказок, только в сфере мультипликации^[9]. По сути, это один и тот же мультфильм, но перерисованный заново и дополненный — к 1970-м его решили снова выпустить в прокат, но негатив слишком плохо сохранился, чтобы можно было печатать с него новые копии. Так что его просто перерисовали с имеющихся материалов, немного изменив разные сцены в мелочах, а главное — добавили эпизод с перстнем Царь-девицы и рыбой-китом, чуть ли не на четверть часа (первый фильм длился 57 минут, второй — почти 71). Занимался этим Роман Давыдов, режиссёр мультсериала «Маугли».

                В общем, оно и к лучшему, что возникла необходимость переделывать — в фильме 1975 г. наконец-то появилась история с китом, в первой версии полностью проигнорированная. Правда, в гостях у Месяца Иванушка не побывал ни в первой, ни во второй версии. Также пропущена история о подробностях поисков перстня китовыми подчинёнными.

                Зато роль коварного спальника значительно расширили — в оригинале он лишь пару раз клевещет на Ивана царю, здесь же выведен как полноценный злобный прихвостень и строит козни до конца. И вообще персонаж колоритный даже внешне — козлобородый, рыжий, тощий, сутулый, плешивый, ещё и носатый, как Буратино. Всё это скопом описано здесь, чтобы ниже в стене тропов через каждые три пункта на него не отвлекаться.

                В остальном же мультфильм, особенно в варианте 1975, получился ближе всего к оригиналу, хотя в мелочах по сюжету отличия есть — например, коней Иван получает прямо на поле. К тексту оригинала не просто очень много дописано — своего текста едва ли больше, чем оригинального. В целом «отсебятина» авторов мультфильма — в диалогах, в сюжете, в видеоряде — великолепно дополняет первоисточник. Где-то добавлен экшн, где-то шутки, и всё это весьма гармонирует с оригиналом даже в мелочах. Например, хорошо, что братья Горбунка из сюжета не исчезают — показано, что царь на них действительно ездит. В общем, версию 1975 рекомендуем-с, наиболее полная адаптация и детям понравится. Вариант 1947 в наши дни тоже восстановлен и смотрибелен (разве что дребезжащий звук с непривычки может резать слух). Так что желающие могут заняться сравнением, здесь же мы рассмотрим оба этих мультфильма сразу.

                Что есть в мультфильмах[править]

                • Бельё — это смешно — царь не стесняется принимать у себя придворных: спальника и Ивана, будучи в одной ночной рубашке. Справедливости ради, спальник разбудил царя среди ночи перед тем, как рассказать ему о наличии пера Жар-птицы у Ивана.
                  • Также царь, будучи закутанным в полотенце после бани, отдаёт Ивану приказ о поиске Царь-девицы.
                • Вечное полнолуние. А здесь — в кои-то веки аверсия: в сцене с кобылицей в небе растущий месяц, а в эпизоде с жар-птицами — полная луна. Можно было бы и не заострять на этом внимания, но огромное ночное светило занимает немалую часть экрана (особенно во второй версии) и очень уж бросается в глаза.
                • Жуткая сова. Во второй версии фильма, как в сцене с кобылицей на поле, так и в ходе погони за укравшими коней братьями с пути героев разлетаются напуганные совы и попутно немного пугают зрителя (в первой версии сов поменьше, и они не летят прямо в экран).
                • Злобная козлиная бородка — спальник.
                • Злодейская песня. Тут такую песенку исполняет коварный спальник, предвкушая, что Иван не выполнит задание и будет повешен. Причём сам же и мастерит для него петлю, сидя верхом на виселице. Это злобное «Я верёвочку сучу, я удавочку кручу…» весьма запоминается, надо сказать. Жаль, не успел до конца допеть. Во второй версии этот мотив угадывается и в музыкальном сопровождении кульминации фильма, когда злодей предвкушает, как Ивана сварят заживо.
                • Золотые волосы, золотое сердце. Конёк и Иванушка оба светловолосые, хотя в разных кадрах по-разному, от белого до рыжеватого. У кобылицы грива и хвост и вовсе золотые.
                • Кастинг-агентство «WTF?» — в мультфильме Ивана изобразили каким-то недомерком, хотя у Ершова он описан как «ражий парень, хоть куды», то есть молодой человек крепкого сложения и отнюдь не маленького роста. Кроме того, канонический Иван явно уже половозрелый, хоть и очень молодой; а в мультфильме Иван — совершенно очевидный подросток, у которого ещё не завершился пубертат, и говорит не до конца «мутировавшим» мальчишеским голосом (озвучивает женщина-травести), а половозрелым мгновенно становится после купания в котлах, заколдованных Коньком (при этом и рост у Ивана делается высокий).
                • Лёгкое золото. Слуги у царя — фантастические силачи. При покупке коней они приносят полный серебра сундук объёмом этак с кубометр. Это тонн десять… Может, серебро у царя, как тогда говорили, «худое», то есть значительно облегчённое ввиду оловянного и/или латунного приплава?.. Экономика в царстве, судя по множеству деталей, работает нормально; легче поверить, что именно таким полуфальшивым серебром царь расплачивается (как вот, например, с Иваном), когда очень не хочет платить.
                  • Кроме того, когда царь прыгает в котёл, его корона некоторое время плавает в молоке, прежде чем утонуть, особенно в первой версии. Это точно золото, а не дерево? Даже жёлтый сплав, как у Дрого, сразу бы утонул.
                  • Хуцпа — возвращаясь к покупке царём коней: Иван, блин, тоже хорош. Он запросил у царя 10 шапок серебра — и государь, раздражённо кряхтя, на это с неохотой согласился. Явно при неозвученном, но подразумеваемом условии, что имеется, мол, в виду обычный объём обычной шапки. Иван же снимает шапку, демонстративно растягивает её чуть ли не до длины женского чулка (!), набивает этакую шапку серебром (пусть и полуфальшивым) доверху, ссыпает серебро прочь — и намеревается взять у царя еще девять ТАКИХ шапок! Этого царь ему не позволил — очень скоро захлопнул сундук, как бы давая понять, что одна-две ТАКИХ шапки эквивалентны десяти нормальным, а значит, «в расчёте», и пшёл вон от сундука, дерзкий Ивашко! Довольствуйся тем, поганец, что ты теперь дворянин (раз конюший) и государево жалованье будешь получать!
                • Милый злодей. Вот уж где-где, а в мультике 1975 года царь выглядит этаким добродушным дедушкой. Который в финале прикажет подвергнуть главного героя мучительной смерти в кипятке.
                • Моя спина! Когда Царь-девица троллит царя тем, что не пойдёт за такого старика, тот заявляет: «Я хоть стар, да я удал!», после чего пытается грозно топнуть (1947) или изобразить какое-то коленце (1975) и тут же с ойканьем хватается за спину.
                • Не любит обувь/Босоногий чудак. В начале фильма Иван ходил босиком и не жаловался, а обулся, лишь когда царь взял его на службу и выдал положенные по форме сапоги. Но в сцене с китом он уже снова босиком — видать, ему так удобнее. По воде конечно удобнее!
                • Неправдоподобно убедительная маскировка. В оригинале Иван сразу поймал Жар-птицу, а тут не справился, и пришлось подманивать ту, что осталась сидеть на ветке. Герой нацеплял себе за пояс обронённых птицами перьев и принялся плясать примерно так, как только что плясали сами птицы. Сработало — глупая птица сама слетела к нему, приняв за кого-то из сородичей (не будем забывать, что на тот момент она ещё и основательно пьяна).
                • Окрутеть в адаптации. В том же смысле, в котором о данном явлении говорилось в разделе про фильм, но тут летает не только конёк, но и кобылица. Кстати, Горбунок умеет летать ещё и вместе с тележкой, в которой сидит Иван (в оригинале конька никуда не запрягали).
                • Погодная магия — в конце фильма Царь-девица, бросив на снег волшебное кольцо, превращает зиму в лето. Да и кобылица в этой адаптации является в сопровождении сильного ветра (это явно взято из других подобных сказок, но конкретно в «Горбунке» такого не было).
                • Помыли и одели — Ивана в конце принарядили вовсе магическим образом. В первый котёл он прыгнул в рубашке да портках, а из третьего выпрыгнул не просто красавчиком, а ещё и одетым по последней тогдашней моде (в первой версии — ещё и с кинжалом на боку). В оригинале он просто похорошел.
                • Потому что вы были добры ко мне. Кобылица наконец перестаёт сопротивляться и начинает договариваться, когда Иван в процессе безумной скачки набирает воды из дождевой тучи в шапку и на ходу даёт попить своей скакунье.
                • Принудительный сон. В оригинале сказано лишь, что Царь-девица красиво играла на гуслях и пела, а Иван в первую попытку её пленить просто заслушался и сам не заметил, как уснул, о волшебстве же напрямую не упоминается. В мультфильме 1947 красавица просто исполняет под гусли песенку по принципу «что вижу, то пою». А вот в версии 1975 был добавлен припев, превращающий её пение в колыбельную, от которой засыпают все вокруг, от птиц до цветов, — даже Конёк едва не отрубился, но вовремя сообразил, что происходит, и разбудил хозяина.
                • Разрушение четвёртой стены. Во второй версии добавлен финальный кадр с Горбунком, подмигивающим зрителям с той стороны экрана.
                • Реклама спиртного. Намешав приманку для жар-птиц — пшено и вино — Иванушка сам пробует эту бурду, после чего расплывается в блаженной улыбке и довольно поглаживает себя по животу. И куда только цензура смотрела? Видно, сочли за уместный бонус для взрослых.
                • Сменить пол в адаптации. В версии 1975-го Месяц стал братом Царь-девице, а их матерью было названо Солнце — видимо, во избежание гендерной путаницы. В версии 1947, как и в оригинале, Месяц был(а) матерью.
                • Убить в адаптации. В оригинале спальник просто куда-то исчез из сюжета. Здесь же именно он в финале фильма подговорил царя испытать омоложение кипятком на Иване, а заодно и пленил Горбунка, чтобы тот не помог. В итоге Конёк освободился и, спеша хозяину на помощь, мимоходом столкнул злодея в колодец, где тот, очевидно, утонул (иначе бы, по правилам детских мультиков, показали бы, как он вылезает).
                • Эффект горностаевой мантии. Педаль в асфальт: царь даже в бане моется, не снимая короны. Спит хотя бы не в ней, но первое, что делает по пробуждении, — надевает корону.
                  • Кроме того, в варианте 1947 корону, непонятно каким чудом держащуюся на её голове, носит Кобылица.

                Видеоигра[править]

                Советский игровой автомат, одна из наиболее известных игр на базе платформы ТИА-МЦ-1. Год выпуска — предположительно 1986-88, разработчик — компания «Экстрема-Украина».

                • Это что-то вроде офигенно трудной «полосы препятствий» (напоминает некоторые игры из линейки Atari). Царь выдаёт Ивану очередной квест (сначала «Доставь перо!», потом «Доставь Жар-птицу!», наконец «Доставь драгоценный перстень!»..), Иван отправляется в путь верхом на своём верном коньке — и нужно в роли Ивана проходить экраны, полные преград и опасностей. Нарваться легче лёгкого. Немногие прошли это до конца.
                • Горбун Игорь (неужели в этом таймлайне таков спальник?!): на протяжении всей игры основным источником пакостей является горбун-колдун-оборотень-пиромант-хрен-знает-что-ещё-умеет, хотя в конце вылезает ещё Горыныч и эпизодически попадается Гусь-Лебедь, пытающийся то нагадить ГГ на голову, то просто утащить его в когтях, как Гусю-Лебедю и подобает. Тем не менее, в заставках они не участвуют и инструкций по погублению главного героя от Царя не получают. В конце Горбун по труднообъяснимой причине (видимо, от банальной неконтролируемой злости) самовоспламеняется вместе с Царём, сгорая в ничто двумя маленькими звёздочками за долю секунды — просто, бескровно, вполне по-советски.
                • Фальшивая сложность — в последних сценах (особенно в сцене с трёхэтажным лифтом, Горынычем и гномиком с молоточками) враг может плюнуть огнём так, что увернуться будет принципиально невозможно, и это как раз вопиющий образец фальшивой сложности. И особенно это было неуместно именно из-за жанра аркады.
                • Этот гадкий уровень. Игра за этот уровень получила прозвище «…гробунок», в смысле все карманные деньги можно угробить на одном уровне. На том самом, где ездят вверх-вниз лифты, второй этаж простреливается Горынычем, а третий — кобольдом с молотками. Рандом выпал не той стороной — и прощайте, 15 копеек. Советских копеек!

                Кинофильм 2021 г.[править]

                

                Ещё до просмотра подвергся критике за внешнюю похожесть на осла из Шрека. Впоследствии оказалось, что он приносит больше пользы и воздерживается от скабрёзных шуток. К Ивану Конёк относится скорее снисходительно, чем по-дружески (в отличие от первоисточника). Также Конёк приобрёл крылья, как у Пегаса, а Иван встретил лежащую в хрустальном гробу девушку и занимался фридайвингом. Из других недостатков выделяют дешёвую CGI-графику и немного рваный монтаж. А ещё здесь все говорят прозой, а не стихами (в фильме Роу, т. е. ещё в 1940-е, было так же; оба режиссёра, независимо друг от друга, в разное время заявляли, что не знают способа отыграть стихотворную речь естественно^[10]). Но в целом фильм получился неплохой, сочетая в себе черты западных фэнтези-фильмов для семейного просмотра и советских киносказок вроде того же Роу.

                • Аллюзия:
                  • «Ёжик в тумане» — перед встречей Ивана с кобылицей показан ёж. А кобылица этак характерно из тумана выглядывала…
                  • Логотип кинокомпании TriStar Pictures — чудесная (и светящаяся) кобылица, скачущая по полям ночью.
                  • При знакомстве с Иваном Конёк изображает тенью учителя Йоду, причём второй раз, для непонятливых, со словами «тебе нужен наставник».
                  • Вместо колыбельной часы вызванивают царю «Спят усталые игрушки…»
                    • А позже Жар-птица будет озвучена «Танцем маленьких лебедей» (когда, обожравшись сон-орехами, будет пытаться сохранить равновесие) и «Цыплёнком жареным».
                  • В зыбучих песках (зыбучие они потому, что в них живёт Жар-Птица) в своё время, судя по сохранившимся шлемам, утонули: древнегреческий воин, средневековый европейский рыцарь и… имперский штурмовик.
                  • «Ледниковый период» — белка, стремящаяся заполучить сон-орех.
                  • «А это ты удачно зашёл, конюх Иван!» — сами знаете на что.
                    • А перед тем, как прыгнуть в котёл, Царь говорит Царь-девице знаменитую строку К. Симонова «Жди меня, и я вернусь!». Эту же строку говорил своей любовнице (в сне инженера Тимофеева) небезызвестный кинодеятель Карп Якин.
                  • Клюква! одежды у горожан не старинные русские, а именно что клюквенные! Скорее всего, это такой намеренный стеб.
                • Анахронизм:
                  • Увидев склонившегося над ним конька и осознав, что это не сон и не морок, Иван произносит западноевропейское (в частности, тинтиновское) и американское, но уж никак не русской речи свойственное «О нет!», примелькавшееся в России конца XX — начала XXI века по забугорным фильмам.
                    • Позже, в пустыне, где Иван с коньком Жар-птицу ловили, конёк пустил в ход ещё одну «фичу из американского кино»: сделал подбадривающий жест «Мягкая и доброжелательная имитация удара кулаком по морде». Только конёк это, понятно, сделал копытом.
                  • Иван: «Конёк, научишь меня свистеть?». Конёк: «Легко!».
                  • Конёк упоминает законы физики.
                  • Иван: «В смысле?..» (Так стали переспрашивать только в конце 1940-х годов.) Царь-девица ехидно ответила: «В коромысле!».
                  • Конёк вдруг заговорил «по фене», причём довольно поздней: «…рвём когти…».
                  • «Свадебку замутим…» — говорит царь.
                  • Даже в XIX веке ещё не был в ходу эвфемизм известного матерка «Мать твою **и!», звучащий как «Мать моя женщина!». Выражение впервые зафиксировано лишь в веке XX. А в фильме, в целом пусть и пародийно, но отсылающем к сеттингу «Цари, стрельцы и терема», Конёк, услышав страшную новость, восклицает в шоке: «Мать моя кобылица!».
                  • Самодвижущиеся платформы, одна из которых везёт царя, а другая — многотонные котлы. Страшно даже думать, по какому принципу они двигаются. Магия?.. Или что-то стимпанковое?..
                • Африканская кукабара:
                  • Африканский ёжик на Руси. Этот вид более доступен киношникам, чем обыкновенный, выглядит более «няшно» и лучше приручается. Хотя с таким гигантским бюджетом можно было бы вырастить целую толпу ручных и не боящихся камеры обыкновенных ежей.
                  • Непонятно, далеко ли от родины Ивана росли сон-орехи, но белки там не похожи на русских обыкновенных, т. к. не имеют кисточек на ушах. Налицо работа зарубежных аниматоров, которым такие белки привычнее.
                  • Обоснуй: это может быть альтернативная вселенная с цивилизациями, развивающимися параллельно нашим.
                • Биологическое бессмертие — конёк получил его от Цветка жизни и смерти за самоотверженность.
                  • Проверка на вшивость, точнее в данном случае именно на самоотверженность — цветок всем врёт «Сорвёшь меня — и вскоре смерть тебе!», именно чтобы выяснить, решится герой его всё-таки сорвать или нет.
                • Билингвальный бонус/Бонус для гениев — воображаю, как с этого фильма радостно ржут итальянцы!.. Итак, конёк, с Иваном на горбу, проник в китову ноздрю и щекочет её стенку изнутри крылом, чтобы кит вычихнул проглоченные корабли, «дал им свободу, и снял Бог с кита невзгоду». Иван кричит «Кит сейчас чихнёт!», а конёк грубовато отвечает: «Лишь бы не пукнул!». Авторы фильма ЯВНО знали (ну не может это быть непреднамеренным совпадением, не может!), что в ситуациях, когда один русский шутливо говорит другому (как пожелание удачи, «от обратного») «Ни пуха, ни пера!», а другой столь же шутливо шлёт его «к чёрту» — итальянцы вместо этого используют другой традиционный диалог: желатель удачи говорит «В китову жопу!» (In culo alla balena!), а тот, кому желают, должен ответить «Лишь бы [кит] не пёрнул!» (Che non scoreggi!).
                • Во чреве чудовища — главные герои проникают в ноздрю Кита, чтобы заставить его чихнуть и выпустить проглоченные корабли.
                • Два в одном и три в одном — при походе за кольцом конёк-горбунок советуется только с Ветром. Солнце и Месяц он лишь упоминает в разговоре с Иваном и то скорее метафорически, а вину чудо-юдо-рыбы-кита знает он сам.
                • Ёжики и дикобразы — Иван ловит ёжика.
                • Злодейство в адаптации — царь и в оригинале тот еще гад, но здесь еще хуже: не хотел платить за коней, Ивана решил погубить сам (да к тому же без внятных причин всего лишь потому, что люто позавидовал Ванькиной популярности в народе), спальник только способы подсказывал.
                • Кастинг-агентство «WTF?» — возраст актёров.
                  • 36-летний Антон Шагин выглядит — особенно на крупных планах — на «хорошо так за сорок»: физиономия у него, как выражался во время оно Салтыков-Щедрин, «преждевременно состарившаяся». Этот потрёпанный жизнью, матёрый и усталый мужик с выраженными морщинами и носогубными складками — «юный Иван», младший сын крестьянина Петра? Да ему бы старшего брата Данилу играть, а то и самого Петра! Обоснуй: крестьянский уклад сам по себе моложавости не способствует, а Ивану в прямом смысле слова приходилось пахать за троих. Отец богатырским здоровьем не отличался, а старшие братья были не прочь свалить на младшенького самую нудную и тяжёлую работу.
                    • Но этот самый Шагин по крайней мере гениальный артист. И лицо у него уж настолько простецкое и искреннее, что отлично вяжется с ролью фольклорного (не столь уж и глупого) «дурачка».
                  • 32-летняя Паулина Андреева, «юная Царь-девица» тоже взрословата. Но по крайней мере сойдёт за молоденькую, хоть и с натяжкой.
                • Лоскутная география — Конёк сравнительно быстро довёз Ивана до оазиса в пустыне с пальмами, где обитает Жар-Птица, находящегося, скорее всего, в Африке. И если Суэцкий канал был, вероятно, ещё засыпан, то много крупных рек им всё-таки пришлось пересечь, а Конёк летать пока не мог.
                  • Обоснуй — альтернативная вселенная. В фильме также показана книга с картой, и «Земля Царь-Девицы» очень похожа на Гренландию.
                • Момент губастого аллигатора — сцена кошмара царя, где персонажи колбасятся с налепленными криво в Фотошопе рожами Ивана под Scibidi и царю рубят голову. Остается впечатление, что в прокатную версию вставил свое твАрение некий залетный шалопай.
                • Мультяшная физика — юбка-парашют прямиком из Looney Tunes или старых диснеевских короткометражек (диаметром метра три, внизу склон горы, покрытый очень толстым слоем снега; если приземлиться под удачным углом, можно отделаться сломанными ногами), полёты в мыльном пузыре, да и способности горбунка тоже относятся к области мультфизики.
                • Стремительный домкрат в части Не в ладах с биологией — Конёк объявлен бесом в обличье парнокопытного. Лошади относятся к непарнокопытным.
                • Не в ладах с историей. Чего-чего? Иван признаётся Царь-девице, что он «конюх, а не витязь»?.. Он действительно не витязь (т. е. не является русским аналогом рыцаря), но почему он произносит это признание как бы в том смысле, что он простолюдин? С тех пор как он служит у царя — какой он нафиг простолюдин?! Он не «конюх», а конюший, это дворянская должность! Например, Connétable de France (от латинского comes stabuli = комит конюшен) и Maréchal de France (от слова Mare — кобыла) — это название верховного главнокомандующего, командовавшего всей армией от лица короля; а изначально эту должность главкома давали именно придворному конюшему, т. е. тому, кто отвечал перед королём за всё, связанное с использованием коней. «Всю конюшенну мою я в приказ тебе даю…» — сказал Ваньке в оригинале царь. В мультфильме Иванова-Вано и это тоже было в порядке — там Иван сразу после получения должности красовался в только что выданном ему парадном наряде, явно дворянском: «То есть я из огорода стану царский воевода».
                  • В фильме также есть мужланы под (или за) сорок, напялившие на себя белые наряды рынд и стоящие у двери царских покоев с бердышами. Исторически в качестве рынд всегда ставили молодых парней, не старше 25!
                  • Видимо, в изображаемой вселенной (именно вселенной фильма) самодур-царь, «стоя над законом», и в рынды повелел записывать зрелых мужчин, и в случае с Иваном специально распорядился не давать ему дворянство и считать его не конюшим, а конюхом, пусть и «главным».
                • Не знает матчасти — внутримировой пример. Русский придворный модельер (и царский церемониймейстер по совместительству?) Тряпкин-Тапкин гордо именует себя «кутюрьё». Т-э-э-кс… Может, он и годный дизайнер одежды, но вот французскому языку он не обучен, даже азам. Иначе бы он знал, что «кутюрье» пишется couturier (а не «couturieux»), а значит, на конце этого слова произносится «е», а не «ё».
                • Постоянная шутка — несколько разных персонажей в разных сценах яростно гоняются за докучливым комаром.
                • Пощадить в адаптации — царь-Ефремов не сварился в кипятке, а в одном исподнем попал в огромный пузырь и улетел. И прямо из пузыря грозил своим подданным: «Я ещё вернусь!». Хочется надеяться, что нас не ждёт самопально-креативный сиквел.
                  • Сборы на момент правки 19 млн при бюджете в 7,7, несмотря на продолжающий бушевать вирус, заделы на сиквел явно заложили заранее… что-то мне тревожно.
                  • Ефремова ещё не скоро выпустят, минимум через 4 года, если по УДО. Так что сиквелов не ожидается, ну если только с рекастом.
                • Путает пословицы и метафоры, в варианте «а-ля Фоменко и Душенко» — конёк породил поговорку-неологизм «Сколь верёвочке ни виться — тут и сказочке конец!». Со стороны конька это чёрный юмор — конёк уверен, что вот-вот помрёт, что так «предначертано». Да и вообще киносказка получилась какая-то местами темноватая и островатая (частью — именно за счёт отсебятины адаптаторов) для заявленного возрастного адреса «6+». И бонусами для взрослых она насыщена заметно больше чем наполовину… да что там, она почти вся из них состоит.
                • Темнее и острее — в этой адаптации Жар-птица нешуточно опасна, может сжечь и человека, и лес… Но в неволе, в цепях она не нагревается и пламенем не пылает. Однако неволя опасна для её здоровья и жизни! Поэтому для баланса другой момент тут светлее и мягче: Иван, увидев такое дело, пожалел птицу и отпустил её — но казни за невыполнение квеста всё равно избегнул (смотрите фильм и узнаете, как именно)…
                  • В книжном оригинале и, соответственно, в мультадаптации Иванова-Вано тела (в том числе перья) Жар-птиц не являлись горячими-обжигающими-испепеляющими, и вся паника царя и придворных и истерические призывы к пожарным — целиком напрасны и комичны: уж больно свечение перьев Жар-птицы визуально похоже на огонь… А в фильме 2021 года Небесам пришлось послать на землю сильный дождь, чтобы птица ненароком не спалила царёв стольный град ко всем шутам…
                  • И в книжном оригинале, как и в мультадаптации, пойманной Жар-птице предстоит остаток жизни провести в царском дворце, в клетке (ещё и большую часть времени накрытой платом?). Но, по-видимому, в этих-то вселенных такая участь ничем не угрожает птице. А если бы даже и была чем-то ей вредна — Ивану ничто не мешает вскорости отпустить Жар-птицу из дворца на волю, когда он сделается уже царь Иван…
                • Хуцпа, положительный пример — Царь-девица. Как она троллит царя при первом знакомстве — это надо видеть и слышать!
                • Эффект горностаевой мантии — пародия на троп: ночной колпак, в котором Царь почивать обыкновенно изволит, надо лбом вырезан и подшит в виде матерчатой «как бы короны».

                Примечания[править]

                1. ↑ Возможно, не укроти он — она бы сбросила его — и копытами, копытами!
                2. ↑ От кого она рожала таких нестандартных сыновей, непонятно. Вряд ли ей обычные кони понравятся. Или она попалась к Ивану уже беременной, а Конёк-горбунок и его братья — близнецы-тройняшки?
                3. ↑ Интересно, почему тогда жеребцы позволили его братьям себя увести. Не иначе как это часть некоего тщательно продуманного плана. Или потому что братья были Ивану кровными родичами? Кстати, в экранизации 1941 года братья и вовсе внаглую скачут на похищенных жеребчиках верхом.
                4. ↑ Всё ещё проще. Жеребцы реагировали на запах. Так что царь мог подержать Ивана в одной комнате со спальником пару месяцев, а потом прогнать вон, но откуда ему это было знать.
                5. ↑ Эта должность означала получение статуса «жильца» — захудалого дворянина без большинства привилегий.
                6. ↑ Кстати, в современном коневодстве конь ростом меньше искомых 2 аршин (14 хэндов = 56 англ. дюймов = 142,3 см) считается уже не полноценной лошадью, а пони (т. е. монгольские и т. п. лошади считаются пони).
                7. ↑ Разумеется, Иван не носил женские платья. В ту пору это означало «комплектов одежды». Форма, в которой ходили царские слуги, могла быть именно красного цвета, но слово «красный» в те времена могло означать просто «красивый».
                8. ↑ «Кащей Бессмертный», «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Королевство кривых зеркал», «Морозко» — это лишь несколько примеров его фильмов.
                9. ↑ «Сказка о мёртвой царевне…», «Снегурочка», «Мойдодыр», «Двенадцать месяцев», «Левша» и ещё множество шедевров советской мультипликации.
                10. ↑ В более позднем фильме того же Роу — «Морозко» — все говорят то прозой, то в рифму, озвучивая прекрасный текст Н. Эрдмана. Но там не классический стихотворный размер, как в оригинале «Конька», а «скомороший раешник», гораздо более похожий на обычную речь. В «Морозко» постоянно складывается впечатление, что все персонажи говорят прибаутками — но не «шпарят поэзию».

                [изменить] Книги
                Миры и герои	Для миров и популярных героев был создан отдельный шаблон.
                Книги (русскоязычные)	Для книг на русском языке был создан отдельный шаблон.
                Книги (на других языках)	Для книг на других языках был создан отдельный шаблон
                Авторы	Для писателей был создан отдельный шаблон.
                См. также	Литература • Театр • Классика школьной программы • Классические средневековые романы • Литература ужасов
                ←	Навигация

                [изменить] Мультфильмы (отдельные и в циклах)
                СССР и СНГ	Белка и Стрелка. Звёздные собаки • Большое путешествие • Большой Тылль • Братья Пилоты • Бременские музыканты • Бюро находок • Вовка в Тридевятом царстве • Возвращение блудного попугая • В синем море, в белой пене… • Голубой щенок • День рождения Алисы • Двенадцать месяцев • Доктор Бартек и Смерть • Домовёнок Кузя • Дракон • Ёжик в тумане • Жил-был пёс • цикл Иван Царевич и Серый волк • Ивашка из Дворца пионеров • Карлик Нос • Конёк-горбунок • Кот Леопольд • Крокодил Гена • Легенды перуанских индейцев • Летучий корабль • Лоскутик и Облако • Мама для мамонтёнка • Маугли • На задней парте • Незнайка и Баррабасс • Ну, погоди! • Огонёк-Огниво • Остров сокровищ • Падал прошлогодний снег • Пёс в сапогах • Пиф-паф, ой-ой-ой • Пластилиновая ворона • По дороге с облаками • Приключения капитана Врунгеля • Приключения поросёнка Фунтика • Простоквашино • Разлучённые • Садко • трилогия о Смешариках (Начало • Легенда о Золотом Драконе • Дежавю) • тетралогия о Снежной Королеве (Снежная Королева • Снежная Королева 2: Перезаморозка • Снежная Королева 3: Огонь и Лёд • Снежная Королева 4: Зазеркалье) • Тайна страны земляники • Тайна третьей планеты • Товарищъ со звёздъ • Три богатыря (Алёша Попович, Добрыня Никитич, Илья Муромец, Шамаханская царица, На дальних берегах, Ход конём, Морской царь, Принцесса Египта, Наследница престола, Конь Юлий) • Ух ты, говорящая рыба! • Фильм, фильм, фильм • Чудовище • Чудо-Юдо • Шкатулка с секретом
                США	Атлантида: Затерянный мир • Братец медвежонок • Бэмби • ВАЛЛ-И • Великий мышиный сыщик • Вор и сапожник • Вперёд • В поисках Немо/В поисках Дори • Все псы попадают в рай • Геркулес • Головоломка • Горбун из Нотр-Дама • Город героев • Динозавр • Дом-монстр • Зверополис • Земля до начала времён • Золушка • История игрушек • Камешек и пингвин (совместно с Ирландией) • Король-Лев • Корпорация монстров • Кошмар перед Рождеством • Кун-фу Панда • Лего. Фильм 2 (совместно с Австралией) • Ледниковый период • Мадагаскар • Мегамозг • Медведь Барни • Меч в камне • Моана • Мой маленький пони: Новое поколение • Мой маленький пони в кино • Мулан • Оливер и компания • Отель Трансильвания • Пиноккио • Планета сокровищ • Полёт драконов (совместно с Великобританией и Японией) • Последний единорог (совместно с Великобританией, ФРГ и Японией) • Принц Египта • Принцесса и лягушка • Принцесса-лебедь • Ральф • Рапунцель • Рататуй • Робин Гуд • Русалочка • Секрет крыс • Скуби-Ду • Снупи и мелочь пузатая • Суперсемейка • Тайна Коко • Тачки • Том и Джерри • Труп невесты • Франкенвини • Холодное сердце • Холодное сердце 2 • Храбрая сердцем • Хранители снов • Человек-паук: Через вселенные • Шрек • Энканто Про Бетти Буп Афроамериканские мультфильмы • Оленёнок Рудольф
                Канада	Я, Домашний Козёл 2
                Латиноамериканские мультфильмы	Ноев ковчег
                Западная Европа	Британские мультфильмы (Побег из курятника • Жёлтая подводная лодка) • Мультфильмы Германии (Мультфильмы ГДР • Мультфильмы Третьего рейха) • Ирландские мультфильмы (Тайна Келлс • Песнь моря (совместно с Францией, Бельгией, Данией и Люксембургом)) • Испанские мультфильмы (Клаус (совместно с Великобританией)) • Итальянские мультфильмы • Скандинавские мультфильмы • Французские мультфильмы (Дети дождя • Ренессанс, сочетание с игровым • Страх[и] темноты)
                Восточная Европа	Албанские мультфильмы • Болгарские мультфильмы • Венгерские мультфильмы (Ловушка для кошек • Ловушка для кошек 2: Кот Апокалипсиса) • Польские мультфильмы • Румынские мультфильмы • Чешские и чехословацкие мультфильмы • Югославские мультфильмы (Сербские мультфильмы • Хорватские мультфильмы) …
                Восточная Азия	Вьетнамские мультфильмы • Китайские мультфильмы (Нэчжа (2019)) • Корейские мультфильмы (Мультфильмы КНДР • Мультфильмы Южной Кореи) • Филиппинские мультфильмы • …
                Студии	Disney (Все мультфильмы снял Дисней) • DreamWorks • Pixar • Киевнаучфильм • Мельница • Пилот • Союзмультфильм • ТО «Экран» • Таллинфильм
                Режиссёры	Гарри Бардин • Иван Иванов-Вано • Натан Лернер • Сёстры Брумберг
                ←	Основы • Мультсериалы • Аниме

                [изменить] Российское искусство
                Литература	Астровитянка • Беглецъ. Дневник неизвестного • Беспощадная толерантность (антология) • Будь проклята, Атлантида! • Вейская империя • История Галактики • Меганезия • Огненный след • Пиранья • Приключения Печенюшкина • Роза и Червь • Слово о драконе • Солнце земли Русской • Сфера Великорасы До 1917: Басурман • Конёк-горбунок • Сивилла — волшебница Кумского грота • Смутное время Фэнтези: Ааргх • Академия проклятий • Алая аура протопарторга • Бета-тестеры • Ведун • Волкодав • В час, когда луна взойдёт • Дарители • Девятый • Дела магические • Дети против волшебников • Дитя света • Дом, в котором… • Железный замок • Закон крови • Империя • Империя Оствер • Институт экспериментальной истории • Конгрегация • Пепел сгорающих душ • Покров-17 • Посмотри в глаза чудовищ • Рабин Гут • Сварог • Тайный город • Танцующая с Ауте • Таран • Тина Хэдис (Сонхийский цикл) • Убить некроманта • Хроники странного королевства • Хроники Элгариола • Часодеи • Школа в Кармартене Авторы: Б. Акунин (Приключения Пелагии • Приключения Эраста Фандорина) • Александр Афанасьев (Бремя Империи • Период распада • Противостояние) • Алексей Иванов (Золото бунта • Ненастье • Общага-на-Крови • Пищеблок • Сердце пармы • Тени тевтонов) • Вера Камша (Отблески Этерны • Хроники Арции) • Сергей Лукьяненко (Дозоры • Искатели неба • Лабиринт отражений • Лорд с планеты Земля • Работа над ошибками • Осенние визиты • Танцы на снегу/Геном) • Юрий Нестеренко (Рассказы и повести • Комбинат • Крылья • Приговор • Чёрная топь • Юбер Аллес) • Генри Лайон Олди • Виктор Пелевин • Ник Перумов (Приключения Молли Блэкуотер • Упорядоченное: Алмазный меч, деревянный меч/Хранитель Мечей/Хроники Хьёрварда) • Юрий Петухов (Звёздная месть • Классификатор пришельцев) • Алексей Пехов (Ветер и Искры • Страж) • Валерий Роньшин • Метавселенная Рудазова • Владимир Сорокин (День опричника) • Макс Фрай МТА (Джордж Локхард • Дем Михайлов • Олег Рыбаченко • Ирина Сыромятникова • Дэн Шорин)
                Пародии, фанфики, сетевая литература	Арда (Последний кольценосец • Сага про хоббита • Чёрная книга Арды) • Изумрудный город (Сухинов) • Борис Карлов, Незнайка (Остров Голубой Звезды • Снова на Луне) • Первостепь • Таня Гроттер • Юбер аллес
                Кино	9 рота • Азирис Нуна • Балканский рубеж (с Сербией) • Брат • Ёлки • Все умрут, а я останусь • Всё и сразу! • Дневной представитель • Жетикс (совместно с Киргизией) • Жмурки • Звезда • Зелёный слоник • Костяника. Время лета • Левиафан • Лето • Майор Гром: Чумной Доктор • Мы из будущего • На игре • Ночной/Дневной Дозор • Особенности национальной • Последний уик-энд • Прикосновение • Русское • Сёстры • Солдатик • Стиляги • Тобол • Турист • Хардкор • Чистилище • Ширли-мырли Явления: Кино и немцы • Ремейки советского кино • Российское кино
                Телесериалы	Вампиры средней полосы • Воронины • Грозовые ворота • Дальнобойщики • Домашний арест • Зона • Интерны • Классная школа • Краткий курс счастливой жизни • Крик совы • Кровавая барыня • Кухня • Ликвидация • Лучше, чем люди • Меч • Метод • Моими глазами • Моя прекрасная няня • Обратная сторона Луны • Папины дочки • Перевал Дятлова • Последний министр • Просто представь, что мы знаем • Простые истины • Русский стиль • Спецназ • Убойная сила • Чернобыль: Зона отчуждения • Школа
                Телевидение	Каналы: Карусель • Культура • НТВ • Первый канал/Первая программа ЦТ • Пятый канал • Рен-ТВ • Россия-1/Вторая программа ЦТ • Региональные ГТРК • СТС • ТНТ Передачи: Каламбур • Наша Russia
                Российская мультипликация	Мультсериалы: Metal Family • Бандитский Петербургер • Бурдашев • Герои Энвелла • Доктор Пси • Летающие Звери • Лунтик • Магазинчик БО • Масяня • Маша и Медведь • Незнайка на Луне • Подозрительная Сова • Сказочный патруль • Снежная Королева: Хранители Чудес • Смешарики (спин-оффы Смешарики. Новые приключения • Смешарики: Пин-Код) • Три кота • Фиксики Мультфильмы: Белка и Стрелка. Звёздные собаки • Большое путешествие • Новые бременские музыканты • День рождения Алисы • цикл Иван Царевич и Серый волк (Мельница) • Карлик Нос • Наша Маша и Волшебный Орех • Незнайка и Баррабасс • Огонёк-Огниво • трилогия фильмов о Смешариках («Начало» • «Легенда о Золотом Драконе» • «Дежавю») • тетралогия о Снежной Королеве («Снежная Королева» • «Снежная Королева 2: Перезаморозка» • «Снежная Королева 3: Огонь и Лёд» • «Снежная Королева 4: Зазеркалье») • Товарищъ со звёздъ • Три богатыря (Алёша Попович, Добрыня Никитич, Илья Муромец, Шамаханская царица, На дальних берегах, Ход конём, Морской царь, Принцесса Египта, Наследница престола, Конь Юлий) • Первый отряд (российско-канадско-японский) • Чудо-Юдо Студии: Мельница • Пилот
                Музыка	Исполнители: Anacondaz • Catharsis • Louna • Otto Dix • Oxxxymiron • Аквариум • Агата Кристи • Ария • Аффинаж • Браво • Гарик Сукачёв • ДДТ • Дельфин • Звуки Му • Король и Шут • Крематорий • Машина времени • Мельница • Наутилус Помпилиус • Пикник • Оргия Праведников • Сергей Курёхин • Смысловые Галлюцинации • Сектор Газа • Сплин • Тролль гнёт ель • Чайф • Чёрный Кофе • Чёрный Обелиск • Чиж • Эпидемия Жанры: Авторская песня • Русский рок Отдельные произведения: Горгород
                Видеоигры	Tactical-RPG: Космические рейнджеры RPG: Аллоды (Проклятые земли) • King’s Bounty (Легенда о рыцаре, Принцесса в доспехах, Воин Севера, Тёмная Сторона) • Игры во вселенной Pathfinder (Pathfinder: Kingmaker, Pathfinder: Wrath of the Righteous) • Sabotain: Break the Rules • Корсары • Партизан • Чёрная книга RTS: Койоты. Закон пустыни • Периметр • Противостояние • Сирия: Русская буря TBS: Кодекс войны • Эадор • Heroes of Might and Magic V Квесты: Beholder • Братья Пилоты • Годвилль • ГЭГ: Отвязное приключение • Ошейник Шутеры: Alien Shooter Симуляторы: Дальнобойщики • Ил-2 Штурмовик Экономическая стратегия: Именем Короля Политический симулятор: Кризис в Кремле/Остальгия: Берлинская стена/Китай: Наследие Мао (СНГ) Прочее: Механоиды • Человеколось
                Интернет-контент	BadComedian • веб-мультсериал School 13 • ст. о/у Гоблин • веб-комикс Восьмой • веб-сериал Внутри Лапенко • веб-комиксы Иван! • веб-комикс Кожа да Кости • веб-комикс Савил и туканокомиксы • веб-комикс Эльф в кедах • Научи хорошему Интерактивный аудиороман Внутренние тени
                Комиксы	Бесобой • Майор Гром • Экслибриум • Moscow Calling

                [изменить] Советское искусство
                Мета	Соцреализм
                Литература	А зори здесь тихие… • Александр Беляев (Властелин мира • Голова профессора Доуэля • Продавец воздуха • Человек-амфибия) • Алиса Селезнёва • Амурские сказки • Аэлита • Братья Стругацкие (Град обреченный • Мир Полудня (Обитаемый остров • Трудно быть богом) • Пикник на обочине • Понедельник начинается в субботу/Сказка о Тройке • Улитка на склоне) • Бронепоезд 14-69 • Булгаков (Мастер и Маргарита, Собачье сердце) • Великий Кристалл • Вниз по волшебной реке • Волшебник Изумрудного города • Гринландия • Два капитана • Ефремов (Великое Кольцо (Великое Кольцо/Туманность Андромеды + Великое Кольцо/Час Быка) • Лезвие бритвы) • Живые и мёртвые • Зелёный фургон • Кондуит и Швамбрания • Лунная Радуга • Люди как боги • Малахитовая шкатулка • Меховой интернат • Мой дедушка — памятник • Момент истины (В августе сорок четвёртого) • Наследник из Калькутты • Небесный гость • Незнайка • Остап Бендер • Повесть о суровом друге • Повесть о Ходже Насреддине • Приключения капитана Врунгеля • Продавец приключений • Про Федота-стрельца, удалого молодца • Птица-слава • Рассказы о Суворове и русских солдатах • Республика ШКИД • Руки вверх! или Враг №1 • Тихий Дон • Тореадоры из Васюковки • Угрюм-река • Фаэты • Штирлиц
                Кино и телефильмы	Жанры: Детское кино • Истерн • Кино сталинской эпохи • Советская новая волна • Кино эпохи развитого социализма • Многосерийный телефильм • Перестроечное кино • Советская кинофантастика • Киножурналы Студии: Госкино • Другие студии СССР • Ленфильм • Мосфильм Авария — дочь мента • Александр Невский • Андрей Рублёв • Асса • Белое солнце пустыни • Большое космическое путешествие • В бой идут одни «старики» • Фильмы Гайдая (Бриллиантовая рука • Иван Васильевич меняет профессию • Кавказская пленница • Операция «Ы» и другие приключения Шурика) • Гардемарины • Глубокий рейд • Гостья из будущего • Дина • Достояние республики • Здравия желаю! • Иванко и царь Поганин • Игла • Иди и смотри • Кин-дза-дза! • Кто заплатит за удачу? • Курьер • Люми • Морозко • Москва слезам не верит • Не бойся, я с тобой! • Не покидай… • Отряд • Пираты XX века • После дождичка, в четверг… • Последнее дело комиссара Берлаха • Приключения Электроника • Пятнадцатилетний капитан • Рыжий, честный, влюблённый • Садко • Свадьба в Малиновке • Свой среди чужих, чужой среди своих • Сказка странствий • Служебный роман • Неуловимые мстители • Танк «Клим Ворошилов-2» • Убить дракона • Фронт • Чапаев • Чародеи • Человек-амфибия • Человек с бульвара Капуцинов • Чучело Советская космическая фантастика: Большое космическое путешествие • Дорога к звёздам • Космический рейс • Луна (фильм 1965) • Марс (фильм 1968) • Мечте навстречу • Мир Полудня (Трудно быть богом • Обитаемый остров) • Москва — Кассиопея / Отроки во вселенной • Планета бурь • Семь стихий • Через тернии к звёздам • Я был спутником Солнца • … Фильмы Рязанова: Берегись автомобиля • Ирония судьбы, или С лёгким паром!
                Мультипликация	Студии: Пилот • Союзмультфильм • ТО «Экран» Режиссёры: Гарри Бардин • Иван Иванов-Вано • Натан Лернер • Сёстры Брумберг Мультфильмы: Бременские музыканты • Бюро находок • Вовка в Тридевятом царстве • Возвращение блудного попугая • Двенадцать месяцев • Доктор Бартек и Смерть • Домовёнок Кузя • Дракон • Ёжик в тумане • Жил-был пёс • Ивашка из Дворца пионеров • Конёк-горбунок • Кот Леопольд • Крокодил Гена • Легенды перуанских индейцев • Летучий корабль • Мама для мамонтёнка • Маугли • На задней парте • Ну, погоди! • Падал прошлогодний снег • Перевал • Пластилиновая ворона • Пиф-паф, ой-ой-ой • По дороге с облаками • Приключения капитана Врунгеля • Приключения поросёнка Фунтика • Разлучённые • Тайна третьей планеты • Простоквашино • Ух ты, говорящая рыба! • Фильм, фильм, фильм • Чудовище • Шкатулка с секретом
                Музыка	Жанры: Авторская песня • Русский рок Группы: Аквариум • Агата Кристи • Ария • Браво • ДДТ • Звуки Му • Зоопарк • Кино • Крематорий• Машина времени • Наутилус Помпилиус • Пикник • Смысловые Галлюцинации • Сектор Газа• Чайф • Чёрный Кофе • Чёрный Обелиск Люди: Владимир Высоцкий • Сергей Курёхин • Гарик Сукачёв