Как пишется трехгрошовая опера - Правописание и грамматика

Die Dreigroschenoper The Threepenny Opera
Original German poster from Berlin, 1928
Music	Kurt Weill
Lyrics	Bertolt Brecht Uncredited: François Villon (four songs translated by K. L. Ammer)
Book	Bertolt Brecht
Basis	The Beggar’s Opera by John Gay, translated by Elisabeth Hauptmann
Premiere	31 August 1928: Theater am Schiffbauerdamm, Berlin

The Threepenny Opera^[a] (Die Dreigroschenoper [diː dʁaɪˈɡʁɔʃn̩ˌʔoːpɐ]) is a «play with music» by Bertolt Brecht, adapted from a translation by Elisabeth Hauptmann of John Gay’s 18th-century English ballad opera, The Beggar’s Opera, and four ballads by François Villon, with music by Kurt Weill. Although there is debate as to how much, if any, Hauptmann might have contributed to the text, Brecht is usually listed as sole author.^[1]

The work offers a socialist critique of the capitalist world. It opened on 31 August 1928 at Berlin’s Theater am Schiffbauerdamm.

Songs from The Threepenny Opera have been widely covered and become standards, most notably «Die Moritat von Mackie Messer» («The Ballad of Mack the Knife») and «Seeräuberjenny» («Pirate Jenny»).

Background[edit]

Origins[edit]

In the winter of 1927–28, Elizabeth Hauptmann, Brecht’s lover at the time, received a copy of Gay’s play from friends in England and, fascinated by the female characters and its critique of the condition of the London poor, began translating it into German. Brecht at first took little interest in her translation project,^{[citation needed]} but in April 1928 he attempted to interest the impresario Ernst Josef Aufricht [de] in a play he was writing called Fleischhacker, which he had, in fact, already promised to another producer. Aufricht was seeking a production to launch his new theatre company at the Theater am Schiffbauerdamm in Berlin, but was not impressed by the sound of Fleischhacker. Brecht immediately proposed a translation of The Beggar’s Opera instead, claiming that he himself had been translating it. He delivered Hauptmann’s translation to Aufricht, who immediately signed a contract for it.^[2]

Brecht’s major addition to Hauptmann’s text was the addition of four songs by the French poet François Villon. Rather than translate the French himself, he used (uncredited) the translations by K. L. Ammer (Karl Anton Klammer [de]), the same source he had been using since his earliest plays.^[2]

The first act of both works begins with the same melody («Peachum’s Morning Chorale»/»An Old Woman Clothed In Gray»), but that is the only material Weill borrowed from the melodies Johann Christoph Pepusch arranged for The Beggar’s Opera. The title Die Dreigroschenoper was determined only a week before the opening; it had been previously announced as simply The Beggar’s Opera (in English), with the subtitle «Die Luden-Oper» («The Pimp’s Opera»).^[3]

Writing in 1929, Weill made the political and artistic intents of the work clear:

With the Dreigroschenoper we reach a public which either did not know us at all or thought us incapable of captivating listeners […] Opera was founded as an aristocratic form of art […] If the framework of opera is unable to withstand the impact of the age, then this framework must be destroyed….In the Dreigroschenoper, reconstruction was possible insofar as here we had a chance of starting from scratch.^[4]

Weill claimed at the time that «music cannot further the action of the play or create its background», but achieves its proper value when it interrupts the action at the right moments.»^[5]

Music[edit]

Weill’s score shows the influence of jazz and German dance music of the time.^[6] The orchestration involves a small ensemble with a good deal of doubling-up on instruments (in the original performances, for example, some 7 players covered a total of 23 instrumental parts, though modern performances typically use a few more players).^[7]

Playbill of the premiere performance at Theater am Schiffbauerdamm Berlin, 31 August 1928. The name of Lotte Lenya, who played Jenny, was omitted by mistake.

Premieres[edit]

Germany[edit]

The Threepenny Opera was first performed at the Theater am Schiffbauerdamm in 1928 on a set designed by Caspar Neher. Despite an initially poor reception, it became a great success, playing 400 times in the next two years. The performance was a springboard for one of the best known interpreters of Brecht and Weill’s work, Lotte Lenya, who was married to Weill. Ironically the production became a great favourite of Berlin’s «smart set» – Count Harry Kessler recorded in his diary meeting at the performance an ambassador and a director of the Dresdner Bank (and their wives), and concluded «One simply has to have been there.»^[8]

Critics did not fail to notice that Brecht had included the four Villon songs translated by Ammer. Brecht responded by saying that he had «a fundamental laxity in questions of literary property.»^[9]

By 1933, when Weill and Brecht were forced to leave Germany by the Nazi seizure of power, the play had been translated into 18 languages and performed more than 10,000 times on European stages.^[10]

United Kingdom[edit]

In the United Kingdom, the first fully staged performance was given on 9 February 1956, under Berthold Goldschmidt, although there had been a concert performance in 1933, and a semi-staged performance on 28 July 1938. In between, on 8 February 1935 Edward Clark conducted the first British broadcast of the work. It received scathing reviews from Ernest Newman and other critics.^[11] But the most savage criticism came from Weill himself, who described it privately as «the worst performance imaginable … the whole thing was completely misunderstood». But his criticisms seem to have been for the concept of the piece as a Germanised version of The Beggar’s Opera, rather than for Clark’s conducting of it, of which Weill made no mention.^[12]^[13]^[14]

United States[edit]

America was introduced to the work by the film version of G. W. Pabst, which opened in New York in 1931.^[15]

The first American production, adapted into English by Gifford Cochran and Jerrold Krimsky and staged by Francesco von Mendelssohn, featured Robert Chisholm as Macheath. It opened on Broadway at the Empire Theatre, on April 13, 1933, and closed after 12 performances. Mixed reviews praised the music but slammed the production, with the critic Gilbert Gabriel calling it «a dreary enigma».^[16]

France[edit]

A French version produced by Gaston Baty and written by Ninon Steinhof and André Mauprey was presented in October 1930 at the Théâtre Montparnasse in Paris. It was rendered as L’Opéra de quat’sous; (quatre sous, or four pennies being the idiomatically equivalent French expression for Threepenny).^[17]

Russia[edit]

In 1930 the work was premiered in Moscow at the Kamerny Theatre, directed by Alexander Tairov. It was the only one of Brecht’s works to be performed in Russia during his lifetime. Izvestia disapproved: «It is high time that our theatres ceased playing homage to petit-bourgeois bad taste and instead turned to more relevant themes.»^[18]

Italy[edit]

The first Italian production, titled L’opera da tre soldi and directed by Giorgio Strehler, premiered at the Piccolo Teatro in Milan on 27 February 1956 in the presence of Bertolt Brecht. The cast included: Tino Carraro (Mackie), Mario Carotenuto (Peachum), Marina Bonfigli [it] (Polly), Milly (Jenny), Enzo Tarascio [it] (Chief of Police). The conductor was Bruno Maderna. Set designs were by Luciano Damiani and Teo Otto; costume design by Ezio Frigerio.^[19]

Hungary[edit]

The first Hungarian performance of the play was at the Comedy Theatre of Budapest (Vígszínház), on 6 September 1930. It was titled A koldus operája, which is a reference to Gay’s original opera. The play was translated by Jenő Heltai, who mixed Weill and Pepusch’ s music, and also Brecht and Gay’s texts too. The director was Ernő Szabolcs, the cast included: Pál Jávor (Mackie), Franciska Gaal (Polly), Gerő Mály (Peachum), Ella Gombaszögi (Mrs. Peachum).^[20]

Roles[edit]

Roles, voice types, premiere cast

Role	Voice type	Premiere cast, 31 August 1928^[21] Conductor: Theo Mackeben
Macheath («Mackie Messer»/»Mack the Knife»), London’s greatest and most notorious criminal	tenor/baritone	Harald Paulsen
Jonathan Jeremiah Peachum, the «Beggar’s Friend», controller of all the beggars in London; conspires to have Mack hanged	baritone	Erich Ponto
Celia Peachum («Frau Peachum»), Peachum’s wife; helps him run the business	mezzo-soprano	Rosa Valetti
Polly Peachum, the Peachums’ daughter; after knowing Mack for only five days, agrees to marry him	soprano	Roma Bahn
Jackie «Tiger» Brown, Police Chief of London and Mack’s best friend from their army days	baritone	Kurt Gerron
Lucy Brown, Tiger Brown’s daughter; claims to be married to Mack	soprano	Kate Kühl
Jenny («Spelunken-Jenny»/»Low-Dive Jenny»/»Ginny Jenny»), a prostitute once romantically involved with Macheath; is bribed to turn Mack over to the police	mezzo-soprano	Lotte Lenya
Filch, a misfit young man who approaches the Peachums in hopes of beggar training	tenor	Naphtali Lehrmann
Street Singer («Moritatensänger»), sings ‘The Ballad of Mack the Knife’ in the opening scene	baritone	Kurt Gerron
Smith, a constable	baritone	Ernst Busch
Walter	tenor	Ernst Rotmund
Matthias	tenor	Karl Hannemann
Jakob	tenor	Manfred Fürst
Jimmie	tenor	Werner Maschmeyer
Ede	tenor	Albert Venohr
Beggars, gangsters, whores, constables

Synopsis[edit]

Overview[edit]

Set in Victorian London, the play focuses on Macheath, an amoral, antiheroic criminal.

Macheath («Mackie,» or «Mack the Knife») marries Polly Peachum. This displeases her father, who controls the beggars of London, and he endeavours to have Macheath hanged. His attempts are hindered by the fact that the Chief of Police, Tiger Brown, is Macheath’s old army comrade. Still, Peachum exerts his influence and eventually gets Macheath arrested and sentenced to hang. Macheath escapes this fate via a deus ex machina moments before the execution when, in an unrestrained parody of a happy ending, a messenger from the Queen arrives to pardon Macheath and grant him the title of baron. The details of the original 1928 text have often been substantially modified in later productions.^[22]

A draft narration by Brecht for a concert performance begins: «You are about to hear an opera for beggars. Since this opera was intended to be as splendid as only beggars can imagine, and yet cheap enough for beggars to be able to watch, it is called the Threepenny Opera.»^[23]

Prologue[edit]

A street singer entertains the crowd with the illustrated murder ballad or Bänkelsang, titled «Die Moritat von Mackie Messer» («Ballad of Mack the Knife»). As the song concludes, a well-dressed man leaves the crowd and crosses the stage. This is Macheath, alias «Mack the Knife».

Act 1[edit]

The story begins in the shop of Jonathan Jeremiah Peachum, the boss of London’s beggars, who outfits and trains the beggars in return for a slice of their takings from begging. In the first scene, the extent of Peachum’s iniquity is immediately exposed. Filch, a new beggar, is obliged to bribe his way into the profession and agree to pay over to Peachum 50 percent of whatever he made; the previous day he had been severely beaten up for begging within the area of jurisdiction of Peachum’s protection racket.

After finishing with the new man, Peachum becomes aware that his grown daughter Polly did not return home the previous night. Peachum, who sees his daughter as his own private property, concludes that she has become involved with Macheath. This does not suit Peachum at all, and he becomes determined to thwart this relationship and destroy Macheath.

The scene shifts to an empty stable where Macheath himself is preparing to marry Polly once his gang has stolen and brought all the necessary food and furnishings. No vows are exchanged, but Polly is satisfied, and everyone sits down to a banquet. Since none of the gang members can provide fitting entertainment, Polly gets up and sings «Seeräuberjenny», a revenge fantasy in which she is a scullery maid turning pirate queen to order the execution of her bosses and customers. The gang becomes nervous when the Chief of Police, Tiger Brown, arrives, but it’s all part of the act; Brown had served with Mack in England’s colonial wars and had intervened on numerous occasions to prevent the arrest of Macheath over the years. The old friends duet in the «Kanonen-Song» («Cannon Song» or «Army Song»). In the next scene, Polly returns home and defiantly announces that she has married Macheath by singing the «Barbarasong» («Barbara Song»). She stands fast against her parents’ anger, but she inadvertently reveals Brown’s connections to Macheath which they subsequently use to their advantage.

Act 2[edit]

Polly warns Macheath that her father will try to have him arrested. He is finally convinced that Peachum has enough influence to do it and makes arrangements to leave London, explaining the details of his bandit «business» to Polly so she can manage it in his absence. Before he leaves town, he stops at his favorite brothel, where he sees his ex-lover, Jenny. They sing the «Zuhälterballade» («Pimp’s Ballad», one of the Villon songs translated by Ammer) about their days together, but Macheath doesn’t know Mrs Peachum has bribed Jenny to turn him in. Despite Brown’s apologies, there’s nothing he can do, and Macheath is dragged away to jail. After he sings the «Ballade vom angenehmen Leben» («Ballad of the Pleasant Life»), another Villon/Ammer song, another girlfriend, Lucy (Brown’s daughter) and Polly show up at the same time, setting the stage for a nasty argument that builds to the «Eifersuchtsduett» («Jealousy Duet»). After Polly leaves, Lucy engineers Macheath’s escape. When Mr Peachum finds out, he confronts Brown and threatens him, telling him that he will unleash all of his beggars during Queen Victoria’s coronation parade, ruining the ceremony and costing Brown his job.

Act 3[edit]

Jenny comes to the Peachums’ shop to demand her money for the betrayal of Macheath, which Mrs Peachum refuses to pay. Jenny reveals that Macheath is at Suky Tawdry’s house. When Brown arrives, determined to arrest Peachum and the beggars, he is horrified to learn that the beggars are already in position and only Mr Peachum can stop them. To placate Peachum, Brown’s only option is to arrest Macheath and have him executed. In the next scene, Macheath is back in jail and desperately trying to raise a sufficient bribe to get out again, even as the gallows are being assembled.

Soon it becomes clear that neither Polly nor the gang members can, or are willing to, raise any money, and Macheath prepares to die. He laments his fate and poses the ‘Marxist’ questions: «What’s picking a lock compared to buying shares? What’s breaking into a bank compared to founding one? What’s murdering a man compared to employing one?» (These questions did not appear in the original version of the work, but first appeared in the musical Happy End, another Brecht/Weill/Hauptmann collaboration, in 1929 – they may in fact have been written not by Brecht, but by Hauptmann).^[24]

Macheath asks everyone for forgiveness («Grave Inscription»). Then a sudden and intentionally comical reversal: Peachum announces that in this opera mercy will prevail over justice and that a messenger on horseback will arrive («Walk to Gallows»); Brown arrives as that messenger and announces that Macheath has been pardoned by the queen and granted a title, a castle and a pension. The cast then sings the Finale, which ends with a plea that wrongdoing not be punished too harshly as life is harsh enough.

Musical numbers[edit]

Prelude[edit]

11. Ouverture
12. Die Moritat von Mackie Messer («The Ballad of Mack the Knife» – Street singer)

Act 1[edit]

13. Morgenchoral des Peachum (Peachum’s Morning Choral – Peachum, Mrs Peachum)
14. Anstatt dass-Song (Instead of Song – Peachum, Mrs Peachum)
15. Hochzeits-Lied (Wedding Song – Four Gangsters)
16. Seeräuberjenny (Pirate Jenny – Polly)^[b]
17. Kanonen-Song (Cannon Song – Macheath, Brown)
18. Liebeslied (Love Song – Polly, Macheath)
19. Barbarasong (Barbara Song – Polly)^[c]
10. I. Dreigroschenfinale (First Threepenny Finale – Polly, Peachum, Mrs Peachum)

Act 2[edit]

11.a Melodram (Melodrama – Macheath)
11a. Polly’s Lied (Polly’s Song – Polly)
12.a Ballade von der sexuellen Hörigkeit (Ballad of Sexual Dependency – Mrs Peachum)^[d]
13.a Zuhälterballade (Pimp’s Ballad or Tango Ballad – Jenny, Macheath)
14.a Ballade vom angenehmen Leben (Ballad of the Pleasant Life – Macheath)
15.a Eifersuchtsduett (Jealousy Duet – Lucy, Polly)
15b. Arie der Lucy (Aria of Lucy – Lucy)
16.a II. Dreigroschenfinale (Second Threepenny Finale – Macheath, Mrs Peachum, Chorus)^[e]

Act 3[edit]

17.a Lied von der Unzulänglichkeit menschlichen Strebens (Song of the Insufficiency of Human Struggling – Peachum)
17a. Reminiszenz (Reminiscence)
18.a Salomonsong (Solomon Song – Jenny)
19.a Ruf aus der Gruft (Call from the Grave – Macheath)
20.a Grabschrift (Grave Inscription – Macheath)
20a. Gang zum Galgen (Walk to Gallows – Peachum)
21.a III. Dreigroschenfinale (Third Threepenny Finale – Brown, Mrs Peachum, Peachum, Macheath, Polly, Chorus)

Reception[edit]

Opera or musical theatre?[edit]

The ambivalent nature of The Threepenny Opera, derived from an 18th-century ballad opera but conceived in terms of 20th-century musical theatre, has led to discussion as to how it can best be characterised. According to critic and musicologist Hans Keller, the work is «the weightiest possible lowbrow opera for highbrows and the most full-blooded highbrow musical for lowbrows».^[25]

The Weill authority Stephen Hinton notes that «generic ambiguity is a key to the work’s enduring success», and points out the work’s deliberate hybrid status:

For Weill [The Threepenny Opera] was not just ‘the most consistent reaction to [Richard] Wagner’; it also marked a positive step towards an operatic reform. By explicitly and implicitly shunning the more earnest traditions of the opera house, Weill created a mixed form which incorporated spoken theatre and popular musical idioms. Parody of operatic convention – of Romantic lyricism and happy endings – constitutes a central device.^[3]

«Mack the Knife»[edit]

The work’s opening and closing lament, «Die Moritat von Mackie Messer», was written just before the Berlin premiere, when actor Harald Paulsen (Macheath) threatened to quit if his character did not receive an introduction; this creative emergency resulted in what would become the work’s most popular song, later translated into English by Marc Blitzstein as «Mack the Knife», and now a jazz standard that Louis Armstrong, Bobby Darin, Ella Fitzgerald, Sonny Rollins, Frank Sinatra, Peggy Lee, Michael Bublé, Robbie Williams, Ray Quinn, and countless others have covered. In 2015 the Library of Congress added the recordings of «Mack the Knife» by Louis Armstrong and Bobby Darin to the National Recording Registry.

«Pirate Jenny»[edit]

«Pirate Jenny» is another well-known song from the work, which has since been recorded by Nina Simone, Judy Collins, Tania Tsanaklidou, and Marc Almond, among others. In addition, Steeleye Span recorded it under the alternate title «The Black Freighter». Recently, the drag queen Sasha Velour has made an adaptation by the same name for an installment of One Dollar Drags, an anthology of short films.^[26]

«The Second Threepenny Finale»[edit]

Under the title «What Keeps Mankind Alive?», this number has been recorded by the Pet Shop Boys on the B-side of their 1993 single «Can You Forgive Her?», and on two albums. Tom Waits covered it on two albums, and William S. Burroughs performed it in a 1994 documentary.

Revivals[edit]

Germany[edit]

After World War II the first theater performance in Berlin was a rough production of The Threepenny Opera at the Theater am Schiffbauerdamm. Wolf Von Eckardt described the 1945 performance where audience members climbed over ruins and passed through a tunnel to reach the open-air auditorium deprived of its ceiling. In addition to the smell of dead bodies trapped beneath the rubble, Eckardt recollects the actors themselves were «haggard, starved, [and] in genuine rags. Many of the actors … had only just been released from concentration camp. They sang not well, but free.»^[27]

France[edit]

The Pabst film The Threepenny Opera was shown in its French version in 1931. In 1937 there was a production by Aufricht at the Théâtre de l’Étoile which failed, though Brecht himself had attended rehearsals. The work was not revived in France until after World War II.^[17]

United Kingdom[edit]

In London, West End and Off-West End revivals include:

Royal Court Theatre, 9 February to 20 March 1956 and Aldwych Theatre, from 21 March 1956. Directed by Sam Wanamaker. With Bill Owen as Macheath, Daphne Anderson as Polly.^[28]
Prince of Wales Theatre and Piccadilly Theatre, opening 10 February 1972. With Vanessa Redgrave, Diana Quick and Barbara Windsor.^[29]^[30]
National Theatre (Olivier Theatre), 13 March 1986. New translation by Robert David MacDonald, directed by Peter Wood. With Tim Curry as Macheath, Sally Dexter as Polly, and Joanna Foster as Lucy.^[31]^[32]
Donmar Warehouse, 1994. Translation by Robert David MacDonald (book) and Jeremy Sams (lyrics). With Tom Hollander as Macheath and Sharon Small as Polly. This production released a cast recording as was nominated for Best Musical Revival and Best Supporting Performance in a Musical (for Tara Hugo as Jenny) at the 1995 Laurence Olivier Awards.
National Theatre (Cottesloe Theatre) and UK Tour, February 2003. Translation by Jeremy Sams (lyrics) and Anthony Meech (book), directed by Tim Baker.^[33]
National Theatre (Olivier Theatre), 18 May to 1 October 2016. New adaptation by Simon Stephens, directed by Rufus Norris. With Rory Kinnear as Macheath, Rosalie Craig as Polly, Nick Holder as Peachum, Haydn Gwynne as Mrs Peachum (nominated for Best Actress in a Supporting Role in a Musical at the 2017 Laurence Olivier Awards), Sharon Small as Jenny, Peter de Jersey as Brown.^[34] This production was broadcast live to cinemas worldwide through NT Live on 22 September.

In 2014, the Robert David MacDonald and Jeremy Sams translation (previously used in 1994 at the Donmar Warehouse) toured the UK, presented by the Graeae Theatre Company with Nottingham Playhouse, New Wolsey Theatre Ipswich, Birmingham Repertory Theatre and West Yorkshire Playhouse.^[35]

United States[edit]

In 1946, four performances of the work were given at the University of Illinois in Urbana, and Northwestern University gave six performances in 1948 in Evanston, Illinois.^[36] In 1952, Leonard Bernstein conducted a concert performance of the work at the Brandeis University Creative Arts Festival in the Adolph Ullman Amphitheatre, Waltham, Massachusetts, to an audience of nearly 5,000. Marc Blitzstein, who translated the work, narrated.^[37]

At least five Broadway and Off-Broadway revivals have been mounted in New York City.

In 1956, Lotte Lenya won a Tony Award for her role as Jenny, the only time an Off-Broadway performance has been so honored, in Blitzstein’s somewhat softened version of The Threepenny Opera, which played Off-Broadway at the Theater de Lys in Greenwich Village for a total of 2,707 performances, beginning with an interrupted 96-performance run in 1954 and resuming in 1955. Blitzstein had translated the work into English, and toned down some of its acerbities. Over the course of its run, the production featured Scott Merrill as Macheath; Edward Asner as Mr. Peachum; Charlotte Rae (later Carole Cook, billed as “Mildred Cook,” then Jane Connell) as Mrs. Peachum; Jo Sullivan Loesser as Polly; Bea Arthur as Lucy; Jerry Orbach as PC Smith, the Street Singer and Mack; John Astin as Readymoney Matt/Matt of the Mint; and Jerry Stiller as Crookfinger Jake.^[38]
A nine-month run in 1976–77 had a new translation by Ralph Manheim and John Willett for Joe Papp’s New York Shakespeare Festival at the Vivian Beaumont Theater at Lincoln Center, directed by Richard Foreman, with Raul Julia as Macheath, Blair Brown as Lucy, and Ellen Greene as Jenny. The production rescinded some of Blitzstein’s modifications. Critics were divided: Clive Barnes called it «the most interesting and original thing that Joe Papp … has produced» whilst John Simon wrote «I cannot begin to list all the injuries done to Bertolt Brecht and Kurt Weill’s masterpiece.»^[16]
A 1989 Broadway production, billed as 3 Penny Opera, translated by Michael Feingold, starred Sting as Macheath. Its cast also featured Georgia Brown as Mrs Peachum, Maureen McGovern as Polly, Kim Criswell as Lucy, KT Sullivan as Suky Tawdry and Ethyl Eichelberger as the Street Singer. The production was unsuccessful.^[16]
Liberally adapted by playwright Wallace Shawn, the work was brought back to Broadway by the Roundabout Theatre Company at Studio 54 in March 2006^[39] with Alan Cumming playing Macheath, Nellie McKay as Polly, Cyndi Lauper as Jenny, Jim Dale as Mr Peachum, Ana Gasteyer as Mrs Peachum, Carlos Leon as Filch, Adam Alexi-Malle as Jacob and Brian Charles Rooney as a male Lucy. Included in the cast were drag performers. The director was Scott Elliott, the choreographer Aszure Barton, and, while not adored by the critics, the production was nominated for the «Best Musical Revival» Tony award. Jim Dale was also Tony-nominated for Best Supporting Actor. The run ended on June 25, 2006.
The Brooklyn Academy of Music presented a production directed by Robert Wilson and featuring the Berliner Ensemble for only a few performances in October 2011. The play was presented in German with English supertitles using the 1976 translation by John Willett. The cast included Stefan Kurt as Macheath, Stefanie Stappenbeck as Polly and Angela Winkler as Jenny. The Village Voice review said the production «turn[ed] Brecht and Weill’s middle-class wake-up call into dead entertainment for rich people. His gelid staging and pallid, quasi-abstract recollections of Expressionist-era design suggested that the writers might have been trying to perpetrate an artsified remake of Kander and Ebb’s Cabaret.^[40]

Regional productions include one at the Williamstown Theatre Festival, Massachusetts, in June and July 2003. Directed by Peter Hunt, the musical starred Jesse L. Martin as Mack, Melissa Errico as Polly, David Schramm as Peachum, Karen Ziemba as Lucy Brown and Betty Buckley as Jenny. The production received favorable reviews.^[41]^[42]^[43]^[16]

Film adaptations[edit]

German director G. W. Pabst made a 1931 German- and French-language version simultaneously, a common practice in the early days of sound films.

Another version was directed by Wolfgang Staudte in West Germany in 1963, starring Curd Jürgens, Gert Fröbe, and Hildegard Knef. Scenes with Sammy Davis Jr. were added for its American release.^[44]

In 1989 an American version (renamed Mack the Knife) was released, directed by Menahem Golan, with Raul Julia as Macheath, Richard Harris as Peachum, Julie Walters as Mrs Peachum, Bill Nighy as Tiger Brown, Julia Migenes as Jenny, and Roger Daltrey as the Street Singer.^[45]

Radio adaptations[edit]

In 2009, BBC Radio 3 in collaboration with the BBC Philharmonic broadcast a complete radio production of the Michael Feingold translation directed by Nadia Molinari with the music performed by the BBC Philharmonic.^[46] The cast included Joseph Millson as Macheath, Elen Rhys as Polly/Whore, Ruth Alexander-Rubin as Mrs Peachum/Whore, Zubin Varla as Mr. Peachum/Rev. Kimball, Rosalie Craig as Lucy/Whore, Ute Gfrerer as Jenny, Conrad Nelson as Tiger Brown and HK Gruber as the Ballad Singer.

Recordings[edit]

Recordings are in German, unless otherwise specified.

Die Dreigroschenoper, 1930, on Telefunken. Abridged/incomplete. Lotte Lenya (Jenny), Erika Helmke (Polly), Willy Trenk-Trebitsch (Macheath), Kurt Gerron (Moritatensänger; Brown), and Erich Ponto (Peachum). Lewis Ruth [de] Band, conducted by Theo Mackeben. Released on CD by Teldec Classics in 1990.
The Threepenny Opera, 1954, on Decca Broadway 012–159–463–2. In English. Lyrics by Marc Blitzstein. The 1950s Broadway cast, starring Jo Sullivan (Polly Peachum), Lotte Lenya (Jenny), Charlotte Rae (Mrs Peachum), Scott Merrill (Macheath), Gerald Price (Street Singer), and Martin Wolfson (Peachum). Bea Arthur sings Lucy, normally a small role, here assigned an extra number. Complete recording of the score, without spoken dialogues. Conducted by Samuel Matlowsky.
Die Dreigroschenoper, 1955, on Vanguard 8057, with Anny Felbermayer, Hedy Fassler [de], Jenny Miller, Rosette Anday, Helge Rosvaenge, Alfred Jerger, Kurt Preger [de] and Liane Augustin. Vienna State Opera Orchestra conducted by F. Charles Adler.
Die Dreigroschenoper, 1958, on CBS MK 42637. Lenya, who also supervised the production, Johanna von Koczian, Trude Hesterberg, Erich Schellow, Wolfgang Neuss, and Willy Trenk-Trebitsch, Arndt Chorus, Sender Freies Berlin Orchestra, conducted by Wilhelm Brückner-Rüggeberg. Complete recording of the score, without spoken dialogues.
Die Dreigroschenoper, 1966, conducted by Wolfgang Rennert on Philips. With Karin Hübner, Edith Teichmann [de], Anita Mey [de], Hans Korte, Dieter Brammer [de], and Franz Kutschera.
The Threepenny Opera, 1976, on Columbia PS 34326. Conducted by Stanley Silverman. In English, new translation by Ralph Manheim and John Willett. Starring the New York Shakespeare Festival cast, including Raul Julia (Macheath), Ellen Greene (Jenny), Caroline Kava (Polly), Blair Brown (Lucy), C. K. Alexander (Peachum) and Elizabeth Wilson (Mrs Peachum)
Die Dreigroschenoper, 1968, on Polydor 00289 4428349 (2 CDs). Hannes Messemer (MM), Helmut Qualtinger (P), Berta Drews (MsP), Karin Baal (Polly), Martin Held (B), Hanne Wieder (J), Franz Josef Degenhardt (Mor). Conducted by James Last. The only recording, up to the present, that contains the complete spoken dialogue.
Die Dreigroschenoper, 1988, on Decca 430 075. René Kollo (Macheath), Mario Adorf (Peachum), Helga Dernesch (Mrs Peachum), Ute Lemper (Polly), Milva (Jenny), Wolfgang Reichmann (Tiger Brown), Susanne Tremper [de] (Lucy), Rolf Boysen [de] (Herald). RIAS Berlin Sinfonietta, John Mauceri.^[47]
Die Dreigroschenoper, 1990, on Koch International Classics 37006. Manfred Jung (Macheath), Stephanie Myszak (Polly), Anelia Shoumanova (Jenny), Herrmann Becht (Peachum), Anita Herrmann (Mrs Peachum), Eugene Demerdjiev (Brown), Waldemar Kmentt (Street Singer); Bulgarian Television and Radio Mixed Choir and Symphony Orchestra, Victor C. Symonette
The Threepenny Opera, 1994, on CDJAY 1244. In English. Donmar Warehouse (London) production. Translated by Robert David Macdonald (lyrics translated by Jeremy Sams). Conducted by Gary Yershon. With Sharon Small (Polly Peachum), Tara Hugo (Jenny), Natasha Bain (Lucy Brown), Tom Hollander (Macheath), Simon Dormandy (Tiger Brown), Beverley Klein (Mrs Peachum) and Tom Mannion (Mr Peachum).
Die Dreigroschenoper, 1997, on Capriccio. Conducted by Jan Latham-König, with Ulrike Steinsky, Gabriele Ramm, Jane Henschel, Walter Raffeiner [de], Rolf Wollrad, and Peter Nikolaus Kante.
Die Dreigroschenoper, 1999, BMG 74321 66133–2, Ensemble Modern, HK Gruber (conductor, Mr Peachum), Max Raabe (Macheath), Sona MacDonald (Polly), Nina Hagen (Mrs Peachum), Timna Brauer (Jenny), Hannes Hellmann [de] (Tiger Brown)

Notes[edit]

^ The word «threepenny» refers to a coin in Britain’s pre-decimal currency, which was discontinued in 1971 after the decimalization of sterling.
^ In the original version, «Pirate Jenny» is sung by Polly during the wedding scene, but is sometimes moved to the second act and given to Jenny. In the 1956 Off-Broadway production starring Lotte Lenya, Polly sang a version of the «Bilbao Song» from Brecht’s and Weill’s Happy End in the first act wedding scene. Sometimes (e.g. in the 1989 recording) it’s sung by Polly in the first act and by Jenny in the second act between song 13 and 14 according to the list above.
^ In the Marc Blitzstein adaptation, this song was moved to the second act and sung by Lucy Brown.
^ The 2016 adaptation by Simon Stephens at the National Theatre, London, included «Surabaya Johnny» from the Brecht/Weill play Happe End (sung by Jenny).
^ In the 2016 National Theatre, London, adaptation, this song was moved after the Tango Ballad as the finale to act one and sung by Mrs Peachum, Macheath and Chorus.

References[edit]

^ Thomson & Sacks 1994, pp. 108–109.
^ ^a ^b Thomson & Sacks 1994, p. 108.
^ ^a ^b Hinton 2013.
^ Brook 1996, pp. 471–472..
^ Taruskin 2010, p. 535.
^ Hinton 1990, p. 161.
^ Ross 2008, p. 192.
^ Hinton (2009), p. 56.^{[incomplete short citation]}
^ Thomson & Sacks 1994, p. 111.
^ Chamberlain, Jane H. «Threepenny Politics in Translation» (PDF). ATA Source (45): 20–31. Archived from the original (PDF) on 2013-08-09. Newsletter of the literary division of the American Translators Association. Summer 2009
^ Weill, Kurt (November 1997). Kurt Weill, Lotte Lenya, Speak Low (When You Speak Love): The Letters of Kurt Weill and Lotte Lenya, p. 159. ISBN 9780520212404.
^ Hinton 1990, p. 72.
^ Bertolt Brecht, The Theatre of Bertolt Brecht – A Study from Eight Aspects, p. 30
^ Reed, Philip (1995). Philip Reed, On Mahler and Britten: Essays in Honour of Donald Mitchell on His Seventieth. ISBN 9780851156149.
^ Hinton 1990, p. 81.
^ ^a ^b ^c ^d The Threepenny Opera in America, «The Threepenny Opera» website, accessed 19 September 2016
^ ^a ^b Hinton 1990, p. 63.
^ Hinton 1990, pp. 64–65.
^ L’opera da tre soldi (1955–56), photos, costumes; poster, Piccolo Teatro di Milano, accessed 27 June 2015.
^ «Koldusopera bemutató a Vígszínházban — Hírek — Theater Online».
^ Casaglia 2005.
^ Hinton 1990, pp. 50–77.
^ Hinton 1990, p. 1.
^ Hinton 1990, pp. 28–29.
^ Hinton 1990, p. 146.
^ House of Velour (2018-05-03), Sasha Velour’s One Dollar Drags | «Pirate Jenny», retrieved 2018-05-20
^ Von Eckardt, Wolf; Gilman, Sander (1975). Bertolt Brecht’s Berlin. ISBN 978-0-385-05501-7.
^ Hinton 1990, pp. 71–72.
^ «The Prince Of Wales Theatre, Coventry Street, London, W1 Formerly The Prince’s Theatre». www.arthurlloyd.co.uk. Retrieved 2016-09-11.
^ Hinton 1990, p. 74.
^ Hinton 1990, pp. 75–76.
^ «National Theatre, Threepenny Opera». London Theatre Record: 30. March 12, 1986.
^ Meech, Anthony (2011-01-01). «Brecht’s the Threepenny Opera for the National Theatre: A 3p Opera?». In Baines, Roger; Marinetti, Cristina; Perteghella, Manuela (eds.). Staging and Performing Translation. Cultural Criminology. Palgrave Macmillan UK. pp. 126–138. doi:10.1057/9780230294608_8. ISBN 978-1-349-31003-6.
^ «The Threepenny Opera | National Theatre». www.nationaltheatre.org.uk. 2 March 2016. Retrieved 2016-09-11.
^ «The Threepenny Opera | Graeae Theatre Company». www.graeae.org. Retrieved 2016-09-25.
^ Hinton 1990, pp. 97–99.
^ Hinton 1990, p. 104.
^ Hinton 1990, pp. 108–115.
^ «Threepenny Opera: Debauchery, Updated» by Jeff Lunden, NPR, 15 April 2006
^ Feingold, Michael. «The Threepenny Opera Enters the Dead Zone: Robert Wilson whips out his embalming fluid at BAM», The Village Voice, October 12, 2011
^ Sommer, Elyse. A CurtainUp Berkshire Review: The Three Penny Opera«, curtainup.com, June 28, 2003
^ Portantiere, Michael. «Berkshires Review: The Threepenny Opera«, theatermania.com, June 30, 2003
^ Brantley, Ben. «The Fine Art Of Slumming It», The New York Times, July 4, 2003
^ Die Dreigroschenoper (1963) at IMDb
^ Mack the Knife (1989) at IMDb
^ «The Threepenny Opera, Drama on 3″. BBC Radio 3.
^ Haas & Uekermann 1988.

Bibliography[edit]

Brockett, Oscar G. and Hildy, Franklin J., History of The Theatre, Allyn and Bacon, 2002 (9th Edition), ISBN 0-205-35878-0
Brook, Stephen, ed. (1996). Opera: A Penguin Anthology. London: Penguin Books. ISBN 978-0-14-026073-1.
Casaglia, Gherardo (2005). «Die Dreigroschenoper (31 August 1928)». L’Almanacco di Gherardo Casaglia (in Italian).
Haas, Michael; Uekermann, Gerd (1988). Zu unserer Aufnahme (Booklet accompanying the 1988 recording, Cat: 430-075). London: Decca Record Company.
Hinton, Stephen (1990). Kurt Weill: The Threepenny Opera. Cambridge: Cambridge University Press. ISBN 978-0-521-33026-8.
Hinton, Stephen (2013). «Dreigroschenoper, Die». The New Grove Dictionary of Opera. Oxford Music Online.
Ross, Alex (2008). The Rest is Noise. London: Fourth Estate. ISBN 978-1-84115-475-6.
Taruskin, Richard (2010). Music in the Early Twentieth Century. Oxford: Oxford University Press. ISBN 978-0-19-538484-0.
Thomson, Peter; Sacks, Glendyr, eds. (1994). The Cambridge Companion to Brecht. Cambridge University Press. ISBN 978-0-521-42485-1.
Warrack, John and West, Ewan (1992). The Oxford Dictionary of Opera. Oxford: Oxford University Press. ISBN 0-19-869164-5

External links[edit]

Threepenny Opera at the Internet Broadway Database
The Threepenny Opera at the Internet Off-Broadway Database
The Threepenny Opera Website, historical information, audio files, quotes, and quizzes (requires Adobe Flash)
Information on The Threepenny Opera English version, marc-blitzstein.org
Mack the Knife (1989) at IMDb

Источник

Die Dreigroschenoper The Threepenny Opera
Original German poster from Berlin, 1928
Music	Kurt Weill
Lyrics	Bertolt Brecht Uncredited: François Villon (four songs translated by K. L. Ammer)
Book	Bertolt Brecht
Basis	The Beggar’s Opera by John Gay, translated by Elisabeth Hauptmann
Premiere	31 August 1928: Theater am Schiffbauerdamm, Berlin

The work offers a socialist critique of the capitalist world. It opened on 31 August 1928 at Berlin’s Theater am Schiffbauerdamm.

Background[edit]

Origins[edit]

Writing in 1929, Weill made the political and artistic intents of the work clear:

With the Dreigroschenoper we reach a public which either did not know us at all or thought us incapable of captivating listeners […] Opera was founded as an aristocratic form of art […] If the framework of opera is unable to withstand the impact of the age, then this framework must be destroyed….In the Dreigroschenoper, reconstruction was possible insofar as here we had a chance of starting from scratch.^[4]

Weill claimed at the time that «music cannot further the action of the play or create its background», but achieves its proper value when it interrupts the action at the right moments.»^[5]

Music[edit]

Playbill of the premiere performance at Theater am Schiffbauerdamm Berlin, 31 August 1928. The name of Lotte Lenya, who played Jenny, was omitted by mistake.

Premieres[edit]

Germany[edit]

By 1933, when Weill and Brecht were forced to leave Germany by the Nazi seizure of power, the play had been translated into 18 languages and performed more than 10,000 times on European stages.^[10]

United Kingdom[edit]

United States[edit]

America was introduced to the work by the film version of G. W. Pabst, which opened in New York in 1931.^[15]

France[edit]

Russia[edit]

Italy[edit]

Hungary[edit]

Roles[edit]

Roles, voice types, premiere cast

Role	Voice type	Premiere cast, 31 August 1928^[21] Conductor: Theo Mackeben
Macheath («Mackie Messer»/»Mack the Knife»), London’s greatest and most notorious criminal	tenor/baritone	Harald Paulsen
Jonathan Jeremiah Peachum, the «Beggar’s Friend», controller of all the beggars in London; conspires to have Mack hanged	baritone	Erich Ponto
Celia Peachum («Frau Peachum»), Peachum’s wife; helps him run the business	mezzo-soprano	Rosa Valetti
Polly Peachum, the Peachums’ daughter; after knowing Mack for only five days, agrees to marry him	soprano	Roma Bahn
Jackie «Tiger» Brown, Police Chief of London and Mack’s best friend from their army days	baritone	Kurt Gerron
Lucy Brown, Tiger Brown’s daughter; claims to be married to Mack	soprano	Kate Kühl
Jenny («Spelunken-Jenny»/»Low-Dive Jenny»/»Ginny Jenny»), a prostitute once romantically involved with Macheath; is bribed to turn Mack over to the police	mezzo-soprano	Lotte Lenya
Filch, a misfit young man who approaches the Peachums in hopes of beggar training	tenor	Naphtali Lehrmann
Street Singer («Moritatensänger»), sings ‘The Ballad of Mack the Knife’ in the opening scene	baritone	Kurt Gerron
Smith, a constable	baritone	Ernst Busch
Walter	tenor	Ernst Rotmund
Matthias	tenor	Karl Hannemann
Jakob	tenor	Manfred Fürst
Jimmie	tenor	Werner Maschmeyer
Ede	tenor	Albert Venohr
Beggars, gangsters, whores, constables

Synopsis[edit]

Overview[edit]

Set in Victorian London, the play focuses on Macheath, an amoral, antiheroic criminal.

Prologue[edit]

Act 1[edit]

Act 2[edit]

Act 3[edit]

Musical numbers[edit]

Prelude[edit]

11. Ouverture
12. Die Moritat von Mackie Messer («The Ballad of Mack the Knife» – Street singer)

Act 1[edit]

Act 2[edit]

Act 3[edit]

Reception[edit]

Opera or musical theatre?[edit]

The Weill authority Stephen Hinton notes that «generic ambiguity is a key to the work’s enduring success», and points out the work’s deliberate hybrid status:

For Weill [The Threepenny Opera] was not just ‘the most consistent reaction to [Richard] Wagner’; it also marked a positive step towards an operatic reform. By explicitly and implicitly shunning the more earnest traditions of the opera house, Weill created a mixed form which incorporated spoken theatre and popular musical idioms. Parody of operatic convention – of Romantic lyricism and happy endings – constitutes a central device.^[3]

«Mack the Knife»[edit]

«Pirate Jenny»[edit]

«The Second Threepenny Finale»[edit]

Revivals[edit]

Germany[edit]

France[edit]

United Kingdom[edit]

In London, West End and Off-West End revivals include:

Royal Court Theatre, 9 February to 20 March 1956 and Aldwych Theatre, from 21 March 1956. Directed by Sam Wanamaker. With Bill Owen as Macheath, Daphne Anderson as Polly.^[28]
Prince of Wales Theatre and Piccadilly Theatre, opening 10 February 1972. With Vanessa Redgrave, Diana Quick and Barbara Windsor.^[29]^[30]
National Theatre (Olivier Theatre), 13 March 1986. New translation by Robert David MacDonald, directed by Peter Wood. With Tim Curry as Macheath, Sally Dexter as Polly, and Joanna Foster as Lucy.^[31]^[32]
Donmar Warehouse, 1994. Translation by Robert David MacDonald (book) and Jeremy Sams (lyrics). With Tom Hollander as Macheath and Sharon Small as Polly. This production released a cast recording as was nominated for Best Musical Revival and Best Supporting Performance in a Musical (for Tara Hugo as Jenny) at the 1995 Laurence Olivier Awards.
National Theatre (Cottesloe Theatre) and UK Tour, February 2003. Translation by Jeremy Sams (lyrics) and Anthony Meech (book), directed by Tim Baker.^[33]
National Theatre (Olivier Theatre), 18 May to 1 October 2016. New adaptation by Simon Stephens, directed by Rufus Norris. With Rory Kinnear as Macheath, Rosalie Craig as Polly, Nick Holder as Peachum, Haydn Gwynne as Mrs Peachum (nominated for Best Actress in a Supporting Role in a Musical at the 2017 Laurence Olivier Awards), Sharon Small as Jenny, Peter de Jersey as Brown.^[34] This production was broadcast live to cinemas worldwide through NT Live on 22 September.

United States[edit]

At least five Broadway and Off-Broadway revivals have been mounted in New York City.

In 1956, Lotte Lenya won a Tony Award for her role as Jenny, the only time an Off-Broadway performance has been so honored, in Blitzstein’s somewhat softened version of The Threepenny Opera, which played Off-Broadway at the Theater de Lys in Greenwich Village for a total of 2,707 performances, beginning with an interrupted 96-performance run in 1954 and resuming in 1955. Blitzstein had translated the work into English, and toned down some of its acerbities. Over the course of its run, the production featured Scott Merrill as Macheath; Edward Asner as Mr. Peachum; Charlotte Rae (later Carole Cook, billed as “Mildred Cook,” then Jane Connell) as Mrs. Peachum; Jo Sullivan Loesser as Polly; Bea Arthur as Lucy; Jerry Orbach as PC Smith, the Street Singer and Mack; John Astin as Readymoney Matt/Matt of the Mint; and Jerry Stiller as Crookfinger Jake.^[38]
A nine-month run in 1976–77 had a new translation by Ralph Manheim and John Willett for Joe Papp’s New York Shakespeare Festival at the Vivian Beaumont Theater at Lincoln Center, directed by Richard Foreman, with Raul Julia as Macheath, Blair Brown as Lucy, and Ellen Greene as Jenny. The production rescinded some of Blitzstein’s modifications. Critics were divided: Clive Barnes called it «the most interesting and original thing that Joe Papp … has produced» whilst John Simon wrote «I cannot begin to list all the injuries done to Bertolt Brecht and Kurt Weill’s masterpiece.»^[16]
A 1989 Broadway production, billed as 3 Penny Opera, translated by Michael Feingold, starred Sting as Macheath. Its cast also featured Georgia Brown as Mrs Peachum, Maureen McGovern as Polly, Kim Criswell as Lucy, KT Sullivan as Suky Tawdry and Ethyl Eichelberger as the Street Singer. The production was unsuccessful.^[16]
Liberally adapted by playwright Wallace Shawn, the work was brought back to Broadway by the Roundabout Theatre Company at Studio 54 in March 2006^[39] with Alan Cumming playing Macheath, Nellie McKay as Polly, Cyndi Lauper as Jenny, Jim Dale as Mr Peachum, Ana Gasteyer as Mrs Peachum, Carlos Leon as Filch, Adam Alexi-Malle as Jacob and Brian Charles Rooney as a male Lucy. Included in the cast were drag performers. The director was Scott Elliott, the choreographer Aszure Barton, and, while not adored by the critics, the production was nominated for the «Best Musical Revival» Tony award. Jim Dale was also Tony-nominated for Best Supporting Actor. The run ended on June 25, 2006.
The Brooklyn Academy of Music presented a production directed by Robert Wilson and featuring the Berliner Ensemble for only a few performances in October 2011. The play was presented in German with English supertitles using the 1976 translation by John Willett. The cast included Stefan Kurt as Macheath, Stefanie Stappenbeck as Polly and Angela Winkler as Jenny. The Village Voice review said the production «turn[ed] Brecht and Weill’s middle-class wake-up call into dead entertainment for rich people. His gelid staging and pallid, quasi-abstract recollections of Expressionist-era design suggested that the writers might have been trying to perpetrate an artsified remake of Kander and Ebb’s Cabaret.^[40]

Film adaptations[edit]

German director G. W. Pabst made a 1931 German- and French-language version simultaneously, a common practice in the early days of sound films.

Radio adaptations[edit]

Recordings[edit]

Recordings are in German, unless otherwise specified.

Die Dreigroschenoper, 1930, on Telefunken. Abridged/incomplete. Lotte Lenya (Jenny), Erika Helmke (Polly), Willy Trenk-Trebitsch (Macheath), Kurt Gerron (Moritatensänger; Brown), and Erich Ponto (Peachum). Lewis Ruth [de] Band, conducted by Theo Mackeben. Released on CD by Teldec Classics in 1990.
The Threepenny Opera, 1954, on Decca Broadway 012–159–463–2. In English. Lyrics by Marc Blitzstein. The 1950s Broadway cast, starring Jo Sullivan (Polly Peachum), Lotte Lenya (Jenny), Charlotte Rae (Mrs Peachum), Scott Merrill (Macheath), Gerald Price (Street Singer), and Martin Wolfson (Peachum). Bea Arthur sings Lucy, normally a small role, here assigned an extra number. Complete recording of the score, without spoken dialogues. Conducted by Samuel Matlowsky.
Die Dreigroschenoper, 1955, on Vanguard 8057, with Anny Felbermayer, Hedy Fassler [de], Jenny Miller, Rosette Anday, Helge Rosvaenge, Alfred Jerger, Kurt Preger [de] and Liane Augustin. Vienna State Opera Orchestra conducted by F. Charles Adler.
Die Dreigroschenoper, 1958, on CBS MK 42637. Lenya, who also supervised the production, Johanna von Koczian, Trude Hesterberg, Erich Schellow, Wolfgang Neuss, and Willy Trenk-Trebitsch, Arndt Chorus, Sender Freies Berlin Orchestra, conducted by Wilhelm Brückner-Rüggeberg. Complete recording of the score, without spoken dialogues.
Die Dreigroschenoper, 1966, conducted by Wolfgang Rennert on Philips. With Karin Hübner, Edith Teichmann [de], Anita Mey [de], Hans Korte, Dieter Brammer [de], and Franz Kutschera.
The Threepenny Opera, 1976, on Columbia PS 34326. Conducted by Stanley Silverman. In English, new translation by Ralph Manheim and John Willett. Starring the New York Shakespeare Festival cast, including Raul Julia (Macheath), Ellen Greene (Jenny), Caroline Kava (Polly), Blair Brown (Lucy), C. K. Alexander (Peachum) and Elizabeth Wilson (Mrs Peachum)
Die Dreigroschenoper, 1968, on Polydor 00289 4428349 (2 CDs). Hannes Messemer (MM), Helmut Qualtinger (P), Berta Drews (MsP), Karin Baal (Polly), Martin Held (B), Hanne Wieder (J), Franz Josef Degenhardt (Mor). Conducted by James Last. The only recording, up to the present, that contains the complete spoken dialogue.
Die Dreigroschenoper, 1988, on Decca 430 075. René Kollo (Macheath), Mario Adorf (Peachum), Helga Dernesch (Mrs Peachum), Ute Lemper (Polly), Milva (Jenny), Wolfgang Reichmann (Tiger Brown), Susanne Tremper [de] (Lucy), Rolf Boysen [de] (Herald). RIAS Berlin Sinfonietta, John Mauceri.^[47]
Die Dreigroschenoper, 1990, on Koch International Classics 37006. Manfred Jung (Macheath), Stephanie Myszak (Polly), Anelia Shoumanova (Jenny), Herrmann Becht (Peachum), Anita Herrmann (Mrs Peachum), Eugene Demerdjiev (Brown), Waldemar Kmentt (Street Singer); Bulgarian Television and Radio Mixed Choir and Symphony Orchestra, Victor C. Symonette
The Threepenny Opera, 1994, on CDJAY 1244. In English. Donmar Warehouse (London) production. Translated by Robert David Macdonald (lyrics translated by Jeremy Sams). Conducted by Gary Yershon. With Sharon Small (Polly Peachum), Tara Hugo (Jenny), Natasha Bain (Lucy Brown), Tom Hollander (Macheath), Simon Dormandy (Tiger Brown), Beverley Klein (Mrs Peachum) and Tom Mannion (Mr Peachum).
Die Dreigroschenoper, 1997, on Capriccio. Conducted by Jan Latham-König, with Ulrike Steinsky, Gabriele Ramm, Jane Henschel, Walter Raffeiner [de], Rolf Wollrad, and Peter Nikolaus Kante.
Die Dreigroschenoper, 1999, BMG 74321 66133–2, Ensemble Modern, HK Gruber (conductor, Mr Peachum), Max Raabe (Macheath), Sona MacDonald (Polly), Nina Hagen (Mrs Peachum), Timna Brauer (Jenny), Hannes Hellmann [de] (Tiger Brown)

Notes[edit]

^ The word «threepenny» refers to a coin in Britain’s pre-decimal currency, which was discontinued in 1971 after the decimalization of sterling.
^ In the original version, «Pirate Jenny» is sung by Polly during the wedding scene, but is sometimes moved to the second act and given to Jenny. In the 1956 Off-Broadway production starring Lotte Lenya, Polly sang a version of the «Bilbao Song» from Brecht’s and Weill’s Happy End in the first act wedding scene. Sometimes (e.g. in the 1989 recording) it’s sung by Polly in the first act and by Jenny in the second act between song 13 and 14 according to the list above.
^ In the Marc Blitzstein adaptation, this song was moved to the second act and sung by Lucy Brown.
^ The 2016 adaptation by Simon Stephens at the National Theatre, London, included «Surabaya Johnny» from the Brecht/Weill play Happe End (sung by Jenny).
^ In the 2016 National Theatre, London, adaptation, this song was moved after the Tango Ballad as the finale to act one and sung by Mrs Peachum, Macheath and Chorus.

References[edit]

^ Thomson & Sacks 1994, pp. 108–109.
^ ^a ^b Thomson & Sacks 1994, p. 108.
^ ^a ^b Hinton 2013.
^ Brook 1996, pp. 471–472..
^ Taruskin 2010, p. 535.
^ Hinton 1990, p. 161.
^ Ross 2008, p. 192.
^ Hinton (2009), p. 56.^{[incomplete short citation]}
^ Thomson & Sacks 1994, p. 111.
^ Chamberlain, Jane H. «Threepenny Politics in Translation» (PDF). ATA Source (45): 20–31. Archived from the original (PDF) on 2013-08-09. Newsletter of the literary division of the American Translators Association. Summer 2009
^ Weill, Kurt (November 1997). Kurt Weill, Lotte Lenya, Speak Low (When You Speak Love): The Letters of Kurt Weill and Lotte Lenya, p. 159. ISBN 9780520212404.
^ Hinton 1990, p. 72.
^ Bertolt Brecht, The Theatre of Bertolt Brecht – A Study from Eight Aspects, p. 30
^ Reed, Philip (1995). Philip Reed, On Mahler and Britten: Essays in Honour of Donald Mitchell on His Seventieth. ISBN 9780851156149.
^ Hinton 1990, p. 81.
^ ^a ^b ^c ^d The Threepenny Opera in America, «The Threepenny Opera» website, accessed 19 September 2016
^ ^a ^b Hinton 1990, p. 63.
^ Hinton 1990, pp. 64–65.
^ L’opera da tre soldi (1955–56), photos, costumes; poster, Piccolo Teatro di Milano, accessed 27 June 2015.
^ «Koldusopera bemutató a Vígszínházban — Hírek — Theater Online».
^ Casaglia 2005.
^ Hinton 1990, pp. 50–77.
^ Hinton 1990, p. 1.
^ Hinton 1990, pp. 28–29.
^ Hinton 1990, p. 146.
^ House of Velour (2018-05-03), Sasha Velour’s One Dollar Drags | «Pirate Jenny», retrieved 2018-05-20
^ Von Eckardt, Wolf; Gilman, Sander (1975). Bertolt Brecht’s Berlin. ISBN 978-0-385-05501-7.
^ Hinton 1990, pp. 71–72.
^ «The Prince Of Wales Theatre, Coventry Street, London, W1 Formerly The Prince’s Theatre». www.arthurlloyd.co.uk. Retrieved 2016-09-11.
^ Hinton 1990, p. 74.
^ Hinton 1990, pp. 75–76.
^ «National Theatre, Threepenny Opera». London Theatre Record: 30. March 12, 1986.
^ Meech, Anthony (2011-01-01). «Brecht’s the Threepenny Opera for the National Theatre: A 3p Opera?». In Baines, Roger; Marinetti, Cristina; Perteghella, Manuela (eds.). Staging and Performing Translation. Cultural Criminology. Palgrave Macmillan UK. pp. 126–138. doi:10.1057/9780230294608_8. ISBN 978-1-349-31003-6.
^ «The Threepenny Opera | National Theatre». www.nationaltheatre.org.uk. 2 March 2016. Retrieved 2016-09-11.
^ «The Threepenny Opera | Graeae Theatre Company». www.graeae.org. Retrieved 2016-09-25.
^ Hinton 1990, pp. 97–99.
^ Hinton 1990, p. 104.
^ Hinton 1990, pp. 108–115.
^ «Threepenny Opera: Debauchery, Updated» by Jeff Lunden, NPR, 15 April 2006
^ Feingold, Michael. «The Threepenny Opera Enters the Dead Zone: Robert Wilson whips out his embalming fluid at BAM», The Village Voice, October 12, 2011
^ Sommer, Elyse. A CurtainUp Berkshire Review: The Three Penny Opera«, curtainup.com, June 28, 2003
^ Portantiere, Michael. «Berkshires Review: The Threepenny Opera«, theatermania.com, June 30, 2003
^ Brantley, Ben. «The Fine Art Of Slumming It», The New York Times, July 4, 2003
^ Die Dreigroschenoper (1963) at IMDb
^ Mack the Knife (1989) at IMDb
^ «The Threepenny Opera, Drama on 3″. BBC Radio 3.
^ Haas & Uekermann 1988.

Bibliography[edit]

Brockett, Oscar G. and Hildy, Franklin J., History of The Theatre, Allyn and Bacon, 2002 (9th Edition), ISBN 0-205-35878-0
Brook, Stephen, ed. (1996). Opera: A Penguin Anthology. London: Penguin Books. ISBN 978-0-14-026073-1.
Casaglia, Gherardo (2005). «Die Dreigroschenoper (31 August 1928)». L’Almanacco di Gherardo Casaglia (in Italian).
Haas, Michael; Uekermann, Gerd (1988). Zu unserer Aufnahme (Booklet accompanying the 1988 recording, Cat: 430-075). London: Decca Record Company.
Hinton, Stephen (1990). Kurt Weill: The Threepenny Opera. Cambridge: Cambridge University Press. ISBN 978-0-521-33026-8.
Hinton, Stephen (2013). «Dreigroschenoper, Die». The New Grove Dictionary of Opera. Oxford Music Online.
Ross, Alex (2008). The Rest is Noise. London: Fourth Estate. ISBN 978-1-84115-475-6.
Taruskin, Richard (2010). Music in the Early Twentieth Century. Oxford: Oxford University Press. ISBN 978-0-19-538484-0.
Thomson, Peter; Sacks, Glendyr, eds. (1994). The Cambridge Companion to Brecht. Cambridge University Press. ISBN 978-0-521-42485-1.
Warrack, John and West, Ewan (1992). The Oxford Dictionary of Opera. Oxford: Oxford University Press. ISBN 0-19-869164-5

External links[edit]

Threepenny Opera at the Internet Broadway Database
The Threepenny Opera at the Internet Off-Broadway Database
The Threepenny Opera Website, historical information, audio files, quotes, and quizzes (requires Adobe Flash)
Information on The Threepenny Opera English version, marc-blitzstein.org
Mack the Knife (1989) at IMDb

Источник

Трёхгрошовая опера
Die Dreigroschenoper
Жанр:	Балладная опера
Автор:	Бертольт Брехт
Язык оригинала:	немецкий
Год написания:	1928
Публикация:	1931
Перевод:	1928

«Трёхгрошо́вая о́пера» (нем. Die Dreigroschenoper) — одно из самых известных произведений немецкого драматурга Бертольта Брехта. Музыку написал Курт Вайль.

Опера, действие которой происходит в викторианской Англии, содержит марксистскую критику капиталистического мира («Что такое налет на банк по сравнению с основанием банка?»).

Содержание

1 История создания
2 Действующие лица
3 Сюжет
4 Зонги
5 Переводы на русский язык
6 Постановки
7 Экранизации
8 Примечания

История создания

Основой для сюжета послужила знаменитая опера Джона Гэя и Иоханна Кристофа Пепуша «Опера нищих» («Nos hoec novimus esse nihil») (1728), основанная на похождениях реальных лондонских мошенников Джека Шеппарда и Джонатана Уайльда. Брехт существенно переработал сюжет пьесы, ввел дополнительных персонажей, изменил трактовку образов.

«Трёгрошовая опера» была написана в 1928 году в сотрудничестве с писательницей Элизабет Гауптман в жанре балладной оперы. Через год, в 1929 г., в Берлине вышел отдельный сборник «Зонги из Трехгрошовой оперы». Полный текст пьесы был напечатан в 1931 г. вместе со сценарием «Шишка» и материалами судебного процесса о «Трехгрошовом фильме»^[1].

Действующие лица

Макхит, по кличке Мэкки-Нож
Джонатан Джеремия Пичем, владелец фирмы «Друг нищего»
Селия Пичем, его жена
Полли Пичем, его дочь
Браун, шеф лондонской полиции
Люси, его дочь
Дженни-Малина
Смит
Кимбл, священник
Филч
Уличный певец
Бандиты
Нищие
Проститутки
Констебли

Сюжет

Действие происходит в Лондоне в районе Сохо. Местный бандит Мэкки-Нож, неофициальный, но истинный хозяин района, женится на красотке Полли Пичем, отец которой тоже местный авторитет, но на другом поприще, он — предводитель лондонских нищих. Пичем требует от полицейского Брауна поймать бандита Мэкки и посадить в тюрьму — он в таком зяте не нуждается. Но Полли не собирается предавать любимого и охотно принимает на себя командование бандой, начиная свою деятельность с того, что берет контроль над местным банком. Мэкки предан бывшей любовницей, тоже авторитетной личностью города, известной проституткой по прозвищу Дженни-Малина, и схвачен полицией. Однако начальник полиции Браун мало озабочен криминальной обстановкой в городе, он запутался в получаемых им взятках: одни платят за то, чтобы Мэкки сидел в тюрьме, другие — за то, чтобы был выпущен. А между тем предводитель нищих организует демонстрацию, грозящую сорвать назначенную коронацию. Веселая и смешная неразбериха, кутерьма, где правят нищие и банкиры, полицейские и бандиты, проститутки и уличные певцы, на самом деле является острой общественной сатирой.

Зонги

Зонги из «Трехгрошовой оперы» композитора Курта Вейля часто исполняются отдельно, не связанно с сюжетом драматического произведения, как песни, в концертных программах и входят в репертуар многих выдающихся певцов. Например, «Mack the Knife» — зонг из «Трехгрошовой оперы», ставший популярной песней, среди исполнителей: Бобби Дарин, Луи Армстронг, Стинг, Ник Кейв, Лайл Ловетт, Фрэнк Синатра, Элла Фицджеральд, Робби Уильямс, Кевин Спейси, Майкл Бубле, Андрей Миронов и многие другие.

Переводы на русский язык

На русский язык пьеса была переведена в 1928 году Львом Микулиным и Вадимом Шершеневичем для Камерного театра А. Таирова.
Перевод С. Апта впервые напечатан издательством «Искусство» в 1958 году отдельной книжкой.
Перевод Е. Эткинда сделан в 1963 году. И тогда же поставлен Ленинградским театром им. Ленинского комсомола.
В 2008 году Кирилл Серебренников заказал новый перевод для спектакля в МХТ им. Чехова: Перевод пьесы — Святослав Городецкий; Перевод зонгов — Юлий Гуголев, Алексей Прокопьев.

Постановки

Премьера состоялась в Берлинском театре на Шиффбауэрдамм 31 августа 1928 года. Режиссер — Эрих Энгель, художник — Каспар Неер, который в оформлении спектакля использовал найденные им прежде приемы (низкий занавес, щиты с надписями). По обе стороны сцены были установлены холщовые экраны, на которых появлялось название исполняемого зонга. В глубине сцены стоял орган, как бы напоминавший зрителю о пышной академической опере, которую пародировала пьеса Брехта; во время исполнения зонгов на орган направлялись цветные прожекторы, а сцена освещалась золотистым светом. Роль Макхита исполнял Гаральд Паульзен, Пичема — известный по выступлениям в Дюссельдорфе и Дрездене провинциальный комик Эрих Понто, Селии Пичем — Роза Валетти^[2]. Музыкальное сопровождение — оркестр Людвига Рюта.

В 1928 году наутро после премьеры «Трехгрошовой оперы» 30-летний драматург Бертольт Брехт и 28-летний композитор Курт Вайль проснулись самыми известными авторами Германии^[3].

Спектакль имел шумный успех, в прессе различных направлений разгорелась полемика. Однако большинство критиков приняло спектакль одобрительно, а рецензент «Das Tagebuch» Стефан Гросман даже восторженно: «Брехт наконец победил» — так озаглавил он свою статью о «Трехгрошовой опере». Критик журнала «Das Theater» Кюршнер оценил успех ансамбля как «самый сенсационный успех сезона» («Das Theater», 1928, сентябрь, № 1)^[4]

Но немало было и негативных отзывов. Вот один из них в газете «Das Tageblatt»: «Все, без исключения все, здесь растоптано, осквернено, попрано — начиная от Библии и духовенства вплоть до полиции и вообще всех властей… Хорошо, что при исполнении некоторых баллад, не все можно было расслышать» («Das Tageblatt», 1929, 24 июля).

Тем не менее, успех был общепризнанным. Правда, сразу после успешной премьеры разразился скандал: Брехт позаимствовал несколько стихов Франсуа Вийона, о чем не предуведомил уважаемую публику. Брехту пришлось оправдываться врожденной неряшливостью: мол, просто в последний момент забыл упомянуть об этом факте.

На следующий год, весной 1929 г., спектакль был возобновлен в том же театре, но с другими исполнителями.

Спектакль увидел известный советский режиссер Александр Таиров и так отозвался о нем: «Будучи в Берлине, я ознакомился с новыми постановками я смотрел интересный спектакль „Трехгрошовая опера“. Постановщик — молодой немецкий режиссер Энгель — хоть и не блеснул новыми откровениями, но тактично сумел использовать приемы современного русского театра» (Беседа с А. Я. Таировым. — журнал «Жизнь искусства», 1928, № 40, октябрь). Таирову не просто понравилась пьеса, он нашел возможности договорться с самим Брехтом о постановке спектакля в Москве в своем Камерном театре. Но пьеса понравилась не только ему, за постановку хотел взяться и другой московский театр — Театр Сатиры. Одновременная постановка в двух московских театрах одной и той же пьесы не устраивала ни сами театры, ни театральное начальство. Началась тяжба^[5]. Спектакль был поставлен в московском Камерном театре к 15-летию театра. Премьера состоялась 24 января 1930 г. Режиссеры — А. Таиров и Л. Лукьянов, оформляли художники братья Стенберги. Роли исполняли: Макхита — Ю. Хмельницкий, Пичема — Л. Фенин, Селии Пичем — Е. Уварова, Полли — Л. Назарова, Дженни — Н. Ефрон, Люси — Е. Толубеева, Брауна — И. Аркадин (потом С. Ценин). Подготовка спектакля отличалась особенным отбором актеров: был организован конкурс на главные роли. На Мэкки-Ножа претендовали восемь актеров, умеющих петь, танцевать и играть драму. После тщательного отбора роль досталась Юлию Хмельницкому.

Через много лет он вспоминал в своей мемуарной книге «Из записок актера таировского театра»:

«…В 30-е годы Камерный театр был единственный в стране, где шла пьеса Брехта. Не могу не рассказать хотя бы коротко о своих товарищах, исполнителях основных ролей. Рисунок спектакля был очень острым и многоцветным. В нем звучали и ирония, доходящая подчас до сарказма, и пародия; иногда зрелище приобретало трагикомический, а порой и жуткий характер, особенно сцены нищих, где блестяще игравший великолепный актер Лев Фенин создавал зловещую, на грани гротеска, фигуру Пичема. Брауна играл Иван Аркадин — актер, которому были подвластны и драматические, и комедийные роли. А непротрезвляющаяся жена Пичема, мадам Пичем, в исполнении Елены Уваровой была и смешна, и страшна, и цинична. Роль Дженни, верной подруги Мэкки, великолепно играла красивая и грациозная Наталья Эфрон. Она любила его горячо. Но, страдая и мучаясь, все же передала его в руки полиции. …Все исполнители обладали голосами, были поющими. И отличные музыкальные номера Курта Вайля звучали прекрасно». (см. «Опера нищих» Бертольда Брехта впервые на отечественной сцене).

Газета «Вечерняя Москва» положительно оценила постановку («Вечерняя Москва», 1930, 3 февраля). Однако советская идеологическая критика не жаловала спектакль. «Кому все это нужно? … В пьесе полная идеологическая неразбериха… В пьесе нет и намека на третью силу, которую можно и нужно было противопоставить миру бандитов и мошенников», — разорялся театральный рецензент С. Чемоданов («Известия ВЦИК», 1930, 16 февраля).

А «опера-зонг» тем временем с триумфом пошла по многим театрам Европы. Только в Германии её приняли к постановке театры сразу же нескольких крупных городов: Лейпциг, театр «Альтес театер», декабрь 1928 г.; Мюнхен, театр «Каммершпиле», 20 июля 1929 г.; Кёльн, театр «Кельнер Шаушпильхаус».

В годы фашизма «Трехгрошовая опера» была запрещена, как и все произведения Брехта. Даже граммофонные пластинки с исполнением зонгов из «Трехгрошовой оперы» были уничтожены. Лишь случайно в Кельне сохранилось четыре экземпляра пластинок, напетых Лоттой Ленья (исполнительница роли Дженни в фильме «Трехгрошовая опера») и Каролой Неер (исполнительница роли Полли Пичем в фильме «Трехгрошовая опера»).

После Второй мировой войны пьеса неоднократно ставилась в американских и европейских театрах, в том числе и на российских сценах. «Трехгрошовая опера» обошла все крупнейшие театры мира.

Событием в мире американского джаза стала запись Майкла Трейси «Трёхгрошовой оперы» в аранжировке для 20 саксофонов .

К 80-летию произведения Бертольта Брехта и Курта Вейля, в 2008 году, пьеса была поставлена в современном театре «Берлинер ансамбль», на той же сцене, где когда-то прошла премьера «Трехгрошовой оперы», ее поставил великий американский режиссер и дизайнер Роберт Уилсон^[6].

Сегодня в России можно посмотреть постановку Казанского театра имени Качалова и МХТ им. Чехова

Экранизации

«Трехгрошовая опера» // L’Opéra de quat’sous (film, 1931). Французско-немецкий фильм режиссера Георга Вильгельма Пабста (Georg Wilhelm Pabst).
«Трехгрошовая опера» //L’Opéra de quat’sous (film, 1962). Французско-немецкий фильм режиссера Вотфганга Стодта (Wolfgang Staudte).
«Мэкки-Нож» //Mack the Knife (1989). Американский фильм режиссера Менахема Голана.

Примечания

↑ ТРЕХГРОШОВАЯ ОПЕРА
↑ Пьеса. Бертольд Брехт. Трехгрошовая опера. Комментарии Е. Эткинда
↑ Газета «Коммерсантъ» № 50(3867) от 27.03.2008 )
↑ Трехгрошовая опера)
↑ Театр Таирова — 35-летний триумф
↑ Роберт Уилсон обогатил «Трехгрошовую оперу»

Источник

Музыкальная пьеса Бертольта Брехта и Курта Вайля 1928 года

Трехгрошовая опера
Оригинальный немецкий плакат из Берлина, 1928 год
Музыка	Курт Вайль
Тексты	Бертольд Брехт. В титрах не указан: Франсуа Вийон (четыре песни в переводе К.Л. Аммер)
Книга	Бертольт Брехт
Основа	Опера нищего Джона Гея, перевод Элизабет Хауптманн
Премьера	31 августа 1928 : Theater am Schiffbauerdamm, Берлин

Трехгрошовая опера (Die Dreigroschenoper ) — это «пьеса с музыкой» Бертольта Брехт, адаптированный из перевода Элизабет Гауптманн из английской балладной оперы, Опера нищего Джона Гэя XVIII века.>и четыре баллады Франсуа Вийона с музыкой Курта Вейля. Хотя есть споры о том, какой вклад Хауптман мог бы внести в В связи с текстом, Брехт обычно указывается как единственный автор.

Работа предлагает социалистическую критику капиталистического мира. Он открылся 31 августа 1928 в берлинском Theater am Schiffbauerdamm.

. Песни из Трехгрошовой оперы получили широкое распространение и стали стандартами, в первую очередь «Die Moritat». фон Макки Мессер »(« Баллада о Мэк Нож ») и« Seeräuberjenny »(« Пиратская Дженни »).

Содержание

1 Предпосылки
- 1.1 Истоки
- 1.2 Музыка
2 Премьеры
- 2.1 Германия
- 2.2 Великобритания
- 2.3 США
- 2.4 Франция
- 2.5 Россия
- 2.6 Италия
3 роли
4 Краткое содержание
- 4.1 Обзор
- 4.2 Пролог
- 4.3 Акт 1
- 4.4 Акт 2
- 4.5 Акт 3
5 Музыкальные номера
- 5.1 Прелюдия
- 5.2 Акт 1
- 5.3 Акт 2
- 5.4 Акт 3
  - 5.4.1 Примечания
6 Прием
- 6.1 Опера или музыкальный театр?
- 6.2 «Mack the Нож «
- 6.3″ Пиратская Дженни «
- 6.4″ Второй трехгрошовый финал «
7 Возрождения
- 7.1 Германия
- 7.2 Франция
- 7.3 Великобритания
- 7,4 США
8 Адаптация к фильмам
9 Адаптация к радио
10 Записи
11 См. Также
12 Ссылки
- 12.1 Примечания
- 12.2 Библиография
13 Внешние ссылки

История вопроса

Происхождение

Зимой 1927–1928 годов Элизабет Гауптманн, в то время возлюбленная Брехта, получила копию пьесы Гэя от друзей в Англии и была очарована женскими персонажами и ее критикой conditi. Одна из лондонских бедняков стала переводить ее на немецкий язык. Поначалу Брехт мало интересовался ее переводческим проектом, но в апреле 1928 года он попытался заинтересовать импресарио [де ] написанной им пьесой под названием «Флейшхакер», которую он, по сути, уже пообещал другому. режиссер. Ауфрихт искал постановку для запуска своей новой театральной труппы в Theater am Schiffbauerdamm в Берлине, но звучание Флейшхакера его не впечатлило. Брехт немедленно предложил вместо этого перевод Оперы нищего, заявив, что он сам переводил ее. Он доставил перевод Гауптмана Ауфрихту, который немедленно подписал на него контракт.

Основным дополнением Брехта к тексту Гауптмана было добавление четырех песен французского поэта Франсуа Вийона. Вместо того, чтобы самому переводить французский, он использовал (в титрах) переводы К.Л. Аммера ([de ]), того же самого источника, который он использовал с самых ранних пьес.

Партитура автора Вайль использует только одну из мелодий, которые Иоганн Пепуш написал для оригинальной «Оперы нищего». Название Die Dreigroschenoper было определено всего за неделю до открытия; Ранее она была анонсирована как «Опера нищего» (на английском языке) с подзаголовком «Die Luden-Oper» («Опера сутенера »).

Написано в 1929 году, Вайль прояснил политические и художественные замыслы произведения:

С помощью Dreigroschenoper мы достигаем публики, которая либо не знала нас совсем, либо считала нас неспособными увлекать слушателей […] Опера была основана как аристократическая форма искусство […] Если каркас оперы не выдерживает воздействия возраста, то этот каркас необходимо разрушить… В Dreigroschenoper реконструкция была возможна постольку, поскольку здесь у нас была возможность начать с нуля.

Вейль в то время утверждал, что «музыка не может способствовать действию пьесы или создавать фон», но достигает своего должного значения, когда прерывает действие в нужные моменты ».

Музыка

Партитура Вайля показывает влияние джаза и немецкой танцевальной музыки того времени. В оркестровке участвует небольшой ансамбль с хорошей репутацией. возможность удвоения инструментов (например, в оригинальном исполнении около 7 исполнителей исполнили в общей сложности 23 инструментальные партии, хотя в современных выступлениях обычно используется еще несколько исполнителей)

Афиша премьерного выступления в Theater am Schiffbauerdamm Берлин, 31 августа 1928 г. Имя Лотте Леня, которая играла Дженни, было опущено по ошибке.

Премьеры

Германия

Трехгрошовая опера была впервые показана в Театре на Шиффбауэрдамме в 1928 г. на съемочной площадке Каспара Нехера. Несмотря на изначально плохой прием, он имел большой успех, сыграв 400 раз за следующие два года. Спектакль стал трамплином для одной из самых известных интерпретаторов творчества Брехта и Вайля, Лотте Леня, женатой на Вейле. По иронии судьбы постановка стала фаворитом берлинского «умного набора» — граф Гарри Кесслер записал в своем дневнике встречу на представлении с послом и директором Dresdner Bank (и их женами

Критики не преминули заметить, что Брехт включил четыре песни Виллона, переведенные Аммером. В ответ Брехт сказал, что у него «фундаментальная слабость в вопросах литературной собственности».

К 1933 году, когда Вайль и Брехт были вынуждены покинуть Германию в результате захвата власти нацистами, спектакль был переведен на 18 языков и поставлен более 10 000 раз на европейских сценах.

Соединенное Королевство

В Соединенном Королевстве первый полностью поставленный спектакль был дан 9 февраля 1956 года под Бертольд Гольдшмидт, хотя в 1933 году было концертное представление, а 28 июля 1938 года — полуэтапный спектакль. Между тем, 8 февраля 1935 года Эдвард Кларк вел первую британскую передачу работа. Он получил резкие отзывы от Эрнеста Ньюмана и других критиков. Но самая резкая критика исходила от самого Вайля, который в частном порядке описал это как «… худшее представление, которое только можно вообразить… все это было полностью неправильно понято». Но его критика, похоже, была связана с концепцией пьесы как германизированной версией Оперы нищего, а не с ее дирижированием Кларком, о чем Вейл не упоминал.

США

Америку познакомила с работой версия фильма фильма G. W. Pabst, который открылся в Нью-Йорке в 1931 году.

В первой американской постановке, адаптированной на английский язык Гиффордом Кокраном и Джеррольдом Крымски и поставленной Франческо фон Мендельсон, Роберт Чисхолм в роли Мачита. Он открылся на Бродвее в Empire Theater 13 апреля 1933 года и закрылся после 12 представлений. Смешанные обзоры хвалили музыку, но не одобряли ее постановку, а критик Гилберт Габриэль назвал ее «мрачной загадкой».

Франция

Французская версия, выпущенная Гастон Бати и написанный Нинон Штайнхоф и Андре Мопре был представлен в октябре 1930 года в Театре Монпарнас в Париже. Он был переведен как L’Opéra de quat’sous; (quatre sous, или четыре пенни, что идиоматически эквивалентно французскому выражению Threepenny ).

Russia

. В 1930 году премьера произведения состоялась в Москве на Камерный театр, постановщик Александр Таиров. Это было единственное из произведений Брехта, которое было исполнено в России при его жизни. Известия не одобряли: «Это высокая время, когда наши театры перестали отдавать дань уважения мелкобуржуазному безвкусию и вместо этого обратились к более актуальным темам ».

Италия

Первая итальянская постановка под названием L’opera da tre soldi, поставленная режиссером Джорджио Стрелер, премьера которого состоялась 27 февраля 1956 года в Piccolo Teatro в Милане в присутствии Бертольда Брехта. В ролях: Тино Карраро (Маки), Марио Каротенуто (Пичум), [он ] (Полли), Милли (Дженни), [он ] (начальник полиции). Дирижером был Бруно Мадерна. Декорации были выполнены Лучано Дамиани и Те. o Отто ; дизайн костюма: Эцио Фриджерио.

Роли

Роль	Тип голоса	Премьера актерского состава, 31 августа 1928 г.. (Дирижер : Тео Маккебен )
Macheath («Mackie Messer» / «Mack the Knife»), величайший и самый известный преступник Лондона	тенор / баритон	Харальд Полсен
Джонатан Иеремия Пичам, «друг нищего», контролер всех нищих в Лондоне; замышляет повесить Мака	баритон	Эрих Понто
Селия Пичум («фрау Пичум»), жена Пичам; помогает ему вести бизнес	меццо -сопрано	Роза Валетти
Полли Пичам, дочь Пичам; после знакомства с Меком всего пять дней, она соглашается выйти за него замуж	сопрано	Рома Бан
Джеки «Тигр» Браун, начальник полиции из Лондона и лучшего друга Мака со времен армии	баритон	Курт Джеррон
Люси Браун, дочь Тайгера Брауна; утверждает, что замужем за Маком	сопрано	Кейт Кюль
Дженни («Spelunken-Jenny» / «Low-Dive Jenny» / «Ginny Jenny»), ap роститутка когда-то была связана романтическими отношениями с Макхитом; подкуплен, чтобы передать Мака полиции	меццо-сопрано	Лотте Леня
Филч, молодой человек-неудачник, который приближается к Пичам в надежде получить образование для нищего	тенор	Нафтали Лерманн
Уличный певец («Moritatensänger»), поет ‘Балладу о Маке Ноже’ в первой сцене	баритон	Курт Геррон
Смит, констебль	баритон	Эрнст Буш
Вальтер	тенор	Эрнст Ротмунд
Маттиас	тенор	Карл Ханнеманн
Якоб	тенор	Манфред Фюрст
Джимми	тенор	Вернер Машмайер
Эде	тенор	Альберт Венор
Нищие, гангстеры, шлюхи, констебли

Сводка

Обзор

Действие происходит в Викторианском Лондоне, пьеса фокусируется на Мачит, аморальный, антигеройский преступник.

Мачит («Маки» или «Мак Нож») женится на Полли Пичам. Это вызывает недовольство ее отца, который контролирует лондонских нищих, и он пытается повесить Махита. Его попыткам препятствует тот факт, что начальник полиции Тайгер Браун — старый армейский товарищ Мачита. Тем не менее, Пичам оказывает свое влияние и в конечном итоге заставляет Мачита арестовать и приговорить к повешению. Махит избегает этой участи с помощью deus ex machina за мгновение до казни, когда в безудержной пародии на счастливый конец к помилуй Макхита и даруй ему титул барона. Детали оригинального текста 1928 года часто были существенно изменены в более поздних постановках.

Черновой вариант повествования Брехта для концертного выступления начинается так: «Вы собираетесь услышать оперу для нищих. Поскольку эта опера была предназначена для быть столь великолепным, как только могут представить себе нищие, и в то же время достаточно дешевым, чтобы нищие могли его увидеть, он называется Трехгрошовой оперой ».

Пролог

Уличный певец развлекает толпу своим иллюстрированная баллада об убийстве или Bänkelsang, озаглавленная «Die Moritat von Mackie Messer» («Баллада о Маке-ноже»). В конце песни хорошо одетый мужчина выходит из толпы и пересекает сцену. Это Макхит, он же Мак Нож.

Акт 1

История начинается в магазине Джонатана Иеремии Пичама, босса лондонских нищих, который обучает и экипирует нищих в обмен на часть их доходов от попрошайничества. В первой сцене сразу же раскрывается степень беззакония Пичума. Филч, новый нищий, вынужден подкупить свой путь в профессию и согласиться отдать Пичам 50 процентов всего, что он заработал; накануне он был жестоко избит за попрошайничество в пределах юрисдикции вымогательства Пичам.

Закончив с новым человеком, Пичум узнает, что его выросшая дочь Полли не вернулась домой прошлой ночью. Пичам, который считает свою дочь своей частной собственностью, приходит к выводу, что она была связана с Макхитом. Это совершенно не устраивает Пичума, и он решительно настроен сорвать эти отношения и уничтожить Мачита.

Сцена переносится в пустую конюшню, где сам Макхит готовится жениться на Полли после того, как его банда украла и принесла всю необходимую еду и мебель. Клятвами не обмениваются, но Полли довольна, и все садятся на банкет. Поскольку ни один из членов банды не может предоставить подходящее развлечение, Полли встает и поет «Seeräuberjenny », фантазию о мести, в которой она — посудомойка, превращающая королеву пиратов, чтобы приказать казнить ее боссов и клиентов. Банда нервничает, когда прибывает начальник полиции Тайгер Браун, но все это часть действия; Браун вместе с Маком участвовал в колониальных войнах Англии и неоднократно вмешивался, чтобы предотвратить арест Махита на протяжении многих лет. Дуэт старых друзей из «Канонен-песни» («Песня о пушке» или «Армейская песня»). В следующей сцене Полли возвращается домой и демонстративно объявляет, что вышла замуж за Мачита, спев «Барбарасонг» («Песня Барбары»). Она твердо сопротивляется гневу своих родителей, но непреднамеренно раскрывает связи Брауна с Мачитом, которые они впоследствии используют в своих интересах.

Акт 2

Полли предупреждает Мачита, что ее отец попытается арестовать его. Он наконец убежден, что Пичам имеет достаточно влияния, чтобы сделать это, и принимает меры, чтобы покинуть Лондон, объясняя детали своего бандитского «бизнеса» Полли, чтобы она могла управлять им в его отсутствие. Перед тем как покинуть город, он останавливается в своем любимом борделе, где видит свою бывшую возлюбленную Дженни. Они поют «Zuhälterballade» («Баллада сутенера», одна из песен Виллона в переводе Аммера) о своих совместных днях, но Макхит не знает, что миссис Пичам подкупила Дженни, чтобы сдать его. Несмотря на извинения Брауна, он ничего не может сделать, и Macheath утащили в тюрьму. После того, как он поет «Ballade vom angenehmen Leben» («Баллада о приятной жизни»), другая песня Виллона / Аммера появляется одновременно с другой девушкой, Люси (дочерью Брауна) и Полли, готовя почву для неприятного спора. это строится на «Eifersuchtsduett» («Дуэт ревности»). После того, как Полли уходит, Люси разрабатывает побег Макхита. Когда мистер Пичум узнает об этом, он противостоит Брауну и угрожает ему, говоря ему, что он выпустит на волю всех своих нищих во время парада коронации королевы Виктории, разрушив церемонию и лишив Брауна его работа.

Акт 3

Дженни приходит в магазин Peachums, чтобы потребовать у нее деньги за предательство Macheath, которые миссис Peachum отказывается платить. Дженни сообщает, что Мачит находится в доме Сьюки Тодри. Когда прибывает Браун, решивший арестовать Пичама и нищих, он с ужасом узнает, что нищие уже на месте, и только мистер Пичум может их остановить. Чтобы успокоить Пичума, единственный вариант Брауна — арестовать Мачита и казнить его. В следующей сцене Мачит снова в тюрьме и отчаянно пытается собрать достаточную взятку, чтобы снова выбраться, даже когда виселицы собираются.

Вскоре становится ясно, что ни Полли, ни члены банды не могут или не хотят собирать деньги, и Макхит готовится умереть. Он оплакивает свою судьбу и задает вопросы «марксист »: «Что взломать замок по сравнению с покупкой акций? Что взлома банка по сравнению с основанием банка? Что убивает человека по сравнению с тем, чтобы нанять его?» (Эти вопросы не появлялись в первоначальной версии работы, но впервые появились в мюзикле Happy End, другом сотрудничестве Брехта / Вайля / Гауптмана, в 1929 году — на самом деле они могли быть написаны не Брехтом., но Гауптманн).

Махит просит у всех прощения («Могильная надпись»). Затем внезапный и намеренно комичный поворот: Пичам объявляет, что в этой опере милосердие преобладает над справедливостью и что прибудет гонец на коне («Прогулка на виселицу»); Браун прибывает в качестве этого посыльного и объявляет, что Мачит был помилован королевой и получил титул, замок и пенсию. Затем актеры поют финал, который заканчивается призывом не наказывать проступки слишком сурово, поскольку жизнь достаточно сурова.

Музыкальные номера

Прелюдия

11. Ouverture. 12. Die Moritat von Mackie Messer («Баллада о Мэк Нож » — Уличный певец)

Акт 1

13. Morgenchoral des Peachum (Утренний хоровой персик — Персик, миссис Пичум). 14. Анштатт дасс-Сонг (Вместо Песни — Пичум, миссис Пичам). 15. Hochzeits-Lied (Свадебная песня — Четыре гангстера). 16. Сееуберженни (Пират Дженни — Полли). 17. Канонен-Сон (Пушечная песня — Махит, Браун). 18. Liebeslied (Любовная песня — Полли, Махит). 19. Барбарасонг (Песня Барбары — Полли). 10. I. Dreigroschenfinale (Первый трехгрошовый финал — Полли, Пичам, миссис Пичам)

Акт 2

11.a Мелодрама (Melodrama — Macheath). 11a. Ложь Полли (Песня Полли — Полли). 12.a Ballade von der sexuellen Hörigkeit (Баллада о сексуальной зависимости — миссис Пичам). 13.a Zuhälterballade (Баллада сутенера или танго-баллада — Дженни, Махит). 14.a Баллада vom angenehmen Leben (Баллада о приятной жизни — Махит). 15.a Eifersuchtsduett (Дуэт ревности — Люси, Полли). 15b. Арье дер Люси (Ария Люси — Люси). 16.a II. Dreigroschenfinale (Второй трехпенсовый финал — Macheath, Mrs Peachum, Chorus)

Акт 3

17.a Lied von der Unzulänglichkeit menschlichen Strebens (Песня о недостаточности человеческой борьбы — Персик). 17а. Reminiszenz (Воспоминание). 18.a Salomonsong (Песня Соломона — Дженни). 19.a Ruf aus der Gruft (Зов из могилы — Macheath). 20.a Grabschrift (Могильная надпись — Macheath). 20а. Ганг цум Гальген (Прогулка на виселицу — Персик). 21.a III. Dreigroschenfinale (Третий трехгрошовый финал — Браун, миссис Пичум, Пичум, Макхит, Полли, Хор)

Примечания

^В оригинальной версии «Пират Дженни» поется Полли во время свадебной сцены, но иногда перешел во второй акт и отдан Дженни. В постановке 1956 года Off-Broadway с Лотте Леня в главной роли Полли спела версию «Песни Бильбао» из «Хэппи-энда» Брехта и Вейля в первом акте свадьбы. место действия. Иногда (например, в записи 1989 года) его поет Полли в первом акте и Дженни во втором акте между песнями 13 и 14 согласно списку выше.
^В адаптации Марка Блитцштейна эта песня была перенесена во второй акт и исполнена Люси Браун.
^Адаптация 2016 года Саймона Стивенса в Национальном театре, Лондон, включала «Сурабая Джонни» из пьесы Брехта / Вейля Хэппи Энд (в исполнении Jenny)
^В адаптации Национального театра в Лондоне в 2016 году эта песня была перенесена после Танго-баллады в качестве финала первого акта и исполнена Mrs Peachum, Macheath и Chorus.

Приемная

Опера или музыкальный театр?

Двойственный характер Трехгрошовой оперы, заимствованной из балладной оперы 18-го века, но задуманной в терминах музыкального театра 20-го века, привел к обсуждению как как его лучше всего охарактеризовать. По мнению критика и музыковеда Ганса Келлера, произведение является «самой весомой из возможных низкопробной оперой для интеллектуалов и самым полнокровным интеллектуальным мюзиклом для интеллектуалов».

Авторитет Вейля Стивен Хинтон отмечает, что «общая двусмысленность — ключ к устойчивому успеху произведения», и указывает на преднамеренный гибридный статус произведения:

Для Вейля [Трехгрошовая опера] был не просто «наиболее последовательной реакцией на [Рихарда] Вагнера »; это также ознаменовало положительный шаг к оперной реформе. Явно и неявно избегая более серьезных традиций оперного театра, Вайль создал смешанную форму, которая объединила разговорный театр и популярные музыкальные идиомы. Пародия на оперные условности — романтического лиризма и хэппи-эндов — составляет центральный элемент.

«Мак Нож»

Плач, открывающий и закрывающий произведение, «Die Moritat von Mackie Messer» «, был написан незадолго до берлинской премьеры, когда актер Харальд Паулсен (Махит) пригрозил уйти, если его персонаж не получит представление; эта творческая катастрофа привела к тому, что стала самой популярной песней в произведении, которая позже была переведена на английский Марком Блитцштейном как «Mack the Knife » и теперь стала джазовым стандартом, который Луи Армстронг, Бобби Дарин, Элла Фицджеральд, Фрэнк Синатра, Майкл Бубле, Робби Уильямс, Рэй Куинн и бесчисленное множество других прикрыли. В 2015 году Библиотека Конгресса добавила «Mack the Knife» Луи Армстронга и Бобби Дарина в Национальный реестр звукозаписи.

«Pirate Jenny»

«Pirate Jenny» — еще одна известная песня из работа, которую с тех пор записали Нина Симон, Джуди Коллинз, Таня Цанаклиду и Марк Алмонд и другие. Вдобавок, Steeleye Span записал его под альтернативным названием «The Black Freighter». Недавно трансвестит Саша Велюр снял одноименную экранизацию для сборника короткометражных фильмов One Dollar Drags.

«Второй трехгрошовый финал»

Под заголовком «What Keeps Mankind Alive? » это число было записано Pet Shop Boys на стороне B их сингла 1993 года «Can Ты простишь ее? «, и на двух альбомах. Том Уэйтс перепел его на двух альбомах, а Уильям С. Берроуз исполнил его в документальном фильме 1994 года.

Возрождение

Германия

После Второй мировой войны первое театральное представление в Берлине было грубой постановкой Трехгрошовой оперы в Театре на Шиффбауэрдамме. Вольф фон Эккардт описал перформанс 1945 года, когда зрители перелезли через руины и прошли через туннель, чтобы попасть в зрительный зал под открытым небом, лишенный потолка. Помимо запаха мертвых тел, запертых под завалами, Эккардт вспоминает, что сами актеры были «изможденными, голодными [и] в настоящих лохмотьях. Многие из актеров… только что были освобождены из концлагеря. Они плохо пели, но бесплатно ».

Франция

Фильм Пабста Трехгрошовая опера был показан во французской версии в 1931 году. В 1937 году был показан фильм Ауфрихта в Театре де л’Этуаль, который провалился, хотя сам Брехт присутствовал на репетициях. Работа возродилась во Франции только после Второй мировой войны.

Соединенное Королевство

В Лондоне возрождаются Вест-Энд и Офф-Вест-Энд. включают:

Royal Court Theater, с 9 февраля по 20 марта 1956 года и Aldwych Theater, с 21 марта 1956. Режиссер Сэм Ванамакер. Билл Оуэн в роли Макхита, Дафна Андерсон в роли Полли.
Театр принца Уэльского и Театр Пикадилли, открытие 10 февраля 1972 года. 477>Ванесса Редгрейв, Дайана Квик и Барбара Виндзор.
Национальный театр (Театр Оливье), 13 марта 1986 г. Новый перевод Роберта Дэвида Макдональда, режиссер Питер Вуд. Тим Карри в роли Макхита и Салли Декстер в роли Полли.
Donmar Warehouse, 1994. Перевод Роберта Дэвида Макдональда (книга) и Джереми Сэмс (текст). С Томом Холландером в роли Мачита и Шэрон Смолл в роли Полли. Эта постановка выпустила запись актерского состава, которая была номинирована на Лучшее музыкальное возрождение и Лучшее исполнение в мюзикле (для Тары Хьюго в роли Дженни) на 1995 Laurence Olivier Awards.
Национальный театр (театр Коттесло) и турне по Великобритании, февраль 2003 г. Перевод Джереми Сэма (слова) и Энтони Мича (книга), режиссер Тим Бейкер
Национальный театр (театр Оливье), 18 С мая по 1 октября 2016 г. Новая адаптация Саймона Стивенса, режиссер Руфус Норрис. Рори Киннер в роли Мачита, Розали Крейг в роли Полли, Ник Холдер в роли Пичам, Гайдн Гвинн в роли миссис Пичам (номинирована на Лучшая женская роль второго плана. Роль в мюзикле на 2017 Laurence Olivier Awards ), Шэрон Смолл в роли Дженни, Питер де Джерси в роли Брауна. Эта постановка транслировалась в прямом эфире в кинотеатрах по всему миру через NT Live 22 сентября.

В 2014 году перевод Роберта Дэвида Макдональда и Джереми Сэма (ранее использовался в 1994 году в Donmar Warehouse ) гастролировал по Великобритании, представленный Graeae Theater Company с Nottingham Playhouse, New Wolsey Theater Ipswich, Birmingham Repertory Theater и West Yorkshire Playhouse.

США

В 1946 году в Университете Иллинойса в Урбане и Северо-Западном Университет дал шесть выступлений в 1948 году в Эванстоне, штат Иллинойс. В 1952 году Леонард Бернштейн провел концертное исполнение произведения на Фестивале творческих искусств Университета Брандейса в Амфитеатре Адольфа Ульмана, Уолтем, Массачусетс, перед аудиторией. из почти 5000. Марк Блитцштейн, который перевел произведение, рассказал.

По крайней мере, пять возрождений Broadway и Off-Broadway были проведены в Нью-Йорке..

В 1956 году Лотте Леня выиграла Премию Тони за роль Дженни, единственный раз, когда выступление вне Бродвея было удостоено такой чести, в несколько смягченной версии Блитцштейна. Трехгрошовая опера, которая играла Off-Broadway в Theatre de Lys в Greenwich Village, в общей сложности 2707 представлений, начиная с прерванной серии из 96 представлений в 1954 году и возобновившейся в 1955 году. Блицштейн перевел работу на английский язык и смягчил некоторые резкости. В постановке Скотт Меррил сыграл Макхита, Эдвард Аснер (как мистер Пичам), Шарлотта Рэй (позже Джейн Коннелл ) в роли миссис Пичум, Беа Артур. (как Люси), Джерри Орбах (как PC Смит, уличный певец и Мак), Джон Эстин (как Ридимони Мэтт / Мэтт из Монетного двора) и Джерри Стиллер (как Крукфингер Джейк) в составе актерского состава во время показа.
Девятимесячный сериал в 1976–77 годах был переведен на новый перевод Ральфа Манхейма и Джон Уиллетт для Джо Паппа Нью-Йоркский Шекспировский фестиваль в Театре Вивиан Бомонт в Линкольн-центре, с Рауль Джулия в роли Макхита, Блер Браун в роли Люси и Эллен Грин в роли Дженни. Производство отменило некоторые модификации Blitzstein. Критики разделились: Клайв Барнс назвал это «самой интересной и оригинальной вещью, которую создал Джо Папп…», в то время как Джон Саймон написал: «Я не могу начать перечислять все нанесенные травмы. к шедевру Бертольда Брехта и Курта Вайля ».
В бродвейской постановке 1989 года, объявленной как« 3 Penny Opera »в переводе Майкла Фейнгольда, Стинг сыграл Махита. В его составе также были Джорджия Браун в роли миссис Пичам, Морин МакГоверн в роли Полли, Ким Крисвелл в роли Люси, К.Т. Салливан в роли Саки Тодри и Этил Эйхельбергер в роли уличного певца. Постановка не увенчалась успехом.
Широко адаптированная драматургом Уоллесом Шоном, работа была возвращена на Бродвей Roundabout Theater Company в Studio 54 в марте 2006 года с Аланом Каммингом в роли Мачита, Нелли Маккей в роли Полли, Синди Лаупер в роли Дженни, Джимом Дейлом в роли мистера Пичума, Ана Гастейер в роли миссис Пичам, Карлос Леон в роли Филча, Адам Алекси-Малл в роли Джейкоба и Брайан Чарльз Руни в роли Люси. В актерский состав были включены исполнители сопротивления. Режиссером был хореограф Асзуре Бартон, и, хотя его не обожали критики, постановка была номинирована на премию Тони «Лучшее музыкальное возрождение». Джим Дейл также был номинирован Тони на лучшую мужскую роль второго плана. Показ завершился 25 июня 2006 года.
Бруклинская музыкальная академия представила постановку, поставленную Робертом Уилсоном, с участием берлинского ансамбля всего несколько спектаклей в октябре 2011 года. Пьеса была представлена на немецком языке с английскими субтитрами с использованием перевода 1976 года Джона Уиллетта. В ролях были Стефан Курт в роли Махита, Стефани Стаппенбек в роли Полли и Анжела Винклер в роли Дженни. В обзоре Village Voice говорится, что постановка «превратила [ред.] Брехта и Вейля для пробуждения среднего класса в мертвое развлечение для богатых людей. Его леденящая постановка и бледные, квазиабстрактные воспоминания о дизайне эпохи экспрессионизма предположил, что сценаристы, возможно, пытались создать художественный ремейк Кандера и Эбба Кабаре.

Региональные постановки, включая спектакль на Уильямстаунском театральном фестивале, Массачусетс, в июне и июле 2003 года. Режиссер Питер Хант, в мюзикле Джесси Л. Мартин в роли Мака, Мелисса Эррико в роли Полли, Дэвид Шрамм в роли Пичам, Карен Зиемба в роли Люси Браун и Бетти Бакли в роли Дженни. Спектакль получил положительные отзывы.

Экраны

Немецкий режиссер GW Pabst одновременно сделал немецкую и французскую версию 1931 года, что было обычной практикой в первые дни создания звуковых фильмов.

Режиссером другой версии выступил Вольфганг Штаудте в Западной Германии в 1962 году, в главных ролях Курд Юргенс, Герт Фребе и Хильдегард Кнеф. Сцены с Сэмми Дэвисом младшим были добавлены для его американского релиза.

В 1989 году была выпущена американская версия (переименованная в Мак Нож ), режиссер Menahem Golan, with Raul Julia as Macheath, Richard Harris as Peachum, Julie Walters as Mrs Peachum, Bill Nighy as Tiger Brown, Julia Migenes as Jenny, and Roger Daltrey as the Street Singer.

Radio adaptations

In 2009, BBC Radio 3 in collaboration with the BBC Philharmonic broadcast a complete radio production of the Michael Feingold translation directed by Nadia Molinari with the music performed by the BBC Philharmonic. The cast included Joseph Millson as Macheath, Elen Rhys as Polly/Whore, Ruth Alexander-Rubin as Mrs Peachum/Whore, Zubin Varla as Mr. Peachum/Rev. Kimball, Rosalie Craig as Lucy/Whore, Ute Gfrerer as Jenny, Conrad Nelson as Tiger Brown and HK Gruber as the Ballad Singer.

Recordings

Recordings are in German, unless otherwise specified.

Die Dreigroschenoper, 1930, on Telefunken. Abridged/incomplete. Lotte Lenya (Jenny), Erika Helmke (Polly), Willy Trenk-Trebitsch (Macheath), Kurt Gerron (Moritatensänger; Brown), and Erich Ponto (Peachum). [de ] Band, conducted by Theo Mackeben. Released on CD by Teldec Classics in 1990.
The Threepenny Opera, 1954, on Decca Broadway 012–159–463–2. In English. Lyrics by Marc Blitzstein. The 1950s Broadway cast, starring Jo Sullivan (Polly Peachum), Lotte Lenya (Jenny), Charlotte Rae (Mrs Peachum), Scott Merrill (Macheath), Gerald Price (Street Singer), and Martin Wolfson (Peachum). Bea Arthur sings Lucy, normally a small role, here assigned an extra number. Complete recording of the score, without spoken dialogues. Conducted by Samuel Matlowsky.
Die Dreigroschenoper, 1955, on Vanguard 8057, with Anny Felbermayer, [de ], Jenny Miller, Rosette Anday, Helge Rosvaenge, Alfred Jerger, [de ] and Liane Augustin. Vienna State Opera Orchestra conducted by F. Charles Adler.
Die Dreigroschenoper, 1958, on CBS MK 42637. Lenya, who also supervised the production, Johanna von Koczian, Trude Hesterberg, Erich Schellow, Wolfgang Neuss, and Willy Trenk-Trebitsch, Arndt Chorus, Sender Freies Berlin Orchestra, conducted by Wilhelm Brückner-Rüggeberg. Complete recording of the score, without spoken dialogues.
Die Dreigroschenoper, 1966, conducted by Wolfgang Rennert on Philips. With Karin Hübner, [de ], [de ], Hans Korte, [de ], and Franz Kutschera.
The Threepenny Opera, 1976, on Columbia PS 34326. Conducted by Stanley Silverman. In English, new translation by Ralph Manheim and John Willett. Starring the New York Shakespeare Festival cast, including Raul Julia (Macheath), Ellen Greene (Jenny), Caroline Kava (Polly), Blair Brown (Lucy), C. K. Alexander (Peachum) and Elizabeth Wilson (Mrs Peachum)
- Reviewing in Christgau’s Record Guide: Rock Albums of the Seventies (1981), Robert Christgau said: «No matter how little use you have for musical theatre—I have very little myself—this score must be the exception. Even in translation (the only way I know them) Brecht’s fifty-year-old lyrics retain an ironic fervor that makes tough-minded moderns like Randy Newman or Fagen -Becker sound attenuated and cerebral, and Weill’s discordant music carries its own charge.»
Die Dreigroschenoper, 1968, on Polydor 00289 4428349 (2 CDs). Hannes Messemer (MM), Helmut Qualtinger (P), Berta Drews (MsP), Karin Baal (Polly), Martin Held (B), Hanne Wieder (J), Franz Josef Degenhardt (Mor). Conducted by James Last. The only recording, up to the present, that contains the complete spoken dialogue.
Die Dreigroschenoper, 1988, on Decca 430 075. René Kollo (Macheath), Mario Adorf (Peachum), Helga Dernesch ( Mrs Peachum), Ute Lemper (Polly), Milva (Jenny), Wolfgang Reichmann (Tiger Brown), [de ] (Lucy), [de ] (Herald). RIAS Berlin Sinfonietta, John Mauceri.
Die Dreigroschenoper, 1990, on Koch International Classics 37006. Manfred Jung (Macheath), Stephanie Myszak (Polly), Anelia Shoumanova (Jenny), Herrmann Becht (Peachum), Anita Herrmann (Mrs Peachum), Eugene Demerdjiev (Brown), Waldemar Kmentt (Street Singer); Bulgarian Television and Radio Mixed Choir and Symphony Orchestra, Victor C. Symonette
The Threepenny Opera, 1994, on CDJAY 1244. In English. Donmar Warehouse (London) production. Translated by Robert David Macdonald (lyrics translated by Jeremy Sams ). Conducted by Gary Yershon. With Sharon Small (Polly Peachum), Tara Hugo (Jenny), Natasha Bain (Lucy Brown), Tom Hollander (Macheath), Simon Dormandy (Tiger Brown), Beverley Klein (Mrs Peachum) and Tom Mannion (Mr Peachum).
Die Dreigroschenoper, 1997, on Capriccio. Conducted by Jan Latham-König, with [de ], Gabriele Ramm, Jane Henschel, [de ], Rolf Wollrad, and Peter Nikolaus Kante.
Die Dreigroschenoper, 1999, BMG 74321 66133-2, Ensemble Modern, HK Gruber (conductor, Mr Peachum), Max Raabe (Macheath), Sona MacDonald (Polly), Nina Hagen (Mrs Peachum), Timna Brauer (Jenny), [de ] (Tiger Brown)

References

Notes

Bibliography

Brockett, Oscar G. and Hildy, Franklin J., History of The Theatre, Allyn and Bacon, 2002 (9th Edition), ISBN 0-205-35878-0
Brook, Stephen, ed. (1996). Opera: A Penguin Anthology. London: Penguin Books. ISBN 978-0-14-026073-1.CS1 maint: ref=harv (link )
Casaglia, Gherardo (2005).»Die Dreigroschenoper (31 August 1928)». L’Almanacco di Gherardo Casaglia (in Italian).
Haas, Michael; Uekermann, Gerd (1988). Zu unserer Aufnahme (Booklet accompanying the 1988 recording, Cat: 430-075). London: Decca Record Company.CS1 maint: ref=harv (link )
Hinton, Stephen (1990). Kurt Weill: The Threepenny Opera. Cambridge: Cambridge University Press. ISBN 978-0-521-33026-8.CS1 maint: ref=harv (link )
Hinton, Stephen (2013). «Dreigroschenoper, Die». The New Grove Dictionary of Opera. Oxford Music Online.CS1 maint: ref=harv (link )
Ross, Alex (2008). The Rest is Noise. London: Fourth Estate. ISBN 978-1-84115-475-6.CS1 maint: ref=harv (link )
Taruskin, Richard (2010). Music in the Early Twentieth Century. Oxford: Oxford University Press. ISBN 978-0-19-538484-0.CS1 maint: ref=harv (link )
Thomson, Peter; Sacks, Glendyr, eds. (1994). The Cambridge Companion to Brecht. Cambridge University Press. ISBN 978-0-521-42485-1.CS1 maint: ref=harv (link )
Warrack, John and West, Ewan (1992). The Oxford Dictionary of Opera. Oxford: Oxford University Press. ISBN 0-19-869164-5

External links

Threepenny Opera at the Internet Broadway Database
The Threepenny Opera at the Internet Off-Broadway Database
The Threepenny Opera Website, historical information, audio files, quotes, and quizzes (requires Adobe Flash )
Information on The Threepenny Opera English version, marc-blitzstein.org
Mack the Knife on IMDb

Источник

Бертольт Брехт
В сотрудничестве с Э. Гауптман, К. Вейлем

Трехгрошовая опера

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Maкхит, по кличке Мэкки-Нож.

Джонатан Джеремия Пичем, владелец фирмы «Друг нищего».

Селия Пичем, его жена.

Полли Пичем, его дочь.

Браун, шеф лондонской полиции.

Люси, его дочь.

Дженни-Малина.

Смит.

Кимбл, священник.

Филч.

Уличный певец.

Бандиты.

Нищие.

Проститутки.

Констебли.

Пролог

Баллада о Мэкки-Ноже.

Ярмарка в Сохо. Нищие нищенствуют, воры воруют, гулящие гуляют.

Уличный певец (поет).

У акулы — зубы-клинья,

Все торчат, как напоказ,

А у Мэкки — нож, и только,

Да и тот укрыт от глаз.

Если кровь прольет акула,

Вся вода кругом красна!

А у Мэкки — нож, и только,

Не ищи на них пятна.

Как над Темзою-рекою

Косит смерть людей подряд!

Ни при чем чума и оспа:

«Мэкки бродит», говорят.

Если вдруг на Стрэнде людном

Тело мертвое найдешь,

Знай, что ходит где-то рядом

Руки в брюки Мэкки-Нож.

Мейер Шмуль бесследно сгинул,

Мейер Шмуль — богач-старик,

Деньги Мейера у Мэкки

Против Мэкки нет улик.

Слева направо через сцену проходят, прогуливаясь, Пичем с женой и дочерью.

Нож в груди у Дженни Тайлер.

Содрогнулся стар и млад

Мэкки-Нож с невинным видом

Совершает променад.

И на смерть Альфонса Глайта

До сих пор не пролит свет.

Расспросить бы надо Мэкки,

Но ведь он не скажет, нет.

И пожар в районе Сохо

Семь детишек, старый дед,

А в толпе все тот же Мэкки,

Но его не спросят, нет.

И растленье малолетней,

Той, чье имя здесь вокруг

Всем известно! Как же, Мэкки,

Вам такое сходит с рук?

Проститутки смеются, от них отделяется человек и, пересекая площадь, торопливо уходит.

Дженни-Малина. Вот он — Мэкки-Нож!

Действие первое

I

Ввиду возрастающей человеческой черствости коммерсант Пичем открыл заведение, в котором несчастнейшие из несчастных могли бы приобрести внешность, способную тронуть все более и более ожесточающиеся сердца.

Заведение Джонатана Джеремии Пичема.

УТРЕННИЙ ХОРАЛ ПИЧЕМА

Вставай, человече, вставай,

Бесчинствуй, не тешься досугом!

Увидев, что ты негодяй,

Воздаст тебе бог по заслугам.

Жену продавай ни за грош!

Не брезгай ничем и нигде!

От бога, подлец, не уйдешь:

Заплатишь на Страшном суде.

Пичем (публике). Нужно придумать что-то новое. Мое дело слишком сложно, ибо мое дело — это возбуждать человеческое сострадание. Есть вещи, которые могут потрясти человека, их немного, очень немного, но вся беда в том, что, если часто их применять, они перестают действовать. Ибо человек обладает ужасной способностью становиться бесчувственным, когда ему вздумается. Вот и получается, что, впервые увидев на улице нищего с культей вместо руки, испуганный прохожий готов пожертвовать ему десять пенни, во второй раз он ограничится пятью, а в третий, пожалуй, преспокойно позовет полицейского. Точно так же обстоит дело и со средствами духовного воздействия.

С колосников спускается большой щит с надписью: «Давать слаще, чем брать».

Что толку в прекраснейших и проникновеннейших изречениях, даже мастерски намалеванных, если они так быстро изнашиваются? В Библии можно найти четыре — от силы пять — трогательных изречений, но стоит их израсходовать — и ты гол как сокол. Вот, например, плакат «Дающему воздастся» устарел за какие-нибудь несчастные три недели. Хочешь не хочешь — придумывай что-то новое. Тут вся надежда на Библию, но надолго ли ее хватит?

Стук в дверь. Пичем отворяет; входит молодой человек по имени Филч.

Филч. Пичем и компания?

Пичем. Пичем.

Филч. Вы владелец фирмы «Друг нищего»? Меня к вам послали. Да, вот это плакаты! Это же капитал! У вас, наверно, целая библиотека таких изречений? Вот это я понимаю! Откуда у нашего брата возьмутся идеи? Образования у нас нет, а без него дела не поставишь.

Пичем. Ваше имя?

Филч. Видите ли, господин Пичем, мне с юных лет не везло. Мать у меня была пьянчужка, отец — игрок. С детства предоставленный самому себе, лишенный материнской ласки, я все глубже скатывался в болото большого города. Я не знал ни отцовской заботы, ни семейного уюта. И вот — вы видите перед собой…

Пичем. Я вижу перед собой…

Филч (смущенно). …человека без средств, жертву собственных страстей.

Пичем. Разбившийся о скалы корабль и так далее. Скажите-ка мне, обломок крушения, в каком районе вы исполняете эти детские сказки?

Филч. Не понимаю, господин Пичем.

Пичем. Надеюсь, вы произносите эту речь публично?

Филч. Видите ли, господин Пичем, вчера как раз произошел неприятный случай на Хайлэнд-стрит. Я тихо и грустно, со шляпой в руках, стою на углу, не подозревая ничего дурного…

Пичем (листая записную книжку). Хайлэнд-стрит. Совершенно верно. Ты, стало быть, и есть тот мерзавец, которого застукали вчера Хони и Сэм. Ты имел наглость приставать к прохожим в Десятом районе. На первый раз мы ограничились небольшой взбучкой, предположив, что ты действуешь по неведению, но, если ты еще раз сунешься, мы пустим в ход пилу, ясно?

Филч. Позвольте, позвольте! Но что же мне делать, господин Пичем? Эти господа избили меня до полусмерти, а потом вручили мне вашу визитную карточку. Если я сниму пиджак, вы увидите, что я весь в синяках.

Пичем. Ну, друг мой, если для этого нужно еще снять пиджак, значит, мои люди чертовски нерадивы. Этот молокосос воображает, что стоит ему только протянуть лапу, как дела его будут устроены. Интересно, что бы ты запел, если бы лучшую форель из твоего пруда вылавливали соседи?

Филч. Видите, ли, господин Пичем, у меня нет пруда.

Пичем. Так вот, лицензии выдаются только профессионалам. (С деловитым видом показывает Филчу план города.) Лондон разделен на четырнадцать районов. Всякий желающий заниматься нищенством в любом из этих районов должен выправить лицензию у Джонатана Джеремии Пичема и Кo. Иначе отбоя не будет от жертв собственных страстей.

Филч. Господин Пичем, от полного разорения меня отделяют несколько шиллингов. Имея при себе два шиллинга…

Пичем. Двадцать шиллингов.

Филч. Господин Пичем! (Умоляющим жестом указывает на плакат: «Не будь глух к чужой беде».)

Пичем указывает на занавеску, прикрывающую застекленный стенд. На занавеске надпись: «Дающему воздаcтся».

Десять шиллингов.

Пичем. И пятьдесят процентов выручки еженедельно. С экипировкой семьдесят процентов.

Филч. А в чем состоит экипировка?

Пичем. Это определяет фирма.

Филч. В каком районе смогу я приступить к работе?

Пичем. Бейкер-стрит, 2-104. Это даже дешевле, всего только пятьдесят процентов с экипировкой.

Филч. Прошу вас. (Дает деньги.)

Пичем. Ваше имя?

Филч. Чарлз Филч.

Пичем. Правильно. (Кричит.) Госпожа Пичем!

Входит госпожа Пичем.

Это Филч. Номер триста четырнадцать. Район Бейкер-стрит. Я сам зарегистрирую. Понимаю, почему вы приступаете к делу перед самой коронацией: эти торжества — единственный в жизни случай более или менее прилично заработать. Экипировка В. (Отдергивает занавеску, открывая стенд, внутри которого видны пять восковых манекенов.)

Филч. Что это такое?

Пичем. Это пять основных типов убожества, способных тронуть человеческое сердце. При виде их человек приходит в то противоестественное состояние, в котором он готов расстаться с частью своих денег.

Экипировка А: жертва развивающегося транспорта. Веселый калека (демонстрирует), всегда жизнерадостный, всегда беззаботный. Впечатление усиливает культя руки.

Экипировка Б: жертва военного искусства. Нервная дрожь на почве контузии. Докучает прохожим. Работает на отвращении. (Демонстрирует.) Отталкивающее впечатление ослабляют нагрудные знаки.

Экипировка В: жертва промышленного подъема. Несчастный слепец, или высшая школа нищенства. (Неуверенной походкой слепого шагает прямо на Филча. Подходит к нему вплотную.)

Филч в ужасе вскрикивает.

(Тотчас же прекратив демонстрацию, удивленно глядит на Филча и неожиданно кричит.) Он сердобольный! Из вас же никогда в жизни не выйдет нищего! Быть прохожим — это для вас предел! Стало быть, экипировка Г. Селия, ты опять пила! Ты ничего не соображаешь. Сто тридцать шестой жаловался на свою ветошь. Сколько раз я тебе говорил, что джентльмен не станет носить грязную одежду. Сто тридцать шестой заплатил за совсем новый костюм. Для возбуждения жалости надо было только растопить стеариновую свечку и нанести несколько пятен. Ни о чем ты не думаешь! Все приходится делать самому! (Филчу.) Раздевайся и надень вот это, только смотри, носи аккуратно!

Филч. А что будет с моими вещами?

Пичем. Они переходят в собственность фирмы. Экипировка Д: молодой человек, видавший лучшие дни или, если угодно, никак не думавший, что дойдет до жизни такой.

Филч. Ах вот как, вы это используете? Но почему бы мне самому не выступать с историей о лучших днях?

Пичем. Потому что человеку никто не верит, когда он жалуется на собственные горести, сын мой. Если у тебя болит живот, и ты будешь каждому это сообщать, всем станет противно, только и всего. И вообще, тебе не положено задавать вопросы, надевай это барахло, и дело с концом.

Филч. По-моему, оно немного грязновато.

Пичем пронзает его взглядом.

Простите, ради бога, простите.

Госпожа Пичем. Поторопись-ка, сынок. Я не собираюсь стоять с твоими штанами до второго пришествия.

Филч (с неожиданной горячностью). Имейте в виду, ботинок я не сниму! Ни в коем случае. Лучше я вообще откажусь. Это единственный подарок моей бедной матери, и, как бы низко я ни пал, я ни за что…

Госпожа Пичем. Не болтай глупости, я же знаю, что у тебя грязные ноги.

Филч. А где же мне и мыть их? Зимой-то!

Госпожа Пичем уводит его за ширму, потом садится в левой части сцены и проделывает манипуляцию с костюмом, стеарином и утюгом.

Пичем. Где твоя дочь?

Госпожа Пичем. Полли? Наверху!

Пичем. Вчера этот человек снова был здесь? Он приходит всегда, когда меня нет дома!

Госпожа Пичем. Не будь таким подозрительным, Джонатан. Лучшего джентльмена не найдешь. Господин капитан неравнодушен к нашей Полли.

Пичем. Вот как.

Госпожа Пичем. И если у меня есть хоть на пенни ума, то Полли тоже находит его очень милым.

Пичем. Селия, ты швыряешься своей дочерью так, словно я миллионер! Уж не хочешь ли ты выдать ее замуж? Да ведь если эти мерзавцы, наши клиенты, будут видеть только наши ноги, лавчонка не протянет и недели. Жених! Вот кто сразу же приберет нас к рукам! Еще бы! Неужели ты думаешь, что в постели твоя дочь будет держать язык за зубами лучше, чем ты?

Госпожа Пичем. Ты, оказывается, прекрасного мнения о собственной дочери!

Пичем. Самого скверного. Самого низкого. Сплошная чувственность, и больше ничего!

Госпожа Пичем. Ну, это уж у нее не от тебя.

Пичем. Ишь ты, замуж захотела! Моя дочь должна быть для меня тем же, что хлеб для голодного. (Листает Библию.) Это сказано даже где-то в Библии. Замужество вообще ужасное свинство. Я выбью замужество у нее из головы.

Госпожа Пичем. Джонатан, ты просто неуч.

Пичем. Неуч! Как же его зовут, этого господина?

Госпожа Пичем. Все называют его «капитан».

Пичем. Вот как, вы даже не узнали его имени? Интересно!

Госпожа Пичем. Разве мы невежи, чтобы требовать у него метрику, если он такой деликатный и приглашает нас в отель «Каракатица» на танцевальный вечер?

Пичем. Куда?

Госпожа Пичем. В «Каракатицу», на танцевальный вечер.

Пичем. Капитан? «Каракатица»? Так-так-так…

Госпожа Пичем. Иначе как в белых перчатках этот господин ни ко мне, ни к моей дочери не прикасался.

Пичем. Белые перчатки!

Госпожа Пичем. Между прочим, он в самом деле никогда не снимает перчаток, белых лайковых перчаток.

Пичем. Так-так. Белые перчатки, трость с набалдашником слоновой кости, гетры, лакированные ботинки, сплошное обаяние и шрам…

Гопожа Пичем. На шее. Откуда ты его знаешь?

Филч выходит из-за ширмы.

Филч. Господин Пичем, нельзя ли подобрать для меня какой-нибудь текст? Я во всем люблю систему. Молоть что попало — это не по мне.

Госпожа Пичем. Ему нужна система, скажите пожалуйста!

Пичем. Он будет изображать идиота. Придешь сегодня вечером в шесть часов. Тебя подучат. Катись!

Филч. Большое спасибо, господин Пичем, тысяча благодарностей. (Уходит.)

Пичем. Пятьдесят процентов! Ну а теперь я тебе скажу, кто этот господин в перчатках. Это Мэкки-Нож! (Бежит по лестнице в спальню Полли.)

Госпожа Пичем. Боже мой! Мэкки-Нож! Иисусе! Приди, Иисусе, будь гостем нашим! Полли! Что с Полли?

Пичем медленно возвращается.

Пичем. Полли? Полли не приходила домой. Постель не смята.

Госпожа Пичем. Наверно, она ужинала с этим мануфактурщиком. Ну конечно же, Джонатан!

Пичем. Дай бог, чтобы это оказался мануфактурщик!

Занавес опускается.

Господин и госпожа Пичем выходят к рампе и поют. Золотистый свет. Орган освещен. Сверху на шесте спускается трехламповый светильник. На щитах надпись:

ПЕСЕНКА «НЕ ХОТЯТ»

1

Пичем.

Не хотят

Оставаться дома и идти бай-бай.

Жаждут услад,

Говорят: «Скорее радость жизни подавай!»

Госпожа Пичем.

И вот вам луна над Сохо,

И шепот проклятый: «Милый, прижмись же ко мне!»

И старая песня: «Куда ты, туда и я с тобой, Джонни»,

И любви начало, и встречи при луне!

2

Пичем.

Не хотят

Жить с умом, как у людей заведено.

Вкусив услад,

Опускаются, естественно, на дно.

Оба.

И где же их луна над Сохо?

Где шепот проклятый: «Милый, прижмись же ко мне»?

Где старая песня: «Куда ты, туда и я с тобой, Джонни»,

Когда любовь ушла, а ты уже на дне?

II

В трущобах Сохо бандит Мэкки-Нож справляет свадьбу с Полли Пичем, дочерью короля нищих.

Пустая конюшня.

Mаттиас (по кличке Монета, освещает конюшню; в руке у него револьвер). Эй, руки вверх, кто здесь есть!

Входит Maкхит и шагает вдоль рампы.

Мак. Есть кто-нибудь?

Маттиас. Ни души! Здесь можно спокойно сыграть свадьбу.

Полли (входит в подвенечном платье). Но ведь это же конюшня!

Мак. Присядь пока на ясли, Полли. (К публике.) В этой конюшне состоится сегодня моя свадьба с девицей Полли Пичем, которая выходит за меня по любви и согласна быть моей подругой жизни.

Маттиас. В Лондоне будут говорить, что это самая смелая твоя выходка. Ты увел из дому единственное дитя господина Пичема.

Мак. Кто такой господин Пичем?

Mаттиас. Послушать его, так он беднейший человек в Лондоне.

Полли. Не здесь же нам праздновать свадьбу! Это же просто-напросто конюшня. Разве можно пригласить сюда господина пастора? К тому же и конюшня-то не наша. Нехорошо начинать новую жизнь со взлома, Мак! Это же лучший день в нашей жизни.

Мак. Дитя мое, все будет как тебе хочется. Ни о чем не беспокойся. Обстановку мы создадим.

Маттиас. Вот и мебель привезли.

Слышно, как подъезжают грузовики. Несколько мужчин втаскивают ковры, мебель, посуду и т. п., превращая конюшню в роскошное помещение.

Мак. Рухлядь.

Сложив в левой части сцены подарки, вошедшие поздравляют невесту и отчитываются перед женихом.

Джекоб (по кличке Крючок). Поздравляю! На Джиндер-стрит, четырнадцать, во втором этаже были люди. Пришлось их сначала выкурить.

Роберт (по кличке Пила). Поздравляю. На Стрэнде кокнули констебля.

Мак. Дилетанты.

Эд. Мы сделали все что могли, но в Вест-Энде никак нельзя было спасти трех человек. Поздравляю.

Мак. Дилетанты и пачкуны.

Джимми. Одного старика пришлось малость побеспокоить. Думаю, что выживет. Поздравляю.

Мак. Я же сказал: избегать кровопролития. Как подумаешь о крови — тошно становится. Из вас никогда не выйдет деловых людей! Каннибалы вы, а не деловые люди!

Уолтер (по кличке Плакучая Ива). Поздравляю. Еще полчаса назад, сударыня, этот клавесин принадлежал герцогине Сомерсетширской.

Полли. Что это за мебель?

Мак. Нравится ли тебе мебель, Полли?

Полли (плачет). Бедняги! Из-за какой-то несчастной мебели.

Мак. И это называется мебель! Рухлядь! Ты совершенно права, что сердишься. Клавесин красного дерева и диван в стиле ренессанс. Это же непростительно. А где стол?

Уолтер. Стол?

Кладут несколько досок на ясли.

Полли. Ах, Мак! Я так несчастна! Хоть бы уж господин пастор не приходил.

Mаттиас. Придет конечно. Мы ему точно объяснили дорогу.

Уолтер. Вот и стол!

Мак (видя, что Полли плачет). Моя жена вне себя. А где же еще стулья? Клавесин есть, а стульев нет? Ни о чем вы не думаете. Так ли уж часто я праздную свою свадьбу? Заткнись, Плакучая Ива! Я хочу сказать: так ли уж часто я на вас полагаюсь? И в первый же день вы огорчаете мою жену.

Эд. Милая Полли…

Мак (сшибает у него с головы шляпу). «Милая Полли»! Я тебе покажу «милую Полли», дерьмо! Я тебе голову проломлю. Ишь ты, «милая Полли»! Ты, может, спал с ней?

Полли. Как тебе не стыдно, Мак!

Эд. Клянусь вам…

Уолтер. Сударыня, если чего из мебели не хватает, мы еще раз…

Мак. Клавесин красного дерева и ни одного стула. (Смеется.) Ты, невеста, как тебе это нравится?

Полли. Право же, это не самое страшное.

Мак. Два стула и диван. А новобрачные, выходит, пускай садятся на пол!

Полли. Ну и ну!

Мак (резко). Отпилить ножки у этого клавесина! Живо!

Четыре бандита (отпиливают ножки клавесина и поют).

Билли Лоджин и Мэри Сайер

Поженились — только и всего!

Дай им бог счастливого житья-бытья!

Но, придя оформляться в магистрат,

Сам не знал он, чей был на ней наряд,

А она не знала толком имени его.

Ура!

Уолтер. Вот видите, сударыня, как хорошо: получилась отличная скамья!

Мак. Я попросил бы джентльменов сбросить эти гнусные лохмотья и привести себя в пристойный вид. В конце концов, здесь не чья-то свадьба, а моя. А тебя, Полли, я попросил бы заняться жратвой. Она в корзинах.

Полли. Это свадебный ужин? Неужели все это краденое, Мак?

Мак. Разумеется, разумеется.

Полли. Хотела бы я знать, что ты будешь делать, если сейчас постучат в дверь, и войдет шериф?

Мак. Тогда ты увидишь, что делает твой муж в таких случаях.

Маттиас. Сегодня это совершенно исключено. Вся конная полиция сейчас в Давентри, сопровождает королеву. В пятницу коронация. (Уходит в глубину сцены с остальными бандитами.)

Полли. Два ножа и четырнадцать вилок! На каждый стул по ножу.

Мак. Ну и сапожники! Разве это работа зрелых мастеров? Это же ученическая мазня. Вы понятия не имеете о стиле. Надо уметь отличать Чиппендейл от Людовика Четырнадцатого.

Бандиты возвращаются. На них фраки или смокинги. К сожалению, однако, их осанка и жесты не соответствуют элегантной одежде.

Уолтер. Мы, собственно, хотели взять самые ценные вещи. Погляди-ка на дерево! Материал высший сорт.

Маттиас. Тсс! Тсс! Разрешите, капитан…

Мак. Полли, поди-ка сюда.

Жених и невеста чинно становятся рядом, готовясь выслушать поздравительную речь.

Маттиас. Разрешите, капитан, в этот счастливейший для вас день, знаменующий расцвет, то есть я хотел сказать — поворотный, пункт вашей жизни, передать вам самые горячие и вместе с тем самые искренние поздравления и так далее. С души воротит от этого напыщенного тона. Одним словом (пожимает жениху руку), выше голову, старина!

Мак. Благодарю тебя, Маттиас, очень мило с твоей стороны.

Маттиас (растроганный, обнимает Мака и жмет руку Полли). Да-да, это голос сердца! Итак, не вешать голову, старик, иными словами (ухмыляется), пусть головка не опускается.

Гости оглушительно хохочут. Внезапно Мак делает едва заметное движение, и Маттиас падает.

Мак. Заткнись. Оставь свою похабщину для Китти. Твоей шлюхе это придется по вкусу.

Полли. Мак, не будь таким вульгарным.

Маттиас. Я протестую: ты назвал Китти шлюхой… (С трудом поднимается.)

Мак. Ах вот как, ты протестуешь?

Маттиас. И вообще по ее адресу я не говорю сальностей. Я слишком уважаю Китти. Где тебе это понять! Ты-то как раз и не можешь обойтись без похабщины. Думаешь, Люси мне не рассказывала, какие гадости ты ей говорил! Да я по сравнению с тобой просто лорд.

Мак пристально глядит на него.

Джекоб. Хватит, хватит, здесь же свадьба.

Бандиты отводят Маттиаса в сторону.

Мак. Как тебе нравится такая свадьба, Полли? В день своего бракосочетания ты видишь вокруг себя столько дерьма. Ты, наверно, никак не думала, что друзья твоего мужа могут так его подвести! Пусть это послужит тебе уроком.

Полли. По-моему, все очень мило.

Роберт. Вздор. Никто никого не подводит. Расхождение во мнениях всегда может случиться. Твоя Китти ничем не хуже любой другой. А теперь доставай свой подарок.

Все. Давай, давай!

Маттиас (обиженно). Пожалуйста.

Полли. Ах, свадебный подарок! Очень мило с вашей стороны, господин Маттиас-Монета. Посмотри, Мак, какая чудная ночная рубашка!

Маттиас. Может быть, это тоже похабщина, капитан?

Мак. Ладно, хватит. Я же не хотел тебя обидеть — в такой-то день.

Уолтер. Ну а это? Чиппендейл! (Снимает покрывало с огромных стоячих часов в стиле Чиппендейл.)

Мак. Людовик.

Полли. Великолепные часы. Я так счастлива. Я не нахожу слов. Вы просто невероятно любезны. Жаль, что у нас нет квартиры, правда, Мак?

Мак. Считай, что это только начало. Лиха беда — начало. Большое спасибо, Уолтер. Ну довольно, уберите барахло. Ужин!

Джекоб (в то время как другие уже заняты сервировкой). Я, конечно, опять пришел с пустыми руками. (С жаром, к Полли.) Поверьте, сударыня, мне это очень неприятно.

Полли. Это не имеет никакого значения, господин Джекоб-Крючок.

Джекоб. Ребята швыряются подарками, а я один стою как дурак. Войдите в мое положение. Каждый раз со мной такая история. Я могу вам назвать сколько угодно таких случаев! Вы просто глаза вытаращите. Вот недавно встретил я Дженни-Малину. Ну, говорю, старая потаскуха… (Увидев, что за спиной его стоит Мак, молча удаляется.)

Мак (усаживает Полли). В такой день, Полли, ты будешь кушать лучшие блюда. Прошу!

Все садятся.

Эд (указывая на сервиз). Красивые тарелки. Гостиница «Савой».

Джекоб. Яйца под майонезом от Селфриджа. Предполагалась еще целая банка паштета из гусиной печенки. Но Джимми сожрал его по дороге — со злости, потому что в банке оказалась дырка.

Уолтер. В приличном обществе не говорят «дырка».

Джимми. Не набрасывайся на яйца, Эд. В такой-то день!

Мак. Хорошо бы спеть. Что-нибудь этакое благолепное.

Маттиас (давится от смеха). Благолепное? Шикарно сказано. (Осекся под уничтожающим взглядом Мака.)

Мак (вышибает у соседа блюдо из рук). Я, собственно, не хотел сразу приступить к ужину. Вы так и навалились на жратву, а я предпочел бы сначала создать надлежащее настроение. У людей в такие дни обычно что-нибудь устраивают.

Джекоб. Что, например?

Мак. Неужели мне все самому придумывать? Я не требую от вас оперы. Но что-нибудь кроме жратвы и похабщины вы, ей-богу же, могли бы подготовить. Да что там говорить, в такие дни только и видишь, как ни в чем нельзя полагаться на друзей.

Полли. Лососина превосходная, Мак.

Эд. Да, такой вам еще не приходилось жевать. У Мэкки-Ножа она не переводится. Вы будете кататься как сыр в масле. Я всегда говорил, что Мак лучшая партия для девушки, у которой есть высокие идеалы. Это я вчера еще говорил Люси.

Полли. Люси? Кто такая Люси, Мак?

Джекоб (смущенно). Люси? Ах, знаете, это не нужно принимать всерьез.

Маттиас выходит из-за стола и, встав за спиной Полли, делает Джекобу отчаянные знаки, чтобы тот замолчал.

Полли (заметив жестикуляцию Маттиаса). Передать вам что-нибудь? Может быть, соль?.. Простите, вы хотите что-то сказать, господин Джекоб?

Джекоб. О нет, ничего, ничего. Если я чего-то и хотел, то именно ничего не сказать. А то еще сболтнешь лишнее.

Мак. Что у тебя в руке, Джекоб?

Джекоб. Нож, капитан.

Мак. А что у тебя на тарелке?

Джекоб. Форель, капитан.

Мак. Стало быть, ты режешь форель ножом, так, что ли? Это же неслыханно, Джекоб. Ты видела что-либо подобное, Полли? Он режет рыбу ножом! Так поступают только хамы, ты понял меня, Джекоб? Учись хорошим манерам. Ты еще намучишься с ними, Полли. Не так-то просто сделать из этих скотов людей, умеющих вести себя в приличном доме. Да знаете ли вы вообще, что такое приличный дом?

Уолтер. Приличный дом или публичный дом?

Полли. Фи, господин Уолтер!

Мак. Значит, вы не желаете петь, чтобы как-то украсить этот день? Пускай, значит, день моей свадьбы будет таким же скучным и нудным, как всякий другой? И вообще — почему никто не стоит у дверей? Может быть, мне самому сегодня стать у дверей, чтобы вы спокойно набивали себе брюхо за мой счет?

Уолтер (ворчливо). Что значит — «за мой счет»?

Джимми. Перестань, Уолтерчик! Так и быть, я выйду. Какой дьявол сюда придет! (Выходит.)

Джекоб. Вот была бы потеха, если бы в такой день всех гостей застукали!

Джимми (вбегая). Эй, капитан, шухер!

Уолтер. Пантера-Браун!

Маттиас. Глупости, это его преподобие Кимбл!

Входит Кимбл.

Все (орут). Добрый вечер, ваше преподобие!

Кимбл. Ну наконец-то я вас нашел! Я нашел вас в скромной хижине. Но зато вы сидите под собственной крышей.

Мак. Герцога Девонширского.

Полли. Здравствуйте, ваше преподобие. Ах, как я счастлива, что в прекраснейший день моей жизни его преподобие…

Мак. А теперь я прошу отметить прибытие его преподобия небольшой кантатой.

Маттиас. Что вы скажете о «Билле Лоджине и Мэри Сайер»?

Джекоб. «Билли Лоджин» — это, пожалуй, подойдет.

Кимбл. Ну-ка, затяните, ребята!

Маттиас. Начнем, господа.

Трое мужчин (поднимаются и нерешительно, слабыми, неверными голосами поют).

СВАДЕБНАЯ ПЕСНЯ ДЛЯ БЕДНЯКОВ

Билли Лоджин и Мэри Сайер

Поженились — только и всего!

Дай им бог счастливого житья-бытья!

Но, придя оформляться в магистрат,

Сам не знал он, чей был на ней наряд,

А она не знала толком имени его.

Ура!

Ты в жене своей уверен? Нет!

Верность ей хранить намерен? Нет!

Дай им бог счастливого житья-бытья!

Билли Лоджин говорит: она

Целиком мне вовсе не нужна! Свинья.

Ура!

Мак. И это все? Убожество!

Маттиас (снова давится от смеха). Убожество — вот верное слово, господа. Именно убожество.

Мак. Заткнись!

Маттиас. Я хочу сказать — нет подъема, нет огня и тому подобное.

Полли. Господи, если никто не хочет выступить, я, пожалуй, сама покажу вам один пустячок. Я попробую изобразить девушку, которую мне случилось однажды видеть в небольшом кабачке. Знаете, такие четырехпенсовые кабачки в Сохо. Девушка эта была судомойкой. И, понимаете, все над ней смеялись. А она в ответ говорила гостям такие вещи — вот вы сейчас услышите какие. Представьте себе, что это стойка — грязная-прегрязная стойка, за которой проходит весь ее день. Это ведро, в котором она полощет, а это — тряпка, которой она вытирает стаканы. Там, где вы сидите, сидели мужчины, которые над ней смеялись. Вы тоже можете смеяться, чтобы было совсем похоже. А если не сможете смеяться, — не надо. (Тихо напевая без слов, моет воображаемые стаканы.) А теперь кто-нибудь из вас (указывая на Уолтера), ну, например, вы, пусть скажет: «Когда же наконец придет твой корабль, Дженни?»

Уолтер. Когда же наконец придет твой корабль, Дженни?

Полли. А кто-нибудь другой, например, вы, пусть скажет: «Ты все еще моешь стаканы, Дженни, пиратская невеста?»

Маттиас. Ты все еще моешь стаканы, Дженни, пиратская невеста?

Полли. Ну вот, а теперь я начинаю.

Особый золотистый свет. Орган освещен. Сверху на шесте спускается трехламповый светильник. На щитах надпись:

ПИРАТКА ДЖЕННИ

1

Стаканы я мою здесь, господа,

И вам на ночь стелю постели,

И вы пенни мне даете, — вы в расчете со мной,

И, мои лохмотья видя и такой трактир дрянной,

Как вам знать, кто я на самом деле?

Но настанет вечер, и крик раздастся с причала,

И вы спросите: «Что это за крик?»

И когда я засмеюсь, вы удивитесь:

Почему смеюсь я в этот миг?

И у пристани станет

Сорокаорудийный

Трехмачтовый бриг.

2

«Эй, вытри стаканы!» — мне говорят

И пенни суют, подгоняя.

И монетку беру я, и постели стелю.

(Вам в ту ночь на тех постелях не уснуть и во хмелю,

Если б знали вы, кто я такая!)

Но настанет вечер — и гул раздастся с причала,

И вы спросите: «Что стрястись могло?»

И воскликнете, лицо мое увидев:

«Боже, как она смеется зло!»

И ударит из пушек

Сорокаорудийный

Трехмачтовый бриг.

3

Невесело станет вам, господа!

Будут стены, треща, валиться.

И сровняется за ночь весь ваш город с землей.

Уцелеет от обстрела лишь один трактир дрянной,

И все спросят: «Кто сумел там скрыться?»

Не умолкнет гомон до рассвета у трактира.

«Чье же это — будут спрашивать — жилье?»

И, увидев, как я выйду рано утром,

Закричат: «Они щадят ее!»

И поднимет свой вымпел

Сорокаорудийный

Трехмачтовый бриг.

4

А в полдень матросы с судна сойдут,

Чтобы суд справедливый править.

И куда бы вы ни скрылись, вас матросы найдут

И ко мне, связав покрепче канатами, приведут,

И кого ж мне из вас обезглавить?

Будет в этот полдень тишина вблизи причала,

И отвечу я: «Казните всех подряд!»

И под возгласы «гопля» и прибаутки

Будут головы катиться с плеч.

И умчится со мною

Сорокаорудийный

Трехмачтовый бриг.

Маттиас. Очень мило. Забавно, правда? Ишь ты, как здорово спела!

Мак. Что значит — «мило»? При чем тут «мило», идиот? Это же искусство, а ты лезешь со своим «мило». У тебя это великолепно получилось, Полли. Но разве такая шваль — простите, ваше преподобие, — разве такие люди что-нибудь понимают? (Тихо, к Полли.) Между прочим, мне не нравится такое кривлянье, пожалуйста, имей это в виду на будущее.

За столом начинают громко смеяться. Банда потешается над священником.

Что у вас в руках, ваше преподобие?

Джекоб. Два ножа, капитан.

Мак. А что у вас на тарелке, ваше преподобие?

Кимбл. Лососина, кажется.

Мак. Вот как. Значит, вы режете лососину ножом?

Джекоб. Слыханное ли дело — жрать лососину с ножа; кто так поступает, тот просто…

Мак. Свинья. Ты понял меня, Джекоб? Учись.

Джимми (вбегая). Эй, капитан, шухер! Сам шериф.

Уолтер. Браун, Пантера-Браун!

Мак. Да, Пантера-Браун, совершенно верно. Не кто иной как Пантера-Браун, главный шериф Лондона, столп английской полиции, войдет сейчас в жалкую хижину капитана Макхита. Учитесь!

Бандиты прячутся.

Джекоб. Это же верная виселица.

Входит Браун.

Мак. Хелло, Джекки!

Браун. Хелло, Мэкки! У меня мало времени, я на минутку. Неужели нельзя было обойтись без чужой конюшни? Это же снова взлом!

Мак. Очень уж удобно она расположена, Джекки. Рад, что ты не забываешь своего Мака и пришел на свадьбу к старому другу. Сейчас я познакомлю тебя с моей супругой, урожденной Пичем. Полли, это Пантера-Браун. Ну как, старина? (Хлопает его по плечу.) А это мои друзья, Джекки, с ними ты, наверно, уже встречался.

Браун (с неудовольствием). Я же здесь с частным визитом, Мак.

Мак. Они тоже. (Зовет их.)

Бандиты выходят из своих укрытий с поднятыми руками.

Эй, Джекоб!

Браун. Это Джекоб-Крючок. Мерзавец!

Мак. Вот Джимми, вот Роберт, вот Уолтер!

Браун. Ну ладно, на сегодня забудем об этом.

Мак. Вот Эд, вот Маттиас!

Браун. Садитесь, господа, садитесь!

Все. Благодарим вас, сударь.

Браун. Рад познакомиться с очаровательной супругой моего старого друга Мака.

Полли. Вы мне льстите, сударь!

Мак. Садись, старая посудина, и бери курс на виски! Полли, господа! Вот перед вами человек, которого неисповедимая воля короля возвысила над прочими людьми и который тем не менее остался моим другом среди всех бурь и треволнений и так далее. Вы знаете, кого я имею в виду, и ты тоже знаешь это, Браун. Ах, Джекки, помнишь ли ты, как мы служили в Индии. Ты солдат и я солдат. Давай-ка споем солдатскую песню, Джекки!

Оба садятся на стол. Золотистый свет. Орган освещен. Сверху на шесте спускается трехламповый светильник. На щитах надпись:

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

Мак и Браун.

1

И Джон завербован, и Джимми взят,

И Джорджи в сержантском званье.

Но армия не спросит: «Кто ты, солдат?»

У армии есть заданье.

От Гибралтара

До Пешавара

Пушки — подушки нам.

Если же новая

Желтая, лиловая,

Черного окраса

Попадется раса,

Из нее мы сделаем бифштекс. Трам-там.

2

Джонни мечтал раздобыть одеял,

Джимми от теплого виски тошнило.

Но Джорджи обоим напоминал.

Что не люди они, а живая сила.

От Гибралтара

До Пешавара

Пушки — подушки нам.

Если же новая

Желтая, лиловая,

Черного окраса

Попадется раса,

Из нее мы сделаем бифштекс. Трам-там.

3

И Джонни умер, и Джимми нет,

И без вести сгинул бедняга Джорджи.

Но у крови по-прежнему тот же цвет

И порядок вербовки тот же!

Сидят на столе, но ноги их маршируют.

От Гибралтара

До Пешавара

Пушки — подушки нам.

Если же новая

Желтая, лиловая,

Черного окраса

Попадется раса,

Из нее мы сделаем бифштекс. Трам-там.

Мак. Хотя ураган жизни разметал друзей юности, хотя наши профессиональные интересы различны, пожалуй, даже диаметрально противоположны, наша дружба выдержала все испытания. Пусть это будет вам уроком! Кастор и Поллукс, Гектор и Андромаха и так далее. Не было случая, чтобы я, простой грабитель, — вы меня понимаете — вернулся с добычей и не передал части ее, солидной части, своему другу Брауну в знак и свидетельство моей неизменной верности. Не было также случая — вынь нож изо рта, Джекоб, не было также случая, чтобы он, всемогущий шеф полиции, назначил облаву, не известив об этом друга своей юности, то есть меня. Ну и так далее, в конце концов, у нас все основано на взаимности. Учитесь! (Берет Брауна под руку.) Да, Джекки, я рад, что ты пришел, ты поступил как истинный друг.

Пауза. Браун озабоченно разглядывает ковер.

Настоящий ширазский.

Браун. Фирма «Ковры Востока».

Мак. Да, мы обычно все берем оттуда. Знаешь, Джекки, сегодня я не мог тебя не позвать. Надеюсь, что, несмотря на твою должность, моя просьба тебе не в тягость.

Браун. Ты же знаешь, Мак, что я тебе ни в чем не могу отказать. Мне надо идти, у меня столько дел; если во время коронации хоть что-нибудь случится…

Мак. Знаешь, Джекки, мой тесть — отвратительный старый мерин. Если он начнет на меня капать… Скажи, Джекки, в Скотленд-Ярде есть на меня материал?

Браун. В Скотленд-Ярде нет на тебя материала.

Мак. Естественно.

Браун. Я же все устроил. Спокойной ночи.

Мак (бандитам). Может быть, вы встанете?

Браун (к Полли). Всего доброго!

Браун уходит, Мак его провожает.

Джекоб (до сих пор он беседовал с Маттиасом, Уолтером и Полли). Признаюсь, у меня возникли кое-какие опасения, когда сказали, что идет Пантера-Браун.

Маттиас. Видите, сударыня, мы связаны с крупными представителями власти.

Уолтер. Да, у Мака всегда найдется козырь, о котором наш брат и не подозревает. Но у нас тоже кое-что есть про запас. Господа, уже половина десятого.

Маттиас. Сейчас мы покажем гвоздь программы.

Все устремляются в левую часть сцены, за ковер, скрывающий какой-то предмет. Входит Мак.

Мак. В чем дело?

Маттиас (из-за ковра). Еще один небольшой сюрприз, капитан.

Стоя за ковром, они тихо, но с чувством поют песню о Билле Лоджине. Когда они доходят до слов «имени его», Маттиас срывает ковер, и они начинают петь во весь голос, хлопая по кровати, которая теперь видна Маку, Полли и публике.

Мак. Благодарю вас, друзья, благодарю.

Уолтер. Ну а теперь гости потихоньку удалятся.

Все уходят.

Мак. Итак, пора отдать должное чувствам. Нельзя замыкаться в своей профессии. Сядь, Полли! Видишь, какая луна над Сохо?

Музыка.

Полли. Вижу. Милый, прижмись ко мне.

Мак. Хорошо, милая.

Полли. Куда ты, туда и я с тобой.

Мак. Где бы мы ни были, мы будем вместе.

Оба.

Свидетельства нам не давал магистрат.

Не были мы с тобой под венцом,

И чем ты платила за брачный наряд,

Не знаю — и дело с концом.

Тарелку долой, коль закончен обед!

Что толку в ней с этих пор?

В любви существуют лишь «да» и «нет».

А все остальное — вздор!

III

Для Пичема, знающего, как сурова жизнь, потеря дочери означает полное разорение.

Заведение Пичема. В правой части сцены Пичем и госпожа Пичем. У двери Полли в пальто и шляпе. В руках у нее дорожная сумка.

Госпожа Пичем. Вышла замуж? Ты увешиваешь ее спереди и сзади платьями, шляпами, зонтиками и перчатками, а когда эта девочка стоит уже не меньше, чем добрая яхта, она сама летит на помойку, как гнилой огурец. Ты в самом деле вышла замуж?

Золотистый свет. Орган освещен. Сверху на шесте спускается трехламповый светильник. На щитах надпись:

ПЕСЕНКА, С ПОМОЩЬЮ КОТОРОЙ ПОЛЛИ ДАЕТ ПОНЯТЬ РОДИТЕЛЯМ, ЧТО ОНА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВЫШЛА ЗАМУЖ ЗА БАНДИТА МАКХИТА

Полли.

1

Когда я невинной девчонкой была

Я была ею так же, как вы,

Я думала: если появится он,

Не должна я терять головы.

И пусть богат он,

И пусть любезен,

И даже в будни прилично одет,

И пусть он знает, как вести себя с дамой,

Все равно я отвечу: «Нет».

Я останусь холодна и неприступна,

Я останусь равнодушна в ответ.

Ну конечно, может быть вполне,

Прокачусь я с ним на лодке при луне.

Но не больше, нет, нет, нет.

Не годится просто так ложиться,

Нужно дать холодности обет.

Ведь чего тут только не случится,

Если вовремя не скажешь: «Нет».

2

Из Кента явился мой первый жених,

Красив был — я знаю сама.

У второго было три парохода.

Третий был от меня без ума.

И каждый богат был,

И каждый — любезен,

И даже в будни прилично одет,

И знали твердо, как вести себя с дамой,

Но всем я ответила: «Нет!»

Я осталась холодна и неприступна,

Я осталась равнодушна в ответ.

Ну конечно, быть могло вполне,

Что катались мы на лодке при луне,

Но не больше, нет, нет, нет.

Ведь нельзя же просто так ложиться,

Я дала холодности обет.

Да, клянусь, тут все могло случиться,

Но на все я отвечала: «Нет».

3

Но в один прекрасный, безоблачный день

Тот пришел, кто меня не просил,

И повесил он свой плащ у меня в каморке,

И в себе не нашла я сил.

И не был богат он,

И не был любезен,

И даже в праздник был скверно одет,

И не умел совсем вести себя он с дамой,

Но я ему не сказала: «Нет».

Не осталась холодна и неприступна,

Не осталась равнодушна в ответ.

Так и не пришлось ни разу мне

Покататься с ним на лодке при луне.

Тут уже не до катанья, нет,

Тут уже приходится ложиться

И забыть холодности обет.

Все случилось, что могло случиться,

Но я так и не сказала: «Нет».

Пичем. Вот в какую шлюху она превратилась. Очень хорошо. Очень приятно.

Госпожа Пичем. Если уж ты настолько безнравственна, чтобы выйти замуж, то почему тебе нужен непременно конокрад и разбойник с большой дороги? Ты еще поплатишься! Я могла это предвидеть. Она с пеленок воображала себя чуть ли не королевой Англии!

Пичем. Значит, она действительно вышла замуж?

Госпожа Пичем. Да, вчера вечером, в пять часов.

Пичем. За известного преступника! Если хорошенько подумать, это доказывает огромную его смелость. Ведь стоит мне отдать дочь, последнюю опору моей старости, как рухнет мой дом и последняя собака от меня убежит. Я и так уже рискую умереть голодной смертью. Да-да, если нам троим хватит на зиму одного-единственного полена, то, может быть, мы и доживем до весны. Может быть.

Госпожа Пичем. Да что и говорить! Это нам награда за все, Джонатан. Я схожу с ума. Голова кружится. Я не выдержу. Ох! (Падает в обморок.) Рюмку коньяку!

Пичем. Видишь, до чего ты довела мать. Живее!

Полли выходит.

Стало быть, моя дочь шлюха. Очень хорошо, очень приятно. Как близко она приняла это к сердцу, бедная женщина!

Полли возвращается с бутылкой коньяка.

Вот единственное утешение, оставшееся твоей бедной матери.

Полли (в этой сцене она так и светится счастьем). Можешь смело дать ей две рюмки. Когда маме не по себе, она легко переносит двойную порцию. Это сразу поставит ее на ноги.

Госпожа Пичем (приходя в себя). Она опять изображает заботливую дочь! Не верю в ее искренность.

Входят пятеро нищих.

Нищий. Я имею претензии. Это вонючий свинарник. Это не культяпка, а тяп-ляп, и я не стану выбрасывать деньги на такое дерьмо.

Пичем. Чего тебе надо? Твоя культяпка не хуже любой другой, только ты не содержишь ее в чистоте.

Нищий. Вот как! А почему я зарабатываю меньше любого другого? Нет, шалишь, со мной этот номер не пройдет. (Швыряет культяпку.) Чем носить такое дерьмо, лучше уж по-настоящему отрубить себе ногу.

Пичем. Ну чего вы, собственно, хотите? Разве я виноват, если у людей теперь не сердце, а булыжник? Я же не могу дать вам по пяти культяпок сразу! В какие-нибудь три минуты я делаю из человека такую жалкую развалину, что, взглянув на него, собака и та заплачет. Разве я виноват, что люди не плачут? Вот тебе еще одна культяпка, если этой мало. Только научись держать вещи в порядке!

Нищий. С этой еще куда ни шло.

Пичем (проверяя протез у другого нищего). Кожа не годится, Селия, резина противнее. (Третьему.) Шишка уже сходит, это у тебя последняя. Что ж, начнем сначала. (Осматривая четвертого.) Ну конечно, разве настоящая парша может тягаться с искусственной! (Пятому.) Эй ты, на кого ты похож? Ты опять обжираешься. Придется тебя наказать для примера.

Нищий. Господин Пичем, честное слово, я ничего особенного не ел. У меня нездоровая полнота, я не виноват.

Пичем. Я тоже. Ты уволен. (Снова второму.) «Потрясать» и «действовать на нервы» — это разные вещи, дорогой мой. Мне нужны мастера своего дела. Только мастера и потрясают нынче сердца. Если бы вы работали как полагается, публика бы вам аплодировала! Но у тебя же нет выдумки! Я вынужден расторгнуть наш договор.

Нищие уходят.

Полли. Пожалуйста, погляди на него. Может быть, ты думаешь, что он писаный красавец? Так убедись, что нет. Но он человек со средствами. С ним я буду обеспечена. Он прекрасный взломщик, кроме того, он опытный и дальновидный грабитель. Я могла бы назвать тебе сумму его сбережений. Еще два-три удачных дела — и мы сможем поселиться в небольшом загородном доме не хуже господина Шекспира, которого так ценит отец.

Пичем. Стало быть, все очень просто. Ты вышла замуж. Что делают, когда выходят замуж? Да разве ты сообразишь! Так вот: когда выходят замуж, разводятся, не правда ли? Неужели так трудно до этого додуматься?

Полли. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Госпожа Пичем. О разводе.

Полли. Но я же его люблю, зачем же мне думать о разводе?

Госпожа Пичем. Скажи, тебе не совестно?

Полли. Мама, если ты когда-нибудь любила…

Госпожа Пичем. Любила! Ты совсем свихнулась от этих проклятых книг. Все же так делают, Полли!

Полли. Ну что ж, значит, я — исключение.

Госпожа Пичем. Вот я тебе всыплю по заднице, «исключение»!

Полли. Я знаю, все матери так поступают, но разве это поможет! Любовь важнее, чем шлепки по заднице.

Госпожа Пичем. Смотри, Полли, мое терпение лопнет.

Полли. Я не позволю отнять у меня мою любовь.

Госпожа Пичем. Еще одно слово, и ты получишь пощечину.

Полли. Выше любви ничего нет на свете.

Госпожа Пичем. И вообще у этого типа целая куча жен. Когда его повесят, того и гляди, объявится добрая дюжина вдов, и, пожалуй, у каждой будет еще младенец на руках. Ах, Джонатан!

Пичем. Повесят? Как ты додумалась до этого? Прекрасная мысль. Выйди-ка, Полли.

Полли выходит.

Правильно. Верные сорок фунтов.

Госпожа Пичем. Понимаю. Донести шерифу.

Пичем. Разумеется. И к тому же его бесплатно повесят… Сразу двух зайцев. Только сначала надо узнать, где он скрывается.

Госпожа Пичем. Это, милый мой, я могу тебе сказать наверняка: где ему быть, как не у своих потаскух?

Пичем. Но они же его не выдадут.

Госпожа Пичем. Положись на меня. Деньги правят миром. Сейчас я схожу в Тарнбридж и поговорю с девчонками. Если в ближайшие два часа этот господин встретится хотя бы с одной из них, считай, что он в наших руках.

Входит Полли — она подслушивала за дверью.

Полли. Мамочка, не трудись. Мак скорее сам отправится в тюрьму Олд Бейли, чем встретится с такой особой. Но если бы он даже и пришел в Олд Бейли, шериф угостил бы его коктейлем, и они за сигарами потолковали бы об одном заведении на нашей улице, под которое тоже можно подкопаться. Если тебе угодно знать, папочка, твой шериф веселился на моей свадьбе.

Пичем. Как его фамилия?

Полли. Его фамилия Браун. Но для тебя он, наверно, Пантера-Браун. Все, у кого есть основания его бояться, называют его Пантера-Браун. Зато мой муж, папочка, называет его Джекки. Потому что для него он просто Джекки. Они друзья юности.

Пичем. Так-так, они друзья. Шериф и главный преступник! Наверно, это единственный случай дружбы в нашем городе.

Полли (в упоении). Когда они сидят за коктейлями, они треплют друг друга по щеке и говорят: «Если ты хлопнешь еще одну, я тоже хлопну еще одну». И когда один выходит, у другого сразу увлажняются глаза, и он говорит: «Куда ты, туда и я с тобой». В Скотленд-Ярде на Мака нет материала.

Пичем. Так-так. С вечера во вторник до утра в четверг моя дочь находилась у господина Макхита, женатого, можно не сомневаться, неоднократно. Он выманил ее из родительского дома под предлогом бракосочетания. Не пройдет и недели, как по этой причине его отправят на виселицу, как он того заслуживает. «Господин Макхит, некогда вы носили белые лайковые перчатки, у вас была трость с набалдашником слоновой кости и шрам на шее. Вы обычно пребывали в гостинице „Каракатица“. Сейчас у вас остался только шрам, наименее ценная из ваших примет. Пребываете вы теперь главным образом за решеткой, а в недалеком будущем и вовсе перестанете где-либо пребывать…»

Госпожа Пичем. Ах, Джонатан, это тебе не удастся. Ведь дело идет о Мэкки-Ноже, которого называют величайшим преступником Лондона. Он берет что захочет.

Пичем. Кто такой Мэкки-Нож! Собирайся, мы пойдем к шерифу. А ты отправишься в Тарнбридж.

Госпожа Пичем. К его потаскухам.

Пичем. Такова подлость мира. Либо ты останешься без ног от беготни и хлопот, либо твои ноги попросту украдут.

Полли. Ну что ж, я с удовольствием пожму руку господину Брауну.

Золотистый свет. Все трое выходят на авансцену и поют. На щитах надпись:

ПЕРВЫЙ ТРЕХГРОШОВЫЙ ФИНАЛ О НЕНАДЕЖНОСТИ ЖИТЕЙСКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

Полли.

Что мне нужно? Лишь одно:

Замуж выйти, стать женою.

Неужели и такое

Человеку не дано?

Пичем (с Библией в руках).

У человека есть на счастье право.

Ведь бытия земного краток век,

И хлеб вкушать, и радоваться, право,

Имеет право каждый человек.

Да, таково его святое право.

Но слыхано ль, чтоб кто-нибудь однажды

Осуществил права свои? Увы!

Осуществить их рад, конечно, каждый,

Да обстоятельства не таковы.

Госпожа Пичем.

Доброй быть хочу с тобой,

Все отдать тебе я рада.

Мне ведь лучшая отрада

Счастье дочери родной.

Пичем.

Стать добрым! Кто не хочет добрым стать?

Раздать бы бедным все добро свое!

Какая бы настала благодать,

Какое было б райское житье!

Стать добрым! Кто не хочет добрым стать?

Но вот беда — на нашей злой планете

Хлеб слишком дорог, а сердца черствы.

Мы рады жить в согласье и в совете,

Да обстоятельства не таковы.

Полли и госпожа Пичем.

Он прав — кто возразить бы мог?

Зол человек, и мир убог.

Пичем.

Я прав — кто возразить бы мог?

Зол человек, и мир убог.

Мы рады бы устроить рай земной,

Да обстоятельства всему виной!

Кто с братом жить в ладу не рад?

Твой брат тебе, конечно, друг.

Но станет в доме тесно вдруг

И налицо домашний ад.

Кто верным долгу быть не рад?

Жена тебе, конечно, друг.

Но ей любви не хватит вдруг

И налицо домашний ад.

Твой сын тебе, конечно, друг.

Кто верным долгу быть не рад?

Но станешь сыну в тягость вдруг

И налицо домашний ад.

А быть хорошим всякий рад.

Полли и госпожа Пичем.

Вот это-то и скверно

И гнусно беспримерно.

Зол человек, а мир убог,

Он прав — кто возразить бы мог!

Пичем.

Я прав. Кто возразить бы мог?

Зол человек, а мир убог.

И мы бы не были черствы,

Да обстоятельства не таковы.

Все трое.

И значит, в мире нет добра,

И значит, это все мура.

Пичем.

Зол человек, и мир убог.

Я прав. Кто возразить бы мог!

Все трое.

Вот это-то и скверно

И гнусно беспримерно.

И значит, в мире нет добра,

И значит, это все — мура!

Действие второе

IV

Четверг, вторая половина дня. Мэкки-Нож прощается с женой, перед тем как удрать от своего тестя в Хайгейт.

Конюшня.

Полли (входя). Мак! Мак, не пугайся.

Мак (лежа на кровати). Что случилось? Что с тобой, Полли?

Полли. Я была у Брауна, и отец мой тоже там был. Они хотят тебя схватить. Отец грозил всякими ужасами. Браун отстаивал тебя, но в конце концов он сдался, и теперь он тоже считает, что тебе нужно немедленно скрыться. На некоторое время. Надо собрать вещи.

Мак. Собрать вещи. Глупости. Пойди сюда, Полли. Мы займемся не упаковкой вещей, а совсем-совсем другим.

Полли. Нет, сейчас нельзя. Я в таком страхе. Только и было разговоров что о виселице.

Мак. Не люблю, когда ты капризничаешь, Полли. В Скотленд-Ярде нет на меня материала.

Полли. Вчера, может быть, и не было, а сегодня хоть отбавляй. Я принесла обвинительное заключение. Это такой длинный список, всего и не запомнишь. Покушение на двух купцов, свыше тридцати взломов, двадцать три уличных ограбления, поджоги, предумышленные убийства, подлоги, клятвопреступления — и все за последние полтора года. Ты ужасный человек. А в Винчестере ты соблазнил двух несовершеннолетних сестер.

Мак. Мне они сказали, что им уже за двадцать. А что говорит Браун? (Медленно встает и, насвистывая, идет вдоль рампы в правую часть сцены.)

Полли. Он догнал меня в вестибюле и сказал, что теперь ничего не может для тебя сделать. Ах, Мак! (Бросается ему на шею.)

Мак. Ну что ж, если мне надо сматываться, придется вести дело тебе.

Полли. Не говори сейчас о делах, Мак, я не могу о них слышать, лучше еще раз обними свою бедную Полли и поклянись, что ты ее никогда, никогда…

Резко оборвав Полли, Мак ведет ее к столу и усаживает на стул.

Мак. Вот бухгалтерские книги. Слушай внимательно. Это список личного состава. (Читает.) Итак, Джекоб-Крючок, на службе полтора года. Посмотрим-ка, что он принес. Раз, два, три, четыре, пять золотых часов. Немного, но работа чистая. Не садись ко мне на колени, сейчас у меня не то настроение. Дальше идет Уолтер-Плакучая Ива. На эту собаку положиться нельзя. Налево работает. Дай ему три недели отсрочки, пусть погуляет перед виселицей. Потом уволишь. Просто заявишь Брауну.

Полли (всхлипывая). Просто заявлю Брауну.

Мак. Джимми второй. Беспардонный человек. Работник неплохой, приносит доход, но — бесстыж. Прямо из-под задниц простыни вытаскивает у дам из лучшего общества. Выдашь ему аванс.

Полли. Выдам ему аванс.

Мак. Роберт-Пила. Работает по мелочам. Таланта ни на грош. На виселицу не попадет, но и наследства не оставит.

Полли. Наследства не оставит.

Мак. В остальном действуй так же, как до сих пор. Вставай в семь часов, умывайся, принимай ванну и так далее.

Полли. Ты прав, нужно взять себя в руки и заняться делами. Твое — это теперь и мое, правда, Мэкки? А как быть с твоими комнатами, Мак? Может быть, отказаться от них? Просто жаль платить!

Мак. Нет, они мне еще понадобятся.

Полли. Зачем же нам бросать деньги на ветер!

Мак. Ты, кажется, думаешь, что я вообще не вернусь?

Полли. Да что ты! Я хочу только сказать, что потом можно снять снова! Мак… Мак, я больше не могу. Я смотрю на твой рот и уже не слышу, что ты говоришь. Ты будешь мне верен, Мак?

Мак. Ну конечно, я буду тебе верен. Как аукнется, так и откликнется. Ты думаешь, я тебя не люблю? Только я вижу дальше твоего.

Полли. Я тебе так благодарна, Мак. Ты печешься обо мне, а за тобой гонятся эти ищейки…

При последних словах Полли Мак цепенеет. Он встает, идет в правую часть сцены, сбрасывает с себя пиджак и моет руки.

Мак (торопливо). Чистую прибыль будешь по-прежнему переводить банкирскому дому Джек Пуль в Манчестере. Между нами говоря, я собираюсь целиком переключиться на банкирскую деятельность. Это вопрос дней. Быть банкиром безопаснее и прибыльнее. Самое большее через две недели надо будет вынуть капитал из этого предприятия. После этого ты сходишь к Брауну и передашь список полиции. Самое большее через четыре недели все эти подонки человечества исчезнут в казематах Олд Бейли.

Полли. Но как же ты можешь глядеть им в глаза, если ты поставил на них крест; если они уже почти на виселице? Как же ты можешь пожимать им руки?

Мак. Кому? Роберту-Пиле, Маттиасу-Монете, Джекобу-Крючку? Этим-то висельникам?

Входят бандиты.

Рад видеть вас, господа.

Полли. Здравствуйте, господа.

Маттиас. Капитан, я раздобыл план празднования коронации. Должен сказать, что нам предстоит напряженная работа. Через полчаса — приезд архиепископа Кентерберийского.

Мак. Когда?

Маттиас. В пять тридцать. Нужно немедленно двигаться, капитан.

Мак. Да, вам пора двигаться.

Роберт. Что значит — вам?

Мак. Что касается меня, то, к сожалению, я вынужден предпринять небольшую поездку.

Роберт. Боже правый, неужели вас хотят посадить?

Маттиас. Надо же, перед самой коронацией! Коронация без вас — это все равно что каша без ложки.

Мак. Заткнись! В связи с этим я временно передаю руководство предприятием своей жене Полли! (Выводит ее на передний план, а сам уходит в глубину сцены и наблюдает за ней оттуда.)

Полли. Ребята, я думаю, что наш капитан может спокойно отправиться в путь. Мы сумеем и без него провернуть дело. Мы покажем класс, правда, мальчики?

Маттиас. Не смею возражать. Только не знаю, сумеет ли женщина в такой момент… Я не хочу вас обидеть, сударыня.

Мак. Что ты на это скажешь, Полли?

Полли. Ах ты, дерьмо, вот как ты начинаешь. (Кричит.) Попробовал бы ты меня обидеть! Эти господа спустили бы с тебя штаны и всыпали бы тебе как следует. Не правда ли, господа?

Небольшая пауза, после которой вся шайка неистово аплодирует.

Джекоб. Да, к тому дело идет, можешь ей поверить.

Уолтер. Браво! Капитанша за словом в карман не полезет! Да здравствует Полли!

Бандиты. Да здравствует Полли!

Мак. Паршиво, что меня не будет на коронации. Это стопроцентное дело. Днем все квартиры пустехоньки, а ночью весь beau monde пьян в стельку. Кстати, Маттиас, ты слишком много пьешь. На прошлой неделе ты опять намекал, что детскую больницу в Гринвиче поджег ты. Если такое еще раз повторится, считай, что ты уволен. Кто поджег больницу?

Маттиас. Я.

Мак (остальным). Кто поджег больницу?

Бандиты. Вы, господин Макхит.

Мак. Значит, кто?

Маттиас (ворчливо). Вы, господин Макхит. Конечно, так наш брат никогда не возвысится.

Мак (жестами изображает, как вздергивают человека на виселицу). Ты-то уж возвысишься, если вздумал со мной конкурировать. Слыханное ли дело, чтобы ученые заблуждения оксфордского профессора подписывал какой-то ассистент? Профессор подписывает собственноручно.

Роберт. Сударыня, пока ваш супруг в отъезде, мы в вашем распоряжении. Расчет по четвергам, сударыня.

Полли. По четвергам, мальчики.

Бандиты удаляются.

Мак. А теперь прощай, солнышко. Следи за собой и, пожалуйста, не забывай ежедневно наводить красоту, так, словно я здесь. Это очень важно, Полли.

Полли. А ты, Мак, обещай мне, что не взглянешь ни на одну женщину и что уедешь отсюда немедленно. Поверь, что твоя маленькая Полли говорит это не из ревности. Это очень важно, Мак.

Мак. Кого интересуют всякие старые лоханки, Полли? Я люблю тебя одну. Как только достаточно стемнеет, я выведу своего вороного из какой-нибудь конюшни, а когда над твоим окошком взойдет луна, я буду уже далеко за Хайгейтским болотом.

Полли. Ах, Мак, ты разрываешь мне сердце. Останься со мной, и будем счастливы.

Мак. Я сам себе разрываю сердце. Я должен уйти, и кто знает, когда я вернусь.

Полли. Мы так мало были вместе, Мак.

Мак. Разве мы больше не будем вместе?

Полли. Ах, вчера я видела нехороший сон. Будто я подошла к окну и слышу смех на улице. Выглядываю в окно и вижу нашу луну. И луна такая тоненькая, как стершийся пенни. Не забывай меня, Мак, в чужих городах.

Мак. Конечно, я тебя не забуду, Полли. Поцелуй меня, Полли.

Полли. Прощай, Мак.

Мак. Прощай, Полли. (Уходя, поет.)

В любви существуют лишь «да» и «нет»,

А все остальное — вздор!

Полли (одна). А ведь он не вернется.

Счастье прошло,

Улыбнулось — и мимо.

Скажи мне: «Прощай»,

Будь жесток, мой любимый.

Что толку казниться,

К пречистой взывая.

Ведь все это знала

И мать родная.

Слышен колокольный звон.

Въезд королевы в Лондон возвещен.

День коронации — что нам готовит он?

Интермедия

К рампе из-за занавеса выходят госпожа Пичем и Дженни-Малина.

Госпожа Пичем. Значит, как только вы увидите Мэкки-Ножа, вы подойдете к первому попавшемуся констеблю и скажете ему два слова. За это вы получите десять шиллингов.

Дженни. Да где ж мы увидим Мака, если его ищут констебли? Не станет же он с нами развлекаться, когда за ним охотятся.

Госпожа Пичем. Я знаю, что говорю, Дженни. Пусть его ищет весь Лондон, все равно, Макхит не такой человек, чтобы отказаться от своих привычек. (Поет.)

БАЛЛАДА О ЗОВЕ ПЛОТИ

1

Вот дьявол сам, кому ничто не свято,

Мясник, перед которым все — телята.

Нет силы, что такого уняла бы.

Кто ж на него найдет управу? Бабы.

Он хочет иль не хочет — он готов.

Таков уж плоти полновластный зов.

Ему на гражданский кодекс и Библию наплевать,

Он собственным нахальством упоен,

Вблизи себя не терпит женщин он,

Он знает, что от баб добра не ждать.

Пусть не кичится, ибо на поверку

Он рано или поздно ляжет сверху.

2

Титанов мысли и гигантов духа

До гибели доводит потаскуха.

Смеются над несчастными. И что же?

Насмешника хоронят шлюхи тоже.

Он хочет иль не хочет — он готов.

Таков уж плоти полновластный зов.

Один стал христианином, другой — анархист скорей.

Тот знает гражданский кодекс, а этот несведущ в нем.

Иной толкует о диете днем,

Под вечер полон он других идей.

А ночью — так выходит на поверку

Он просто-напросто ложится сверху.

V

Еще не отзвонили колокола в честь коронации, а Мэкки-Нож был уже у тарнбриджских проституток. Проститутки его предают.

Четверг, вечер. Публичный дом в Тарнбридже. Обычный будничный день; проститутки — большинство в одних рубашках — гладят белье, играют в шашки, моются — в общем, буржуазная идиллия. Джекоб-Крючок читает газету. На него никто не обращает внимания. Пожалуй, он даже мешает девушкам.

Джекоб. Сегодня он не придет.

Проститутка. Вот как?

Джекоб. Я думаю, он вообще больше не придет.

Проститутка. Жаль.

Джекоб. Вот как? Насколько я его знаю, он уже за чертой города. Теперь его поминай как звали!

Входит Maкхит. Повесив шляпу на гвоздик, он садится на диван, по ту сторону стола.

Мак. Кофе, как всегда!

Виксен (в восхищении повторяет). Кофе, как всегда!

Джекоб (пораженно). Почему ты не в Хайгейте?

Мак. Сегодня четверг, мой день. Не стану же я из-за всякой чепухи отказываться от своих привычек. (Швыряет на пол обвинительное заключение.) И вообще дождь на дворе.

Дженни (читает обвинительное заключение). «Именем короля капитану Макхиту предъявляется обвинение в троекратном…»

Джекоб (отнимая у нее документ). Меня там тоже упоминают?

Мак. Как же, весь персонал.

Дженни (другой проститутке). Гляди, это обвинение.

Пауза.

Ну-ка, Мак, дай твою руку!

Он протягивает ей руку, продолжая пить кофе.

Долли. Верно, Дженни, погадай ему по руке. Ты здорово гадаешь. (Подходит с керосиновой лампой.)

Мак. Богатое наследство, что ли?

Дженни. Нет, наследства не видно!

Бетти. Что с тобой, Дженни? Почему ты так глядишь? Прямо мороз по коже дерет.

Мак. Дальняя дорога?

Дженни. Нет, не дальняя дорога.

Виксен. Ну что ж ты там увидела?

Мак. Только, пожалуйста, одно хорошее!

Дженни. Ах, где уж! Сплошной мрак и очень мало любви. Потом еще большое «К», это значит коварство женщины. Потом…

Maк. Стоп. Относительно мрака и коварства я хотел бы узнать подробности. Например, имя коварной женщины.

Дженни. Я только вижу, что оно начинается на «Д».

Мак. Ошибаешься. Оно начинается на «П».

Дженни. Мак, когда зазвонят вестминстерские колокола, тебе придется туго!

Мак. Скажи больше!

Джекоб оглушительно хохочет.

В чем дело? (Подбегает к Джекобу и заглядывает в обвинительное заключение.) Наврали, их было только три.

Джекоб (смеется). Вот именно!

Мак. Красивое у вас белье.

Проститутка. От колыбели до могилы первое дело — белье!

Старая проститутка. Я никогда не ношу шелкового. А то гости сразу думают, что ты больная.

Дженни потихоньку идет к двери.

Вторая проститутка. Куда ты, Дженни?

Дженни. Скоро узнаете. (Уходит.)

Молли. Домотканое полотно тоже отпугивает.

Старая проститутка. А мне домотканое помогает.

Виксен. Конечно, гости чувствуют себя как дома.

Мак (Бетти). А у тебя все еще с черной отделкой?

Бетти. Все еще.

Мак. А у тебя какое белье?

Вторая проститутка. Ах, мне просто совестно. Я никого не могу пригласить к себе в комнату. Моя тетка помешана на мужчинах. А в парадных сами знаете — какое уж тут белье.

Джекоб смеется.

Мак. Ты кончил?

Джекоб. Нет, я как раз дошел до растления.

Мак (возвратившись к дивану). Где же Дженни? Милые дамы, задолго до того, как моя звезда взошла над этим городом…

Виксен. «До того, как моя звезда взошла над этим городом…»

Мак. …я жил с одной из вас в самых ужасных условиях, милые дамы. И хотя я сегодня Мэкки-Нож, хотя счастье мне улыбается, я всегда буду помнить спутниц моих горьких дней, и в первую очередь Дженни, которую я любил больше всех других девушек. Послушайте! (Начинает петь.)

Под окном справа стоит Дженни. Она подзывает знаками констебля Смита. Потом к ней присоединяется госпожа Пичем. Дженни, Смит и госпожа Пичем стоят под фонарем и наблюдают за домом.

БАЛЛАДА СУТЕНЕРА[1]

1

Мак.

Давным-давно, в былые времена

Мы жили хорошо — она и я.

Соединились в прочный капитал

Ее живот и голова моя.

Кормила Дженни, Мэкки охранял.

С гостями я любезен был и мил:

Всегда постель освободить спешил

И вежливо прощался. Например,

Я говорил: «Захаживайте, сэр».

Так провели полгода мы вдвоем

В борделе том, что нам служил жильем.

В дверях появляется Дженни, за ней Смит.

2

Дженни.

Бывали и плохие времена:

Порой подводит ремесло мое.

Когда без гостя возвращалась я,

Кричал он: «Заложу твое белье!»

Ну что ж, я обходилась без белья.

Но иногда из женского упрямства

Я отвечала колкостью на хамство,

И он давал мне в зубы, и, бывало,

От зуботычин я заболевала.

Оба.

Так провели полгода мы вдвоем

В борделе том, что нам служил жильем.

3

Оба (вместе и попеременно).

Давным-давно, в былые времена.

Он.

Тогда жилось нам лучше, в самом деле.

Она.

Хотя лишь днем бывали мы вдвоем.

Он.

Ведь ночью гость лежал в ее постели.

(Привычней ночью, но сойдет и днем!)

Она.

Когда же понесла я от него…

Он.

Ложился снизу, только и всего.

Она.

Боялся раздавить младенца нам на горе.

Он.

Но все равно младенец сгинул вскоре,

И кончились полгода. И потом

Уже мы больше не жили вдвоем.

Танцуют. Мак берет трость, которая служит ему футляром для ножа. Дженни-Малина протягивает Маку его шляпу. Мак еще танцует, когда Смит подходит к нему и кладет ему руку на плечо.

Смит. Все в порядке. Пошли!

Мак. Неужели до сих пор не сделали второго выхода из этого свинарника?

Смит пытается надеть на Мака наручники. Сбив его с ног ударом в грудь, Мак выскакивает в окно. Но под окном — госпожа Пичем и полицейские.

Мак (спокойно и очень вежливо). Добрый день, сударыня.

Госпожа Пичем. Ах, милейший господин Макхит. Мой муж утверждает, что и герои мировой истории спотыкались на этом пороге.

Мак. Разрешите узнать, как чувствует себя ваш супруг?

Госпожа Пичем. Ему лучше. К сожалению, вам придется расстаться с вашими очаровательными дамами. Эй, констебли, отведите-ка этого господина на его новую квартиру.

Мака уводят.

(Заглядывает в окно.) Милые дамы, если вы захотите его навестить, вы всегда застанете его дома. Отныне резиденция господина Макхита находится в Олд Бейли. Я так и знала, что он прохлаждается со своими шлюхами. Счет я оплачу. Будьте здоровы, сударыни. (Уходит.)

Дженни. Эй, Джекоб, тут что было!

Джекоб (погруженный в чтение, ничего не заметил). Где же Мак?

Дженни. Констебли тут были!

Джекоб. Боже мой, а я себе читаю, читаю, читаю… Ай-яй-яй! (Убегает.)

VI

Преданный проститутками, Мак благодаря еще одной любящей женщине выходит на волю.

Тюрьма в Олд Бейли. Клетка. Входит Браун.

Браун. Только бы мои люди его не застукали! Господи, хоть бы он миновал уже Хайгейтское болото и вспоминал своего друга Джекки. Но, как все великие люди, он такой легкомысленный. Если сейчас его приведут, честное слово, я не выдержу взгляда своего старого друга. Слава богу, что хоть луна светит, по крайней мере с пути не собьется, когда поедет через болото.

За сценой шум.

Что такое? О боже, вот его ведут.

Связанный канатами и сопровождаемый шестью констеблями, входит Мак; он сохраняет гордую осанку.

Мак. Ну вот, канделябры, наконец с божьей помощью мы и добрались до нашей старой виллы. (Замечает Брауна, отступившего в самый дальний угол камеры. Долгая пауза, во время которой Мак пронизывает взглядом своего бывшего друга.)

Браун. Ах, Мак, это не я… Я сделал все, что… Не гляди на меня так, Мак… я не выдержу… Твое молчание наводит на меня ужас. (Кричит на констебля.) Не тяни его за веревку, скотина… Скажи что-нибудь, Мак. Скажи что-нибудь твоему бедному Джекки… Скажи хоть слово на проща… (Плачет, прислонившись головой к стене.) Даже словечком не удостоил. (Уходит.)

Мак. Уж этот Браун слизняк. Воплощенная нечистая совесть. И такой слизняк хочет быть шефом полиции. Хорошо, что я на него не накричал. Сначала я хотел было. Но я вовремя сообразил, что пристальный укоризненный взгляд проймет его сильнее всякой ругани. Так оно и вышло. Я поглядел на него, и он заплакал, как младенец. Этот фокус я вычитал в Библии.

Входит Смит с наручниками.

Что, господин надзиратель, потяжелее там не нашлось? С вашего великодушного разрешения позволю себе попросить более удобные. (Вынимает чековую книжку.)

Смит. У нас есть на любую цену, господин капитан. Какие изволите. От одной гинеи до десяти.

Мак. А если вообще никаких?

Смит. Пятьдесят гиней.

Мак (выписывает чек). Хуже всего, что теперь всплывет эта история с Люси. Если Браун узнает, что я за его дружеской спиной забавлялся с его дочерью, он превратится в пантеру.

Смит. Да, что посеешь, то пожнешь.

Мак. Конечно, эта лахудра уже где-то здесь. Приятное будет время перед казнью, ничего не скажешь.

Ах, господа, куда теперь мне деться?

Могу ли я такой быть жизни рад?

Я истину одну усвоил с детства:

Лишь тот живет приятно, кто богат!

Золотистый свет. Орган освещен. Сверху на шесте спускается трехламповый светильник. На щитах надпись:

БАЛЛАДА О ПРИЯТНОЙ ЖИЗНИ

1

Твердят, что на земле всего прекрасней

Жизнь мудреца, что пустота в желудке

И холод в доме — это предрассудки.

Оставьте про себя такие басни!

Кто хочет жизнью тешиться простой,

Пусть тешится. Увольте лишь меня.

Нигде, нигде на свете даже дня

Нельзя прожить на пище на такой.

Одной свободе разве будешь рад?

Лишь тот живет приятно, кто богат.

2

Судьбе наперекор, с задором странным

Борцы плюют на страх и на оглядку.

Они публично режут правду-матку,

Чтоб только нервы щекотать мещанам.

Подтягивая брюки на ходу,

Усталый, злой, борец бредет домой,

Ложится спать с холодною женой

И ждет наград в трехтысячном году.

Не разжиреешь от таких наград.

Лишь тот живет приятно, кто богат!

3

И я хотел великим быть не в меру,

И я стремился бедным быть и чистым,

Но, присмотревшись к сим идеалистам,

Сказал себе: «Не следуй их примеру!

Ты мудр и чист. Но как несчастен ты.

Ты смел и гол. Но свет тебе не мил.

Ты мудрым, чистым, смелым, голым был.

Теперь с тебя довольно чистоты.

Забудь о ней и жизни будешь рад:

Лишь тот живет приятно, кто богат!»

Входит Люси.

Люси. Ах ты, негодяй! Как ты можешь смотреть мне в глаза? После всего, что было между нами?

Мак. Люси, неужели у тебя нет сердца? Видя своего мужа в беде…

Люси. Мужа! Ах ты, изверг! Ты думаешь, до меня не дошла история с Полли Пичем! Так бы и выцарапала тебе глаза!

Мак. Нет, серьезно, Люси, ты же не такая дура, чтобы ревновать меня к Полли.

Люси. Разве ты на ней не женился, чудовище?

Мак. Женился! Вот так новости! Я бываю у них в доме. Я болтаю с ней. Иногда я ее в некотором роде чмокну разок-другой. И теперь этой дурехе понадобилось раззвонить, что я на ней женился. Милая Люси, я готов на все, чтобы только успокоить тебя. Если ты думаешь, что брак со мной успокоит тебя — пожалуйста. Что еще может сказать джентльмен? Больше он ничего не может сказать.

Люси. Ах, Мак, единственное, чего я хочу, — это стать порядочной женщиной.

Мак. Если ты думаешь, что ты станешь ею, выйдя за меня замуж, пожалуйста. Что еще может сказать джентльмен? Больше он ничего не может сказать!

Входит Полли.

Полли. Где мой муж? Ах, Мак, вот ты где. Не прячь глаза, тебе нечего меня стыдиться. Я же твоя жена.

Люси. Подлец!

Полли. Мэкки в тюрьме! Почему ты не ускакал за Хайгейтское болото? Ты обещал мне, что больше никогда не пойдешь к женщинам. Я знала, как они с тобой поступят. Но я тебе ничего не сказала, потому что я тебе верила. Мак, я останусь с тобой до самой смерти. Ни слова, Мак? Ни взгляда? О Мак, подумай только, как страдает твоя Полли, видя тебя здесь.

Люси. Ах ты, стерва.

Полли. Что это значит, Мак? И вообще — кто это? Скажи ей по крайней мере, кто я такая. Скажи ей, пожалуйста, что я твоя жена. Разве я не твоя жена? Посмотри на меня, разве я не твоя жена?

Люси. О прохвост, о подлец! Значит, у тебя две жены, чудовище?

Полли. Скажи, Мак, разве я не твоя жена? Разве я не сделала для тебя всего что могла? Я вступила в брак невинной, ты это знаешь. Ты поручил мне шайку, и я в точности выполняла наш договор. И Джекоб просит передать тебе, что…

Мак. Если бы вы хоть на минуту придержали языки, сразу бы все разъяснилось.

Люси. Нет, мой язык не придержишь. Я не могу этого вынести. Живой человек не может этого вынести.

Полли. Да, моя милочка, конечно, на стороне жены…

Люси. Жены!!

Полли. …на стороне жены есть известное преимущество. К сожалению, милая, это так, по крайней мере с внешней стороны. Не мудрено и голову потерять при его заботах.

Люси. Хороши заботы. Ну и дрянь же ты откопал! Нашел кого покорять! Вот так красавица из Сохо!

Золотистый свет. Орган освещен. Сверху на шесте спускается трехламповый светильник. На щитах надпись:

ДУЭТ РЕВНИВИЦ

I

Люси.

Выходи, красавица из Сохо,

Дай полюбоваться мне тобою!

Увидать бы наконец неплохо

Ту, что всех затмила красотою.

Говорят, что лучше всех для моего супруга Полли.

Полли.

Лучше всех, лучше всех?

Люси.

А посмотришь — рассмеешься поневоле.

Полли.

Глупый смех, глупый смех!

Люси.

Нет, ведь право, он смешон…

Полли.

Ах, так, значит, он смешон?

Люси.

Если он в тебя влюблен!

Полли.

Если он в меня влюблен?

Люси.

Ха-ха-ха! Я готова поручиться,

Что никто на такую не польстится.

Полли.

Живы будем — поглядим.

Люси.

Живы будем — поглядим.

Обе.

Нет, Мэкки — мой. Мы неразлучны с Мэкки.

Со мной одной любовь его навеки.

И не сошла с ума я,

И всякого дерьма я

Бояться не желаю.

Смешно!

2

Полли.

Я слыву красавицею в Сохо,

Говорят, я хороша собою.

Люси.

Чепуха!

Полли.

Говорят, что выгляжу неплохо

И что всех затмила красотою.

Люси.

Ах ты, стерва!

Полли.

От стервы слышу!

Говорят, что лучше всех для Мэкки Полли.

Люси.

Лучше всех, лучше всех?

Полли.

Потому-то и смешно мне поневоле.

Люси.

Глупый смех, глупый смех!

Полли.

В самом деле, тот смешон…

Люси.

Ах, так, значит, и смешон?

Полли.

Кто в такую не влюблен!

Люси.

Кто в такую не влюблен!

Полли (публике).

Ну а вы согласны поручиться,

Что никто на такую не польстится?

Люси.

Живы будем — поглядим.

Полли.

Живы будем — поглядим.

Обе.

Нет, Мэкки — мой. Мы неразлучны с Мэкки.

Со мной одной любовь его навеки.

И не сошла с ума я,

И всякого дерьма я

Бояться не желаю.

Смешно!

Мак. Итак, милая Люси, успокойся. Полли просто-напросто выкидывает фокусы. Ей хочется нас разлучить. Меня повесят, а она будет выдавать себя за мою вдову. В самом деле, Полли, сейчас не время для таких штучек.

Полли. И у тебя хватит совести от меня отречься?

Maк. И у тебя хватит совести болтать, что я женат? Зачем ты усугубляешь мои страдания, Полли? (Укоризненно качает головой.) Полли, Полли!

Люси (к Полли). В самом деле, вы же только себя срамите. Да и как вам не стыдно волновать человека в таком положении. Это чудовищно!

Полли. Если вам знакомы элементарные правила приличия, сударыня, то вы должны быть сдержаннее с мужчиной в присутствии его жены.

Мак. Нет, серьезно, Полли, твои шутки переходят уже всякие границы.

Люси. Если вы, сударыня, хотите устроить здесь скандал, я буду вынуждена позвать сторожа, чтобы он указал вам выход, милая барышня.

Полли. Дама! Дама! Дама! Позвольте мне еще сказать, барышня, что важничать вам не к лицу. Мой долг велит мне остаться с моим супругом.

Люси. Что ты мелешь? Что ты мелешь? Ах, она не хочет уйти! Ее выгоняют, а она ни с места! Может быть, выразиться яснее?

Полли. Ах ты, — заткнись, гадина, а не то получите по морде, сударыня!

Люси. Тебя же выгоняют, зануда! Нет, с тобой надо попроще, ты не понимаешь деликатности.

Полли. Твоей-то деликатности! О боже, я только унижаюсь. Ведь это же ниже моего достоинства… (Плачет навзрыд.)

Люси. Посмотри на мой живот, гадина! Разве такое бывает с бухты-барахты? Ослепла, что ли?

Полли. Ах вот как! Ты того-с! Вот на что бьешь? Не надо было спать с ним, деликатная леди!

Мак. Полли!

Полли (плача). Нет, это уж слишком. До этого нельзя было доводить, Мак. Не знаю, что мне и делать.

Входит госпожа Пичем.

Госпожа Пичем. Я так и знала. Где ей и быть, как не у своего дружка? Сейчас же ступай за мной, шлюха. Когда твоего дружка повесят, можешь и сама вешаться. До чего дошло! Твоя почтенная мать должна вытаскивать тебя из тюрьмы. И ко всему еще у него сразу две — Нерон этакий!

Полли. Оставь меня, мама. Ты же не знаешь…

Госпожа Пичем. Марш домой!

Люси. Вот видите, вашей маме приходится учить вас уму-разуму.

Госпожа Пичем. Марш!

Полли. Сейчас. Мне нужно… мне нужно сказать ему еще два слова… Нет, в самом деле… Знаешь, это очень важно.

Госпожа Пичем (дает ей пощечину). И это не менее важно! Марш!

Полли. О Мак!

Госпожа Пичем вытаскивает ее из камеры.

Мак. Люси, ты вела себя великолепно. Конечно, мне было жаль ее. Поэтому я не мог обойтись с ней так, как она заслуживает. Ты сначала подумала, что в ее словах есть доля истины, правда?

Люси. Да, сначала я так и подумала, милый.

Мак. Тогда ее мамаша не упрятала бы меня сюда. Ты ведь слышала, как она меня поносила? Разве так ведут себя с зятем? Так третируют в лучшем случае соблазнителя дочери, но никак не зятя.

Люси. Я счастлива, если ты говоришь это от чистого сердца. Я так тебя люблю, что, право, лучше мне видеть тебя на виселице, чем в объятиях другой. Разве это не удивительно?

Мак. Люси, я хочу быть обязанным тебе жизнью.

Люси. Чудесные слова! Повтори их еще раз.

Мак. Люси, я хочу быть обязанным тебе жизнью.

Люси. Ты хочешь, чтобы я бежала с тобой, милый?

Мак. Да, но, понимаешь, если мы убежим вдвоем, нам труднее будет скрыться. Как только поиски прекратятся, я тебя выпишу. Спешной почтой, разумеется.

Люси. Как я могу помочь тебе?

Мак. Принеси шляпу и трость!

Люси выходит и возвращается с шляпой и тростью. Она бросает их в клетку.

Люси, плод нашей любви, который ты носишь под сердцем, свяжет нас навеки.

Люси уходит. Появляется Смит. Он входит в клетку.

Смит. Отдайте палку.

Начинается возня. Смит, с ломом и стулом[2] в руках, гоняется за Маком. Мак перепрыгивает через решетку. За ним бегут констебли.

Голос Брауна. Здравствуй, Мак! Мак, отзовись, это я, Джекки. Мак, прошу тебя, ответь. Я не в силах больше выносить это.

Входит Браун.

Браун. Мэкки! Что такое? Он удрал. Слава богу! (Садится на нары.)

Входит Пичем.

Пичем (Смиту). Моя фамилия Пичем. Я пришел получить сорок фунтов, обещанных за поимку бандита Макхита. (Становится перед клеткой.) Хелло! Это господин Макхит?

Браун молчит.

Ах вот как! По всей вероятности, этот господин отправился на прогулку? Я пришел, чтобы навестить преступника, и кого же я здесь вижу? Господина Брауна? Пантера-Браун сидит, а его друг Макхит не сидит.

Браун (со стоном). О господин Пичем, это не моя вина.

Пичем. Конечно, не ваша. Не станете же вы сами… ставить себя в такое положение… Конечно же, вы тут ни при чем, Браун.

Браун. Господин Пичем, я вне себя.

Пичем. Могу себе представить. Наверно, на душе у вас кошки скребут.

Браун. Ужасная вещь — чувство собственного бессилия. Эти разбойники делают что хотят. Ужасно, ужасно.

Пичем. Может быть, вы приляжете на часок? Закроете глаза и сделаете вид, что ничего не случилось. Или представите себе, что гуляете по зеленой лужайке, a на небе, знаете, этакие беленькие облачка. Главное — выкинуть неприятности из головы. И те, что уже были, и прежде всего те, что еще будут.

Браун (беспокойно). Что вы имеете в виду?

Пичем. У вас прекрасная выдержка. Я бы на вашем месте просто занемог, лег в постель и пил горячий чай. А главное — позаботился бы, чтобы кто-нибудь положил мне руку на лоб.

Браун. К черту! Я же не виноват, если преступник скрылся. В таких случаях полиция бессильна.

Пичем. Вот как, бессильна? Вы полагаете, что мы уже не увидим здесь господина Макхита?

Браун пожимает плечами.

Пичем. В таком случае вы окажетесь жертвой чудовищной несправедливости. Теперь, конечно, опять станут говорить, что полиция не имела права его упускать. Да, блистательной коронацией дело не пахнет.

Браун. Что это значит?

Пичем. Позвольте напомнить вам один исторический факт. В свое время, в тысяча четырехсотом году до рождества Христова, он наделал много шума, однако ныне он неизвестен в широких кругах. Когда умер египетский фараон Рамзес Второй, полицмейстер Ниневии или, вернее, Каира чем-то провинился перед низшими слоями населения. Последствия таких провинностей бывали уже и в те времени ужасны. Как сказано в книгах по истории, коронационное шествие престолонаследницы Семирамиды превратилось «из-за чрезмерного энтузиазма низших слоев населения в сплошную цепь катастроф». Историки в ужасе от расправы, которой подвергла своего полицмейстера Семирамида. Подробностей я уже не помню, но, если не ошибаюсь, речь шла о каких-то змеях, которые сосали его кровь.

Браун. Неужели?

Пичем. Да не оставит вас господь, Браун. (Уходит.)

Браун. Единственное мое спасение — это железный кулак. Эй, сержанты, ко мне! Тревога!

Занавес.

Макхит и Дженни-Малина выходят к рампе и поют. Золотистый свет.

ВТОРОЙ ТРЕХГРОШОВЫЙ ФИНАЛ

1

Мак.

Вы учите нас честно жить и строго,

Не воровать, не лгать и не грешить.

Сначала дайте нам пожрать немного,

А уж потом учите честно жить.

Поборник благонравья и добра,

Ханжа и скромник с толстым животом!

Раз навсегда запомнить вам пора:

Сначала хлеб, а нравственность — потом.

Добейтесь, чтоб людская голь сначала

Ломоть от каравая получала.

Голос за сценой.

Чем люди живы?

Мак.

Чем люди живы? Тем, что раздевают,

Терзают, мучат, душат, гонят прочь взашей

Других людей и прочно забывают,

Что сами носят звание людей.

Хор.

Вот, господа, вся правда без прикрас:

Одни лишь преступленья кормят нас!

2

Дженни.

Ваш идеал — девица-недотрога,

Вы учите: нельзя греху служить.

Сначала дайте нам пожрать немного,

А уж потом учите честно жить.

Вы любите развлечься, господа.

Давайте же простимся со стыдом!

Пора запомнить раз и навсегда:

Сначала хлеб, а нравственность — потом.

Добейтесь, чтоб людская голь сначала

Ломоть от каравая получала.

Голос за сценой.

Чем люди живы?

Дженни.

Чем люди живы? Тем, что раздевают,

Терзают, мучат, душат, гонят прочь взашей

Других людей и прочно забывают,

Что сами носят звание людей.

Хор.

Вот, господа, вся правда без прикрас:

Одни лишь преступленья кормят нас!

Действие третье

VII

В эту же ночь Пичем готовится к выступлению, намереваясь испортить официальные празднества по случаю коронации демонстрацией голода и нищеты.

Заведение Пичема. Нищие малюют на дощечках надписи, вроде «Свой глаз я отдал королю».

Пичем. Господа, в данный момент в одиннадцати наших филиалах от Друри-Лейн до Тарнбриджа тысяча четыреста тридцать два человека трудятся над такими же плакатами. Они хотят присутствовать на коронации. (Выходит.)

Госпожа Пичем. Живее! Живее! Если вы не будете работать, вы не сможете попрошайничать. Ты хочешь быть слепым и не можешь даже как следует написать букву «к»? Нужен детский почерк, ведь это же понесет старик.

Слышен барабанный бой.

Нищий. Сейчас королевская стража стала во фронт. Они не подозревают, что в лучший день их военной карьеры им придется иметь дело с нами.

Входит Филч.

Филч (докладывает). Госпожа Пичем, сюда приперлась добрая дюжина ночных курочек. Они утверждают, что с вас причитается.

Входят проститутки.

Дженни. Сударыня…

Госпожа Пичем. Ба, да у вас такой вид, словно вы свалились с насеста. Вы, наверно, хотите получить деньги за вашего Макхита? Так знайте, что вы ни шиша не получите. Понимаете, ни шиша!

Дженни. Как это понимать, сударыня?

Госпожа Пичем. Врываются всякие среди ночи! Кто же является в порядочный дом под утро! Лучше бы вы отоспались после вашей работы. Ну и вид у вас. Прямо с души воротит.

Дженни. Итак, сударыня, вы отказываетесь уплатить гонорар, причитающийся нам за выдачу господина Макхита?

Госпожа Пичем. Совершенно верно. Вы ни шиша не получите за предательство.

Дженни. Почему же, сударыня?

Госпожа Пичем. Потому что этого милого господина Макхита поминай как звали. Вот почему. А теперь марш из моего дома, сударыни.

Дженни. Ну, это уж слишком. С нами так не обращаются. С кем угодно, только не с нами.

Госпожа Пичем. Филч, дамы просят проводить их к выходу.

Филч подходит к дамам. Дженни его отталкивает.

Дженни. Я попросила бы вас придержать язык, а то как бы…

Входит Пичем.

Пичем. В чем дело? Надеюсь, ты им не дала денег. Ну как, сударыни? Сидит господин Макхит или не сидит?

Дженни. Оставьте меня в покое с вашим господином Макхитом. Вы ему в подметки не годитесь. Сегодня ночью я не смогла принять одного гостя, потому что ревела в подушку при мысли, что продала вам этого джентльмена. Вот как, сударыни. А что, вы думаете, было сегодня под утро, час назад? Только я уснула в слезах, вдруг свист под окном. Выглядываю на улицу, смотрю — стоит себе тот самый человек, из-за которого я плакала, и просит, чтобы я бросила ему ключ. Он хотел, чтобы я забыла в его объятиях, как нехорошо я с ним обошлась. Сударыни, это последний джентльмен в Лондоне. И если с нами нет сейчас нашей коллеги Сьюки Тодри, то только потому, что от меня он пошел к ней, чтобы и ее утешить.

Пичем (в сторону). Сьюки Тодри…

Дженни. Теперь вы понимаете, что вы ему в подметки не годитесь. Подлый вы шпик!

Пичем. Филч, беги к ближайшему полицейскому посту. Господин Макхит изволит находиться у Сьюки Тодри.

Филч уходит.

Сударыни, о чем мы, собственно, спорим? Разумеется, вы получите свои деньги. Селия, милая, вместо того чтобы браниться с этими дамами, ты бы лучше напоила их кофе.

Госпожа Пичем (уходя). Сьюки Тодри! (Поет третью строфу «Баллады о зове плоти».)

Вот человек почти на эшафоте.

Намылена веревка, казни ждете.

За жизнь его никто не поручится.

И что же в мыслях у него? Девица.

Уже под петлей — он еще готов.

Таков уж плоти полновластный зов.

Он продан с потрохами и душой,

Он видел плату за донос еще вчера

В ее руке, он знает: та дыра

Была не лучше ямы гробовой.

Он злится на себя. Но на поверку

Он вечером опять ложится сверху.

Пичем. Живее, живее! Если бы не я, вы давно бы околели в тарнбриджских трущобах. Сколько бессонных ночей я провел, прежде чем додумался, как выколачивать пенни из вашей бедности. Наконец, однако, я сообразил, что люди имущие способны сеять нужду и горе, но глядеть на них не в состоянии. Потому что они такие же слизняки и болваны, как вы. Жратвы им хватит до самой смерти, им ничего не стоит намазать полы у себя в доме сливочным маслом, так что даже крошки, упавшие со стола, и те станут у них сдобными, и все-таки они не могут со спокойной душой глядеть на человека, который падает от голода. Конечно, если он падает у них под окнами.

Входит госпожа Пичем. В руках у нее поднос с кофейным сервизом.

Госпожа Пичем. Завтра зайдете к нам в контору и получите деньги, но только после коронации.

Дженни. Госпожа Пичем, я не нахожу слов.

Пичем. Стройтесь! Сбор через час у Букингемского дворца. Марш!

Нищие строятся. Вбегает Филч.

Филч. Шухер! Я и до поста не дошел. Полиция уже здесь!

Пичем. Прячьтесь! (Госпоже Пичем.) Забирай отсюда всю братию. Когда я скажу «безвредны», понимаешь, «безвредны»…

Госпожа Пичем. Безвредны? Ничего не понимаю.

Пичем. Ну разумеется, ты ничего не понимаешь. Значит, когда я скажу «безвредны»…

Стук в дверь.

Слава богу, ключик найден. Когда я скажу «безвредны», вы исполните какую-нибудь музыку. Ступайте!

Госпожа Пичем и нищие прячутся: нищие, кроме девочки с плакатом «Жертва военного произвола», устраиваются справа, за вешалкой, в глубине сцены.

Входят Браун, Смит и констебли.

Браун. Так. Теперь будем действовать, господин друг нищего. Наручники, Смит. Ах, я вижу восхитительные плакаты. (Девочке.) «Жертва военного произвола» — это вы?

Пичем. Доброе утро, Браун, доброе утро. Хорошо ли вам спалось?

Браун. Что?

Пичем. Доброе утро, Браун.

Браун. С кем это он говорит? Разве он знает кого-нибудь из вас? Не имею чести быть с тобой знакомым.

Пичем. Ах, не знакомы? Доброе утро, Браун.

Браун. Шляпу с него долой.

Смит выполняет приказание.

Пичем. Раз уж вы все равно шли мимо, Браун, подчеркиваю — мимо, я хочу воспользоваться случаем и попросить вас упрятать наконец за решетку некоего Макхита.

Браун. Он сумасшедший. Не смейтесь, Смит. Скажите, Смит, как это можно, чтобы такой закоренелый преступник разгуливал на свободе?

Пичем. Потому что он ваш друг, Браун.

Браун. Кто?

Пичем. Мэкки-Нож. Не я же. Я не преступник. Я же бедняк, Браун. Вы не станете причинять мне зла. Сейчас, Браун, наступает самый горький час вашей жизни. Хотите кофе? (Проституткам.) Дети мои, оставьте глоточек господину шефу полиции, надо быть вежливыми. Мы все можем отлично ладить друг с другом. Ведь все мы придерживаемся закона! А закон на то и существует, чтобы эксплуатировать граждан, нарушающих его по непониманию или в силу необходимости. Следовательно, тот, кто хочет поживиться на этой эксплуатации, должен строго придерживаться закона.

Браун. Стало быть, вы считаете наших судей продажными!

Пичем. Напротив, сударь, напротив! Наши судьи совершенно неподкупны: никакими деньгами вы не заставите их вершить правосудие!

Снова барабанный бой.

Парад войск начался. Парад беднейших из бедных состоится через полчаса.

Браун. Совершенно верно, господин Пичем. Через полчаса беднейшие из бедных отправятся на зимние квартиры в тюрьму Олд Бейли. (Констеблям.) Ну-ка, ребята, собрать всех патриотов, которые здесь расположились. (Нищим.) Вы, наверно, слыхали о Пантере-Брауне? Сегодня ночью, Пичем, я нашел выход из положения и, смею сказать, спас от смерти своего друга. Я просто-напросто уничтожу ваше гнездо. И посажу вас всех по обвинению — по обвинению в чем? В нищенстве. Вы, кажется, намекнули, что хотите натравить нищих на королеву и на меня. Вот я этих нищих и задержу. Можешь кое-чему поучиться.

Пичем. Очень хорошо. Только каких нищих?

Браун. Да вот этих калек. Смит, господа патриоты пойдут с нами.

Пичем. Браун, я хочу предостеречь вас от чрезмерной поспешности. Благодарите бога, Браун, что вы пришли ко мне. Видите ли, Браун, вы, конечно, можете арестовать этих людей. Но они безвредны, безвредны…

Музыка. Несколько тактов из «Песни о тщете человеческих усилий».

Браун. Что эта такое?

Пичем. Музыка. Они музицируют в меру своих сил. «Песня о тщете человеческих усилий». Не слыхали? Можете кое-чему поучиться.

Золотистый свет. Орган освещен. Сверху на шесте спускается трехламповый светильник. На щитах надпись:

ПЕСНЯ О ТЩЕТЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ УСИЛИЙ

Нищие.

1

Своею головой

Никак не проживешь.

Увы, своею головой

Прокормишь только вошь.

В человеке скуден

Хитрости запас.

Где вам видеть, люди,

Как дурачат вас.

2

Составь прекрасный план,

Умом своим блесни,

Составь другой. А толку-то,

А толку-то — ни-ни.

В человеке скуден

Подлости запас.

Но идеалы, люди,

Украшают вас.

3

За счастьем ты бежишь.

Но лучше погоди!

Настигнуть счастье ты спешишь,

А счастье позади.

В человеке скуден

Скромности запас,

И наша воля, люди,

Морочит только нас.

Пичем. Ваш замысел, Браун, гениален, но, к сожалению, неосуществим. Кого вы можете здесь арестовать? Нескольких молодых людей, которые, радуясь коронации, устроили небольшой маскарад. Если же на улицу выйдут настоящие горемыки — здесь таковых нет, — это будет многотысячная толпа. Вот тут-то вы и просчитались. Вы забыли об огромном числе бедняков. Если они выстроятся перед собором, картина получится далеко не праздничная. У этих людей вид неказистый. Вы знаете, Браун, что такое рожистое воспаление? Представьте себе сто двадцать рожистых воспалений. Молодая королева привыкла к розам, а не к рожам. А потом еще увечные на паперти. Надо избежать этого, Браун. Вы, наверно, возразите мне, что полиция сумеет справиться с нами, нищими. Но вы же сами в это не верите. А разве красиво будет, если в день коронации полицейские станут избивать дубинками шестьсот несчастных калек? Нет, это будет некрасивое зрелище. Я бы даже сказал — отвратительное. И даже тошнотворное. Просто дурно делается, когда об этом подумаешь, Дайте мне стул.

Браун (Смиту). Это угроза. Это вымогательство. Его нельзя трогать. Его нельзя трогать в интересах общественного порядка. Такого еще никогда не случалось.

Пичем. А сейчас случилось. Вот что я вам скажу. С королевой Англии вы можете вести себя как угодно. Но беднейшему человеку в Лондоне вы не смеете наступать на мозоли. А то вы сразу отбраунитесь, господин Браун.

Браун. Значит, я должен арестовать Мэкки-Ножа? Вам легко говорить. Прежде чем арестовать человека, нужно его поймать.

Пичем. Тут я ничего не могу возразить. Придется мне, видно, доставить вам этого человека. Посмотрим, существует ли еще на свете порядочность. Дженни, где изволит пребывать господин Макхит?

Дженни. На Оксфорд-стрит, 21, у Сьюки Тодри.

Браун. Смит, сейчас же ступайте на Оксфорд-стрит, 21, к Сьюки Тодри. Арестуйте Макхита и доставьте его в Олд Бейли. А я тем временем переоденусь. В такой день я обязан быть в парадном мундире.

Пичем. Браун, если в шесть его не повесят…

Браун. О Мак, ничего не вышло. (Уходит вместе с констеблями.)

Пичем (кричит ему вдогонку). Вот вы кое-чему и научились, Браун!

Снова барабанный бой.

Третий сигнал. Переориентировка. Новое направление — тюрьма Олд Бейли. Марш!

Нищие уходят.

Пичем (поет).

Недобр и нехорош

Твой ближний. Ну так что ж!

Ударь его ты промеж глаз.

И будет он хорош.

В человеке скуден

Доброты запас.

Бейте смело, люди,

Ближних промеж глаз.

Занавес

Дженни-Малина (выходит к рампе с шарманкой и поет).

ПЕСНЯ О СОЛОМОНЕ МУДРОМ[3]

1

Знаком вам мудрый Соломон,

Знаком его конец!

Умом постигнув всех и вся,

Все суетой назвал мудрец

И пожалел, что родился.

Велик и мудр был Соломон!

А толку что? Прошли года

И миру истина ясна,

Что мудрость — сущая беда.

Блажен, кому чужда она!

2

Красивой Клеопатры вам

Знаком плохой конец!

Беря героев римских в плен,

Она погибла наконец

И превратилась в прах и тлен.

Была царица хоть куда!

А толку что? Прошли года

И миру истина ясна,

Что красота и та беда.

Блажен, кому чужда она!

3

Знаком и храбрый Цезарь вам,

Знаком его конец!

Он захватил над Римом власть,

Но был заколот сей храбрец,

Как раз когда он правил всласть.

Он закричал: «И ты, мой сын!»

Вы видите, прошли года

И миру истина ясна,

Что храбрость — сущая беда.

Блажен, кому чужда она!

4

Вам любопытный Брехт знаком,

Он был вам прежде мил!

Но докучал вопросом он:

Кто богача обогатил?

И вы его скорее — вон.

Как любознателен был Брехт!

Но видите: прошли года

И миру истина ясна,

Что любознательность — беда.

Блажен, кому чужда она!

5

А вот пред вами тот, чья жизнь

На волоске — Макхит!

Пока он разуму внимал

И грабил там, где надлежит,

Он равных в мастерстве не знал.

Но вот он сердцу волю дал,

И дни нужны, а не года,

Чтоб стала истина ясна,

Что даже чувственность — беда.

Блажен, кому чужда она!

VIII

Борьба за собственность.

Комната в Олд Бейли. Люси. Входит Смит.

Смит. Сударыня, с вами хочет поговорить госпожа Полли Макхит.

Люси. Госпожа Макхит? Введи ее.

Входит Полли.

Полли. Здравствуйте, сударыня. Сударыня, здравствуйте!

Люси. Что вам угодно?

Полли. Вы меня узнаете?

Люси. Конечно, узнаю.

Полли. Я пришла, чтобы извиниться перед вами за свое вчерашнее поведение.

Люси. Очень интересно.

Полли. Собственно, единственное, что может меня извинить, это мое несчастье.

Люси. Да-да.

Полли. Сударыня, вы должны простить меня. Вчера я была страшно возмущена поведением господина Макхита. Ему не следовало ставить нас в такое положение, не правда ли? Вы можете сказать ему это, когда его увидите.

Люси. Я… я… с ним не встречаюсь.

Полли. Вы же с ним встречаетесь.

Люси. Я с ним не встречаюсь.

Полли. Простите.

Люси. Он же вас очень любит.

Полли. Ах нет, он любит только вас, я это отлично знаю.

Люси. Вы очень любезны.

Полли. Ах, сударыня, мужчина всегда боится женщины, которая любит его сверх меры. И конечно, эту женщину он покидает. Он избегает ее. Я сразу заметила, что он в некотором роде в долгу перед вами, в таком долгу, о котором я и не помышляла.

Люси. Вы говорите это искренне?

Полли. Конечно, разумеется, совершенно искренне, сударыня, поверьте.

Люси. Милая Полли, мы обе любили его сверх меры.

Полли. Может быть. (Пауза.) А теперь, сударыня, я объясню вам, как все это случилось. Десять дней назад я впервые увидела господина Макхита в гостинице «Каракатица». Со мной была моя мать. Дней через пять, точнее, позавчера мы поженились. Вчера я узнала, что его разыскивает полиция как преступника. А сегодня я не знаю, что с нами будет. Стало быть, еще двенадцать дней назад, сударыня, я не представляла себе, что я вообще когда-либо окажусь во власти мужчины.

Пауза.

Люси. Я вас понимаю, милая барышня.

Полли. Госпожа Макхит.

Люси. Госпожа Макхит.

Полли. Между прочим, за последние часы я очень много думала об этом человеке. Он не так-то прост. Знаете, я прямо завидую вам, вспоминая, как он вел себя с вами. Когда я его покидала — меня заставила это сделать мама, он не выразил ни малейшего сожаления. Может быть, у него в груди не сердце, а камень? Как вы думаете, Люси?

Люси. Да я, милая барышня, право, не знаю, во всем ли виноват один господин Макхит. Вам следовало оставаться в своем кругу, милая барышня.

Полли. Госпожа Макхит.

Люси. Госпожа Макхит.

Полли. Вы совершенно правы. Или по крайней мере мне следовало поставить все на деловую почву. Мой папа всегда этого хотел.

Люси. Конечно.

Полли (плача). Ведь он же мое единственное достояние.

Люси. Милочка, такое несчастье может случиться и с умнейшей женщиной. Но официально вы все-таки его жена, пусть это вас утешит. Вы так подавлены, мне просто больно на вас глядеть. Не хотите ли чего-нибудь?

Полли. Чего?

Люси. Закусить, подкрепиться?

Полли. О да, пожалуйста.

Люси выходит.

Ну и стерва!

Люси (возвращается с кофе и пирожными). Пожалуй, этого хватит.

Полли. Я причиняю вам столько беспокойства, сударыня.

Пауза.

У вас такой хороший его портрет. Когда он его принес?

Люси. Что значит — принес?

Полли (с невинным видом). Ну когда он его здесь повесил?

Люси. Он его вообще не вешал.

Полли. Он дал вам его здесь, в этой комнате?

Люси. Он вообще не был в этой комнате.

Полли. Ах вот как. Да ничего страшного бы не было, если бы даже он сюда и заходил, правда? Пути судьбы ужасно извилисты.

Люси. Перестаньте говорить глупости. Вы же пришли сюда только для того, чтобы пошпионить.

Полли. Вы же знаете, где он сейчас, правда?

Люси. Я? А вы разве не знаете?

Полли. Сию же минуту скажите, где он.

Люси. Понятия не имею.

Полли. Ах, значит, вы не знаете, где он? Честное слово?

Люси. Да, не знаю. Неужели вы тоже не знаете?

Полли. Нет, это чудовищно. (Смеется.)

Люси плачет.

Он в долгу перед обеими, и он удрал.

Люси. Сил больше нет. Ах, Полли, это ужасно.

Полли (весело). Как я рада, что под конец этой трагедии обрела такую подругу. И на том спасибо. Может быть, ты хочешь есть, может быть, скушаешь еще пирожное?

Люси. Пирожное! Ах, Полли, не будь так мила со мной. Право же, я этого не заслуживаю. Ах, Полли, мужчины того не стоят.

Полли. Конечно, мужчины того не стоят. Но что же делать?

Люси. Нет! Теперь я выложу всю правду. Полли, ты не очень на меня разозлишься?

Полли. В чем дело?

Люси. Оно не настоящее.

Полли. Что именно?

Люси. Вот это. (Указывает на свой живот.) И все из-за этого преступника.

Полли (смеется). Ах, как здорово! Значит, это была липа? Ну и стерва же ты! Слушай, ты хочешь Мэкки? Дарю его тебе. Возьми его себе, если найдешь!

За дверью слышны голоса и шаги.

Что там такое?

Люси (у окна). Мэкки! Они его снова поймали.

Полли (упавшим голосом). Теперь все кончено.

Входит госпожа Пичем.

Госпожа Пичем. Ах, Полли, вот ты где. Переоденься, твоего мужа скоро повесят. Твой вдовий наряд я захватила.

Полли переодевается.

Черное тебе очень к лицу. Только гляди немного веселее.

IX

Пятница, пять часов утра. Мэкки-Нож, который снова пошел к проституткам, предан ими вторично. Теперь его повесят.

Камера смертников. Звонят вестминстерские колокола. Констебли вводят в камеру закованного в кандалы Mакхита.

Смит. Давайте его сюда. Вестминстерские колокола уже зазвонили. Подтянитесь, на вас же лица нет. Не знаю, что на вас так подействовало. Наверно, вам просто стыдно. (Констеблям.) Когда колокола зазвонят и третий раз — это будет ровно в шесть, — он уже должен быть повешен. Срочно все приготовить.

Констебль. Уже четверть часа улицы Ньюгейта до того запружены людьми, что пробиться вообще невозможно.

Смит. Странно. Неужели они уже знают?

Констебль. Если так пойдет дальше, через четверть часа об этом будет знать весь Лондон. И тогда люди, собиравшиеся приветствовать королеву, хлынут сюда. А королева проедет по пустым улицам.

Смит. Поэтому нельзя мешкать. Если мы управимся к шести, то к семи люди еще поспеют на шествие. Марш!

Мак. Эй, Смит, который сейчас час?

Смит. Вы что, ослепли? Четыре минуты шестого.

Мак. Четыре минуты шестого.

Смит запирает дверь камеры снаружи. В это время входит Браун.

Браун (Смиту, спиной к камере). Он там?

Смит. Вы хотите его видеть?

Браун. Нет-нет-нет, ради бога, сделайте все сами. (Уходит.)

Мак (неожиданно разражается потоком слов: он говорит тихо). Смит, не бойтесь, я не собираюсь вас подкупить. Я все знаю. Если бы я вас подкупил, вам пришлось бы в лучшем случае удрать за границу. Да-да, удрать. Для этого вас нужно обеспечить на всю жизнь. Тысяча фунтов, не так ли? Ничего не отвечайте. Через двадцать минут я скажу вам, сможете ли вы получить эту тысячу фунтов к полудню. Я не бью на чувства. Выйдите и хорошенько подумайте. Жизнь коротка, а денег мало. И я вообще не знаю, удастся ли мне сколько-нибудь достать. Но впускайте ко мне всех, кто пожелает войти.

Смит (медленно). Это вздор, господин Макхит.

Мак (тихо, в быстром темпе поет).

О состраданье просит вас Макхит[4].

Он не под буками, не под кустом

Боярышника на траве лежит.

О нет, лежит он в склепе гробовом!

Друзья, друзья, молящему внемлите.

Пускай громаду этих стен прорвет

Его последний горестный призыв.

Помянете его, когда умрет.

Но ведь сейчас, покамест Мэкки жив.

Так помогите же, о, помогите!

В коридоре появляются Маттиас и Джекоб. Они хотят пройти к Макхиту. Смит останавливает их.

Смит. Эй, что с тобой, ты похож на выжатый лимон.

Маттиас. С тех пор как с нами нет капитана, брюхатить наших дам приходится мне. Иначе они не получат справку о невменяемости. На такой работе требуется выносливость жеребца, вот я и выдохся. Мне нужно поговорить с капитаном.

Оба подходят к Маку.

Мак. Двадцать пять шестого. Вы, я вижу, не торопитесь…

Джекоб. Как-никак нам пришлось…

Мак. Как-никак меня повесят, чучело! Но сейчас у меня нет времени ругаться с вами. Двадцать восемь минут шестого. Итак, сколько вы может взять из вашего личного хранилища? Немедленно, сию же минуту.

Маттиас. Из нашего хранилища — в пять утра?

Джекоб. Неужели действительно дошло до этого?

Мак. Четыреста фунтов, идет?

Джекоб. А с нами что будет? Это же все, что у нас есть.

Мак. Кого повесят — вас или меня?

Маттиас (сердито). А кто лежал у Сьюки Тодри, вместо того чтобы смыться? Мы или ты?

Мак. Заткнись. Скоро буду лежать совсем в другом месте. Половина шестого.

Джекоб. Ну что ж, Маттиас, надо соглашаться.

Смит. Господин Браун велел спросить, что подать вам на завтрак.

Мак. Оставьте меня в покое. (Маттиасу.) Ты хочешь или не хочешь? (Смиту.) Спаржу.

Маттиас. Кричать на себя я никому не позволю.

Мак. Да я же не кричу на тебя. Просто я… Итак, Маттиас, ты дашь меня повесить?

Маттиас. Конечно, я не дам тебя повесить. Кто об этом говорит? Но это все наши деньги. Четыреста фунтов — это действительно все наши деньги. Неужели и этого нельзя сказать?

Мак. Пять часов тридцать восемь минут.

Джекоб. Давай живей, Маттиас, а то это будет уже ни к чему.

Маттиас. Если только сумеем пробиться. Ни пройти, ни проехать из-за этого сброда.

Мак. Если вас не будет здесь без пяти шесть, вы меня больше не увидите. (Кричит.) Больше не увидите!..

Смит. Уже ушли. Ну как? (Делает жест, как будто отсчитывает деньги.)

Мак. Четыреста.

Смит, пожав плечами, уходит.

(Вдогонку Смиту.) Мне нужно поговорить с Брауном.

Смит входит с констеблями.

Смит. Мыло у вас есть?

Констебль. Только не того сорта.

Смит. Через десять минут все должно быть готово.

Констебль. Опускная доска не действует.

Смит. Ничего знать не хочу. Уже второй раз звонили.

Констебль. Это же свинарник, а не тюрьма.

Мак (поет).

Глядите, он уже почти отпет,

Теперь Макхит поистине банкрот.

Вы, для кого сошелся клином свет

На деньгах, неужели он умрет?

Что пользы вам в повешенном Макхите?

Как стадо перепуганных свиней

Бегите к королеве! К ней одной!

Поговорите о страдальце с ней,

Он вдоволь сыт предсмертною тоской.

Так помогите же, о, помогите!

Появляется Полли.

Смит. Я не могу вас к нему пустить. Ваш номер шестнадцать. Ваша очередь еще не подошла.

Полли. При чем тут номер шестнадцать! Не будьте бюрократом. Я его жена, я должна с ним поговорить.

Смит. Но не больше пяти минут.

Полли. Еще чего — пять минут! Глупости. Пять минут! Это нельзя раз-два. Это же не так просто. Это же прощание навеки. В таких случаях муж и жена должны многое друг другу сказать… Где же он?

Смит. Разве вы его не видите?

Полли. Ах да, конечно. Благодарю вас.

Мак. Полли!

Полли. Да, Мэкки, я здесь.

Мак. Да, конечно!

Полли. Как ты себя чувствуешь? Ты очень раскис? Это ведь нелегко!

Мак. Что ты вообще собираешься делать? Что с тобой будет?

Полли. Ах, это пустяки, наша фирма работает превосходно. Мэкки, ты очень нервничаешь?.. Кто, собственно, был твой отец? Ты мне многого еще не рассказал. Не понимаю, что с тобой. Ты ведь всегда был вполне здоровым человеком.

Мак. Слушай, Полли, ты не можешь вытащить меня отсюда?

Полли. Да, конечно.

Мак. Конечно, нужны деньги. Я тут с надзирателем…

Полли (медленно). Деньги ушли в Саутгемптон.

Мак. А здесь у тебя ничего нет?

Полли. Нет, здесь нет. Но знаешь, Мэкки, я могу, например, с кем-нибудь поговорить… может быть, даже обратиться к самой королеве. (Подавленно.) О Мэкки!

Смит (уводя Полли, Маку). Ну что, собрали тысячу фунтов?

Полли. Прощай, Мэкки! Всего хорошего! Не забывай меня! (Уходит.)

Смит и констебли вносят столик. На нем тарелка со спаржей.

Смит. Спаржа сварилась?

Констебли. Так точно. (Уходят.)

Появляется Браун. Он подходит к Смиту.

Браун. Смит, чего он от меня хочет? Хорошо, что вы отложили завтрак до моего прихода. Мы войдем к нему со столиком, пусть видит, как мы к нему относимся.

Браун и Смит входят со столиком в клетку. Смит уходит.

Пауза.

Здравствуй, Мак. Вот спаржа. Поешь немного.

Мак. Не трудитесь, господин Браун. Найдутся другие люди, чтобы оказать мне последние почести.

Браун. Ах, Мэкки!

Мак. Прошу со мной рассчитаться! Тем временем позвольте мне поесть. В конце концов, это мой последний завтрак. (Ест.)

Браун. Приятного аппетита. Ах, Мэкки, ты же просто пытаешь меня раскаленным железом.

Мак. Расчет, сударь, пожалуйста, расчет. Никаких сантиментов.

Браун (со вздохом достает из кармана книжечку). Вот он, Мак. Вот расчет за последние полгода.

Мак (резко). Ах, вы пришли только за тем, чтобы и здесь еще получить свои денежки.

Браун. Ты же знаешь, что это не так…

Мак. Пожалуйста, вы не должны нести убыток. Сколько я вам должен? Но, пожалуйста, дайте счет по статьям. Жизнь сделала меня недоверчивым… Вы можете понять это лучше, чем кто-либо другой.

Браун. Мак, когда ты так говоришь, я ни о чем не могу думать.

За сценой слышен громкий стук.

Голос Смита (за сценой). Так. Теперь выдержит.

Мак. Расчет, Браун.

Браун. Если ты настаиваешь — пожалуйста. Значит, во-первых, деньги за поимку убийц, которых изловили благодаря тебе или твоим людям. Ты получил от правительства в общей сложности…

Мак. Три случая по сорок фунтов каждый, итого сто двадцать фунтов. Четверть этой суммы причитается вам. Следовательно, мы должны вам тридцать фунтов.

Браун. Да-да… Но я, право, не знаю, Мак. Стоит ли тратить последние минуты…

Мак. Пожалуйста, оставьте эту дребедень. Тридцать фунтов. И за доверское дело восемь фунтов.

Браун. Как же так, восемь фунтов! Не мало ли? Там же было…

Мак. Вы мне верите или вы мне не верите? Итак, по балансу последнего полугодия вы получаете тридцать восемь фунтов.

Браун (громко всхлипывая). Всю свою жизнь… я…

Оба. Исполнял все твои желания.

Мак. Три года в Индии — и Джон завербован, и Джимми взят, — пять лет в Лондоне, и вот благодарность. (Изображает повешенного).

Неверным другом предан, здесь висит

Прекраснейший, добрейший из людей.

Увы, на шее собственной Макхит

Узнал всю тяжесть задницы своей.

Браун. Мак, если ты со мной так говоришь… Кто нападает на мою честь, тот нападает на меня. (В гневе выбегает из клетки.)

Мак. На твою честь…

Браун. Да, на мою честь. Смит, начинайте! Впустить посетителей. (Маку.) Извини, пожалуйста.

Смит (входит, быстро, Маку). Сейчас вас еще можно спасти, но через минуту будет поздно. Вы собрали деньги?

Мак. Да. Если ребята вернутся.

Смит. Их не видно. Значит — все кончено.

Впускают посетителей. Входят Пичем, госпожа Пичем, Полли, Люси, проститутки, священник, Маттиас и Джекоб.

Дженни. Нас не хотели пускать. Но я им сказала: если вы сейчас же отсюда не уберетесь, вы будете иметь дело с Дженни-Малиной.

Пичем. Я его тесть. Прошу прощения, кто из присутствующих господин Макхит?

Мак (представляется). Макхит.

Пичем (миновав клетку, становится справа, как потом и все остальные). Волею судьбы, господин Макхит, вы стали моим зятем, не познакомившись со мной. Обстоятельство, благодаря которому мы впервые увиделись, чрезвычайно прискорбно. Господин Макхит, некогда вы носили белые лайковые перчатки, у вас была трость с набалдашником слоновой кости и шрам на шее, и пребывали вы обычно в гостинице «Каракатица». Теперь остался только шрам, кстати сказать, наименее ценная из ваших примет. Пребываете же вы в клетке, а в недалеком будущем и вовсе перестанете где-либо пребывать.

Полли в слезах проходит вдоль клетки и становится справа.

Мак. Какое на тебе красивое платье!

Маттиас и Джекоб проходят вдоль клетки и становятся справа.

Маттиас. Мы не могли пробиться из-за толчеи. Мы так бежали, что я боялся, как бы Джекоба не хватил удар. Если ты нам не веришь…

Мак. Что говорят мои люди? Они на хороших местах?

Маттиас. Видите, капитан, мы так и знали, что вы нас поймете. Ведь коронация случается не каждый день. Людям нужно подработать. Они просили передать вам привет.

Джекоб. Самый сердечный!

Госпожа Пичем (проходит вдоль клетки, становится справа). Господин Макхит, кто бы мог представить себе это неделю назад, когда мы с вами танцевали в «Каракатице»?

Мак. Да, танцевали в «Каракатице».

Госпожа Пичем. Жестока судьба человеческая.

Браун (в глубине сцены, священнику). И с этим-то человеком мы плечом к плечу сражались в Азербайджане.

Дженни (проходит мимо клетки). Мы все в Друри-Лейн просто вне себя. Ни одна душа не пошла на коронацию. Все хотят тебя видеть. (Становится справа.)

Мак. Меня видеть.

Смит. Ну, пошли. Шесть часов. (Выпускает Мэкки из клетки.)

Мак. Мы не заставим посетителей ждать. Дамы и господа! Перед вами гибнущий представитель гибнущего сословия. Нас, мелких кустарей, взламывающих честным ломом убогие кассы мелких лавчонок, поглощают крупные предприниматели, за которыми стоят банки. Что такое «фомка» по сравнению с акцией? Что такое налет на банк по сравнению с основанием банка? Что такое убийство человека по сравнению с использованием его в своих интересах? Я прощаюсь с вами, сограждане. Благодарю вас за то, что вы пришли. Некоторые из вас были мне очень близки. Меня очень удивляет, что Дженни меня выдала. Впрочем, это лишнее доказательство того, что мир остается прежним. Меня погубило роковое стечение обстоятельств. Ну что ж, я гибну.

Золотистый свет. Орган освещен. Сверху на шесте спускается трехламповый светильник. На щитах надпись:

БАЛЛАДА, В КОТОРОЙ МАКХИТ ПРОСИТ У ВСЕХ ПРОЩЕНИЯ[5]

О братья, вы переживете нас.

Мы смертники. Не будьте строги с нами

И у помоста в наш последний час

Не смейтесь, потрясая бородами.

И не кляните нас, хоть нас казнили,

Не гневайтесь, в отличье от судей!

Ведь кто не легкомыслен из людей!

Ах, если б все благоразумней были!

О люди, вот урок вам. Кто грешил,

Молите бога, чтоб меня простил.

Нас дождь окатит, он омоет нас,

Омоет плоть, что мы кормили впрок,

И воронье не пощадит, дай срок,

Видавших виды, жадных наших глаз.

Мы занеслись поистине безбожно,

Не в меру высоко. И вот висим мы тут,

Словно кичась. И птицы нас клюют,

Как лошадиное дерьмо в пыли дорожной.

Вот вам наука, братья. Кто грешил,

Молите бога, чтоб меня простил.

Девчонок, продающих ласки,

Всегда готовых оголиться,

Котов, что строят девкам глазки,

Чтоб их деньгами поживиться.

Клятвопреступников, колодниц,

Бродяг, способных и убить,

Гулящих, тунеядцев, сводниц

Я их прошу меня простить.

На полицейских зол, — не скрою,

Которые меня кормили

Одной древесною корою

И много бед мне причинили.

Я мог бы и проклясть их ныне,

Но буду кроток, так и быть!

Чтобы не связываться с ними,

Я их прошу меня простить.

Взять молоток бы потяжеле

Да в полицейских запустить!

Не стоит, впрочем. В самом деле,

Я их прошу меня простить.

Смит. Пожалуйте, господин Макхит.

Госпожа Пичем. Полли и Люси, не покидайте вашего мужа в его последний час.

Мак. Сударыни, что бы ни было между нами…

Смит (уводит его). Марш!

Путь к эшафоту. Все выходят через левую дверь. Обе двери — в плоскости кулис. Затем все с фонариками в руках появляются с другой стороны сцены. Как только Макхит всходит на эшафот, Пичем обращается к публике.

Пичем.

Почтеннейшая публика! Итак,

Макхита наконец должны казнить.

Так уж устроен божий мир. Дурак,

Кто хочет даром что-то получить.

Но, чтобы не считали нас

Глашатаями истины такой,

Макхита не казнят, поскольку мы сейчас

Придумали конец совершенно другой.

Пускай хотя бы в опере случится,

Что право перед милостью смирится.

И потому, благой конец суля,

Сюда сейчас примчится вестник короля.

Появление королевского вестника.

На щитах надпись:

ТРЕТИЙ ТРЕХГРОШОВЫЙ ФИНАЛ

Хор.

Тише! Кто скачет к нам?

Королевский вестник скачет к нам!

Верхом на коне появляется Браун — королевский вестник.

Браун. По случаю коронации королева повелевает немедленно освободить капитана Макхита.

Всеобщее ликование.

Одновременно он получает звание потомственного дворянина…

Ликование.

…замок Мармарел и пожизненную ренту в десять тысяч фунтов. Присутствующим здесь новобрачным королева шлет королевский привет и наилучшие пожелания.

Мак. Спасен, спасен! Да-да, где нужда велика, там и помощь близка.

Полли. Спасен, мой дорогой Мэкки, спасен! Я так счастлива.

Госпожа Пичем. Итак, все пришло к благополучному концу. Как легко и мирно жилось бы на свете, если бы всегда появлялись королевские вестники.

Пичем. Поэтому останьтесь все на местах и спойте хорал беднейших из бедных, чью трудную жизнь вы сейчас представили. Ибо в действительности печален бывает именно их конец. Когда побитые дают сдачи, королевские вестники появляются чрезвычайно редко. Поэтому нужно быть терпимее к злу.

Все (поют под орган, подходя к рампе).

Терпимей будьте к злу. Оно к тому же

Само замерзнет. Ведь тепла в нем нет.

Не забывайте о великой стуже

Земной юдоли, стонущей от бед!

Приложение

НОВАЯ СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

1

Фриц был штурмовик, и Карл был фашист,

А карьеру сделал Курт, как ни странно.

Но все это кончилось, и начались

Походы в различные страны.

Шмидту-вестфальцу

Нужна Украина,

А Краузе — Париж, и скорей!

И если б, как намечено,

Все было онемечено,

И вражеская сила

Препятствий не чинила,

Берлинец Майер бы назвал

Болгарию своей.

2

В пустыне от зноя Шмидт изнывал,

На севере Краузе мерз многократно.

Но хуже всего было то, что не знал

Ни один человек, как вернуться обратно

В Вестфалию

Из степей Украины,

Из Африки — в Шпесский лес?

Не было, как намечено,

Все онемечено,

И вражеская сила

Препятствия чинила,

А тот, кто сбил их с толку,

Куда-то исчез.

3

И Шмидт не вернулся, и немцам капут,

И трупы смердят, и крысиные норы.

Но в Берлине разрушенном люди ведут

О т р е т ь е й войне мировой разговоры.

Кельн — щебня груда,

В Гамбурге худо,

А Дрезден — скопище дыр.

Но вдруг Америка

Русским не поверит, а?

И вдруг между собой еще

Они начнут побоище,

И Майер, снова в каске,

Захватит весь мир!

1946

НОВАЯ БАЛЛАДА О ПРИЯТНОЙ ЖИЗНИ[6]

1

Твердят, что на земле всего прекрасней

Жизнь мудреца, что пустота в желудке

И холод в доме — это предрассудки.

Оставьте про себя такие басни!

Кто хочет жизнью тешиться простой,

Пусть тешится. Увольте лишь меня!

Нигде, нигде на свете даже дня

Нельзя прожить на пище на такой.

Одной свободе разве будешь рад?

Лишь тот живет приятно, кто богат.

2

Мясник отменный маршал наш покойник.

Сначала заграбастал он полсвета,

А после на суде потел за это,

И там, еще жирней своих конвойных,

Он на вопрос, зачем старался так,

Ответил, что о славе лишь радел.

Как будто он от славы разжирел!

Тут рассмеется и любой дурак.

Нет, не о славе пекся этот фат:

Лишь тот живет приятно, кто богат.

3

Вот прорва Шахт. Он проглотил полмира,

Хоть шея коротка у живоглота.

Вчера венчали лаврами банкира,

Сегодня вешать не хотят банкрота.

Останется он цел и невредим,

Но на вопрос, зачем же он избрал

Столь мерзкий путь, ответствует нахал,

Что честолюбье овладело им.

Нет, не почета жаждал этот гад:

Лишь тот живет приятно, кто богат.

4

Вот Украины гнусный разоритель

Лакейтель, пред Адольфом лебезивший,

Трофеями себя обогативший,

Ценитель танков, коньяков ценитель.

Что двигало им? Долг! Ведь он солдат.

Из чувства долга кровь он проливал.

А если он попутно капитал

И нажил, о таких вещах молчат.

Чей капитал? О том не говорят.

Лишь тот живет приятно, кто богат.

5

У них у всех великие заботы,

У них у всех возвышенные цели,

Не говорят о том, как пили-ели,

А с духами ночами сводят счеты.

Ведь каждый был, по сути, Лоэнгрин,

И каждый был немножко Парсифаль:

Не Ленинград им нужен, а Грааль,

Разрушена Валгалла, не Берлин.

Их дело в шляпе. Им сам черт не брат:

Лишь тот живет приятно, кто богат.

1946

ДОБАВЛЕНИЕ К БАЛЛАДЕ, В КОТОРОЙ МАКХИТ ПРОСИТ У ВСЕХ ПРОЩЕНИЯ

Тот, кто ломится в дверь чужую,

Устав без крова горе мыкать,

Кто всех бранит напропалую,

Чтобы не плакать и не хныкать,

И тот, кто хлеб крадет без дрожи,

Чтобы убийцею не быть,

Поверьте, им не сладко тоже,

И я прошу вас их простить.

Не на воришек гнев свой тратьте,

Нет, покрупней воров ищите,

Тех, от кого идет проклятье

Войны, стыда, кровопролитья.

Тот, кто твердил вам: «Режь без страха!»

Теперь «Прости!» твердить готов.

Забейте же им глотку прахом

Прекрасных ваших городов!

Кто вздор насчет прощенья мелет,

Кто учит прошлое забыть,

В тех молотком, да потяжеле,

Всего вернее запустить.

1946

НОВЫЙ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ХОРАЛ

Порок не страшен малый. И к тому же

Он сам замерзнет. Ведь тепла в нем нет.

Не забывайте о великой стуже

В земной юдоли, стонущей от бед.

Бой против крупных негодяев нужен,

И нужно наконец избавить свет

От истинной причины этой стужи

В земной юдоли, стонущей от бед.

1946

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ СТРОФЫ «ТРЕХГРОШОВОГО ФИЛЬМА»

Наконец-то торжествуют

Мир, согласье и покой.

Если в деньгах нет отказа,

То конец всегда такой.

Угрожал сперва тюрьмою

Максу Мориц, а потом

Хлеб голодных эти двое

За одним едят столом.

Ведь одни во мраке скрыты,

На других направлен свет.

И вторых обычно видят,

Но не видят первых, нет.

1930

Примечания

Чтение драм

Нет никаких оснований менять эпиграф Джона Гэя к его «Опере нищих» «Nos hoec novimus esse nihil»[7] для «Трехгрошовой оперы». Что касается данного текста, то он почти не отличается от сценической редакции целиком переданной театрам пьесы и, следовательно, адресован скорее специалисту, чем потребителю. Заметим, однако, что превращения в специалистов возможно большего числа зрителей и читателей следует всячески добиваться и что этот процесс совершается на наших глазах.

Буржуазные понятия являются для «Трехгрошовой оперы» не только содержанием. Дело не только в том, что она их изображает, но и в том, как она их изображает. «Трехгрошовая опера» — это своего рода доклад о том, какого отображения жизни ждет зритель от театра. Однако зрителю приходится смотреть и то, чего ему не хотелось бы видеть, его желания не только исполняются, но и критикуются (он оказывается не субъектом, а объектом). Поэтому теоретически он может признать, что театр получает новую функцию. Но так как театр сопротивляется своей модификации, то полезно, чтобы драмы, предназначенные не только для постановки, но и для реформы театра, зритель читал сам, читал из недоверия к театру. Сейчас мы наблюдаем абсолютный примат театра над драматической литературой. Примат театрального механизма это примат средств производства. Сопротивление театрального механизма новой целевой установке выражается в том, что, сталкиваясь с драмой, он сразу же ее изменяет, так что она перестает быть в нем инородным телом. Нетронутыми остаются разве только те элементы драмы, где она убивает самое себя. Необходимость правильно ставить новую драматургию — а это для театра еще важнее, чем для драматургии, — отступает на задний план из-за того, что театр может ставить все; он «театрализует» что угодно. Разумеется, этот примат имеет экономические причины.

Щиты и надписи

Щиты, на которые проецируются заголовки сцен, являются примитивной попыткой олитературивания театра. Олитературивание театра, как и вообще олитературивание всей общественной жизни, нужно всячески поощрять.

Олитературивание означает слияние «воплощенного» со «сформулированным» и дает театру возможность примкнуть к другим видам духовной деятельности. Однако оно остается односторонним до тех пор, пока публика не примет в нем участия и благодаря ему не поднимется на более высокий уровень.

С точки зрения канонов драматургии заголовки неприемлемы потому, что автор обязан воплотить все свои мысли в действии, что драма должна выразить все через себя самое. Это справедливо, если считать, что зритель размышляет не над увиденным, а в рамках увиденного. Но такое стремление подчинить все одной идее, взнуздать зрителя прямолинейной динамикой, не давая ему глядеть ни влево, ни вправо, ни вверх, ни вниз, — такое стремление новая драматургия отвергает. В драматургию также нужно вводить ссылки и примечания.

Нужно приучаться к комплексному видению. Мысли зрителя о ходе действия, пожалуй, даже важнее, чем мысли по ходу действия. Кроме того, щиты диктуют и делают возможным новый стиль актерской игры. Это эпический стиль. Читая надписи на щитах, зритель внутренне принимает позу спокойно покуривающего наблюдателя. Такая поза сама по себе требует более искусной, более благопристойной игры, ибо всякая попытка «загипнотизировать» хладнокровно курящего и, следовательно, достаточно занятого собой человека безусловно обречена на провал. Очень скоро в зрительном зале было бы полно специалистов, как полно их в спортивных залах и на стадионах. Актеры не отважились бы выйти к таким людям, имея за душой только ту жалкую порцию мимики, которую они сегодня кое-как, без раздумий, сколачивают после двух-трех репетиций! У них не нашлось бы потребителя на такой сырой, необработанный материал. Им пришлось бы искать совершенно иных средств, чтобы события, указанные в заголовках и, следовательно, уже лишенные сюжетной сенсационности, привлекли к себе внимание зрителя.

К сожалению, приходится опасаться, что заголовков и разрешения курить еще недостаточно, чтобы сделать посещение театра более плодотворным занятием.

Главные действующие лица

Характер Джонатана Пичема ни в коем случае нельзя сводить к ходячей формуле «скряга». Деньги он ни во что не ставит. Сомневаясь во всем, что будит какие-либо надежды, он считает и деньги далеко не достаточным средством защиты. Конечно, он негодяй и злодей, злодей в понимании старого театра. Его преступление состоит в его взглядах на жизнь. Эти взгляды настолько отвратительны, что достойны сопоставления с делами любого другого великого преступника, и все-таки, рассматривая нищету как товар, Пичем только следует «духу времени». Скажем конкретнее: деньги, которые он берет у Филча в первой сцене, Пичем не станет запирать в несгораемый шкаф. Нет, он сунет их в карман брюк: ни эти деньги, ни любые другие его не спасут. Но выбросить их у него рука не поднимется, и это только доказательство его глубокой безнадежности: он не может позволить себе ничего выбросить. Точно так же он отнесся бы и к миллиону шиллингов. Он уверен, что ни его деньги (ни все деньги на свете), ни его ум (ни все умы на свете) все равно ничему не помогут. По этой же причине он и не работает, а расхаживает по своей лавке, не снимая шляпы и сунув руки в карманы: он следит только за тем, чтобы ничего не пропало. Кто по-настоящему напуган, тот не станет работать. Если он прикрепляет Библию цепочкой к конторке, чтобы ее не украли, то это вовсе не мелочность с его стороны. Своего зятя он впервые видит только после того, как отправил его на виселицу. И это не случайно: личные качества человека, отнявшего у него дочь, не играют для Пичема никакой роли. Прочие преступления Мэкки-Ножа интересуют Пичема лишь постольку, поскольку они дают возможность устранить этого человека. Что касается его дочери, то она, как и Библия, для Пичема всего-навсего вспомогательное средство. И это скорее потрясает, чем отталкивает: какова должна быть степень отчаяния, если из всего сущего ценится лишь то немногое, что может спасти от гибели!

Исполнительнице роли Полли Пичем полезно изучить эту характеристику господина Пичема: Полли его дочь.

Разбойника Макхита актер должен представить как явление буржуазного общества. Пристрастие буржуа к разбойникам объясняется заблуждением: разбойник, дескать, не буржуа. Это заблуждение порождено другим заблуждением: буржуа — не разбойник. Так что же, значит, между ними нет никакой разницы? Нет, есть. Разбойник иногда не трус. С буржуа театр обычно ассоциирует «миролюбие». Эта ассоциация сохраняется и здесь: делец Макхит испытывает отвращение к кровопролитию, если только кровопролитие не необходимо для успеха дела. Сведение кровопролития к минимуму, его рационализация — это деловой принцип; когда нужно, господин Макхит показывает высокий класс фехтовального искусства. Он знает, к чему его обязывает слава: известная доля романтики, выставляемая им напоказ, служит именно вышеупомянутой рационализации. Он строго следит за тем, чтобы все дерзкие или хотя бы нагоняющие страх дела его подчиненных приписывались ему самому. Он подобен профессору, который не терпит, чтобы его ассистенты сами подписывали свои работы. Женщинам он импонирует не красотой, а положением и средствами. Английские рисунки к «Опере нищих» первых изданий изображают его приземистым, коренастым, не лишенным достоинства человеком лет сорока с лысоватой, похожей на редьку головой. Начисто лишенный чувства юмора, он держится чрезвычайно степенно. Солидность Мака проявляется уже в том, что его деловое рвение направлено не столько на ограбление посторонних лиц, сколько на эксплуатацию своих служащих. С блюстителями общественного порядка он, хотя это и сопряжено с расходами, поддерживает хорошие отношения. Он делает это не только ради собственной безопасности; практическое чутье говорит ему, что его безопасность и безопасность этого общества теснейшим образом связаны между собой. Посягательство на общественный порядок, вроде того, каким Пичем грозит полиции, внушило бы Макхиту глубочайшее отвращение. Допуская, что его связи с тарнбриджскими дамами предосудительны, Макхит убежден, что их вполне оправдывает специфика его дел. Верно, что этими чисто деловыми связями он при случае пользовался и для своего увеселения, однако как холостяк он имел на это право, разумеется, в известных пределах. Впрочем, что касается этой интимной стороны его жизни, то свои педантично регулярные посещения одного и того же тарнбриджского кафе он ценит прежде всего потому, что они стали у него привычкой. А уважать и умножать привычки — это, пожалуй, и есть главная цель его именно буржуазного существования.

Во всяком случае, исполнитель роли Макхита ни в коем случае не должен брать за исходную точку его образа эти посещения публичного дома. Они — не больше чем одно из многих иррациональных проявлений буржуазной стихии.

Свои сексуальные потребности Макхит, естественно, охотнее всего удовлетворяет там, где это можно совместить с радостями домашнего уюта, следовательно, с женщинами, в известной мере обеспеченными. Женитьба как бы страхует его предприятие. По роду своих занятий он вынужден время от времени отлучаться из столицы, а это беспокоит его лишь постольку, поскольку его служащие совершенно ненадежны. Заглядывая в будущее, он видит себя отнюдь не на виселице, а где-нибудь возле уютного и при этом своего собственного пруда, с удочкой в руках.

Шеф полиции Браун — явление в высшей степени современное. В нем совмещаются два лица: одно — для частной жизни, другое — для службы. Он живет не вопреки, а благодаря этому раздвоению. И вместе с ним благодаря этому раздвоению живет все общество. Как частное лицо он никогда не совершал бы поступков, которые как чиновник считает своей обязанностью. Как частное лицо он и мухи бы не обидел. Да и не пришлось бы ему никого обижать… Любовь его к Макхиту, следовательно, совершенно искренна, и известные материальные выгоды, которые она дает Брауну, не должны ставить эту любовь под сомнение: в том-то и дело, что жизнь пачкает все на свете…

Указания актерам

Что касается подачи материала, то зрителя не нужно заставлять «вживаться» в него. Просто между зрителем и актером устанавливается контакт, и при всей своей отчужденности и отдаленности от зрителя актер, в конечном счете, обращается непосредственно к нему. При этом актер должен рассказать зрителю о данном персонаже больше, чем «написано в его роли». Конечно, актер должен найти тот тон, который наиболее удобен для событий, входящих в фабулу пьесы. Однако он обязан иметь в виду и события, не входящие в фабулу, то есть работать не только на фабулу. Например, в любовной сцене с Макхитом Полли не только возлюбленная Макхита, но и дочь Пичема; и не только дочь, но и служащая своего отца. В основе ее отношения к зрителю должна лежать ее критика общепринятых представлений о невестах разбойников и купеческих дочерях и т. п.

1. Не следует изображать этих бандитов шайкой апашей, которые слоняются по злачным местам и с которыми порядочный человек и кружки пива не выпьет. Это спокойные люди, иные из них даже склонны к полноте. Вне сферы своих деловых интересов все они как один — люди вполне обходительные. (Стр. 177).

2. Актеры могут показать здесь полезность буржуазных добродетелей и тесную связь между сердечностью и плутовством. (Стр. 177).

3. Нужно показать, какая глубокая бесцеремонность требуется от человека, если он хочет создать условия, в которых возможно вести себя так, как подобает (в данном случае — как подобает жениху). (Стр. 178).

4. Выставить невесту напоказ, подчеркнуть ее пышные формы. Сейчас она окончательно забронирована за женихом. Показать, что, хотя предложение уже исчерпано, спрос еще существует. Невеста вызывает всеобщее вожделение, жених, так сказать, «обошел» конкурентов. Речь идет, таким образом, о чисто театральном эффекте. Показать также, что невеста очень мало ест. Часто видишь, как хрупкое, небесное создание уписывает в один присест целую курицу или целую рыбу. Невесты никогда так не поступают. (Стр. 179).

5. Показывая заведение Пичема, актеры не должны чрезмерно заботиться об обычном движении действия. Но, конечно, зрителю нужно дать не антураж, а события, поступки. Актер, играющий одного из нищих, должен так выбирать подходящий протез (он осматривает одну деревяшку, потом другую, потом снова возвращается к первой), чтобы ради одной этой сцены людям захотелось еще раз прийти в театр. Пускай они и придут как раз к ее началу: почему не поставить на заднем плане щит с ее заглавием? (Стр. 194).

6. Очень желательно, чтобы Полли Пичем была воспринята зрителем как добродетельная и привлекательная девушка. Если во второй сцене она доказала, что способна на чуждую всякого расчета любовь, то здесь она демонстрирует ту практичность, без которой эта любовь показалась бы простым легкомыслием. (Стр. 201).

7. Никто не мешает этим дамам пользоваться их средствами производства. Но именно поэтому у зрителя не должно создаваться впечатления, что они свободны. Им демократия не предоставляет той свободы, которую она предоставляет каждому, чьи средства производства могут быть отняты. (Стр. 206).

8. Исполнители роли Макхита, без всяких затруднений изображающие его отчаянную борьбу за жизнь, обычно отказываются петь третью строфу. Трагической интерпретации половой проблемы они, разумеется, не отвергли бы. Но в наше время эта проблема относится, несомненно, к области комической, ибо половая жизнь находится в противоречии с общественной жизнью. Это противоречие комично потому, что оно исторично, то есть может быть разрешено другим общественным строем. Поэтому данную балладу нужно исполнять на комический лад. Изображение половой жизни на сцене очень важно уже потому, что здесь сразу выступает наружу некий примитивный материализм. Искусственный и преходящий характер всех общественных надстроек сразу становится очевиден. (Стр. 208).

9. Эта баллада, как и другие баллады «Трехгрршовой оперы», содержит несколько стихов Франсуа Вийона в переводе К. Л. Аммера. Актеру полезно познакомиться с аммеровским переводом, чтобы понять разницу между балладой для чтения и балладой для пения. (Стр. 212).

10. Эта сцена вставлена для тех исполнительниц роли Полли Пичем, которые обладают комедийным даром. (Стр. 231).

11. Кружа по клетке, актер, играющий Макхита, может повторить здесь все разновидности походки, продемонстрированные им до сих пор: наглую походку соблазнителя, неверные шаги затравленного человека, самоуверенную, осторожную походку и т. д. Во время этой короткой сцены можно еще раз показать все позы Макхита за те несколько дней, которые длится действие. (Стр. 235).

12. Играя это место, актер эпического театра не станет акцентировать смертельный страх Макхита и строить на таком акценте действие. Это значило бы отказаться от следующего далее изображения истинной дружбы. (Истинная дружба истинна ведь только тогда, когда она имеет свои границы. Моральную победу обоих истинных друзей господина Макхита едва ли умаляет позднейшее их поражение, когда они не слишком торопятся расстаться со своими средствами к существованию ради спасения своего друга.) (Стр. 236).

13. Может быть, актер изыщет способ показать здесь следующее: у Макхита создалось совершенно верное впечатление, что в данном случае допущена вопиющая юридическая ошибка. В самом деле, ведь если бы бандиты оказывались жертвами юстиции чаще, чем это имеет место, юстиция окончательно лишилась бы своего авторитета! (Стр. 239).

Об исполнении «сонгов»

Исполняя «сонги», актер меняет свою функцию. Нет отвратительнее зрелища, чем актер, притворяющийся, будто он не замечает, что покинул почву обыденной, прозаической речи и уже поет. Существуют три плоскости: обыденная речь, торжественная речь и пение. Эти плоскости необходимо отделять друг от друга. Торжественная речь ни в коем случае не должна быть приподнятой обыденной речью, а пение — приподнятой торжественной речью. Следовательно, пение включается в действие вовсе не потому, что от избытка чувств не хватает слов. Актер должен не только петь, но и изображать поющего человека. Он не акцентирует эмоционального содержания своей песни (можно ли предложить другому кушанье, которое ты уже съел сам?), а демонстрирует жесты, являющиеся, так сказать, обычаями и нравами тела. Поэтому, репетируя, лучше всего пользоваться не словами текста, а ходячими, вульгарными оборотами, выражающими примерно то же самое, но развязным, обиходным языком. Что касается мелодии, то ей не нужно следовать слепо: существует манера говорить, вопреки музыке, дающая подчас очень большой эффект. Секрет этого эффекта — упорная, не считающаяся с музыкой и ритмом, неподкупная трезвость. Если же речь актера входит в русло мелодии, это должно восприниматься как событие. Чтобы подчеркнуть это, актер может намеренно не скрывать от публики удовольствия, доставляемого ему мелодией. Актер только выиграет, если во время его пения публике будут видны музыканты или если ему разрешат проделать некоторые приготовления к пению на глазах у зрителя (скажем, подвинуть стул, нарочно подгримироваться и т. п.). Особенно важно в пении, чтобы «показывающий показывал себя».

Почему два ареста Макхита, а не один?

С точки зрения немецкой псевдоклассики первая сцена в тюрьме оттяжка, с нашей же точки зрения — пример примитивной эпической формы. Эту сцену действительно можно назвать оттяжкой, если, следуя правилу чисто динамической драмы, отстаивать примат идеи и подводить зрителя ко все более и более ясной для него цели — в данном случае к смерти героя, если, так сказать, создавать каждым новым предложением все больший и больший спрос и, добиваясь от зрителя максимума эмоционального участия — чувства любят надежные плацдармы и не терпят разочарований, — навязывать действию прямую линию. Эпическая же драматургия, придерживающаяся материалистической установки и вовсе не заинтересованная в возбуждении эмоций зрителя, не преследует, собственно, никакой цели, а признает только конец и дает иное развитие действия — не только по прямой, но и по кривым и даже скачками. Динамическая, идеалистическая по своим установкам драматургия, объектом которой является индивидуум, была в начале своего пути (у елизаветинцев) гораздо радикальнее — радикальнее по всем решающим для драматургии пунктам, — чем двести лет спустя, в эпоху немецкой псевдоклассики, спутавшей динамику изображения с динамикой изображаемого и «прилизавшей» свой объект-индивидуум. (Сегодня эпигонов этих эпигонов уже не встретишь: динамика изображения успела выродиться в эмпирически полученное хитроумное сплетение эффектов, а индивидуум, находящийся в состоянии полного распада, все еще склеивается, но уже из отдельных ролей. Что касается позднего буржуазного романа, то он по крайней мере разработал психологию, полагая, что можно анализировать давно распавшийся на куски индивидуум.) Однако эта великая драматургия была менее радикальна в искоренении материи, схема не устраняла здесь отклонений индивидуума от прямой линии, отклонений, «вызываемых жизнью» (к тому же из поля зрения не ускользали и внешние, «не представленные на сцене» обстоятельства, и жизнь охватывалась гораздо шире). Эти отклонения служили двигателями действия. Внешнее раздражение проникает в самую глубину индивидуума и здесь преодолевается. Вся сила этой драматургии в нагнетании противодействий. Стремление к дешевой схеме еще отнюдь не определяет организации материала. Еще живо нечто от бэконовского материализма, да и сам индивидуум, не лишившийся еще плоти и крови, сопротивляется формуле. А везде, где налицо материализм, в драматургии возникают эпические формы, особенно в области комического, которое по природе своей наиболее материалистично и «низко». Сегодня, когда человека следует воспринимать как «совокупность всех общественных отношений», эпическая форма является единственной, способной охватить процессы, дающие драматургии материал для широкой картины жизни. И человека, живого человека можно показать только через процессы, среди которых и благодаря которым он существует. Новая драматургия, следуя своей методологии, должна распространить «опыт» и на форму. Она должна использовать все существующие в жизни связи, ей нужна статика. Драматическая напряженность создается разноименно «заряженными» подробностями. (Таким образом, эта форма не имеет ничего общего с простым чередованием эпизодов в обозрении).

Почему королевский вестник появляется верхом?

«Трехгрошовая опера» изображает буржуазное общество (а не только «люмпен-пролетарские элементы»). Буржуазное общество создало буржуазное мироустройство, а значит, и вполне определенное мировоззрение, без которого это общество не может обойтись. Когда буржуазия смотрит изображение своей жизни, появление конного вестника короля совершенно необходимо. Господин Пичем, наживающийся на нечистой совести общества, несет ту же функцию, что и конный вестник. Пускай же практические работники театра подумают, почему не может быть ничего глупее, чем лишить королевского вестника коня, как это сделали почти все модернистские постановщики «Трехгрошовой оперы». Ведь ставя, например, пьесу о судебной ошибке, театр выполнит свой долг перед буржуазным обществом несомненно только в том случае, если журналиста, доказывающего невиновность казненного, доставит в зал суда лебедь. Неужели не очевидна бестактность тех, кто, выставляя на посмешище появление королевского вестника, учит публику смеяться над самой собой? Если бы конный вестник в той или иной форме не появлялся, буржуазная литература скатилась бы к простому изображению условий существования. Конный гонец обеспечивает полное удовольствие от созерцания вообще-то невозможных условий и является поэтому conditio sine qua non[8] для литературы, чье conditio sine qua non — непоследовательность.

Третий финал, разумеется, следует играть совершенно серьезно и чинно.

Пьеса написана в 1928 г. Годом позже, в 1929 г., вышел сборник «Сонги из Трехгрошовой оперы» (Берлин). Полный текст пьесы был напечатан в 1931 г. вместе со сценарием «Шишка» и материалами судебного процесса о «Трехгрошовом фильме».

На русский язык пьеса была переведена в 1928 г. Львом Микулиным и Вадимом Шершеневичем для Камерного театра. Перевод автора этих строк поставлен Ленинградским театром им. Ленинского комсомола в 1963 г. Настоящий перевод С. Апта впервые напечатан издательством «Искусство» в 1958 г. отдельной книжкой.

Пьеса Брехта представляет собой переделку «Оперы нищих» английского драматурга Джона Гэя (1685–1732), написанной и поставленной ровно за двести лет до Брехта, в 1728 г. «Опера нищих» была пародией на оперы Генделя и в то же время сатирой на современную Гэю Англию. Сюжет ее подсказан Гэю Джонатаном Свифтом. Пьесу Гэя перевела для Брехта его сотрудница по многим пьесам Элизабет Гауптман. Брехт почти не изменил внешнего сюжета «Оперы нищих». Все же переработка оказалась очень существенной. У Гэя Пичем ловкий предприниматель, а Макхит — благородный разбойник. У Брехта оба они буржуа и предприниматели, деятельность которых, по существу, одинакова, несмотря на формальные различия. Прототипами Макхита у Гэя послужили знаменитые воры XVIII в. Джонатан Уайльд и Джек Шеппард, нищие, бездомные бродяги, отличавшиеся ловкостью, жестокостью, но и своеобразным душевным величием. Макхит у Брехта — буржуа-работодатель, думающий только о коммерческих выгодах своих разбойничьих предприятий. Даже несчастья Макхита вызваны не темпераментом, увлеченностью, страстностью, а присущей ему, как и всякому буржуа, приверженностью к своим повседневным привычкам.

Один из исследователей драматургии Брехта справедливо замечает: «Если Гэй в „Опере нищих“ бичует открытый обман как новый тип жизненных отношений, то Брехт в „Трехгрошовой опере“ нападает на обман, санкционированный „легальными“ методами» (Вернер Гехт, Обработка или переработка, — о «Трехгрошовой опере» и ее прототипе — «Theater der Zeit», 1958, № 7, Studien, S. 17).

Гэй критикует английские порядки XVIII в. с точки зрения аристократической партии тори, то есть с консервативной позиции дворянства, враждебно относящегося к новым общественным отношениям, порожденным развивавшимся в Англии капитализмом. Критика Брехта ведется с позиций революционных. Действие пьесы Гэя происходит в начале XVIII в.; Брехт переносит его на сто лет позднее, в викторианскую Англию, — сам он объясняет это так: «О викторианской Англии зритель кое-что знает, и в то же время она достаточно удалена, чтобы о ней можно было критически судить с порядочного расстояния».

Позднее Брехт пишет по материалам своей пьесы киносценарий «Шишка» и книгу «Трехгрошовый роман», где переносит действие в XX век, и в соответствии с этим изменением перестраивает сюжет.

По сравнению с «Оперой нищих» Джона Гэя Брехт прибавил двух новых персонажей: Брауна, шефа лондонской полиции (у Гэя — тюремный надзиратель Локит), и священника Кимбла. Введение обеих этих ролей привело к серьезным изменениям в сюжете пьесы и ее внутренней структуры.

Премьера состоялась в Берлинском театре на Шиффбауэрдамм 31 августа 1928 г. Музыку к сонгам написал Курт Вейль. Режиссер — Эрих Энгель, художник — Каспар Неер, который в оформлении спектакля использовал найденные им прежде приемы (низкий занавес, щиты с надписями). По обе стороны сцены были установлены холщовые экраны, на которых появлялось название исполняемого сонга. В глубине сцены стоял орган, как бы напоминавший зрителю о пышной академической опере, которую пародировала пьеса Брехта; во время исполнения сонгов на орган направлялись цветные прожекторы, а сцена освещалась золотистым светом.

Роль Макхита исполнял Гаральд Паульзен, Пичема — известный по выступлениям в Дюссельдорфе и Дрездене провинциальный комик Эрих Понто, Селии Пичем — Роза Валетти.

На следующий год, весной 1929 г., спектакль был возобновлен в том же театре при новом составе исполнителей: Макхит — Герман Тимиг, Пичем — Леонард Штекель, Браун — Лейбельт. Однако, по мнению критиков, в центре спектакля на этот раз оказалась исполнительница роли Полли Пичем — Карола Неер. Рецензент Герберт Иеринг писал 13 мая 1929 г.: «…волшебное смешение иронии и серьезности, абсолютное единство стиля и выразительности, благородства и отчужденности» (Herbert Ihering, Von Reinhardt bis Brecht, Band II. Berlin, Aufbau-Verlag, 1959, S. 415).

Советский режиссер А. Я. Таиров, увидев спектакль, высоко оценил его и отметил его связь с традицией советского театра — по-видимому, он имел в виду влияние, которое Эрих Энгель испытал со стороны творчества Е. Вахтангова и Вс. Мейерхольда. В октябре 1928 г. А. Таиров говорил корреспонденту газеты «Жизнь искусства»: «Будучи в Берлине, я ознакомился с новыми постановками, я смотрел интересный спектакль „Трехгрошовая опера“. Постановщик — молодой немецкий режиссер Энгель — хоть и не блеснул новыми откровениями, но тактично сумел использовать приемы современного русского театра» (Беседа с А. Я. Таировым. — «Жизнь искусства», 1928, № 40, октябрь).

Началось триумфальное шествие «Трехгрошовой оперы» по сценам Германии, а затем и многих других стран.

Назовем наиболее значительные спектакли.

Лейпциг. «Альтес театер», декабрь 1928 г. Роли исполняли: Макхита Роберт Мейн, Пичема — Эберхарт Зидель, Селии Пичем — Мартина Отто, Полли Лина Карстенс.

Мюнхен. Премьера в театре «Каммершпиле» состоялась 20 июля 1929 г. Режиссер — Ганс Швейкарт. Спектакль пользовался настолько большим успехом, что за четырнадцать месяцев был сыгран сто раз. Вокруг мюнхенского спектакля разгорелась особенно интенсивная борьба в прессе. Буржуазные журналисты неистовствовали. Вот что писал один из них в газете «Das Tageblatt»:

«Все, без исключения все, здесь растоптано, осквернено, попрано, начиная от Библии и духовенства вплоть до полиции и вообще всех властей… Хорошо, что при исполнении некоторых баллад не все можно было расслышать» («Das Tageblatt», 1929, 24 июля). Другой не скрывал своей классовой враждебности и омерзения: «Брехт и Вейль… полны большевистской одержимости. В этом кругу преступников и шлюх, где говорят на языке клоак, возрождающем темные и порочные мысли, и где основу существования составляет извращение полового инстинкта, — в этом кругу топчут все, что хотя бы в отдаленной степени напоминает о нравственных законах, — даже Библия служит здесь источником цитат для оправдания преступной аморальности. Вотще стали бы мы искать в этой драматургической трясине глубоких побуждений человеческого сердца… В заключительном хоре актеры как бешеные орут: „Сначала хлеб, а нравственность потом“… Тьфу, черт! Нашим несчастным артистам-каммершпильцам пришлось потерять немало времени на возню с настоящим козлиным дерьмом. Единственным итогом их глубоко постыдной работы было бы наше искреннее соболезнование, — если бы мы не испытывали отвращения к этой грязной поделке» («Reinisch-Westfalische Rundschau» 1929, 25 июня). Им ответил блестящий поэт и публицист Курт Тухольский, заявивший в статье «Протесты против „Трехгрошовой оперы“», что на комедию Брехта нападают люди, ненавидящие все новое, да и вообще все — «социализм, евреев, Россию, пацифизм, отмену 218 параграфа[9], нападки на их нравственность и на их коммерцию, народ, повседневную жизнь» («Weltbuhne», 1930, 3 апреля, стр. 557).

Для постановки в Кельне текст «Трехгрошовой оперы» отредактировал сам Конрад Аденауэр, тогдашний кельнский бургомистр, — он безуспешно стремился приспособить пьесу к требованиям католической морали.

Спектакль в чопорно-академическом театре «Кельнер Шаушпильхаус» поставил консервативный режиссер Альфонс Гордард. Роль Макхита исполнял Сергиус Сакс, Пичема — Уммингер, Селии Пичем — Эльза Баумбах, Полли — Tea Кастен, Люси — Вестерман. В 1931 г. был снят фильм «Трехгрошовая опера», для которого, вопреки воле Брехта, написанный им сценарий был переработан и ослаблен. В сценарном варианте Брехт дал Макхиту возвыситься до поста директора Национального банка. Кинокомпания «Неро» отвергла эти добавления, Брехт подал на нее в суд и, проиграв процесс, вскоре опубликовал все его материалы, разоблачавшие пристрастных буржуазных судей.

Фильм «Трехгрошовая опера» вышел на экраны 19 февраля 1931 г. Режиссер — Г. В. Пабст. Макхит — Рудольф Форстер, Полли — Карола Неер, Браун — Рейнгольд Шюнцель, Пичем — Фриц Расп, Селия Пичем — Валеска Гарт. Роль пастора Кимбла исполнял Герман Тимиг, игравший в театре во втором составе Макхита (сменив Гаральда Паульзена). Уличным певцом был Эрнст Буш, а проституткой Дженни — Лотта Ленья.

Близкая к Брехту современная критика считала фильм крайне неудачным. Так, Г. Иеринг писал в рецензии 20 февраля 1931 г.: «Пьеса Брехта и Вейля во сто раз больше звуковой фильм, чем этот монументальный окорок… Этот фильм — это как раз то, против чего написана „Трехгрошовая опера“: пышность оформления, перегруженность… В театре: прыжок в окно, и Макхит в руках полиции. В фильме: дальний обходной путь, беготня, лазанье по крышам, ползанье. Все то, чему Брехт в „Трехгрошовой опере“ научился у американского кино, оказалось забытым Пабстом, который вернулся к обстоятельной, пустопорожней театральности. Хорошо, что нам показали этот фильм. Теперь мы знаем, чего достиг театр. Мы знаем, в каком направлении пойдет его развитие» (Н. Ihering, Von Reinhardt bis Brecht, Band III (1930–1932), Berlin, Aufbau-Verlag, 1961, S. 334–335).

В годы фашизма «Трехгрошовая опера» была запрещена, как и все произведения Брехта. Даже граммофонные пластинки с исполнением баллад из «Оперы» были уничтожены. Лишь случайно в Кельне сохранилось четыре экземпляра пластинок, напетых упомянутыми выше Лоттой Ленья и Каролой Неер.

В Германской Демократической Республике «Трехгрошовая опера» была поставлена к 60-летию Брехта, в сезон 1957/58 г. в Мейнингенском театре (режиссер — Фриц Бенневиц, художник — Вилли Релинг). Спектакль пользовался большим успехом.

Назовем несколько значительных послевоенных постановок «Трехгрошовой оперы» в Германии.

Берлин, театр им. Геббеля, 1946 г. Макхит — Губерт фон Мейринк, Люси — Рома Бан, Полли — Рева Хольсей, Браун — Ганс Лейбельт, Пичем — Иозеф Зибер, Селия Пичем — Кате Кюль.

Как видно из этого списка, среди состава исполнителей двое из участников премьер 1928–1929 гг. — Бан и Лейбельт.

Мюнхен, «Каммершпиле», 1949 г. Режиссер — Гарри Буквиц. В ролях: Макхита — Ганс Альберс, Полли — Мария Никлиш. Для этой постановки Брехт написал новый вариант сонгов, придав им актуальный антифашистский и антиимпериалистический смысл.

Гамбург, «Каммершпиле», 1954 г. Режиссер — Ренато Мордо, художник Гейнц Гофман. В ролях: Макхита — Отто Кульман, Селии Пичем — знаменитая Ида Эре, Полли — Анна Геллинг. Исполнитель Макхита, по наблюдению критика, «довел до абсурда пожелание Брехта, чтобы воры были похожи на буржуа».

Бохум, апрель 1957 г. Режиссер — Шалла, художник — Макс Фриче, костюмы — Тереза ван Треек. В ролях: Макхита — Ганс Мессемер, Полли — Розель Шефер, Пичема — Петер Пробст, Селии Пичем — Труде Хайек, Брауна — Манфред Гейдман. Этот спектакль, яркий и неожиданный по оформлению, блистательный по игре актеров, имел большой успех как в Германии, так и во Франции, где театр гастролировал весной 1957 г. Характерно, что правительство ФРГ отказалось помочь театру субсидией, заявив, что пьеса Брехта в настоящее время не представляет интереса, — это заявление вызвало бурный протест в немецкой демократической печати.

В ГДР «Трехгрошовая опера» играется охотно как профессиональными театрами, так и самодеятельными коллективами. За последние годы ее поставили театры следующих городов: Дрезден (1958), Мейнинген (1958/59), Эрфурт (1968), Росток, Лейпциг (1959/60), Берлин (1960/62), Герлиц (1961), Веймар (1961), Магдебург, Веймар, Потсдам, Плауен (1962).

«Трехгрошовая опера» была поставлена во множестве театров и за пределами Германии. Ниже приводится лишь несколько стран.

Франция. В 1929 г. в «Театр Монпарнас» Гастон Бати поставил «Трехгрошовую оперу», придав всему спектаклю мистический колорит. Да и текст был смягчен в переводе Мопре, привыкшего переводить оперетты Легара. В 1937 г. — в «Театр де л’Этуаль»; режиссер — Ауфрихт, художник — Эжен Берман; в ролях: Макхита — Раймон Рулло, Селии Пичем — известная эстрадная певица Иветта Гильбер. Несмотря на участие самого Брехта, приехавшего из Швеции, спектакль не удался. В третий раз «Олера» была поставлена в «Театр де л’Ампир» как банальная оперетта. Единственным выдающимся актерским достижением было исполнение роли Селии Пичем Франсуазой Розэй. Роль Полли исполняла певица итальянской школы Чутти, а Макхита играл Поль Перес, который, по отзывам рецензентов, был больше похож на графа Люксембургского, чем на героя брехтовской пьесы.

Режиссер Андрей Андреев поставил в 1931 г. французский вариант фильма «Трехгрошовая опера», использовав павильоны и декорации, в которых снимал свою ленту Пабст. Макхита играл Альбер Прежан, Полли — Одетта Флорель.

Италия. В 1955 г. Джорджио Штрелер при участии известного немецкого художника Тео Отто поставил в Риме «Оперу», в ролях которой выступали: Тино Карраро — Макхит, Мария Бонфильи — Полли. По мнению критики, исполнители впали в карикатурность, не поднявшись до брехтовской сатиры. В 1958 г. состоялась премьера в Милане, для которой Брехт написал специальный пролог и новый заключительный хорал. Этим спектаклем Брехт был очень доволен и считал его наиболее адекватным пьесе после берлинского.

Англия. Подлинный успех «Трехгрошовая опера» имела в 1956 г., когда ее поставил «Ройял Коурт Тиэтр». В этом спектакле участвовали: англичане Билл Оуз — Макхит, Дафне Андерсон — Полли, француженка Мари Ремюза — Дженни, немец Польман — Пичем. Художником был Каспар Неер, режиссером — Сэм Венемекер.

Польша. Режиссером «Оперы» в начале тридцатых годов здесь выступил Леон Шиллер. В 1958 г. спектакль был возобновлен — его поставил ученик Брехта, молодой режиссер Конрад Свинярский, проходивший практику в «Берлинском ансамбле». В 1955 г. «Трехгрошовую оперу» с успехом играли во Вроцлаве (режиссер Якоб Ротбаум).

Чехословакия. В 1934 г. «Трехгрошовую оперу» поставил Эмиль Франтишек Буриан, знаменитый основатель театра «Д-34». Спектакль пользовался огромным успехом. Буриан изменил финал пьесы и ввел новый персонаж — уличного певца, выступающего в роли критика как пьесы, так и самого общества. Буриан использовал в этой постановке свой принцип вмешательства Ведущего в ход действия, а также ввел выступление хора в финале спектакля. Через двадцать лет после первой постановки театр «Д-34» вернулся к «Трехгрошовой опере», усилив ее критическую направленность. Пьеса, поставленная в 1956 г., была снова значительно пересмотрена и обработана Бурианом. Режиссером спектакля 1956 г. выступил Буриан, художником — Зденек Россман. Главные роли исполняли: Макхита — Отакар Броусек, Пичема — Карел Линц, Селии Пичем — Зузана Кочова, Полли — Виола Зинкова, Брауна — Феиикс Ле Бре, Люси — Либуше Гавелкова, Дженни — Ружена Похова, Ведущего — Иозеф Козак, Уличного певца — Франтишек Голар.

Советский Союз. Выше приводился отзыв А. Я. Таирова о берлинском спектакле. Год спустя, летом 1929 г., А. Таиров начал работу над «Трехгрошовой оперой» в руководимом им Московском Камерном театре. Замысел спектакля отчетливо сформулирован Таировым в статье «Пути Камерного театра»: «Новая постановка „Трехгрошовой оперетты“ Брехта — Вейля продолжает нашу линию музыкально-сатирической буффонады. Основной сатирический стержень пьесы заключается в том, что бандиты на большой дороге и бандиты, восседающие в роскошных хоромах и бюро, — по существу, идентичны и отличаются главным образом костюмом и манерой держать себя. На этой основе развивается стремительное действие, неизбежно рождающее ряд самых неожиданных квипрокво[10], являющихся комическими углами спектакля» («Новый зритель», 1929, 8 сентября).

Премьера состоялась в конце января 1930 г. Спектакль ставили А. Таиров и Л. Лукьянов, оформляли художники братья Стенберги. Роли исполняли: Макхита — Ю. Хмельницкий, Пичема — Л. Фенин, Селии Пичем — Е. Уварова, Полли — Л. Назарова, Дженни — Н. Ефрон, Люси — Е. Толубеева, Брауна — И. Аркадин.

Зритель горячо принимал яркий, талантливый спектакль, тогда как некоторые театральные критики выражали недовольство и недоумение. Отдельные статьи свидетельствовали об эстетической узости и своеобразном сектантстве. Так, С. Чемоданов писал: «…Зрителю показывается „дно“ современного Лондона: воры, мошенники, проститутки. Тут же представители власти и церкви, начальник полиции и пастор, поддерживающий контакт с этим дном. Картина, вообще говоря, отвратительная… Кому все это нужно?.. в пьесе полная идеологическая неразбериха… В пьесе нет и намека на третью силу, которую можно и нужно было противопоставить миру бандитов и мошенников» («Известия ВЦИК», 1930, 16 февраля).

Критику С. Чемоданову вторил рецензент К. Корчмарев, писавший в журнале РАБИСа в статье под характерным издевательским названием «Импортный „цыпленок жареный“»: «О сюжете и идеологии говорить не приходится: их в этой пьесе вообще нет, и Камерный театр или „Общество защиты советского зрителя от западных новинок“ скоро, вероятно, объявит конкурс на изложение сюжета в связном виде» («Рабис», 1930, 17 февраля). Уровень своего непонимания как пьесы, так и спектакля К. Корчмарев показал, помимо прочего, в следующем заявлении: «…в театре нет ни одного актера, который бы умел петь лучше, чем полагается в драматическом театре. Иногда это раздражает, в других случаях вызывает смех…» В репетиционном зале у Брехта постоянно вывешивалось напоминание: «Петь строго воспрещается». Некоторые мастера бель канто портили брехтовские спектакли именно слишком искусным пением.

Наряду с такими отзывами можно привести ряд серьезных, обстоятельных критических разборов спектакля, высоко оценивающих пьесу, режиссерскую и оформительскую работу и игру актеров. Единодушно одобряя игру Ю. Хмельницкого, создавшего «пародийно-героический образ», рецензенты указывают на некоторую излишнюю гротесковость в исполнении Л. Фенина, недостаточно выразительно подчеркивающего ханжеский характер Пичема (В. Млечин, «Вечерняя Москва», 1930, 3 февраля). В целом, однако, критика и зрители сочли «Трехгрошовую оперу» спектаклем, достойно отметившим юбилей Камерного театра — его 15-летие. В 1930 г. Камерный театр показывал «Трехгрошовую оперу» во время гастролей в Аргентине. По воспоминаниям Ю. Хмельницкого, местные дворяне, когда на сцене демонстрировались слишком «грязные» эпизоды, покидали зал.

Е. Эткинд

Примечания

1

Баллада сутенера представляет собой вольный перевод баллады Ф. Вийона «Баллада о Вийоне и толстухе Марго».

(обратно)

2

С ломом и стулом — очевидно, ошибка перевода.

(обратно)

3

Песня о Соломоне Мудром — переделка «Баллады о глупостях любви» Ф. Вийона. Впоследствии Брехт включил эту же песню, несколько изменив ее, в пьесу «Мамаша Кураж и ее дети».

(обратно)

4

О состраданье просит вас Макхит… — переработка песни Ф. Вийона.

(обратно)

5

Баллада, в которой Макхит просит у всех прощения — перевод и переработка двух баллад Вийона — «Эпитафии, написанной Вийоном для него и его товарищей в ожидании виселицы» и «Баллады, в которой Вийон просит у всех пощады».

(обратно)

6

Баллада о приятной жизни — вольный перевод баллады Ф. Вийона.

(обратно)

7

«Nos hoec novimus esse nihil» — «Мы-то знаем, что это — ничто» (лат.).

(обратно)

8

Conditio sine qua non — необходимое условие (лат.).

(обратно)

9

…отмену 218 параграфа — отменив 218 параграф конституции, правительство Веймарской республики запретило аборты. (Прим. ред.)

(обратно)

10

Qui pro quo — одно вместо другого (подмена, например, символа)(лат.).

(обратно)

Немецкий писатель Бертольт Брехт (1898—1956) был одним из крупнейших мастеров мирового искусства социалистического реализма и притом художником-новатором необыкновенного, можно сказать универсального, дарования: драматургом, поэтом, прозаиком, публицистом, режиссером и теоретиком театра.

Мало есть в современном мире драматургов, которые по интеллектуальной мощи и поэтической окрыленности таланта могли бы сравниться с Брехтом. Его пьесы — в особенности антивоенная историческая хроника Матушка Кураж и ее дети, драма идей Жизнь Галилея, антифашистская парабола Карьера Артуро Уй, которой могло бы не быть, философско-поэтические легенды Добрый человек из Сычуани и Кавказский меловой круг, социальная комедия Господин Пунтила и его слуга Матти и другие — завладели сценой Франции и Англии, Польши и Чехословакии, ГДР и ФРГ, десятков стран Европы и Америки. Заграничные гастроли созданного Брехтом театра Берлинский ансамбль прославили не только его драматургию, но и режиссерское мастерство и выдвинули его сценические принципы, его теорию эпического театра в центр эстетических дискуссий нашего времени.

Все это тем более примечательно, что Брехт является объектом постоянных атак со стороны всяческих политических и литературных мракобесов. Но все эти кампании травли лишь увеличивают популярность Брехта, повышают живой интерес к его творчеству со стороны театров и широкой публики и каждый раз подтверждают незыблемость объективных величин, неподвластных напору клеветы и злословия.

Творческой сферой Брехта был прежде всего театр. Но и в других областях искусства, в поэзии и прозе, он также оставил неизгладимый след.

В его обширном и многообразном художественном наследии особое место занимает Трехгрошовый роман. На протяжении нескольких лет писатель трижды обращался к этому сюжету и трижды воплотил его в произведениях различного жанра: в драме, киносценарии и романе.

Если имя Брехта, лауреата премии имени Клейста, автора нескольких пьес и сборника стихотворений Домашние проповеди, было популярно в Германии уже в середине двадцатых годов, то всемирная известность и слава писателя могут датироваться лишь со дня премьеры его Трехгрошовой оперы. Она прошла с огромным успехом в Берлине в 1928 году, а вслед за тем Трехгрошовая опера совершила триумфальное шествие по театральным подмосткам многих столиц мира. Она была поставлена и в Москве, в 1929 году, в Камерном театре.

Содержание

Трехгрошовая опера и Опера нищих
Экранизация
Сюжет
О фильме
Ремейк

Трехгрошовая опера и Опера нищих

История этой пьесы Брехта уводит нас в далекое прошлое, Ровно за двести лет до ее берлинской премьеры на сцене одного из лондонских театров появилась пьеса английского драматурга Джона Гея (1685—1732) Опера нищих. Это была злая сатира: если не в прямом смысле, то, во всяком случае, объективно в ней отождествлялись образ жизни и нравы английского высшего света с обычаями и моралью подонков общества, воров и проституток, Сюжет этой давно уже вошедшей в историю европейского театра пьесы Гея послужил для Брехта основой его Трехгрошовой оперы.

Насколько далеко отступил Брехт в своей вольной обработке от Гея? Чтобы ответить на этот вопрос, нет нужды скрупулезно, эпизод за эпизодом, сличать обе пьесы и выяснять, где Брехт довольно близко придерживался оригинала и где он действовал вполне суверенно и самостоятельно. С помощью такого исследования можно было бы вывести некое процентное соотношение заимствованных и оригинальных сцен, но главное и коренное отличие Трехгрошовой оперы от Оперы нищих осталось бы при этом невыделенным. А между тем сатирическая природа этих произведений принципиально различна, различен в них масштаб социальной критики, различны степень и широта исторического обобщения.

В пьесе Гея современники на каждом шагу угадывали намеки на известных лиц и на всякие скандальные обстоятельства из жизни великосветского общества. В короле нищих Пичеме зрители узнавали тогдашнего премьер-министра Роберта Уолпола, в других персонажах — придворных, их любовниц и проч. Организации нищих и воров, выведенные в пьесе, были в Лондоне двадцатых годов XVIII столетия почти документальной реальностью. Таким образом, несмотря на иносказательный характер некоторых эпизодов, иносказательность эта не выходила у Гея за пределы местного и злободневного: предметом его сатиры оставались вполне конкретные и локальные факты лондонской действительности его времени.

Другое дело — иносказание и обобщение у Брехта. Трехгрошовая опера, как подчеркивал сам автор, дает изображение буржуазного общества, а не только люмпен-пролетарских элементов¹. В пьесе Брехта нет завуалированных выпадов против известных современников, приметы места и времени условны, предметом критики является не состояние нравов в данной стране в данный момент, а капиталистический строй в целом. Характеризуя суммарно различие пьес Брехта и Гея, немецкий исследователь этого вопроса В. Гехт писал: Гей наводил замаскированную критику на явные безобразия, Брехт подвергал явной критике замаскированные безобразия. Гей объяснял безобразия человеческими пороками, Брехт, напротив, пороки — общественными условиями².

Трехгрошовая опера была написана Брехтом как раз в период становления его марксистского мировоззрения, в годы, когда он очень быстро прогрессировал в понимании всех противоречий, всей глубины и сложности современной общественной действительности. Несмотря на небывалый успех Трехгрошовой оперы, это произведение вскоре перестало удовлетворять автора. В 1929 году он пишет сценарий Трехгрошового фильма, в котором более последовательно, чем в пьесе, проводит мысль о преступлении как первооснове всяческой — легальной и нелегальной — капиталистической коммерции. В нарушение договора с автором кинокомпания отказалась принять к постановке сценарий в таком виде на том основании, что Брехт хочет внести в фильм боевую политическую тенденцию³. Состоялся процесс, но суд, естественно, принял сторону кинокомпании. Фильм был фальсифицирован и выпущен на экран без тех острых социально-критических мотивов, на которых настаивал автор.

В 1934 году, уже покинув гитлеровскую Германию и находясь в эмиграции, Брехт снова, в третий раз, вернулся к прежней теме и создал Трехгрошовый роман, идейно наиболее глубокое и художественно наиболее совершенное воплощение полюбившегося ему сюжета.

Правомерен вопрос: почему Брехт вообще обратился к сюжету, уже до него введенному в литературу? Носило ли такое заимствование в его творческой практике случайный и исключительный характер или он прибегал к нему неоднократно, сознательно преследуя при этом определенные идейно-художественные цели?

Значительное большинство произведений Брехта написано на традиционные сюжеты, почерпнутые у Софокла и Тита Ливия, Шекспира и Шиллера, Горького и Гашека и других. Эта особенность творчества Брехта не раз приводила к различным необоснованным упрекам по его адресу и к недоразумениям, вплоть до обвинений в плагиате и предъявления судебных исков. А между тем история мировой литературы содержит немало фактов, говорящих в пользу Брехта. Разве Шекспир сам выдумывал сюжеты своих пьес? Нет, он черпал их обычно из произведений античных авторов, из средневековых хроник, из новелл писателей Возрождения и других литературных источников. А другие драматурги-елизаветинцы? А Мольер? И разве мы не знаем, что сюжеты о Прометее, Фаусте, Дон-Жуане и прочие, разрабатывались на протяжении веков многими десятками писателей? И придет ли кому-нибудь в голову обвинить Шелли, как автора Прометея освобожденного, в плагиате у Эсхила или бросить Мольеру, Байрону, Пушкину упрек в художественной несамостоятельности и подражании Тирсо де Малине, создателю первого образа Дон-Жуана?

Обращение к уже известным сюжетам может быть в каждом случае по-своему понято и объяснено. У Брехта оно имеет двоякое значение: их приятие есть в то же время и их отрицание. Брехт высоко чтил традиции писателей, произведения которых служили ему отправным пунктом для собственного творчества, и его обращение к Гею, а через него к Свифту (Свифт был другом Гея, и он подсказал ему идею Оперы нищих), не было случайным, ибо Брехт причислял Свифта к величайшим писателям прошлого и в своем творчестве сознательно опирался на традиции Просвещения, в частности английского (Свифт, Мандевиль, Гей, Филдинг). Но в то же время обращение Брехта к сюжетам своих предшественников не приводит его к повторению или пассивному подражанию. Напротив, оно носит характер творческий и даже полемический. Обращаясь к традиции, Брехт оставался новатором.

Экранизация

Смесь водевиля, полицейской мелодрамы, социальной сатиры и народной поэзии, Трехгрошовая опера — грустный праздник, идеально подходящий к кризисной ситуации в Европе.

Сюжет

Лондон в неопределенную эпоху. Уличный певец рассказывает зевакам о подвигах Мэки, хитроумного разбойника, безраздельно властвующего в Сохо. Оставив свою подружку Дженни-потаскуху, она соблазняет Полли Пичум, дочь короля нищих, и женится на ней ночью в заброшенном доку на берегу Темзы. Взбешенный Пичум приказывает поймать Мэки и отправляет на его поиски — в день коронации королевы — целую армию оборванцев. Благодаря пособничеству продажной полиции Мэки удается выпутаться из этой истории. Все заканчивается хорошо, и жулики могут снова заправлять балом.

О фильме

Этот фильм, снятый в двух вариантах, немецком и французском (с одной и той же группой, но разными актерами) блестяще сочетает английский юмор с немецким экспрессионизмом. Фильму приписывали различные влияния: Вийон, Хогарт, Эжен Сю, Мак Орлан… Пол Гилсон находит в нем атмосферу гордого нищенского существования, которая составляет красоту романа Виктора Гюго Собор Парижской Богоматери. В начале была пьеса Бертольда Брехта, написанная по мотивам английской комедии XVIII века The Beggar’s Opera, в которой чувствовалось влияние Свифта. (В 1952 году Питер Брук снял по ней одноименный цветной фильм, а в 1986 году латиноамериканец Рю Гуэрра сделал из нее мюзикл Opera do Malandro). Брехт считал, что идея его произведения была искажена; и действительно, фильм перетягивает памфлет в сторону феерии, но так ли это плохо? Следует вспомнить немые картины Пабста с явно натуралистической и психоаналитической направленностью: Безрадостная улица, Тайники души, Лулу. Режиссер остается верен себе и в Трехгрошовой опере, в этой едкой арлекинаде, в этом переплетении безумия и мудрости, кошмара и реальности (Александр Арну). Он во много обязан своим помощникам: декорации и операторская работа создают чарующую атмосферу замкнутого мирка, а музыка Курта Вайля лукаво комментирует действие фильма. Во всяком случае, ни одна из последующих картин Георга Вильгельма Пабста не достигла подобной поэтичности.

Ремейк

При выходе на экраны во Франции фильм посчитали подрывающим устои и потребовали вырезать некоторые сцены. В 1962 году немец Вольфганг Штаудт сделал по нему ремейк с участием Курта Юргенса, который оказался намного хуже оригинальной версии.

Источник

Бертольт Брехт: Трехгрошовая опера

Название:

Трехгрошовая опера
Автор:
Издательство:

Искусство
Жанр:
Год:

1963
Город:

Москва
Язык:

Русский
Рейтинг книги:

4.33 / 5
Избранное:

Добавить книгу в избранное
Ваша оценка:
- 80
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Трехгрошовая опера: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Трехгрошовая опера»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Бертольт Брехт: другие книги автора

Кто написал Трехгрошовая опера? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Уважаемые правообладатели!

Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

Трехгрошовая опера — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Трехгрошовая опера», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Бертольт Брехт

В сотрудничестве с Э. Гауптман, К. Вейлем

Трехгрошовая опера

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Maкхит, по кличке Мэкки-Нож.

Джонатан Джеремия Пичем, владелец фирмы «Друг нищего».

Селия Пичем, его жена.

Полли Пичем, его дочь.

Браун, шеф лондонской полиции.

Люси, его дочь.

Дженни-Малина.

Смит.

Кимбл, священник.

Филч.

Уличный певец.

Бандиты.

Нищие.

Проститутки.

Констебли.

Пролог

Баллада о Мэкки-Ноже.

Ярмарка в Сохо. Нищие нищенствуют, воры воруют, гулящие гуляют.

Уличный певец(поет).

У акулы — зубы-клинья,
Все торчат, как напоказ,
А у Мэкки — нож, и только,
Да и тот укрыт от глаз.

Если кровь прольет акула,
Вся вода кругом красна!
А у Мэкки — нож, и только,
Не ищи на них пятна.

Как над Темзою-рекою
Косит смерть людей подряд!
Ни при чем чума и оспа:
«Мэкки бродит», говорят.

Если вдруг на Стрэнде людном
Тело мертвое найдешь,
Знай, что ходит где-то рядом
Руки в брюки Мэкки-Нож.

Мейер Шмуль бесследно сгинул,
Мейер Шмуль — богач-старик,
Деньги Мейера у Мэкки
Против Мэкки нет улик.

Слева направо через сцену проходят, прогуливаясь, Пичем с женой и дочерью.

Нож в груди у Дженни Тайлер.
Содрогнулся стар и млад
Мэкки-Нож с невинным видом
Совершает променад.

И на смерть Альфонса Глайта
До сих пор не пролит свет.
Расспросить бы надо Мэкки,
Но ведь он не скажет, нет.

И пожар в районе Сохо
Семь детишек, старый дед,
А в толпе все тот же Мэкки,
Но его не спросят, нет.

И растленье малолетней,
Той, чье имя здесь вокруг
Всем известно! Как же, Мэкки,
Вам такое сходит с рук?

Проститутки смеются, от них отделяется человек и, пересекая площадь, торопливо уходит.

Дженни-Малина. Вот он — Мэкки-Нож!

Действие первое

Заведение Джонатана Джеремии Пичема.

УТРЕННИЙ ХОРАЛ ПИЧЕМА

Вставай, человече, вставай,
Бесчинствуй, не тешься досугом!
Увидев, что ты негодяй,
Воздаст тебе бог по заслугам.

Жену продавай ни за грош!
Не брезгай ничем и нигде!
От бога, подлец, не уйдешь:
Заплатишь на Страшном суде.

Пичем(публике). Нужно придумать что-то новое. Мое дело слишком сложно, ибо мое дело — это возбуждать человеческое сострадание. Есть вещи, которые могут потрясти человека, их немного, очень немного, но вся беда в том, что, если часто их применять, они перестают действовать. Ибо человек обладает ужасной способностью становиться бесчувственным, когда ему вздумается. Вот и получается, что, впервые увидев на улице нищего с культей вместо руки, испуганный прохожий готов пожертвовать ему десять пенни, во второй раз он ограничится пятью, а в третий, пожалуй, преспокойно позовет полицейского. Точно так же обстоит дело и со средствами духовного воздействия.

С колосников спускается большой щит с надписью: «Давать слаще, чем брать».

Background[edit]

Origins[edit]

Music[edit]

Premieres[edit]

Germany[edit]

United Kingdom[edit]

United States[edit]

France[edit]

Russia[edit]

Italy[edit]

Hungary[edit]

Roles[edit]

Synopsis[edit]

Overview[edit]

Prologue[edit]

Act 1[edit]

Act 2[edit]

Act 3[edit]

Musical numbers[edit]

Prelude[edit]

Act 1[edit]

Act 2[edit]

Act 3[edit]

Reception[edit]

Opera or musical theatre?[edit]

«Mack the Knife»[edit]

«Pirate Jenny»[edit]

«The Second Threepenny Finale»[edit]

Revivals[edit]

Germany[edit]

France[edit]

United Kingdom[edit]

United States[edit]

Film adaptations[edit]

Radio adaptations[edit]

Recordings[edit]

See also[edit]

Notes[edit]

References[edit]

Bibliography[edit]

External links[edit]

Background[edit]

Origins[edit]

Music[edit]

Premieres[edit]

Germany[edit]

United Kingdom[edit]

United States[edit]

France[edit]

Russia[edit]

Italy[edit]

Hungary[edit]

Roles[edit]

Synopsis[edit]

Overview[edit]

Prologue[edit]

Act 1[edit]

Act 2[edit]

Act 3[edit]

Musical numbers[edit]

Prelude[edit]

Act 1[edit]

Act 2[edit]

Act 3[edit]

Reception[edit]

Opera or musical theatre?[edit]

«Mack the Knife»[edit]

«Pirate Jenny»[edit]

«The Second Threepenny Finale»[edit]

Revivals[edit]

Germany[edit]

France[edit]

United Kingdom[edit]

United States[edit]

Film adaptations[edit]

Radio adaptations[edit]

Recordings[edit]

See also[edit]

Notes[edit]

References[edit]

Бертольт Брехт
В сотрудничестве с Э. Гауптман, К. Вейлем

Трехгрошовая опера