Как пишется после бала

Рассказ Толстого «После бала» был опубликован только в посмертном собрании сочинений писателя. Этот небольшой текст затерялся в тени его более масштабных произведений.

Как устроен рассказ и почему он важен для понимания позднего Толстого — разбираются участники Летней школы для учителей литературы в Ясной Поляне вместе с редакторами проекта о русской литературе «Полка».

О чём эта книга?

Герой рассказа Иван Васильевич, явно пользующийся моральным авторитетом и приносящий большую (хотя и не названную) общественную пользу, сообщает, что его собственные представления о добре и зле и всю его жизнь изменил буквально только случай, произошедший с ним в юности. Студентом он был без памяти влюблён в красавицу по имени Варенька и пользовался взаимностью. Наблюдая, как Варенька танцует на балу со своим отцом, полковником, он любуется их статью и сияющими улыбками. Под утро, не в состоянии заснуть от счастья, студент приходит к их дому, где становится свидетелем ужасной сцены: полковник командует расправой над солдатом-дезертиром. Это зрелище соединяется в сознании героя с образом Вареньки, положив конец и его любви, и намерению делать военную карьеру. Сюжет был основан на реальном воспоминании Толстого, описанного им также в статье «Николай Палкин» (1886): «Что было в душе тех полковых и ротных командиров: я знал одного такого, который накануне с красавицей дочерью танцовал мазурку на бале и уезжал раньше, чтобы на завтра рано утром распорядиться прогонянием на смерть сквозь строй бежавшего солдата татарина, засекал этого солдата до смерти и возвращался обедать в семью».

По одной из версий, в этом рассказе писатель иносказательно описывает собственное разочарование в религии: добропорядочный и симпатичный полковник совершает зверскую расправу над солдатом (причём мусульманином) в Чистый понедельник, первый день Великого поста, и с точки зрения общественной морали, основанной на формальном христианстве, он прав — Толстой, однако, не принимает подобной правоты.

Лев Толстой

---

Когда она написана?

В августе 1903 года, в Ясной Поляне. Толстой пишет рассказ по просьбе еврейского писателя Шолом-Алейхема: тот готовит литературный сборник в пользу евреев, пострадавших во время кровавого погрома в Кишинёве 6–7 апреля 1903 года. В письме зубному врачу из Елисаветграда Эммануилу Линецкому, который просил Толстого публично высказаться о погроме, Толстой пишет о необходимости «доброй жизни, исключающей не только всякое насилие над ближним, но и участие в насилии и пользование для своих выгод орудиями насилия, учрежденными правительством». Тема насилия и его орудий отзовётся и в рассказе.

Впервые Толстой упоминает о замысле рассказа в дневниковой записи от 9 июня 1903 года: «Рассказ о бале и сквозь строй». Через два месяца, 9 августа Толстой записывает в дневнике: «Написал в один день «Дочь и отец» (первое название рассказа — Прим.ред.). Недурно». Затем Толстой даёт рассказу новое название — «А вы говорите» — и продолжает работать над ним до 20 августа.

Шолом-Алейхем, 1900-е

---

Как она написана?

Рассказ строится на противопоставлении двух частей, через которое показан внезапный переворот в сознании главного героя. Два основных эпизода — бал и сцена телесного наказания — это два мира, разделенные символической завесой тумана, сквозь который проходит главный герой.

Противопоставление двух эпизодов подчеркивается контрастом звуков, цветовой палитры, чистоты — грязи, любви — жестокости, духовного — телесного. Так,например, пленительные звуки мазурки из первого эпизода, которые всё ещё звучат в душе героя, сменяются «неприятной, визгливой мелодией», барабанной дробью и свистом флейты. А светлая и нежная палитра светского бала резко контрастирует с грязными, тёмными, агрессивными цветами сцены экзекуции.

Разница между мирами подчёркивается и деталями внешности персонажей: если на балу рассказчик замечает на лице полковника «ласковую, радостную улыбку, как у дочери», то в сцене экзекуции в глаза ему бросается оскал белых зубов наказываемого. Заботливый отеческий взгляд полковника из сцены на балу во второй части рассказа становится грозным и злобным. И вместе с тем, эти два мира — часть одного целого: мы видим их глазами одного и того же рассказчика, и внимание его сосредоточено на фигуре одного и того же полковника, со всё той же мягкой замшевой перчаткой на руке. В каком-то смысле, второй мир — и продолжение, и изнанка первого, невидимая для гостей на балу.

Иван Васильевич (рассказчик). Иллюстрация к рассказу «После бала». Художник Никифор Ращектаев, 1975

---

Что на неё повлияло?

Летом 1903 года, когда создаётся рассказ, Толстого всё чаще посещают мысли о скорой смерти, о чём он говорит в своём дневнике. В то же время он много думает о том, что происходит в стране. Ещё в начале года он пишет «Обращение к политическим деятелям (о политике и нравственности)», где ясно высказывает свою гражданскую позицию: он убежден в «той самой простой, всем понятной и неопровержимой истине, что для того, чтобы была добрая жизнь между людьми, нужно, чтобы люди были добрые». Среди вещей, больше всего возмущающих Толстого, — смертная казнь и телесные наказания: в 1900-е он пишет о них несколько рассказов и памфлетов.
Сюжет рассказа Толстому подсказало одно из семейных воспоминаний — о короткой влюбленности его брата Николая. В 1903 году, после просьбы Шолом-Алейхема, Толстой записал в дневнике: «В еврейский сборник: веселый бал в Казани, влюблён в (Ко[рейшу]) красавицу, дочь воинск[ого) начал[ьника]-поляка, танцую с нею; ее красавец старик-отец ласково берёт ее и идет мазурку. И на утро после влюблённой бессонной ночи звуки барабана и сквозь строй гонит татарина, и воинск[ий] начальник велит больней бить. (Очень бы хорошо)»..

Как она была опубликована?

Рассказ, написанный по просьбе писателя Шолом-Алейхема для сборника в пользу евреев, пострадавших во время кишинёвского погрома, в итоге так и не был опубликован в этом сборнике. Впервые «После бала» появляется в печати в 1911 году в издании «Посмертные художественные произведения Льва Николаевича Толстого» (под редакцией Владимира Черткова) — в первом томе, там же, где были впервые опубликованы «Дьявол», «Фальшивый купон» и «Живой труп»

Как ее приняли?

Как ни странно, в русской критике начала XX века рассказ «После бала» остался слепым пятном. Будучи опубликован в посмертном собрании сочинений Толстого, этот небольшой текст затерялся в тени гораздо более масштабного произведения «Хаджи-Мурат», тоже впервые увидевшего свет в этом трёхтомнике. Как отмечал в статье «Толстой после 1880 г.» Дмитрий Святополк-Мирский, «между тем, что написал Толстой до 1880 года, и тем, что он написал после, пролегла глубокая пропасть». На смену художнику пришёл последовательный проповедник. В основу толстовского учения легли нравственные принципы христианства без мистической и обрядовой его сторон, а главным из них стало непротивление злу насилием. Писатель «отверг авторитет Церкви, поддерживающей действия государства, и осудил государство, поддерживающее насилие и принуждение», а вместо слепого следования церковным догматам, традициям и правилам призвал слушать голос собственной совести — это соображение критика в полной мере можно отнести и к «После бала».

Лев Толстой в Ясной Поляне, 1903 год. Фотография Марии Оболенской

---

Что было дальше?

По предположению Виктора Шкловского, работа над рассказом повлияла на одновременный более крупный замысел Толстого — повесть «Хаджи-Мурат» [1], где также присутствует волновавший писателя мотив варварских телесных наказаний — здесь приказ о наказании 12 000 ударами отдаёт сам Николай I. Как и «Хаджи-Мурат», рассказ «После бала» вошёл в основной толстовский канон — хотя, что неудивительно, занял в нём скорее периферийное место. Он не раз переиздавался вскоре после революции (иногда вкупе со статьёй Ленина «Л. Н. Толстой») — в первую очередь как иллюстрация жестокости царского режима. В 1961 году появилась его короткометражная экранизации (режиссёр Анатолий Дудоров).

«После бала» не раз приводили в пример как образец повествовательной техники: так, Дьёрдь Лукач в работе «Рассказ или описание?» говорил о «великом эпическом искусстве» Толстого, которое проявляется в умении сохранять в тексте напряжение (речь идёт о трансформации образа отца-полковника). Он же в работе «Толстой и развитие реализма» писал, что «После бала» — самый «формально законченный рассказ», равного которому не знает западная литература. Очевидной и традиционной трактовкой рассказа в советском литературоведении (Николай Гудзий, Владимир Жданов и другие) был протест против смертной казни и телесных наказаний; рассказ рассматривался в комплексе с «Николаем Палкиным», «За что?», «Не могу молчать» — художественными и публицистическими высказываниями Толстого на эту тему. Позднее делались попытки взглянуть на рассказ по-новому: например, Александр Жолковский, вооружённый методологией фольклориста Владимира Проппа, рассматривает «После бала» как вариант сказочного сюжета о волшебной невесте.

Сегодня толстовский рассказ включён в школьную программу. Некоторые считают его одним из поворотных текстов русской литературы: например, он открывает антологию «Русский рассказ XX века», составленную Владимиром Сорокиным и сфокусированную на восприятии тела в русской словесности, до того практически «бестелесной».

[1] Шкловский, «Повести о прозе»

Сквозь строй. Иллюстрация к рассказу «После бала». Художник Игорь Пчелко, 1970-е

---

Почему действие рассказа происходит в нескольких временных пластах?

Рассказ «После бала» Толстой написал в 1903 году, и по сюжету он представляет собой события одних суток. Но внутреннее время произведения занимает более 30 лет.

Первый временной порог, который мы видим, — 40-е годы XIX века, эпоха Николая I, время политической реакции. Были отложены все прогрессивные реформы, намеченные в царствование Александра I, введены жестокие телесные наказания в армии (шпицрутены), за что император получил прозвище «Николай Палкин». Его приход к власти был обагрён кровью декабристов. Общественная и политическая жизнь была заморожена. Политические дискуссии о путях развития России и все молодёжные собрания запрещены («не было у нас в то время в нашем университете никаких кружков, никаких теорий»), и герой сообщает слушателям, что «были… просто молоды и жили, как свойственно молодости: учились и веселились».

Перед нами студент, полный надежд и желания любить. Бал открывает перед ним путь в мир упорядоченной иерархии, к карьерному росту: обоюдная симпатия молодых людей и доброе отношение отца Вареньки к герою делают будущий брак Ивана Васильевича с полковничьей дочерью фактически предрешённым. Но затем вся жизнь героя меняется «от одной ночи, или скорее утра».

Второй временной пласт — 1880-е годы, спад прогрессивных общественных настроений и вырождение их в «теорию малых дел», время распространения социалистических идей, в том числе и в публицистике. Именно поэтому Иван Васильевич, говоря о своей молодости, вспоминает, что тогда никаких кружков и политической активности молодых не было. Оба этих временных пласта по своей сути — максимальное замедление общественной и политической жизни, в то время как для конкретного героя жизнь ежедневно продолжала свой ход. Поэтому в рассказчике мы видим человека зрелого, уже способного подвести итоги прожитого. Любопытно, что герой в зрелом возрасте ни о чем не жалеет: он отказался от карьеры, женитьбы, семьи, но сохранил себя как личность, вызывая уважение у окружающих: «…сколько бы людей никуда не годились, кабы вас не было».

Сознательный отказ героя от того, чтобы быть человеком системы, связан с мировоззрением Толстого: любая творимая человеком несправедливость разрушает душу, но ресурс для сохранения в себе человека — у каждого внутри. Иван Васильевич сохраняет эту духовную цельность до зрелого возраста.

Эмоциональное, спонтанное решение, принятое в юности, рационально проходит через всю жизнь и лишь подтверждается с течением времени и накоплением жизненного опыта. Сам же рассказ появляется из-под пера Толстого в 1903 году, что дает еще один временной аспект, смысл которого необходимо трактовать в соответствии с философией и этикой позднего Толстого. В качестве параллели можно вспомнить, как в 1860-е Толстой работал над «Войной и миром»: замысел романа о возвращении ссыльных декабристов привёл его к 1825 году, затем к 1812-му и 1805-му.

Варенька и отец-полковник на балу. Иллюстрация к рассказу «После бала».Художник Игорь Пчелко, 1970-е

---

Зачем Варенька дарит перо Ивану Васильевичу?

Варенька в третьем часу ночи на балу дарит Ивану Васильевичу пёрышко из веера. Пёрышко как значимая деталь этого эпизода может иметь несколько интерпретаций: культурологическую, символическую, фольклорную.

Язык веера — важный элемент светского этикета дворянской культуры XIX века. Например, закрытый веер означал, что девушка хочет закончить разговор; если женщина сложенный веер прикладывала ко рту, это означало «Молчите, нас подслушивают»; веер, приложенный левой рукой к правой щеке, означал «Да», а правой рукой к левой щеке — «Нет». Героиня толстовского рассказа, отдавая герою пёрышко от веера вместе с перчаткой, недвусмысленно показывает, что его чувства пользуются взаимностью.

Согласно символической трактовке, веер — сувенир культурной (бестелесной) любви героев. Перья веера, не касающиеся тела женщины, — символ платонического чувства. По культурной традиции, перо — атрибут «крылатой души» (в славянской культуре душа изображалась в образе ласточки). Варенька с ног до головы в белом, цвете, символизирующем невинность: в пёрышке, которое она вручает герою, можно увидеть ещё один намёк на то, что герой воспринимает её как ангела, как бы уделяющего ему перо из собственного крыла. «Дайте же веер, сказала она. / Жалко отдавать, — сказал я, подавая ей белый дешевенький веер. / Так вот вам, чтоб вы не жалели, сказала она, оторвала пёрышко от веера и дала мне» — эта сцена бестелесной страсти противопоставлена эпизоду телесного наказания татарина.

Согласно архетипическому представлению, перышко соотносит Вареньку с жар-птицей, то есть невестой-вредителем, которая приобщает героя к обрядовым таинствам (бессонница, наблюдение за сценой наказания vs свадебное насилие, испытание героя).

Веер. Россия, вторая половина XIX века. Кость, перламутр, металл, ткань резьба

---

За что наказывали шпицрутенами?

Наказание шпицрутенами — длинными гибкими прутьями из лозы — в российской армии было введено Петром 1 по примеру армий Швеции и Англии. Удары шпицрутенами (или палками) назначались за различные провинности, тяжесть наказания зависела от тяжести проступка. Так, за неопрятный мундир полагалось от 100 ударов и более, за пьянство — 300–500 ударов, за воровство у товарищей — 500 ударов. Татарина в рассказе наказывают за побег, это был самый серьезный проступок для солдата — и соответственно, самое серьёзное наказание. За первый побег назначали 1500 ударов, за второй — до 3000, за третий — до 5000. Впрочем, точный объём наказания зависел от воли полкового командира.

Экзекуцию, которую мы видим в рассказе, называли «прогнать сквозь строй»: провинившегося проводили сквозь строй солдат, каждый из которых должен был ударить его. Нередки были случаи, когда солдат забивали до смерти. Толстой не случайно указывает, что полковник носит усы à la Nicolas I — в стиле Николая I: в эпоху правления Николая I, когда происходит действие рассказа, телесные наказания в российской армии были чрезвычайно распространены. Во Франции эта практика была упразднена в конце XVIII века, в эпоху Великой французской революции, в Пруссии, Италии и Бельгии — к 1830 году. В России же наказание шпицрутенами было отменено Александром II только в 1863 году, а полностью телесные наказания были упразднены в 1904 году, через год после создания рассказа.

Тарас Шевченко. Наказание шпицрутенами. 1856-1857. Национальный музей Тараса Шевченко, Киев

---

Как Толстой говорит о теле?

У собеседников Ивана Васильевича возникает сомнение в правдивости его слов: «И я вальсировал ещё и еще и не чувствовал своего тела». «Ну, как же не чувствовали, я думаю, очень чувствовали, когда обнимали ее за талию, не только своё, но и её тело, — сказал один из гостей». В самом деле, Иван Васильевич, создавая образ своей первой чистой любви, подробно говорит о теле Вареньки: «высокая, стройная, грациозная и величественная, именно величественная. Держалась она всегда необыкновенно прямо, как будто не могла иначе, откинув немного назад голову, и это давало ей, с ее красотой и высоким ростом, несмотря на её худобу, даже костлявость, какой-то царственный вид».

Однако, объясняя отношение к телесности своего поколения, Иван Васильевич говорит: «Мы не то что раздевали, а старались прикрыть наготу, как добрый сын Ноя» (Быт. 9:18–29). Иван Васильевич как будто бы намеренно не называет понятное всем имя Хама, ставшее нарицательным. Хам был проклят Ноем за то, что смотрел на него обнаженного, не устыдившись. Одновременно ответ героя содержит отсылки к пониманию телесности в романтическом контексте: Иван Васильевич вспоминает прозу Альфонса Карра, французского автора повестей о первой любви и её разочарованиях, что напоминает нам сюжет «После бала».

Телесное ярко, гротескно, безобразно проявляется в кульминационном эпизоде рассказа: сцене наказания беглого солдата-татарина. Исследователи обращают внимание на двухчастную структуру рассказа, резкое противопоставление бала и экзекуции. Отсылка к истории Ветхого Завета в рассказе Ивана Васильевича о бале позволяет сравнить вторую часть текста с Новым заветом, ведь через сцену наказания шпицрутенами просвечивает распятие Иисуса Христа. В этой сцене словом «стыд» рассказчик возвращает нас к первой части текста — герой одинаково относится к телу и на балу, и в сцене казни: он одевает Вареньку в «бронзовые одежды», в сцене экзекуции стыд превращается в физическую тошноту. Толстой так натуралистично изображает наказание будто для того, чтобы читатель тоже физически ощутил и боль, и стыд.
Отношение героя к телесному и в первой и во второй части имеет одну и ту же природу — отказ от телесного. Семья и военная служба, казалось бы, так по-разному изображённые в рассказе, — те два института, к которым Толстой всегда имел сложное отношение. И брак, и военная служба представлялись писателю воплощением ограничения свободы человека и источниками насилия, грехом и препятствием на пути к спасению души. Поэтому сначала Толстой отрицает воинскую повинность, а позже называет плотскую любовь и брак грехом: («брак, если не всегда, то из 10 000 — 1 раз не портит всей жизни… <…> если бы с детства и в полном возрасте внушалось людям, что половой акт… есть отвратительный, животный поступок, который получает человеческий смысл только при сознании обоих того, что последствия его влекут за собой тяжелые и сложные обязанности выращивания и наилучшего воспитания детей»). В браке и плотской любви Толстой видел «служение себе», противоречащее христианскому идеалу «отречения от себя для служения Богу и ближнему».

Альфонс Карр

---

С точки зрения Толстого, полковник — абсолютное зло?

Пётр Владиславович Б., один из центральных персонажей рассказа Толстого «После бала», представлен в разных ситуациях.

Попробуем проследить, каким мы видим его в сцене бала: «Отец Вареньки был очень красивый, статный, высокий и свежий старик. Лицо у него было очень румяное, с белыми à la Nicolas I подвитыми усами, белыми же, подведенными к усам бакенбардами и с зачесанными вперед височками, и та же ласковая, радостная улыбка, как и у дочери, была в его блестящих глазах и губах. Сложен он был прекрасно, с широкой, небогато украшенной орденами, выпячивающейся по-военному грудью, с сильными плечами и длинными стройными ногами. Он был воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки». Ивана Васильевича умиляют «опойковые сапоги, но не модные, с острыми, а старинные, с четвероугольными носками и без каблуков». Полковник много улыбается, ласково и радостно, он общителен, весел, нежен с дочерью и приветлив со всеми гостями. Герой испытывает к нему «какое-то восторженно-нежное чувство». Полковник показан в динамике и статике, особенно выразителен в сцене танца с дочерью. Толстой несколько раз подчеркивает его грузность, за которой возраст, опыт, знак противоречивости образа, что мы и увидим дальше.

Утром Иван Васильевич и видит полковника совсем другим: «высокий военный в шинели и фуражке» наблюдает за исполнением приказа — наказанием солдата, и той же сильной рукой в замшевой перчатке, которую он подавал на балу Вареньке, бьёт «по лицу испуганного малорослого, слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно опустил свою палку на красную спину татарина». Судя по всему, эту обязанность полковник исполняет не нехотя: он ревностно следит за тем, чтобы экзекуция проводилась по правилам — была максимально жестокой.

Умиление героя сменяется ужасом, доходящим до физической тошноты, он думает об этой ситуации и задаёт себе вопросы: является ли то, что делал полковник, дурным делом? Что такого знает полковник, чего не знает Иван Васильевич? На первый вопрос он отвечает отрицательно, признавая это злом и не желая принимать в нём участия, так как понимает, что в этом противоречии повинен социум: «Если это делалось с такой уверенностью и признавалось всеми необходимым, то, стало быть, они знали что-то такое, чего я не знал». А на второй ищет ответ всю жизнь.

Сам Толстой считал, что «в жизни человеку не стоит отвечать злом не зло, не противиться злу насилием». Эти наблюдения отражены и в трактате «В чём моя вера?» (1884). Получается, что полковник абсолютным злом не является: он представитель системы, которая вынуждает его так поступать. Служить этой системе герой не хочет и не может: «…не мог поступить в военную службу, как хотел прежде, и не только не служил в военной, но нигде не служил и никуда, как видите, не годился».

Статья создана участниками Летней школы для учителей литературы в Ясной поляне под руководством редакции проекта «Полка». Школа проходила с 26 по 31 июля 2020 г. при поддержке Фонда президентских грантов и Фонда содействия развитию образования «Дар».

Великий Л.Н. Толстой свой знаменитый рассказ «После бала» написал в 1903 году, однако он был опубликован намного позже, в 1911 году, уже после смерти писателя. История создания «После бала» Толстого говорит о том, что это произведение основано на реальных событиях, произошедших с родным братом писателя, Сергеем Николаевичем. Лев Толстой, будучи студентом университета, вместе с братьями Николаем, Сергеем, Дмитрием и сестрой Марией жили в Казани. Там его брат Сергей по уши влюбился в Вареньку, дочку военного градоначальника Корейши А. П., усадьба которого находилась по соседству.

История создания «После бала» (Л. Н. Толстой)

Сергей Николаевич очень часто заезжал к ним в гости и не раз присутствовал у них на светских приемах и на балах. Но случится то, что раз и навсегда отвернет его от намечавшихся грандиозных планов, погасит его любовь и желание жениться на своей милой возлюбленной.

Однажды ночью после бала Сергей Николаевич стал невольным свидетелем того, как наказывали беглого солдата, и этой жуткой экзекуцией руководил сам отец Вареньки.

История создания «После бала» достаточно интригующая, и потому все же лучше ознакомиться с полным содержанием самого произведения, чтобы понять все тонкости и суть произошедшего события. Это происшествие потрясло и самого писателя, который потом, уже много лет спустя, все же решил описать его в своем произведении «После бала».

История создания «После бала»: краткое содержание

Л.Н. Толстой долго не знал, какое название придумать для него. Сначала было несколько вариантов: «Дочь и отец» или «Рассказ о бале и сквозь строй», но в итоге получилось «После бала».

Здесь автора волнует проблема того, что влияет на поведение человека, среда или обстоятельства? И может ли он сам управлять собой, или все же им руководит что-то другое. История создания «После бала» говорит сама за себя, но попробуем еще глубже окунуться в анализ этого произведения.

Жанр и творческий метод

Итак, «После бала» Л.Н.Толстой представил как прозаическое произведение, написанное в жанре рассказа, небольшого по объему. В нем описывается один эпизод из жизни главного героя, от которого он получил огромное потрясение, сыгравшее большую роль в его дальнейшей судьбе.

В рассказе «После бала» изображена эпоха правления Николая I. И автор намекает на то, что уже через много лет, в настоящей жизни, в России ничего так и не изменилось. Лев Николаевич Толстой был идеалистом, он всегда выступал против гнета и насилия над народом. Его рассказ и практически все творчество этого великого художника слова связано с русским реализмом в литературе.

История создания «После бала» описывает его серьезные страдания и мучения по этому поводу, вплоть до отречения от христианской веры, которой он долгое время служил. Толстой не мог смириться с действительностью. Он не хотел принимать мир жестоким и несправедливым.

Главная тематика

В произведении «После бала» раскрывается безотрадная сторона царского солдата и его двадцатипятилетняя служба в русской армии, где было полное бесправие, постоянная муштра и невыносимые наказания в случае невыполнения любого приказа начальника. Но основной проблемой все же стали вопросы нравственного воспитания человека и то, под воздействием чего оно формируется. Влияет ли на все это просто случай или какие-то общественные условия? История создания «После бала» описывает пример того, как одно событие переворачивает всю жизнь главного героя, сразу отбросившего все тогдашние сословные предрассудки. Молодой человек, который, как и все в этом возрасте, весьма восторжен, впечатлителен, вдруг из-за нахлынувшего на него чувства несправедливости резко меняет свою судьбу.

Идея

Системы образов и композиция помогают раскрыть идею рассказа «После бала». Основными героями здесь выступают сам рассказчик Иван Васильевич, старый полковник и его дочь Варя.

История создания «После бала» Толстого говорит о том, что в образе полковника Толстой решил обличить социальные условия, искажающие истинную натуру человека, которому прививается неправильное понятие о долге.

Идейное содержание произведения раскрывается через главного героя, внутреннюю эволюцию его чувств, восприятия мира. Он задумывается над проблемами ответственности за весь окружающий его мир. Рассказчик Иван Васильевич тем и отличается, что эту ответственность за жизнь общества он частично берет на себя.

В рассказе все образы и действия описаны очень контрастно: роскошный бал и сцена страшного наказания, грациозная фигура стройной Вареньки и тело солдата, напоминающее окровавленное месиво. Или отец Вареньки, который сначала выглядел милым и очаровательным старичком, а потом превратился в злого деспота, требующего достойного выполнения своего приказа.

Конфликт

В основе конфликта, с одной стороны, лежит двуличность градоначальника Петра Владиславовича, а с другой — разочарование рассказчика Ивана Васильевича. Сначала он в своем рассказе сыплет самые яркие комплименты в адрес градоначальника, описывая его красивым, статным, милым, любезным и свежим стариком, который располагал к себе каждого из гостей. Но после бала картина удручала, лицо полковника охватила жестокая гримаса, Иван Васильевич видел, как тот своей перчаткой бил по лицу малорослого солдата, который старался смягчить свой удар по спине и без того мучившегося изможденного беглого татарина.

История создания произведения «После бала» говорит о том, что в образе Ивана Васильевича представляется личность, которая не может любить только одного человека, он хочет любить весь мир и принимать его полностью. Поэтому и любовь к Вареньке из-за поступка ее отца сразу превращается в пепел. Из-за жестокости и несправедливости нет гармонии, и итоге все рушится. Конечно, молодой человек не в силах что-либо изменить, но он может только согласиться или не согласиться с условиями того зла, в котором ему придется в дальнейшем участвовать. Вот на чем основывалась логика молодого Ивана Васильевича, поэтому он и отказался от своей любви.

После бала
Жанр:	рассказ
Автор:	Лев Толстой
Язык оригинала:	русский
Год написания:	1903
Публикация:	1911
Текст произведения в Викитеке

После бала — рассказ Льва Толстого, увидевший свет после его смерти, в 1911 году.

В основе рассказа лежат события, произошедшие со старшим братом Льва Толстого — Сергеем. В ту пору Лев Николаевич, будучи студентом, жил в Казани вместе с братьями. Сергей Николаевич был влюблён в дочь военного начальника Л. П. Корейша и бывал у них в доме. Но после увиденного им избиения беглого солдата под руководством отца девушки, чувства влюблённого быстро охладели, и он отказался от намерения жениться.

В рассказе Толстой рисует две контрастные картины. Первая — ярка и празднична, она описывает бал у губернского предводителя, где герой рассказа влюблён в Вареньку и восхищён её отцом-полковником. Но чем роскошнее эта картина, тем гнуснее и омерзительнее предстаёт перед читателем вторая картина — сцена расправы над бежавшим солдатом. Перевоплощение нежно любящего отца и добродушного полковника в жестокого и безжалостного мучителя настолько потрясло Ивана Васильевича, героя рассказа, что чувства его к Вареньке быстро остыли.

Эта история так прочно осела в памяти Толстого, что он много лет спустя описал её в этом рассказе. До того, как этот рассказ получил своё окончательное название, он назывался «Дочь и отец», потом — «А вы говорите».

Упоминаемый Толстым в рассказе «девический институт» — это Казанский Родионовский институт благородных девиц, располагавшийся тогда на окраине города. Место, где «гоняли татарина за побег», теперь является улицей Льва Толстого.

В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена. Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 14 мая 2011.

Библиография Льва Николаевича Толстого
Романы	Семейное счастие • Декабристы • Война и мир • Анна Каренина • Воскресение
Повести	(Трилогия) Детство • Отрочество • Юность Два гусара • Альберт • Утро помещика • Казаки • Поликушка • Холстомер • Записки сумасшедшего • Смерть Ивана Ильича • Крейцерова соната • Дьявол • Отец Сергий • Хаджи-Мурат
Рассказы	Севастопольские рассказы (сборник) Набег • Записки маркёра • Рубка леса • Метель • Разжалованный • Люцерн • Три смерти • Кавказский пленник • Бог правду видит, да не скоро скажет • Много ли человеку земли нужно • Франсуаза • Дорого стоит • Хозяин и работник • Кто прав? • После бала • Фальшивый купон • Алёша Горшок • Корней Васильев • Ягоды • За что? • Божеское и человеческое • Ходынка • Что я видел во сне • Нечаянно •
Драмы	Власть тьмы • Плоды просвещения • Живой труп
Учебные и методические пособия	Азбука • Новая азбука • Арифметика • Первая русская книга для чтения • Вторая русская книга для чтения • Третья русская книга для чтения • Четвёртая русская книга для чтения
Педагогические статьи	О народном образовании • Воспитание и образование • Прогресс и определение образования • О народном образовании
Публицистические произведения	О переписи в Москве • Исповедь • Так что же нам делать? • О жизни • Голод или не голод? • Царство божие внутри вас
Книги и статьи об искусстве	Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят? • Несколько слов по поводу книги «Война и мир» • Об искусстве • Что такое искусство? • О Шекспире и о драме
Другое	Круг чтения

«По́сле ба́ла» (первоначальные названия «Дочь и отец», «А вы говорите»^[1]) — рассказ Льва Толстого, увидевший свет после его смерти, в 1911 году.

Описание сюжета

Происходит спор о том, что определяет человеческую судьбу. Присутствующий Иван Васильевич, пользующийся всеобщим авторитетом, неожиданно утверждает, что всё определяет банальный случай и в подтверждение своих слов рассказывает историю, случившуюся с ним.

В молодости Иван Васильевич учился в провинциальном университете, был «очень веселый и бойкий малый, да ещё и богатый», был хорош собой и любил танцевать. Однажды он присутствовал на балу у местного губернского предводителя дворянства, где наблюдал за Варенькой, в которую он влюблён («без вина был пьян любовью»), и её отцом-полковником («красивый, статный, высокий и свежий старик»). Он заметил, что на отце, вместо модной обуви, сапоги, явно заказанные у батальонного сапожника («„Чтобы вывозить и одевать любимую дочь, он не покупает модных сапог, а носит домодельные“, — думал я, и эти четвероугольные носки сапог особенно умиляли меня»). Отец и дочь танцуют мазурку, что вызывает всеобщие аплодисменты, замечательно бережное отношение отца к дочери. Иван, потеряв голову от любви, которая, похоже, взаимна, возвращается домой.

Не в силах заснуть, он выходит на улицу. Услышав странную музыку, идёт на площадь, где становится свидетелем отвратительной сцены. Происходит наказание солдата, совершившего побег. Несчастного татарина прогоняют сквозь строй. Солдаты бьют товарища палками. Отец Вареньки, полковник с «румяным лицом и белыми усами и бакенбардами» бьёт «малорослого, слабосильного солдата», считая, что тот недостаточно сильно ударил его палкой по спине, представляющей собой уже что-то «пестрое, мокрое, красное, неестественное». Перевоплощение из нежно любящего отца и добродушного полковника, в жестокого и безжалостного мучителя настолько потрясло Ивана Васильевича, что чувства его к Вареньке быстро остыли, «любовь с этого дня пошла на убыль». Также он оставил мысли о поступлении на военную службу.

История создания

В основе рассказа лежат события, произошедшие с братом Льва Толстого — Сергеем. В ту пору Лев Николаевич, будучи студентом, жил в Казани вместе с братьями. Сергей Николаевич был влюблён в Варвару Андреевну Корейш — дочь военного начальника Андрея Петровича Корейша и бывал у них в доме.

Эта история прочно осела в памяти Толстого, и много лет спустя он описал её в своём произведении. Прежде чем рассказ получил своё окончательное название, он назывался «Дочь и отец», потом — «А вы говорите». Толстой написал рассказ для готовившегося Шолом-Алейхемом сборника произведений в пользу евреев, пострадавших во время кишинёвского погрома.

Упоминаемый в рассказе «девический институт» — это Казанский Родионовский институт благородных девиц, располагавшийся тогда на окраине города. Место, где «гоняли татарина за побег», теперь является улицей Льва Толстого.

В образе сошедшей на нет любви писатель передаёт расставание с формальной верой, пережитое и им самим. Масштаб повествованию придаёт то, что расправа осуществляется в Чистый понедельник, что делает христианское прощение бессмысленной декларацией. Писатель подчёркивает немилосердность и не христианский характер социума тем, что шпицрутенами наказывается не просто солдат, а мусульманин; так «христианская» проповедь инаковерующим преподаётся в форме насилия, а не Христовой любви^[2].

Фильмография

• «После бала» — худ.фильм (1961), реж. Анатолий Дудоров, сценирист К.Рапопорт, в гл. ролях Михаил Болдуман, М. Державин — производство: ЦТ СССР, 33 мин.

Примечания

Эта страница в последний раз была отредактирована 16 февраля 2023 в 08:16.

Как только страница обновилась в Википедии она обновляется в Вики 2.
Обычно почти сразу, изредка в течении часа.

ПОСЛЕ БАЛА

— Вот вы говорите, что человек не может сам по себе понять, что хорошо, что дурно, что все дело в среде, что среда заедает. А я думаю, что все дело в случае. Я вот про себя скажу.

Так заговорил всеми уважаемый Иван Васильевич после разговора, шедшего между нами, о том, что для личного совершенствования необходимо прежде изменить условия, среди которых живут люди. Никто, собственно, не говорил, что нельзя самому понять, что хорошо, что дурно, но у Ивана Васильевича была такая манера отвечать на свои собственные, возникающие вследствие разговора мысли и по случаю этих мыслей рассказывать эпизоды из своей жизни. Часто он совершенно забывал повод, по которому он рассказывал, увлекаясь рассказом, тем более что рассказывал он очень искренно и правдиво.

Так он сделал и теперь.

— Я про себя скажу. Вся моя жизнь сложилась так, а не иначе, не от среды, а совсем от другого.

— От чего же? — спросили мы.

— Да это длинная история. Чтобы понять, надо много рассказывать.

— Вот вы и расскажите.

Иван Васильевич задумался, покачал головой.

— Да, — сказал он. — Вся жизнь переменилась от одной ночи, или скорее утра.

— Да что же было?

— А было то, что был я сильно влюблен. Влюблялся я много раз, но это была самая моя сильная любовь. Дело прошлое; у нее уже дочери замужем. Это была Б…, да, Варенька Б…, — Иван Васильевич назвал фамилию. — Она и в пятьдесят лет была замечательная красавица. Но в молодости, восемнадцати лет, была прелестна: высокая, стройная, грациозная и величественная, именно величественная. Держалась она всегда необыкновенно прямо, как будто не могла иначе, откинув немного назад голову, и это давало ей, с ее красотой и высоким ростом, несмотря на ее худобу, даже костлявость, какой-то царственный вид, который отпугивал бы от нее, если бы не ласковая, всегда веселая улыбка и рта, и прелестных блестящих глаз, и всего ее милого, молодого существа.

— Каково Иван Васильевич расписывает.

— Да как ни расписывай, расписать нельзя так, чтобы вы поняли, какая она была. Но не в том дело: то, что я хочу рассказать, было в сороковых годах. Был я в то время студентом в провинциальном университете. Не знаю, хорошо ли это, или дурно, но не было у нас в то время в нашем университете никаких кружков, никаких теорий, а были мы просто молоды и жили, как свойственно молодости: учились и веселились. Был я очень веселый и бойкий малый, да еще и богатый. Был у меня иноходец лихой, катался с гор с барышнями (коньки еще не были в моде), кутил с товарищами (в то время мы ничего, кроме шампанского, не пили; не было денег — ничего не пили, но не пили, как теперь, водку). Главное же мое удовольствие составляли вечера и балы. Танцевал я хорошо и был не безобразен.

— Ну, нечего скромничать, — перебила его одна из собеседниц. — Мы ведь знаем ваш еще дагерротипный портрет. Не то, что не безобразен, а вы были красавец.

— Красавец так красавец, да не в том дело. А дело в том, что во время этой моей самой сильной любви к ней был я в последний день масленицы на бале у губернского предводителя, добродушного старичка, богача-хлебосола и камергера. Принимала такая же добродушная, как и он, жена его в бархатном пюсовом платье, в брильянтовой фероньерке на голове и с открытыми старыми, пухлыми, белыми плечами и грудью, как портреты Елизаветы Петровны. Бал был чудесный: зала прекрасная, с хорами, музыканты — знаменитые в то время крепостные помещика-любителя, буфет великолепный и разливанное море шампанского. Хоть я и охотник был до шампанского, но не пил, потому что без вина был пьян любовью, но зато танцевал до упаду, танцевал и кадрили, и вальсы, и польки, разумеется, насколько возможно было, всё с Варенькой. Она была в белом платье с розовым поясом и в белых лайковых перчатках, немного не доходивших до худых, острых локтей, и в белых атласных башмачках. Мазурку отбили у меня: препротивный инженер Анисимов — я до сих пор не могу простить это ему — пригласил ее, только что она вошла, а я заезжал к парикмахеру и за перчатками и опоздал. Так что мазурку я танцевал не с ней, а с одной немочкой, за которой я немножко ухаживал прежде. Но, боюсь, в этот вечер был очень неучтив с ней, не говорил с ней, не смотрел на нее, а видел только высокую, стройную фигуру в белом платье с розовым поясом, ее сияющее, зарумянившееся с ямочками лицо и ласковые, милые глаза. Не я один, все смотрели на нее и любовались ею, любовались и мужчины и женщины, несмотря на то, что она затмила их всех. Нельзя было не любоваться.

По закону, так сказать, мазурку я танцевал не с нею, но в действительности танцевал я почти все время с ней. Она, не смущаясь, через всю залу шла прямо ко мне, и я вскакивал, не дожидаясь приглашения, и она улыбкой благодарила меня за мою догадливость. Когда нас подводили к ней и она не угадывала моего качества, она, подавая руку не мне, пожимала худыми плечами, и, в знак сожаления и утешения, улыбалась мне. Когда делали фигуры мазурки вальсом, я подолгу вальсировал с нею, и она, часто дыша, улыбалась и говорила мне: «Encore» ^[1].

И я вальсировал еще и еще и не чувствовал своего тела.

— Ну, как же не чувствовали, я думаю, очень чувствовали, когда обнимали ее за талию, не только свое, но и ее тело, — сказал один из гостей.

Иван Васильевич вдруг покраснел и сердито закричал почти:

— Да, вот это вы, нынешняя молодежь. Вы, кроме тела, ничего не видите. В наше время было не так. Чем сильнее я был влюблен, тем бестелеснее становилась для меня она. Вы теперь видите ноги, щиколки и еще что-то, вы раздеваете женщин, в которых влюблены, для меня же, как говорил Alphonse Karr ^[2], — хороший был писатель, — на предмете моей любви были всегда бронзовые одежды. Мы не то что раздевали, а старались прикрыть наготу, как добрый сын Ноя. Ну, да вы не поймете…

— Не слушайте его. Дальше что? — сказал один из нас.

— Да. Так вот танцевал я больше с нею и не видал, как прошло время. Музыканты уж с каким-то отчаянием усталости, знаете, как бывает в конце бала, подхватывали всё тот же мотив мазурки, из гостиных поднялись уже от карточных столов папаши и мамаши, ожидая ужина, лакеи чаще забегали, пронося что-то. Был третий час. Надо было пользоваться последними минутами. Я еще раз выбрал ее, и мы в сотый раз прошли вдоль залы.

— Так после ужина кадриль моя? — сказал я ей, отводя ее к ее месту.

— Разумеется, если меня не увезут, — сказала она, улыбаясь.

— Я не дам, — сказал я.

— Дайте же веер, — сказала она.

— Жалко отдавать, — сказал я, подавая ей белый дешевенький веер.

— Так вот вам, чтоб вы не жалели, — сказала она, оторвала перышко от веера и дала мне.

Я взял перышко и только взглядом мог выразить весь свой восторг и благодарность. Я был не только весел и доволен, я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какое-то неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро. Я спрятал перышко в перчатку и стоял, не в силах отойти от нее.

— Смотрите, папа просят танцевать, — сказала она мне, указывая на высокую статную фигуру ее отца, полковника с серебряными эполетами, стоявшего в дверях с хозяйкой и другими дамами.

— Варенька, подите сюда, — услышали мы громкий голос хозяйки в брильянтовой фероньерке и с елисаветинскими плечами.

Варенька подошла к двери, и я за ней.

— Уговорите, ma chère ^[3], отца пройтись с вами. Ну, пожалуйста, Петр Владиславич, — обратилась хозяйка к полковнику.

Отец Вареньки был очень красивый, статный, высокий и свежий старик. Лицо у него было очень румяное, с белыми à la Nicolas I ^[4] подвитыми усами, белыми же, подведенными к усам бакенбардами и с зачесанными вперед височками, и та же ласковая, радостная улыбка, как и у дочери, была в его блестящих глазах и губах. Сложен он был прекрасно, с широкой, небогато украшенной орденами, выпячивающейся по-военному грудью, с сильными плечами и длинными, стройными ногами. Он был воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки.

Когда мы подошли к дверям, полковник отказывался, говоря, что он разучился танцевать, но все-таки, улыбаясь, закинув на левую сторону руку, вынул шпагу из портупеи, отдал ее услужливому молодому человеку и, натянув замшевую перчатку на правую руку, — «надо всё по закону», — улыбаясь, сказал он, взял руку дочери и стал в четверть оборота, выжидая такт.

Дождавшись начала мазурочного мотива, он бойко топнул одной ногой, выкинул другую, и высокая, грузная фигура его то тихо и плавно, то шумно и бурно, с топотом подошв и ноги об ногу, задвигалась вокруг залы. Грациозная фигура Вареньки плыла около него, незаметно, вовремя укорачивая или удлиняя шаги своих маленьких белых атласных ножек. Вся зала следила за каждым движением пары. Я же не только любовался, но с восторженным умилением смотрел на них. Особенно умилили меня его сапоги, обтянутые штрипками, — хорошие опойковые сапоги, но не модные, с острыми, а старинные, с четвероугольными носками и без каблуков. Очевидно, сапоги были построены батальонным сапожником. «Чтобы вывозить и одевать любимую дочь, он не покупает модных сапог, а носит домодельные», — думал я, и эти четвероугольные носки сапог особенно умиляли меня. Видно было, что он когда-то танцевал прекрасно, но теперь был грузен, и ноги уже не были достаточно упруги для всех тех красивых и быстрых па, которые он старался выделывать. Но он все-таки ловко прошел два круга. Когда же он, быстро расставив ноги, опять соединил их и, хотя и несколько тяжело, упал на одно колено, а она, улыбаясь и поправляя юбку, которую он зацепил, плавно прошла вокруг него, все громко зааплодировали. С некоторым усилием приподнявшись, он нежно, мило обхватил дочь руками за уши и, поцеловав в лоб, подвел ее ко мне, думая, что я танцую с ней. Я сказал, что не я ее кавалер.

— Ну, все равно, пройдитесь теперь вы с ней, — сказал он, ласково улыбаясь и вдевая шпагу в портупею.

Как бывает, что вслед за одной вылившейся из бутылки каплей содержимое ее выливается большими струями, так и в моей душе любовь к Вареньке освободила всю скрытую в моей душе способность любви. Я обнимал в то время весь мир своей любовью. Я любил и хозяйку в фероньерке, с ее елисаветинским бюстом, и ее мужа, и ее гостей, и ее лакеев, и даже дувшегося на меня инженера Анисимова. К отцу же ее, с его домашними сапогами и ласковой, похожей на нее, улыбкой, я испытывал в то время какое-то восторженно-нежное чувство.

Мазурка кончилась, хозяева просили гостей к ужину, но полковник Б. отказался, сказав, что ему надо завтра рано вставать, и простился с хозяевами. Я было испугался, что и ее увезут, но она осталась с матерью.

После ужина я танцевал с нею обещанную кадриль, и, несмотря на то, что был, казалось, бесконечно счастлив, счастье мое все росло и росло. Мы ничего не говорили о любви. Я не спрашивал ни ее, ни себя даже о том, любит ли она меня. Мне достаточно было того, что я любил ее. И я боялся только одного, чтобы что-нибудь не испортило моего счастья.

Когда я приехал домой, разделся и подумал о сне, я увидал, что это совершенно невозможно. У меня в руке было перышко от ее веера и целая ее перчатка, которую она дала мне, уезжая, когда садилась в карету и я подсаживал ее мать и потом ее. Я смотрел на эти вещи и, не закрывая глаз, видел ее перед собой то в ту минуту, когда она, выбирая из двух кавалеров, угадывает мое качество, и слышу ее милый голос, когда она говорит: «Гордость? да?» — и радостно подает мне руку, или когда за ужином пригубливает бокал шампанского и исподлобья смотрит на меня ласкающими глазами. Но больше всего я вижу ее в паре с отцом, когда она плавно двигается около него и с гордостью и радостью и за себя и за него взглядывает на любующихся зрителей. И я невольно соединяю его и ее в одном нежном, умиленном чувстве.

Жили мы тогда одни с покойным братом. Брат и вообще не любил света и не ездил на балы, теперь же готовился к кандидатскому экзамену и вел самую правильную жизнь. Он спал. Я посмотрел на его уткнутую в подушку и закрытую до половины фланелевым одеялом голову, и мне стало любовно жалко его, жалко за то, что он не знал и не разделял того счастья, которое я испытывал. Крепостной наш лакей Петруша встретил меня со свечой и хотел помочь мне раздеваться, но я отпустил его. Вид его заспанного лица с спутанными волосами показался мне умилительно трогательным. Стараясь не шуметь, я на цыпочках прошел в свою комнату и сел на постель. Нет, я был слишком счастлив, я не мог спать. Притом мне жарко было в натопленных комнатах, и я, не снимая мундира, потихоньку вышел в переднюю, надел шинель, отворил наружную дверь и вышел на улицу.

С бала я уехал в пятом часу, пока доехал домой, посидел дома, прошло еще часа два, так что, когда я вышел, уже было светло. Была самая масленичная погода, был туман, насыщенный водою снег таял на дорогах, и со всех крыш капало. Жили Б. тогда на конце города, подле большого поля, на одном конце которого было гулянье, а на другом — девический институт. Я прошел наш пустынный переулок и вышел на большую улицу, где стали встречаться и пешеходы и ломовые с дровами на санях, достававших полозьями до мостовой. И лошади, равномерно покачивающие под глянцевитыми дугами мокрыми головами, и покрытые рогожками извозчики, шлепавшие в огромных сапогах подле возов, и дома улицы, казавшиеся в тумане очень высокими, все было мне особенно мило и значительно.

Когда я вышел на поле, где был их дом, я увидал в конце его, по направлению гулянья, что-то большое, черное и услыхал доносившиеся оттуда звуки флейты и барабана. В душе у меня все время пело и изредка слышался мотив мазурки. Но это была какая-то, другая, жесткая, нехорошая музыка.

«Что это такое?» — подумал я и по проезженной посередине поля, скользкой дороге пошел по направлению звуков. Пройдя шагов сто, я из-за тумана стал различать много черных людей. Очевидно, солдаты. «Верно, ученье», — подумал я и вместе с кузнецом в засаленном полушубке и фартуке, несшим что-то и шедшим передо мной, подошел ближе. Солдаты в черных мундирах стояли двумя рядами друг против друга, держа ружья к ноге, и не двигались. Позади их стояли барабанщик и флейтщик и не переставая повторяли всё ту же неприятную, визгливую мелодию.

— Что это они делают? — спросил я у кузнеца, остановившегося рядом со мною.

— Татарина гоняют за побег, — сердито сказал кузнец, взглядывая в дальний конец рядов.

Я стал смотреть туда же и увидал посреди рядов что-то страшное, приближающееся ко мне. Приближающееся ко мне был оголенный по пояс человек, привязанный к ружьям двух солдат, которые вели его. Рядом с ним шел высокий военный в шинели и фуражке, фигура которого показалась мне знакомой. Дергаясь всем телом, шлепая ногами по талому снегу, наказываемый, под сыпавшимися с обеих сторон на него ударами, подвигался ко мне, то опрокидываясь назад — и тогда унтер-офицеры, ведшие его за ружья, толкали его вперед, то падая наперед — и тогда унтер-офицеры, удерживая его от падения, тянули его назад. И не отставая от него, шел твердой, подрагивающей походкой высокий военный. Это был ее отец, с своим румяным лицом и белыми усами и бакенбардами.

При каждом ударе наказываемый, как бы удивляясь, поворачивал сморщенное от страдания лицо в ту сторону, с которой падал удар, и, оскаливая белые зубы, повторял какие-то одни и те же слова. Только когда он был совсем близко, я расслышал эти слова. Он не говорил, а всхлипывал: «Братцы, помилосердуйте. Братцы, помилосердуйте». Но братцы не милосердовали, и, когда шествие совсем поравнялось со мною, я видел, как стоявший против меня солдат решительно выступил шаг вперед и, со свистом взмахнув палкой, сильно шлепнул ею по спине татарина. Татарин дернулся вперед, но унтер-офицеры удержали его, и такой же удар упал на него с другой стороны, и опять с этой, и опять с той. Полковник шел подле и, поглядывая то себе под ноги, то на наказываемого, втягивал в себя воздух, раздувая щеки, и медленно выпускал его через оттопыренную губу. Когда шествие миновало то место, где я стоял, я мельком увидал между рядов спину наказываемого. Это было что-то такое пестрое, мокрое, красное, неестественное, что я не поверил, чтобы это было тело человека.

— О господи, — проговорил подле меня кузнец.

Шествие стало удаляться, все так же падали с двух сторон удары на спотыкающегося, корчившегося человека, и все так же били барабаны и свистела флейта, и все так же твердым шагом двигалась высокая, статная фигура полковника рядом с наказываемым. Вдруг полковник остановился и быстро приблизился к одному из солдат.

— Я тебе помажу, — услыхал я его гневный голос, — Будешь мазать? Будешь?

И я видел, как он своей сильной рукой в замшевой перчатке бил по лицу испуганного малорослого, слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно опустил свою палку на красную спину татарина.

— Подать свежих шпицрутенов! — крикнул он, оглядываясь, и увидал меня. Делая вид, что он не знает меня, он, грозно и злобно нахмурившись, поспешно отвернулся. Мне было до такой степени стыдно, что, не зная, куда смотреть, как будто я был уличен в самом постыдном поступке, я опустил глаза и поторопился уйти домой. Всю дорогу в ушах у меня то била барабанная дробь и свистела флейта, то слышались слова: «Братцы, помилосердуйте», то я слышал самоуверенный, гневный голос полковника, кричащего: «Будешь мазать? Будешь?» А между тем на сердце была почти физическая, доходившая до тошноты, тоска, такая, что я несколько раз останавливался, и мне казалось, что вот-вот меня вырвет всем тем ужасом, который вошел в меня от этого зрелища. Не помню, как я добрался домой и лег. Но только стал засыпать, услыхал и увидал опять все и вскочил.

«Очевидно, он что-то знает такое, чего я не знаю, — думал я про полковника. — Если бы я знал то, что он знает, я бы понимал и то, что я видел, и это не мучило бы меня». Но сколько я ни думал, я не мог понять того, что знает полковник, и заснул только к вечеру, и то после того, как пошел к приятелю и напился с ним совсем пьян.

Что ж, вы думаете, что я тогда решил, что то, что я видел, было — дурное дело? Ничуть. «Если это делалось с такой уверенностью и признавалось всеми необходимым, то, стало быть, они знали что-то такое, чего я не знал», — думал я и старался узнать это. Но сколько ни старался — и потом не мог узнать этого. А не узнав, не мог поступить в военную службу, как хотел прежде, и не только не служил в военной, но нигде не служил и никуда, как видите, не годился.

— Ну, это мы знаем, как вы никуда не годились, — сказал один из нас. — Скажите лучше: сколько бы людей никуда не годились, кабы вас не было.

— Ну, это уж совсем глупости, — с искренней досадой сказал Иван Васильевич.

— Ну, а любовь что? — спросили мы.

— Любовь? Любовь с этого дня пошла на убыль. Когда она, как это часто бывало с ней, с улыбкой на лице, задумывалась, я сейчас же вспоминал полковника на площади, и мне становилось как-то неловко и неприятно, и я стал реже видаться с ней. И любовь так и сошла на нет. Так вот какие бывают дела и от чего переменяется и направляется вся жизнь человека. А вы говорите… — закончил он.

---

(Л.Толстой «После бала», эскиз к иллюстрации В.Кожевниковой)

Рассказ Л. Н. Толстого «После бала» — небольшое по объему произведение, написанное в духе русского реализма.

Повествование ведется от лица Ивана Васильевича, испытавшего жестокое разочарование от сцены избиения солдата. Отношение к градоначальнику, накануне еще восторженное, наутро кардинально меняется после того, как он приказывает избить беглого татарина. Полковник, приятный человек и душа компании, оказывается двуличным и жестоким. Он бьет истекающего кровью солдата по лицу, считая, что тот недостаточно страдает. Под впечатлением от увиденной им отвратительной сцены юноша отказывается от намерения жениться на дочери градоначальника, Вареньке.

В рассказе автор в аллегорической форме отразил собственное разочарование в формальной христианской вере, которую исповедовал в течение многих лет. Писатель дал понять, что жестокие нравы, царившие в России во времена правления Николая «Палкина», не изменились.

История создания

В основу повествования легли реальные события, происходившие в личной жизни брата Льва Николаевича, Сергея. Будучи студентом казанского университета, Сергей Николаевич был частым гостем в доме военачальника А. П. Корейши, дочь которого, Варенька, очень ему нравилась. После увиденной молодым человеком экзекуции, которую инициировал отец девушки, чувства влюбленного охладели.

История произвела сильное впечатление на Льва Николаевича и, спустя много лет, он решил к ней вернуться. Писатель много размышлял над тем, как озаглавить произведение: вначале назвал его «Дочь и отец», затем «А вы говорите». Третий вариант заголовка стал окончательным.

Сюжет построен на контрастах. Вначале рассказчик не скупится на восторженные эпитеты в адрес статного моложавого градоначальника с румяным лицом, непроизвольно располагавшего к себе людей. Во второй половине произведения этот же милый старик с жестокой гримасой на лице бьет и без того страдающего солдата.

Сошедшая на нет любовь молодого человека к дочери узурпатора наглядно демонстрирует душевные терзания самого Льва Николаевича, разочаровавшегося в основах христианской веры, немилосердных и бессмысленных, в его понимании. Действие происходит в православный праздник Прощенное Воскресенье, и это еще один контраст для читателей.

Этапы работы

В 1855 г. Толстой работал над проектом реформирования русской армии. Некоторые идеи проекта нашли впоследствии отражение в рассказе. В частности, протест против варварского наказания, когда виновника прогоняли сквозь строй и били палками.

Рассказ был написан в 1903 г., действие в нем относится к 40-м годам XIX в., эпохе царствования Николая Первого, отличавшегося жестокостью. Задолго до создания произведения, в 1886 г. Толстой описывал сцену экзекуции в своей статье «Николай Палкин». Толчком для создания рассказа стала просьба Шолом-Алейхема написать рассказ для благотворительного альманаха в пользу жертв кишиневского погрома.

Публикация произведения

Впервые рассказ был напечатан уже после кончины писателя, в 1911 г., в сборнике его посмертных произведений.

Литературный критик Д. Лукач высоко оценивал художественные качества рассказа и подчеркивал, что в поздних произведениях автор так же выступает величайшим художником своего времени. Тепло отзывались о нем и другие литераторы – современники Толстого и критики более поздних периодов.

Будучи мыслителем великого масштаба, писатель оснастил свое, небольшое по объему произведение философской «начинкой», заставляющей не одно поколение читателей задумываться над вечными вопросами добра и зла.