Как правильно написать охота пуще неволи

Философский аспект фразеологизма «охота пуще неволи»

Эта на первый взгляд скромная мысль имеет на самом деле огромное мировоззренческое значение: то общество, государство богаче, добрее, благополучнее, чьи граждане имеют бОльшие возможности для самореализации, осуществления своих желаний, надежд, мечтаний. И наоборот, там, где царствует приказ, мелочная регламентация жизни, начинается застой, люди беднеют, озлобляются, чувствуют себя несчастливыми. Потому система, основанная на личной инициативе и предприимчивости, победила в очном экономическом соревновании командно-административную

Аналоги поговорки «охота пуще неволи»

• Вольному воля, ходячему путь
• Запретный плод сладок
• Если нельзя но очень хочется, то можно
• Своя воля страшней неволи
• Зов — великое дело
• Взывая и царя дозовешься
• И хочется, и колется, и матушка не велит.
• Не все сбывается, что желается
• И жарко желают, да руки поджимают
• И рад бы душой, да хлеб-то чужой
• Не купить — горе, а купить — вдвое
• Не проиграв, не выиграешь
• Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало
• Вольному воля, спасенному рай
• Охоту тешить — не беда платить

Охота пуще неволи (Рассказ охотника)

Мы были на охоте за медведями. Товарищу пришлось стрелять по медведю; он ранил его, да в мягкое место. Осталось немного крови на снегу, а медведь ушел.

Мы сошлись в лесу и стали судить, как нам быть: идти ли теперь отыскивать этого медведя, или подождать три дня, пока медведь уляжется.

Стали мы спрашивать мужиков-медвежатников, можно или нельзя обойти теперь этого медведя? Старик медвежатник говорит: «Нельзя, надо медведю дать остепениться; дней чрез пять обойти можно, а теперь за ним ходить — только напугаешь, он и не ляжет».

А молодой мужик-медвежатник спорил со стариком и говорил, что обойти теперь можно. «По этому снегу, — говорит, — медведь далеко не уйдет, — медведь жирный. Он нынче же ляжет. А не ляжет, так я его на лыжах догоню».

И товарищ мой тоже не хотел теперь обходить и советовал подождать.

Я и говорю: «Да что спорить. Вы делайте, как хотите, а я пойду с Демьяном по следу. Обойдем — хорошо, не обойдем — всё равно делать нынче нечего, а еще не поздно».

Так и сделали.

Товарищи пошли к саням, да в деревню, а мы с Демьяном взяли с собой хлеба и остались в лесу.

Как ушли все от нас, мы с Демьяном осмотрели ружья, подоткнули шубы за пояса и пошли по следу.

Погода была хорошая: морозно и тихо. Но ходьба на лыжах была трудная: снег был глубокий и праховый. Осадки снега в лесу не было, да еще снежок выпал накануне, так что лыжи уходили в снег на четверть, а где и больше.

Медвежий след издалека был виден. Видно было, как шел медведь, как местами по брюхо проваливался и выворачивал снег. Мы шли сначала в виду от следа, крупным лесом; а потом, как пошел след в мелкий ельник, Демьян остановился. «Надо, — говорит, — бросать след. Должно быть, здесь ляжет. Присаживаться стал — на снегу видно. Пойдем прочь от следа и круг дадим. Только тише надо, не кричать, не кашлять, а то спугнешь».

Пошли мы прочь от следа, влево. Прошли шагов пятьсот, глядим — след медвежий опять перед нами. Пошли мы опять по следу, и вывел нас этот след на дорогу. Остановились мы на дороге и стали рассматривать, в какую сторону пошел медведь. Кое-где по дороге видно было, как всю лапу с пальцами отпечатал медведь, а кое-где — как в лаптях мужик ступал по дороге. Видно, что пошел он к деревне.

Пошли мы по дороге. Демьян и говорит: «Теперь смотреть нечего на дорогу; где сойдет с дороги вправо или влево, видно будет в снегу. Где-нибудь своротит, не пойдет же в деревню».

Прошли мы так по дороге с версту; видим впереди — след с дороги. Посмотрели — что за чудо! след медвежий, да не с дороги в лес, а из лесу на дорогу идет: пальцами к дороге. Я говорю: «Это другой медведь». Демьян посмотрел, подумал. «Нет, — говорит, — это он самый, только обманывать начал. Он задом с дороги сошел». Пошли мы по следу, так и есть. Видно, медведь прошел с дороги шагов десять задом, зашел за сосну, повернулся и пошел прямо. Демьян остановился и говорит: «Теперь верно обойдем. Больше ему и лечь негде, как в этом болоте. Пойдем в обход».

Пошли мы в обход, по частому ельнику. Я уж уморился, да и труднее стало ехать. То на куст можжевеловый наедешь, зацепишь, то промеж ног елочка подвернется, то лыжа свернется без привычки, то на пень, то на колоду наедешь под снегом. Стал я уж уставать. Снял я шубу, и пот с меня так и льет. А Демьян как на лодке плывет. Точно сами под ним лыжи ходят. Ни зацепит нигде, ни свернется. И мою шубу еще себе за плечи перекинул и всё меня понукает.

Дали мы круг версты в три, обошли болото. Я уже отставать стал — лыжи сворачиваются, ноги путаются. Остановился вдруг впереди меня Демьян и машет рукой. Я подошел. Демьян пригнулся, шепчет и показывает: «Видишь, сорока над ломом щекочет; птица издалече его дух слышит. Это он».

Взяли мы прочь, прошли еще с версту и нашли опять на старый след. Так что мы кругом обошли медведя, и он в средине нашего обхода остался. Остановились мы. Я и шапку снял и расстегнулся весь: жарко мне, как в бане, весь, как мышь, мокрый. И Демьян раскраснелся, рукавом утирается. «Ну, — говорит, — барин, дело сделали, теперь отдохнуть надо».

А уж заря сквозь лес краснеться стала. Сели мы на лыжи отдыхать. Достали хлеб из мешка и соль; поел я сначала снегу, а потом хлеба. И такой мне хлеб вкусный показался, что я в жизнь такого не ел. Посидели мы; уж и смеркаться стало. Я спросил Демьяна, далеко ли до деревни. «Да верст двенадцать будет! Дойдем ночью, а теперь отдохнуть надо. Надевай-ка шубу, барин, а то остудишься».

Наломал Демьян ветвей еловых, обил снег, настлал кровать, и легли мы с ним рядышком, руки под головы подложили. И сам не помню я, как заснул. Проснулся я часа через два. Треснуло что-то.

Я так крепко спал, что и забыл, где я заснул. Оглянулся я — что за чудо! Где я? Палаты какие-то белые надо мной, и столбы белые, и на всем блестки блестят. Глянул вверх — разводы белые, а промеж разводов свод какой-то вороненый, и огни разноцветные горят. Огляделся я, вспомнил, что мы в лесу и что это деревья в снегу и в инее мне за палаты показались, а огни — это звезды на небе промеж сучьев дрожат.

В ночь иней выпал: и на сучьях иней, и на шубе моей иней, и Демьян весь под инеем, и сыплется сверху иней. Разбудил я Демьяна. Стали мы на лыжи и пошли. Тихо в лесу; только слышно, как мы лыжами по мягкому снегу посовываем, да кое-где треснет дерево от мороза, и по всему лесу голк раздается. Один раз только живое что-то зашумело близехонько от нас и прочь побежало. Я так и думал, что медведь. Подошли к тому месту, откуда зашумело, увидали следы заячьи, и осинки обглоданы. Это зайцы кормились.

Вышли мы на дорогу, привязали лыжи за собой и пошли по дороге. Идти легко стало. Лыжи сзади по накатанной дороге раскатываются, громыхают, снежок под сапогами поскрипывает, холодный иней на лицо, как пушок, липнет. А звезды вдоль по сучьям точно навстречу бегут, засветятся, потухнут, — точно всё небо ходуном ходит.

Товарищ спал, — я разбудил его. Мы рассказали, как обошли медведя, и велели хозяину к утру собрать загонщиков-мужиков. Поужинали и легли спать.

Я бы с усталости проспал до обеда, да товарищ разбудил меня. Вскочил я, смотрю: товарищ уж одет, с ружьем что-то возится.

«А где Демьян?» — «Он уже давно в лесу. Уж и обклад поверил, сюда прибегал; а теперь повел загонщиков заводить». Умылся я, оделся, зарядил свои ружья; сели в сани, поехали.

Мороз все держал крепкий, тихо было, и солнца не видать было; туман стоял наверху, и иней садился.

Проехали мы версты три по дороге, подъехали к лесу. Видим: в низочке дымок синеет и народ стоит, — мужики и бабы с дубинами.

Слезли мы, подошли к народу. Мужики сидят, картошки жарят, смеются с бабами.

И Демьян с ними. Поднялся народ, повел их Демьян расставлять кругом по нашему вчерашнему обходу. Вытянулись мужики и бабы ниткой, 30 человек — только по пояс их видно — зашли в лес; потом пошли мы с товарищем по их следу.

Дорожка хоть и натоптана, да тяжело идти; зато падать некуда, — как промежду двух стен идешь.

Прошли мы так с полверсты; смотрим — уж Демьян с другой стороны к нам бежит на лыжах, машет рукой, чтоб к нему шли.

Подошли мы к нему, показал нам места. Стал я на свое место, огляделся.

Налево от меня высокий ельник; сквозь него далеко видно, и за деревьями чернеется мне мужик-загонщик. Против меня частый, молодой ельник в рост человека. И на ельнике сучья повисли и слиплись от снега. В средине ельника дорожка, засыпанная снегом. Дорожка эта прямо на меня идет. Направо от меня частый ельник, а на конце ельника полянка. И на этой полянке, вижу я, что Демьян ставит товарища.

Осмотрел я свои два ружья, взвел курки и стал раздумывать, где бы мне получше стать. Сзади меня в трех шагах большая сосна. «Дай стану у сосны и ружье другое к ней прислоню». Полез я к сосне, провалился выше колен, обтоптал у сосны площадку аршина в полтора и на ней устроился. Одно ружье взял в руки, а другое с взведенными курками прислонил к сосне. Кинжал я вынул и вложил, чтобы знать, что в случае нужды он легко вынимается.

Только я устроился, слышу, кричит в лесу Демьян:

«Пошел! в ход пошел! пошел!» И как закричал Демьян, на кругу закричали мужики разными голосами. «Пошел! Уууу!..» — кричали мужики. «Ай! И-их!» — кричали бабы тонкими голосами.

Медведь был в кругу. Демьян гнал его. Кругом везде кричал народ, только я и товарищ стояли, молчали и не шевелились, ждали медведя. Стою я, смотрю, слушаю, сердце у меня так и стучит. Держусь за ружье, подрагиваю. Вот-вот, думаю, выскочит, прицелюсь, выстрелю, упадет… Вдруг налево слышу я, в снегу обваливается что-то, только далеко. Глянул я в высокий ельник: шагов на 50, за деревьями, стоит что-то черное, большое. Приложился я и жду. Думаю, не подбежит ли ближе. Смотрю: шевельнул он ушами, повернулся и назад. Сбоку мне его всего видно стало. Здоровенный зверище! Нацелился я сгоряча. Хлоп! — слышу: шлепнулась об дерево моя пуля. Смотрю из-за дыма, — медведь мой назад катит в обклад и скрылся за лесом. Ну, думаю, пропало мое дело; теперь уж не набежит на меня; либо товарищу стрелять, либо через мужиков пойдет, а уж не на меня. Стою я, зарядил опять ружье и слушаю. Кричат мужики со всех сторон, но с правой стороны, недалеко от товарища, слышу, непутем кричит какая-то баба: «Вот он! Вот он! Вот он! Сюда! Сюда! Ой, ой! Ай, ай, ай!»

Видно — на глазах медведь. Не жду уже я к себе медведя и гляжу направо, на товарища. Смотрю: Демьян с палочкой без лыж, по тропинке бежит к товарищу; присел подле него и палкой указывает ему на что-то, как будто целится. Вижу: товарищ вскинул ружье, целится туда, куда показывает Демьян. Хлоп! — выпалил. «Ну, — думаю, — убил». Только, смотрю, не бежит товарищ за медведем. «Видно, промах или плохо попал, — уйдет, — думаю, — теперь медведь назад, а ко мне уже не выскочит!» Что такое? Впереди себя слышу вдруг — как вихорь летит кто-то, близехонько сыплется снег, и пыхтит. Поглядел я перед собой: а он прямехонько на меня по дорожке между частым ельником катит стремглав и, видно, со страху сам себя не помнит. Шагах от меня в пяти весь мне виден: грудь черная, и головища огромная с рыжинкой. Летит прямехонько на меня лбом и сыплет снег во все стороны. И вижу я по глазам медведя, что он не видит меня, а с испугу катит благим матом, куда попало. Только ход ему прямо на сосну, где я стою. Вскинул я ружье, выстрелил, — а уже он еще ближе. Вижу, не попал, пулю пронесло; а он и не слышит, катит на меня и всё не видит. Пригнул я ружье, чуть не упер в него, в голову. Хлоп! — вижу, попал, а не убил.

Приподнял он голову, прижал уши, осклабился и прямо ко мне. Хватился я за другое ружье; но только взялся рукой, уж он налетел на меня, сбил с ног в снег и перескочил через. «Ну, — думаю, — хорошо, что он бросил меня». Стал я подниматься, слышу — давит меня что-то, не пускает. Он с налету не удержался, перескочил через меня, да повернулся передом назад и навалился на меня всею грудью. Слышу я, лежит на мне тяжелое, слышу теплое над лицом и слышу, забирает он в пасть все лицо мое. Нос мой уж у него во рту, и чую я — жарко и кровью от него пахнет. Надавил он меня лапами за плечи, и не могу я шевельнуться. Только подгибаю голову к груди, из пасти нос и глаза выворачиваю. А он норовит как раз в глаза и нос зацепить. Слышу: зацепил он зубами верхней челюстью в лоб под волосами, а нижней челюстью в маслак под глазами, стиснул зубы, начал давить. Как ножами режут мне голову; бьюсь я, выдергиваюсь, а он торопится и как собака грызет — жамкнет, жамкнет. Я вывернусь, он опять забирает. «Ну, — думаю, — конец мой пришел». Слышу, вдруг полегчало на мне. Смотрю, нет его: соскочил он с меня и убежал.

Когда товарищ и Демьян увидали, что медведь сбил меня в снег и грызет, они бросились ко мне. Товарищ хотел поскорее поспеть, да ошибся; вместо того, чтобы бежать по протоптанной дорожке, он побежал целиком и упал. Пока он выкарабкивался из снега, медведь все грыз меня. А Демьян, как был, без ружья, с одной хворостиной, пустился по дорожке, сам кричит: «Барина заел! Барина заел!» Сам бежит и кричит на медведя: «Ах ты, баламутный! Что делает! Брось! Брось!»

Послушался медведь, бросил меня и побежал. Когда я поднялся, на снегу крови было, точно барана зарезали, и над глазами лохмотьями висело мясо, а сгоряча больно не было.

Прибежал товарищ, собрался народ, смотрят мою рану, снегом примачивают. А я забыл про рану, спрашиваю: «Где медведь, куда ушел?» Вдруг слышим: «Вот он! вот он!» Видим: медведь бежит опять к нам. Схватились мы за ружья, да не поспел никто выстрелить, — уж он пробежал. Медведь остервенел, — хотелось ему еще погрызть, да увидал, что народу много, испугался. По следу мы увидели, что из медвежьей головы идет кровь; хотели идти догонять, но у меня разболелась голова, и поехали в город к доктору.

Доктор зашил мне раны шелком, и они стали заживать.

Через месяц мы поехали опять на этого медведя; но мне не удалось добить его. Медведь не выходил из обклада, а все ходил кругом и ревел страшным голосом. Демьян добил его. У медведя этого моим выстрелом была перебита нижняя челюсть и выбит зуб.

Медведь этот был очень велик и на нем прекрасная черная шкура.

Я сделал из нее чучелу, и она лежит у меня в горнице. Раны у меня на лбу зажили, так что только чуть-чуть видно, где они были.

Применение поговорки «охота пуще неволи»

— «Тебя кто толкал из дома? — Вот — охота пуще неволи!» («Гончаров Обрыв») — «Актеры разошлись очень поздно, оставив хозяина в совершенном утомлении. Пришед в свой кабинет, Аполлос Михайлыч бросился в свои покойные кресла: «Ох, творец небесный, как я устал!» — вот в пословице говорится: охота пуще неволи» (Писемский «Комик») — «И Марья Александровна погрузилась в свои размышления. Нечего сказать: они были хлопотливы. Но ведь говорится же, что охота пуще неволи» (Достоевский «Дядюшкин сон») — «Да, нечего сказать, приключения!… И вот, подумаешь — охота пуще неволи — лезет же человек на такие страсти… И не боится» (Мельников «В лесах»)

Маньяк отпущен на свободу

— Но откуда же такой огромный ежегодный спрос? — не могу удержаться я. — Сколько балобанов надо, чтобы насытить арабский рынок, учитывая их высокую цену?

Мои собеседники горько улыбаются: «Этот рынок не насытить никогда!»

В арабских странах существует традиция в конце каждого сезона отпускать соколов на волю, однако с биологической точки зрения это скорее безрадостная весть.

— В данном случае отпустить на волю означает отправить на верную смерть, — поясняет Елена. — Ведь выпускают балобанов всё в тех же странах Персидского залива, посреди пустыни, в местах, где балобаны жить не могут.

По наблюдениям ученых, выпущенные на волю соколы чаще всего умирают от голода, обезвоживания или высоких температур или даже могут поедать друг друга, если были выращены в инкубаторе и не запечатлели образ родителей.

— Если сокол каким-то чудом не умрет от жары и обезвоживания, его могут убить сородичи, — объясняет Елена. — К сожалению, это птицы в большом стрессе, с поломанной психикой, нацеленной на убийство. В человеческом обществе мы бы назвали таких особей маньяками. В результате выпущенная на волю самка во всех своих кавалерах видит только добычу и просто опасна для популяции. Пользы в таком выпуске нет вообще.

Лев Толстой: «Охота пуще неволи»

Толстой в молодости был страстным охотником. Охотился на волков, птиц, зайцев, медведей. Охота на протяжении многих лет оставалась для него увлекательным, азартным занятием. Инстинктом охоты он был пронизан насквозь, считая его настоящим мужским делом, торжеством мужского величия. В декабре 1858 года Толстой и известный охотник Н. Н. Оставшков в лесу близ Вышнего Волочка охотились на медведей. Толстой выстрелил в медведицу, но только ранил её. Она бросилась на охотника, повалила с ног, стараясь прокусить ему череп. Лежащий в глубоком снегу, Толстой мог оказывать только пассивное сопротивление, стараясь по возможности втягивать голову в плечи и подставлять лохматую шапку под зев животного. Быть может, вследствие таких приемов зверь, промахнувшись зубами раза с два, успел только прорвать верхними зубами щеку писателя под левым глазом и сорвать нижними всю левую половину кожи со лба. В эту минуту случившийся поблизости Осташков, подбежал к медведице и закричал: «Куда ты, куда ты?» Услыхав это восклицание, медведица бросилась прочь со всех ног, и ее, как помнится, вновь обошли и добили на другой день». Об этом случае Толстой впоследствии, в 1875 году, написал рассказ «Охота пуще неволи»

Охота пуще неволи

Красавец и идеальный семьянин

Еще недавно балобана (Falco cherrug) можно было встретить фактически во всех открытых экосистемах: от полупустынь до высокогорных степей. Разве что в тундрах его экологическую нишу занимает близкий родственник, представитель того же подрода крупных соколов, — кречет.

Охотится балобан на всех, кто подходит ему по размеру: от жаворонков до куропаток, от мышей до зайцеобразных. В отличие от большинства хищных птиц, имеющих свой излюбленный способ охоты, балобан универсален. Он подкарауливает добычу сидя на камнях или деревьях, поджидает ее у норы на земле или бежит, пригнувшись и спрятавшись в траве; может схватить другую птицу на лету, а может парить, высматривая пищу сверху.

С гнездованием балобаны тоже не привередничают. Сами они гнезд не строят, но с удовольствием занимают чужие гнезда и на скалах, и на деревьях, и на рукотворных конструкциях, и даже на земле. Кроме того, балобаны способны отложить до семи яиц. Такой плодовитостью могут похвастаться только мелкие соколы (например, пустельга), которые меньше балобана в пять раз.

Также этим птицам свойственно ответственное отношение к родительским обязанностям. Самое удивительное для мира дикой природы то, что чадолюбивые балобаны готовы заботиться не только о своих кровных родственниках, но и о любых сеголетках, случайно попавших к ним на территорию.

Во всём виноваты женщины

До 1970 года ареал балобана представлял собой широкую полосу, идущую от Европы до Дальнего Востока, от степных зон России до предгорий Тянь-Шаня. Сегодня в мире, по разным оценкам, живет всего от 6 до 15 тыс. пар этих хищников. Ареал сузился до нескольких пятен в труднодоступных местах.

Рассказ о том, почему же вдруг столь приспособленная птица стала редкой, Елена Шнайдер начинает издалека — с рассказа о кантаридине. Это яд небелковой природы, который вырабатывают жуки: прежде всего нарывники (например, шпанская мушка) и некоторые усачи.

Далеко не все птицы могут есть насекомых, вырабатывающих кантаридин. Дрофа-красотка — одно из редких исключений. Причем, как оказалось, для самца дрофы нарывники — не просто пища, но и ключ к сердцу дам. В брачный период самец дрофы особенно активно поедает нарывников, стремясь избавиться от паразитов и увеличить шансы на успех у самочек.

Такая диета неожиданно привела к неприятным последствиям для дроф. Для человека 40–80 г кантаридина на килограмм веса станут смертельной дозой. Попав на кожу, это вещество вызывает сильное раздражение, язвы, нарывы. Но его концентрация в мясе самцов дрофы в брачный период такова, что яд превращается в афродизиак. Елена полагает, что изначально именно из-за этого в арабских странах стала популярной соколиная охота на дроф. Один из последних пиков популярности этой забавы пришелся на 1970-е годы, период экономического роста, когда многие состоятельные арабские мужчины смогли позволить себе завести собственную хищную птицу.

Соколиная охота возможна не только с балобанами, но именно они оказались идеальными птицами для охоты в странах Персидского залива. Например, кречет обитает в приполярных зонах, а потому в климате арабских стран выживает хуже. Сокол-сапсан может жить в жарком климате, но у него другая тактика охоты, а потому он тоже далек от идеала. Так что для охоты в арабских странах традиционно продолжают использовать именно балобанов.

Грустная статистика

Примечательно, что через арабские страны балобаны в массе мигрировали лишь до 1990 года, пока сохранялась восточо-европейская популяция вида. Но при этом ежегодно для соколиной охоты в этот регион продается около 7 тыс. птиц. Лицензий на отлов во всем мире выдается лишь 500, еще 2 тыс. покупают из питомников. Увы, остальные 4,5 тыс. птиц отлавливают браконьеры.

Елена Шнайдер. Фото И. Карякина

Основные страны-покупатели — Саудовская Аравия, Катар, Бахрейн, Кувейт, ОАЭ. Хорошо известны ученым и страны-лидеры по черному экспорту: Узбекистан, Казахстан, Монголия, Пакистан и Сирия.

— Обыкновенный балобан на зимовках и перелетах выловлен практически полностью, — рассказывает Елена. — Хорошо пережили арабское экономическое чудо только оседлые популяции либо те, что мигрировали на небольшие расстояния (такие птицы есть в Китае, Монголии, Казахстане).

Ловись, птичка, большая и маленькая

Больше всего у арабов ценятся самочки возрастом до двух лет. Самые высокие цены — на сеголеток крайних однотонных окрасов: самочек белого или темного цвета. Пестрым птицам в этом плане повезло, и этому тоже есть объяснение. У европейских, или обыкновенных, соколов, с которыми изначально имели дело арабские шейхи, цвет спины был однотонным, без пестрин. Беда в том, что европейских балобанов практически выловили, а любовь к однотонно окрашенным птицам осталась. Редкими стали не только равномерно окрашенных белых или темных птиц, но и балобанов с однотонной спиной. А их редкость в природе еще больше увеличивает цену.

Любовь к самкам тоже объясняется просто: самки балобана крупнее самцов. (Так у всех хищных птиц.) Самец весит от 700 г до 1 кг, а самочки — от 1 кг до 1300 г. Молодых выбирают потому, что их проще тренировать. В результате 93% ввозимых в арабские страны птиц — самки, из них 70% — молодые. Неудивительно, что в дикой природе в популяции наблюдается гендерный перекос. Елена рассказала, что они с коллегами уже не первый год наблюдают, как несколько самцов не могут дождаться самки, а молодые самки стремятся к размножению, не достигнув четырехлетнего возраста.

— Мы обнаруживаем пары, где семью пытается завести двухлетняя самка, — вздыхает Елена. — Естественно, большинство таких попыток безуспешно.

С вопросом, насколько велика угроза для балобанов, я обращаюсь к Эльвире Николенко.

Эльвира Николенко. Фото Д. Серебренниковой, с сайта Русского географического общества

— Я не могу сказать, что балобан находится на грани исчезновения, — отвечает орнитолог. — Большая часть выживших на сегодняшний день с точки зрения соколиной охоты неинтересна. Был интересен обычный (или европейский) балобан — его уже фактически выловили. Интересна алтайская морфа; она тоже практически перестала встречаться в природе. Истребление соколов, без сомнений, обедняет генофонд вида. Можно ли это хоть чем-то оправдать? Конечно, нет! Балобан за последние полвека — наиболее быстро сокращающийся вид хищных птиц.

Генотип и фенотип

Более десяти лет назад группа австрийских ученых попыталась найти отличия между разными группами соколов на генетическом уровне []. Они взяли образцы балобанов и других крупных соколов: ланнера (Falco biarmicus, Африка), лаггара (Falco jugger, Индия), кречетов (Falco rusticolus, север России). Авторам не удалось найти генетических маркеров, которые бы отличали один вид от другого. Анализ частоты аллелей позволил предположить, что крупные соколы зародились в Африке, а оттуда распространились отдельными волнами в Азию и Евразию.

Эта работа была первым генетическим исследованием крупных соколов. Однако после нее осталось больше вопросов, чем ответов. Кроме того, авторы плохо представляли себе географию России и Казахстана, да и этикетки на образцах не всегда были заполнены подробно.

Игорю Карякину пришлось дополнительно поработать с результатами австрийского исследования: уточнить конкретные места получения образцов у тех, кто их собирал, составить реальную карту гаплотипов соколов. В итоге получилось, что среди всех исследованных образцов особняком держится тот самый, европейский подвид (он в работе выделен как гаплотип В). При этом в образцах из восточной популяции встречаются оба гаплотипа (А и В). Гаплотип А встречается также у кречета, ланнера и лаггара. Это говорит о том, что все четыре вида связаны друг с другом, то есть их генетического разделения в процессе эволюции еще не произошло.

В 2021 году подобные исследования были начаты в России. Людмила Зиневич и Дарья Рожкова (Институт биологии развития имени Н. К. Кольцова РАН) исследовали 116 образцов из Алтае-Саянского региона. Выяснилось, что птицы алтайской морфы содержат как гаплотип А, так и гаплотип В.

— Так что генетический анализ D-петли, по которой выделены гаплотипы, не помогает понять, к какому подвиду относится алтайская морфа, — подытоживает работу с генетиками Елена Шнайдер. — Но сейчас в Венгрии ведется работа по исследованию полного генома балобанов. Думаю, результат будет интересным.

Маньяк отпущен на свободу

— Но откуда же такой огромный ежегодный спрос? — не могу удержаться я. — Сколько балобанов надо, чтобы насытить арабский рынок, учитывая их высокую цену?

Мои собеседники горько улыбаются: «Этот рынок не насытить никогда!»

В арабских странах существует традиция в конце каждого сезона отпускать соколов на волю, однако с биологической точки зрения это скорее безрадостная весть.

— В данном случае отпустить на волю означает отправить на верную смерть, — поясняет Елена. — Ведь выпускают балобанов всё в тех же странах Персидского залива, посреди пустыни, в местах, где балобаны жить не могут.

По наблюдениям ученых, выпущенные на волю соколы чаще всего умирают от голода, обезвоживания или высоких температур или даже могут поедать друг друга, если были выращены в инкубаторе и не запечатлели образ родителей.

— Если сокол каким-то чудом не умрет от жары и обезвоживания, его могут убить сородичи, — объясняет Елена. — К сожалению, это птицы в большом стрессе, с поломанной психикой, нацеленной на убийство. В человеческом обществе мы бы назвали таких особей маньяками. В результате выпущенная на волю самка во всех своих кавалерах видит только добычу и просто опасна для популяции. Пользы в таком выпуске нет вообще.

Темный, агрессивный и стрессоустойчивый

Балобаны алтайской морфы могут похвастаться темным окрасом, а значит, популярны среди арабских покупателей. Темноокрашенные пернатые обладают несомненными преимуществами. В 2011 году вышла публикация [] ученых из Лозаннского университета, в которой рассматривалось влияние окраса на физиологические особенности организма. Оказалось, что меланисты более устойчивы к стрессу и… более симметричны.

Птенцы по-разному ведут себя в гнезде. У более спокойных перья отрастают более равномерно. А значит, и стоят эти птицы больше. Ученые из Швейцарии показали, что у темных особей лучше выражен гуморальный иммунитет, они менее восприимчивы к укусам кровососущих насекомых, лучше регулируют энергобаланс и устойчивее к голоду — полезные свойства с точки зрения перевозчиков и ловцов балобанов.

Еще один плюс для любителей соколиной охоты — агрессивность меланистов.

Игорь Карякин. Фото А. Куксинa, WWF России

— Из-за их агрессивности мы получаем существенный процент птиц, погибших в схватках с другими пернатыми хищниками, — рассказывает Игорь Карякин. — Это уже многократно описывалось в научных статьях, и мы постоянно наблюдаем это на практике. Когда на охотничий участок к балобану пестрого окраса залетает, например, орел, сокол старается затаиться и выждать. Темный балобан ­пытается вступить в драку даже с более крупным соперником. Нам известно несколько случаев, когда алтайцы темной окраски пробовали ловить коршунов и курганников как еду. Такая охота удачна лишь в 50% случаев. Очень часто сокол остается без глаз, что, конечно, не способствует его благополучному выживанию.

Ареал обыкновенного балобана (самого ценного для арабских покупателей) за последние 30 лет сократился на 96%. В других ядрах популяции, по мнению моих собеседников, численность тоже сокращается, но не так интенсивно.

— В результате балобан утратил свою роль во многих экосистемах, — рассказывает Игорь. — Где-то роль балобана взяли на себя другие хищники, а в других местах она осталась незанятой. Примерно на трех процентах освободившегося ареала, в горных районах, балобана заменили сапсаны. В лесостепи и степи, где балобан был единственным соколом, остались орлы — могильники и курганники. Но зачастую ниша балобана остается незанятой: есть целый ряд грызунов, на которых орлы не охотятся из-за особенностей своего поведения. Что касается сов, то они контролируют численность только сумеречных и ночных грызунов. Целый ряд дневных видов после исчезновения балобана контролируется только болезнями. В результате в таких местах увеличилась частота эпизоотий.

Что делать?

«Что же делать?» — задаю я извечный русский вопрос. Ответ у моих собеседников, похоже, хорошо продуман.

— Конечно, сначала было бы хорошо исключить угрозы, — говорит Елена Шнайдер. — Но борьба с браконьерством не в нашей компетенции, это межгосударственный уровень. А как там обстоят дела, вы можете представить сами: недавно президент России в Саудовской Аравии подарил местному королю кречета. Поэтому мы делаем, что можем…

Сибирский экологический центр еще в 2006 го­ду инициировал проект по защите и изучению балобана. Сегодня его поддерживают фонды WWF-Россия и «Мир вокруг тебя» корпорации «Сибирское здоровье». Самая любимая журналистами часть проекта — это выпуск на волю птиц из питомников, попытка ученых «влить свежую кровь в популяцию». В России есть около десяти соколиных питомников, в двух из которых в 1990-е годы завели маточное поголовье алтайских балобанов и с тех пор успешно разводят редких птиц.

— Мы работает с птицами алтайской морфы: выкупаем птенцов и подсаживаем их в дикие приемные семьи, — рассказывает Елена Шнайдер. — Для подсадки мы выбираем особо охраняемые природные территории, заповедники, национальные парки или приграничные районы (куда доступ браконьеров затруднен). Кроме того, мы выпускаем птиц в тех районах, где они могут вести оседлый образ жизни.

Предпочтение отдают самцам: во-первых, они менее интересны браконьерам; во-вторых, самцы могут шире распространить свои гены.

Каждый год эксперты Сибирского экологического центра заказывают в питомниках около 20 птенцов. Для выпуска в дикую природу питомник готовит птенцов заранее: их обязательно выкармливает только самка — никаких инкубаторов и искусственных подкормок. Тем временем орнитологи находят приемные семьи.

— Тут важно, чтобы семья была небольшая, оба родителя были живы-здоровы, и важен возраст птенцов, — перечисляет Елена. — Мы подсаживаем птенчиков в возрасте трех недель к птенцам того же возраста или чуть младше.

А вот подвид и фенотип будущих приемных родителей совершенно неважны: балобаны примут в семью любого малыша.

Специалисты обязательно помогают приемным семьям с пропитанием.

— Мы иногда подсаживаем по два птенца! А ведь самочка откладывает яйца исходя из условий и наличия пищи в этом году, — поясняет Елена. — Раз в три дня мы объезжаем гнезда и выкладываем корма.

Птиц ученые кольцуют; по возможности устанавливают передатчики, чтобы отслеживать перемещение подсаженных особей; в гнезда устанавливают скрытые камеры. Когда птенцы встают на крыло, защитники природы стараются организовать поблизости антибраконьерские лагеря. Сам факт присутствия людей, следящих за птицами, отпугивает птицеловов. Мои собеседники припомнили несколько случаев, когда браконьеры, видя трекер на птице, не ловили ее.

— На трекере указана электронная почта, по которой можно сообщить о находке птицы. Однажды нам написали из Китая, — вспоминает Елена. — Поймавший птицу браконьер решил, что она частная. А по негласному кодексу сокольники стараются возвращать чужих птиц. Мы подключили китайского коллегу, который забрал балобана и отпустил его на волю.

Игорь Карякин результаты этой части проекта оценивает не слишком высоко: за время выпуска птенцов алтайской морфы в природу (около 50 птенцов за четыре года) экологам неизвестно ни одного случая, когда бы птица дожила до полово­зрелого возраста.

— Мы не можем это утверждать точно, — не теряет надежду Эльвира. — Надежно мы отслеживаем судьбу лишь трех-четырех птенцов ежегодно, тех, на кого были установлены трекеры. На большее количество, к сожалению, не хватает денег.

— Эта часть проекта — в первую очередь апробация методов подготовки птиц из питомника к жизни на воле, — поясняет Игорь.

По мнению Игоря и Эльвиры, наиболее важная и успешная часть проекта, которая действительно оказывает влияние на численность этих хищников, — установка платформ и ящиков для гнездовий. Как уже было сказано, в природе балобаны не строят гнезд сами, а занимают старые гнезда других птиц. Эти гнезда, всю зиму продержавшиеся на деревьях, скалах или искусственных строениях, могут при сильном ветре упасть вместе с птенцами. Из маленьких гнезд птенцы зачастую выпадают. А если гнезда не нашлось, балобаны просто не будут выводить потомство.

Перед началом сезона орнитологи готовят новые крепкие «квартиры»: устанавливают специальные ящики, которые могут защитить птенцов от ветра, дождя и града; бортики не дают птенцам случайно выпасть. А еще на птиц в таких ящиках реже нападают другие хищники: филины и беркуты.

Установка специальных платформ и ящиков проводится с 2006 года. Осенью 2021 года было поставлено 40 ящиков и 20 платформ, в 2019 году — в общей сложности 100 ящиков. Далеко не все искусственные гнезда заселяются сразу балобанами: во многих сначала живут другие виды. Ученые подсчитывают количество балобанов на той или иной территории и ставят ящиков в 10 раз больше.

— У птиц должен быть выбор, — объясняет Эльвира. — Он среди прочего зависит и от близости к кормовой базе. Угадать предпочтения птиц мы не можем. Но ящики в любом случае не пустуют — зачастую один и тот же ящик из года в год обживается разными видами.

Эльвира вспоминает, что первые платформы в 2006 году они установили на территории, где балобанов уже почти не осталось — гнездилась лишь одна пара. Сейчас там 20 занятых участков. Но к сожалению, не на всех происходит размножение: часть самцов заняли гнезда, держат охотничий участок, но их самочка попала к браконьерам, а новая слишком молода или ее нет вовсе.

Огромное количество птиц гибнет на ЛЭП от удара током. Чаще всего причиной трагедии становятся линии средней мощности с железобетонными опорами с металлической (заземленной) траверсой и штыревыми изоляторами. В безлесной местности ЛЭП становятся единственным удобным местом для посадки. Да и при наличии деревьев птицы предпочитают устойчивые отдельно стоящие опоры, которые обеспечивают им отличный обзор. Конечно, построенная по всем правилам ЛЭП безопасна для птиц. Поэтому RRRCN многие годы ведет большую программу «Птицы и ЛЭП». В рамках этой программы, например, в сентябре 2021 года были осмотрены, совместно с чиновниками, ЛЭП на самых проблемных участках Хакасии. По результатам проверок Министерство природных ресурсов республики начало административное делопроизводство. Параллельно была проведена встреча с руководством Хакасэнерго, в чьей собственности находится большинство наиболее опасных для птиц ЛЭП: были согласованы планы по реконструкции наиболее «убийственных» линий. По этим планам к весне, когда редкие пернатые хищники начнут возвращаться в Хакасию, ЛЭП уже будут безопасны.

— Самая печальная ситуация с гибелью птиц на ЛЭП, если брать Алтае-Саянский регион, — в Алтайском крае, отмечает Эльвира Николенко. Там выше плотность населения, чем в республиках Алтай и Хакасия, соответственно и большая плотность ЛЭП, в том числе опасных для птиц. Ухудшает ситуацию и то, что в этой местности обычно ставят железобетонные конструкции, тогда как в соседней республике Алтай устанавливают деревянные столбы, не проводящие электричество. Отвечая на мой вопрос, сколько же именно соколов гибнет на ЛЭП, Эльвира вновь напоминает, что экологи могут отследить только судьбу птиц с трекерами. По этим данным, балобанов на ЛЭП гибнет примерно 8%.

Работают мои собеседники и с силовыми структурами.

— В первую очередь мы помогаем им консультациями, сотрудничаем с директорами заповедников и национальных парков и помогаем наладить контакты между сотрудниками охраняемых территорий и силовых ведомств, — объясняет Эльвира.

Кроме браконьеров, по пути на зимовку балобанов ждет еще немало опасностей. Например, очень показательна катастрофа в Монголии 2001–2003 годов. Тогда для борьбы с полевкой Брандта активно использовали яд бромадиолон. В результате численность полевки удалось снизить незначительно и лишь локально, а вот популяция мигрирующих птиц пострадала существенно. Причем удар пришелся как на зерноядных, так и на хищных пернатых. В результате такой борьбы с грызунами численность балобанов в Монголии уменьшилась на 70% по сравнению с 1998–2002 годами. И таких случаев отравления немало.

Далеко не во всех бедах балобана виноват человек. Свою лепту вносит и изменение климата. Специалисты отмечают усиление и учащение гроз с градом в гнездовой период. Из-за изменений в количестве осадков и средней температуры в степях трава становится выше, и балобанам сложнее охотиться.

Я слушаю моих собеседников, а сама думаю о подсаженных птенцах, из которых ни один не дожил до полово­зрелого возраста. С чем связана такая высокая смертность? С тем, что они принадлежат к редкой и притягательной для браконьеров алтайской морфе? Или всё же птицы из питомника менее приспособлены к жизни на воле? А может, им мешает передатчик?

— Мы снабжаем трекерами не только птенцов из питомника, но и нативных птенцов, — поясняет Игорь Карякин. — По нашим данным видно, что на ЛЭП одинаково гибнут и те и другие. Значительная часть алтайских темных птенцов попадает к браконьерам или гибнет от хищников. Так что это скорее вопрос генетики и спроса.

Когда я уже завершала заметку, стало известно, что в Астраханской области, Калмыкии и Крыму планируют открыть «центры репродукции и сохранения редких видов птиц». Проект уже обсуждался в администрации президента []. Эксперты полагают, что вопреки красивому названию в этих центрах планируется развивать соколиную охоту, и «одна краснокнижная птица будет бить другую краснокнижную». Не исключено, что наличие таких центров (См. комментарий орнитолога Сергея Ганусевича на стр. 7. — Ред.) лишь подстегнет незаконный лов балобана и других крупных соколов.

Так что судьба редких птиц по-прежнему остается под вопросом.

Юлия Черная

1. doi.org/10.1111/j.1365-294X.2007.03245.x
2. doi.org/10.1016/j.ejphar.2011.01.036
3. kommersant.ru/doc/4627547

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

См. также:

• «Россия превращается в охотничий полигон для богатых шейхов» (12.01.2021)
• Малоизученный сосед (20.04.2021)
• Кошачья геногеография (16.06.2020)
• «A-C-G-T», — тарарахнул зинзивер (30.07.2019)
• Чудо рождения в «Северном Серенгети» (22.05.2018)
• Три самца и одна инверсия (08.12.2015)
• Самки с пенисами и самцы с вагинами (06.05.2014)
• Почему вымерли мамонты и гибнут сайгаки: история о вкладах (12.07.2016)
• По-английски о русской зиме (05.04.2016)