Предстать этаким дон жуаном как пишется

Донжуанами сегодня именуют многих мужчин, часто не до конца понимая значение этого слова. Дон Жуан, между тем, благодаря которому оно и появилось, — это вечный герой мировой литературы и кино. Какова его реальная история и как правильно надо писать это имя?

Кто такой донжуан?

Прежде всего стоит определиться со значением нарицательного слова «донжуан», произошедшего от имени Дон Жуан. Значение этого термина — мужчина, постоянно ищущий любовных приключений.

В более широком смысле под этим названием подразумевается обаятельный человек, любящий, а главное умеющий соблазнять женщин. Именно таким был легендарный испанский дворянин Дон Жуан.

Значение фразеологизма и синонимы к нему

Наиболее распространенный синоним – бабник. Правда, он не всегда уместен, ведь бабником называют человека, любящего женское внимание и желающего соблазнять представительниц прекрасного пола. Однако не таким был настоящий Дон Жуан.

Значение фразеологизма, произошедшего от этого имени, – мужчина, жаждущий покорять не только тело женщины, но и ее душу. Вот только взамен он вовсе не стремится отдавать ей свое сердце.

Фактически донжуан – это своего рода охотник, для которого женщина – дичь, представляющая лишь спортивный интерес. В то время как бабник — человек, не способный хранить верность одной женщине, при этом он вполне может искренне любить каждую из своих пассий.

Мировой истории известны и другие любители разбивать женские сердца, чьи имена со временем превратились из собственных в нарицательные существительные, являющиеся синонимами к слову «донжуан».

Это герой книги Сэмюэла Ричардсона «Кларисса» — Роберт Ловелас и авантюрист-писатель из Италии — Джакомо Казанова. Все эти слова, произошедшие от этих имен: «ловелас», «казанова» и «донжуан» – имеют сходное значение. В редких случаях и сами имена — Ловелас, Казанова и Дон Жуан — синонимы.

Также существуют и другие термины с похожим значением — «дамский угодник», «повеса» и новомодное «плейбой».

Донжуанизм

Так названо мужское психологическое состояние в честь легендарной личности по имени Дон Жуан.

Определение донжуанизма следующие: это клиническое состояние мужчины, когда он стремится к постоянной смене женщин и неспособен видеть в отношениях с ними ничего более, нежели удовлетворение своих сексуальных желаний.

С точки зрения современной психологии донжуанизм является уже не признаком полноценной жизни мужчины, как это считалось в прошлом, а наоборот — отклонением от нормы, не позволяющем ему строить нормальные отношения.

Исторический прототип

Нарицательное существительное «донжуан» произошло от имени испанского дворянина дона Хуана (Гуана) Тенорио, жившего в XIV в. и отличавшегося невероятно распутным поведением.

Будучи одним из самых блестящих кавалеров в Севильи, он не только обесчестил бесчисленное количество женщин, но и прославился участием в многочисленных дуэлях и драках, из которых ему часто удавалось выходить победителем.

Несмотря на активное возмущение общественности герой избегал заслуженного наказания, потому что ему покровительствовал король Кастилии — Педро I Жестокий. Более того, злые языки утверждали, что и сам монарх нередко становился участником любовных забав Тенорио.

Однажды король и его друг похитили дочку уважаемого командора де Ульоа, убив ее отца, попытавшегося помешать им. Это событие стало последней каплей, и севильские монахи взяли правосудие в свои руки. Они заманили дона Хуана на могилу убитого командора и расправились с ним. А чтобы избежать наказания, пустили слух, якобы негодяя постигла Божья кара, и призрак де Ульоа расправился со своим убийцей.

Севильская легенда

Однако не только дон Хуан Тенорио был прообразом известного всему миру литературного героя. Для жителей Севильи Дон Жуан – это еще и дон Мигель де Манара.

Этот кабальеро, согласно легенде, продал свою душу, однако со временем осознал свою греховность, раскаялся и искупил свои прегрешения добрыми делами.

Постепенно легенды о двух донах слились в одну, которая и легла в основу большинства последующих литературных произведений.

Стоит отметить, что с веками характер Дона Жуана изменился. Из ненасытного бесчестного сластолюбца он превратился в искателя любви с изящными манерами, который благороден по своей натуре и верен своему слову, даже перед лицом смерти. Также постепенно забылась столь неприглядная деталь, как факт изнасилования похищенной прекрасной донны.

Литературная история персонажа

Первое художественное произведение, в котором появляется герой по имени Дон Жуан, – это пьеса Тирсо де Молина El burlador de Sevilla y convidado de piedra. За ее основу автор взял классическую легенду о доне Хуане Тенорио, однако приукрасил ее, превратив бесчестного короля Педро I в справедливого правителя, стремящегося наказать коварного обольстителя и убийцу.

Пьеса Тирсо де Молина пользовалась большим успехом на сцене, однако постепенно претерпела изменения. Поскольку зрителям было скучно слушать нравоучения автора – они были выброшены из текста, а сам сюжет дополнился массой весьма пикантных острот.

Постепенно популярность пьес о Доне Жуане достигла Франции. Первое серьезное изменение образ коварного соблазнителя претерпел в пьесе Мольера Dom Juan ou le Festin de pierre. Ее события были перенесены из прошлого в современное для писателя время, а сам герой превратился из испанца в француза.

Несколькими столетиями позже другой французский писатель — Проспер Мериме, посвятил легендарному плейбою новеллу «Души чистилища». В ней он отошел от канона и сохранил главному герою и жизнь, и его душу.

В Германии наиболее яркую адаптацию легенды об испанском обольстителе написал Эрнст Теодор Амадей Гофман, она называлась просто: Don Juan. Гофман впервые изображает героя не как искателя плотских удовольствий, а как человека, жаждущего истинной любви и ищущего смысл в жизни.

У британцев наиболее известна поэма Байрона, посвященная этому Дону Жуану. Кроме отменного байроновского слога, ничего особо примечательного в образ своего героя автор не внес. В общих чертах он рассказывает знакомую историю, но его персонаж по моде того времени изнывает от тоски, как и большинство героев Байрона.

Дон Жуан в российской и украинской литературах

Немало российских писателей посвящали свои произведения этому герою. Среди них были и Пушкин, и Алексей Толстой, и Александр Иволгин, и Самуил Алешин.

Особняком ото всех этих авторов стоит Леонид Жуховицкий, посвятивший легендарному испанцу пьесу «Последняя женщина сеньора Хуана». Из нее убрано все сверхъестественное, и она очень близка по сюжету к оригинальной легенде за исключением того, что главный герой – все тот же гофмановский романтик, ищущий любви и понимания.

В украинской литературе наиболее яркое произведение, посвященное Дону Жуану, – пьеса Леси Украинки «Каменный господар». Взяв за основу сюжет драмы Пушкина, писательница сместила акценты, превратив героя в жертву амбиций его возлюбленной Анны.

Дон Жуан в кино

С появлением кинематографа история о беспутном обольстителе, которого постигла заслуженная Божье кара, была экранизирована. Впервые это произошло еще в 1898 г. в Мексике. Картина называлась «Don Juan Tenorio».

Всего Дону Жуану посвящено более двадцати кинолент, большинство из которых снято во Франции.

Роль коварного обольстителя играли такие звезды мирового кино, как Дуглас Фэрбенкс, Эррол Флинн, Жан Рошфор, Владимир Высоцкий, Жак Вебер и Джонни Депп.

Как правильно пишется «Дон Жуан»

Это словосочетание, несмотря на частое употребление в речи, на письме становится причиной частых ошибок. Наиболее распространенные из них: «Дон-Жуан» – это написание термина через дефис и «дон Жуан» — путаница с заглавными буквами.

Чтобы разобраться, как правильно писать это слово, нужно понимать в каком значении оно употребляется.

• Правильное написание имени Дон Жуан – это оба слова с большой буквы, если речь идет о самом герое легенд, книг и кинофильмов.
• Слитно и с маленькой буквы словосочетание «донжуан» пишется в случае, когда оно употребляется в нарицательном смысле и его можно заменить термином «бабник». Например: «Он такой донжуан (бабник), просто спасу нет, хотя до легендарного Дон Жуана из Севильи ему еще очень далеко».
• Если речь идет о каком-то другом человеке с именем Жуан, а слово «дон» играет роль титула – то оно пишется с маленькой буквы. Например: «Этот дон Жуан де Панталоне жуткий растяпа, совсем не похожий на настоящего Дон Жуана».

Теперь вы знаете значение слова Дон Жуан.

Донжуан, насколько я понимаю, произошло от слияния слов дон и Жуан в одно (как, например, впросак).
Жуан — имя явно французское. Пишется Juane (ну, или что-то близкое к этому). Но слово дон используется только перед испанскими именами. Получается don Juan — дон Хуан. Почему же мы говорим донжуан? Заранее благодарен.

Ответ

Прямым прототипом Дон Жуана принято считать севильского дворянина дона Хуана де Тенорио, жившего в XIV веке. Дон Жуан — герой драмы Тирсо де Молины «Севильский озорник, или Каменный гость» (1619 г.), герой комедии Мольера «Дон Жуан, или Каменный гость», герой оперы Моцарта и незавершенной поэмы Байрона, драмы Д. Граббе, новеллы П. Мериме «Души чистилища», драматической поэмы А. К. Толстого и др. А. С. Пушкин в одном из писем называет героя своей трагедии Дон Жуаном, однако в самом тексте трагедии «Каменный гость» именует его Дон Гуаном (что точнее отражает испанское произношение).
В испанском языке это имя произносится приблизительно как Дон Хуан, в английском — Дон Хуан и Дон Жуан (в словаре Вебстера указаны оба варианта; в Интернете на сайте www.m-w.com можно даже послушать правильное произношение по-английски). Традиционные для русской книжной культуры варианты — Дон Гуан и Дон Жуан — связаны, вероятно, с английскими именами этого героя. Оба слова пишутся с прописной, когда мы говорим о литературном персонаже, но при образном обозначении искателя любовных приключений пишут так: донжуан (слитно, строчными буквами).

донжуан

Синонимы:

• Анализ стихотворений
• Брюсов
• Дон жуан

Анализ стихотворения Брюсова Дон жуан



/ Задание_№_4

Теперь Дон Жуан напоминает кающегося грешника, пришедшего к доброму пастору излить свою переполненную грехами душу. Он готов «принять завет Христа» и «взять на грудь спасающее бремя // тяжёлого железного креста». Лирический герой не чувствует в себе жажды жизни, она превращается для него в тяжкое бремя, непосильную ношу. Дон Жуан, как уставший путник, ощущает себя «ненужным атомом» вселенной, который хаотично куда-то движется, но ни к чему не стремится, а потому никому не способен принести радость, никому, даже себе, подарить её, увы, не может. Он живёт как во сне. Сравнение с лунатиком подчёркивается отсутствием всякого интереса к чему бы то ни было, лирический герой автоматически совершает привычные действия, живёт по уже знакомому сценарию. Но даже эта «тишь путей» пугает героя, делает его слабым, беззащитным, «бледным», а потому лишь в смерти видит он своё спасение.

Итак, два Дон Жуана оказываются совсем не похожими друг на друга. Один — решительный, смелый, полный сил и стремлений. Другой — слабый, растерянный, потерявший интерес к жизни человек. При чтении этих сонетов создаётся ощущение зеркального отражения жизненных путей двух героев, слитых в единое целое — человеческую жизнь, первая половина которой — яркая, насыщенная и небезгрешная, вторая — тихая, наскучившая и оттого тяжкая. Зеркальность отражения видна и в избранных поэтами видах рифмовки. Перекрёстная рифмовка первых катренов сонета Брюсова, сменяется смежной, а затем кольцевой. Напротив, сонет Гумилёва начинается кольцевой рифмовкой, которая в конце произведения меняется на смежную и перекрёстную.

Зеркальность изображения героев усиливает ощущение спора двух поэтов, что, несомненно, помогает читателю задуматься и над своей собственной жизнью, стать участником философского рассуждения о человеческом предназначении, о смысле бытия …

«Пожалуй, жестокость, откровенная жестокость женщинам милее всего: в них удивительно сильны первобытные инстинкты. Мы им дали свободу, а они все равно остались рабынями, ищущими себе господина. Они любят покоряться».

Дон Жуан — один из наиболее излюбленных образов мировой литературы. Цель жизни Дон Жуана — любовь к женщине, для обладания которой обычно попираются человеческие и «божеские» законы. Этот герой показан нам как сластолюбец, властитель своей жизни, своей стихии, борющийся с препятствиями, которые чужды обычным людям.

У В. Брюсова Дон Жуан — это моряк, скитающийся по миру, искатель новых островов:

Я жажду новых стран, иных цветов,

Наречий странных, чуждых плоскогорий.

Острова, наречия, цветы — это все те новые впечатления, которые должны поглотить его, не дать ему опомниться, захватить его в свои объятья…но в то же время они дают ему глоток того свежего воздуха — нового чувства, за которым так и охотится Дон Жуан.

Да, ведь он обладает тем самым притягательным чувством — чувством ярого романтика, наслаждения, бесстыдства. Он служит притягательным магнитом или неким сладостным нектаром для женщин:

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре!

Н.С. Гумилёв сделал своего героя более жёстким, даже надменным. Здесь он воин; он проходит все испытания — это человек с железным и даже, скорее, каменным сердцем. Он не способен «рвать и метать»; сложно представить, что его захватывают чувства нежности, доброты. Нет, это просто чувство отваги, возникающее при преодолении нового рубежа, испытания, движения к новой цели.

И Дон Жуан готов к наказанию — к другому новому испытанию. Этот боец принимает участь, которая его ждет: ведь она неизбежна — она спасительна .А это и есть тот глоток воздуха, к которому так стремится герой В.Брюсова. Но здесь он действительно спасительный…

А в старости принять завет Христа,

Потупить взор, посыпать пеплом темя

И взять на грудь спасающее бремя

Тяжёлого железного креста!

Но, редко вспоминая об этом, он продолжает свой путь дальше, покоряя новые земли, вершины.

И приходит время, когда герой должен оглянуться, посмотреть назад. Но что же он там увидит? Это будет разруха, охваченная пламенем завоеваний, разбитые вдребезги сердца, а может, это будет пугающая пустота…

И лишь когда средь оргии победной

Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,

Испуганный в тиши своих путей.

Дон Жуан познает те чувства и будет жалеть:

Я вспоминаю, что, ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом.

В.Брюсов, в отличие от Н.Гумилёва, награждает своего героя душой, теплотой сердца, познанием радости, наслаждением фееричной жизни. Дон Жуан — это сверхчеловек, обладающий неким знанием, душой, глубиной пугающей, но возносящей его над многими и многими. Он прекрасен. И ни у кого не возникает сомнений, чтобы противоречить ему. Он человек — он живёт этим.

Дон Жуан боготворит душу. Он знает — он виновник своего положения. Но ведь дон Жуан искатель; всё новое для него — наркотик. Он упивается жизнью, он ловит каждые её моменты, глотает каплю за каплей.

Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир

И манит вновь своей безвестной тайной.

И мы его прощаем. Мы сами готовы идти за ним, боготворить его.

Два эти одноимённых сонета раскрывают нам мир одного героя, одного единственного человека.

Но как он многогранен!

Начать сопоставительный анализ данных произведений следует с анализа формы, в которой они написаны. Оба этих стихотворения Гумилева и Брюсова написаны в форме сонета. Сонет – это стихотворение из 14 строк, обладающее канонической системой рифмовки и строгими стилистическими законами. На написание данного жанра произведений наложено много традиционных стилевых требований: это и возвышенная лексика и интонация, и точные редкие рифмы, и запрет на переносы и на повторение знаменательного слова в одном и том же значении. Все эти ограничения обусловлены художественной целью сонета как интеллектуального жанра лирики, где каждая строфа – шаг в развитии единой диалектической мысли.

В обоих «Дон Жуанах» форма сонетов строгая, т.е. стихотворения состоят ровно из 14 строк, сгруппированных по принципу: 4+4+3+3 (2 катрена. 2 терцета). Первые восемь в каждом из сонетов содержат две цепи сквозных рифм, при этом рифмовка первого катрена повторятся во втором (только у Брюсова эта рифма abab abab, а у Гумилева abba abba).

В заключительных шести строках у обоих авторов рифмовка не повторяется, что не противоречит правилам сонетного канона. В «Дон Жуане» Брюсова рифма в терцетах выглядит так: ccdeed, в то время, как у Гумилева :ccdede. Следует заметить, чтов терцетах используется иной тип рифмовки, нежели в катренах: в «Дон Жуане» первого автора – перекрестная рифмовка в катренах и кольцевая в терцетах, у второго, наоборот кольцевая рифмовка в катренах и перекрестная в терцетах.

Оба сонета «Дон Жуан» написаны пятистопным ямбом (соответствующим итальянскому 11–сложнику) — размером сабельным, ударным, ритмичность и быстрота которого полностью соответствует стремлению лирического героя к новым ощущениям. Он «жаждет новых стран, иных цветов», тем самым пытаясь «обмануть медлительное время», пытается взять от жизни всё.

Сходны два эти произведения и тем, что в них допускается наличие строфных переносов, т.е. графически выделенная строфа не является законченной. Вот, например:

Но каждая душа – то новый мир

И манит вновь своей безвестной тайной

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время…

Точность рифм так же нарушается в каждом из этих стихотворений. У Брюсова несовпадают окночания в первом катрене (моРЕ – плоскогорРИЙ) и в терцетах(случайНО-тайНОЙ), а у Гумилёва в первом терцете(победнОЙ-бледнЫЙ).

Поделенные на катрены и терцеты сонеты имеют строгую тематическую композицию. В данном случае оба «Дон Жуана» — сонеты лирические, части в которых следуют одна за другой в порядке тезис – развитие тезиса – антитезис – синтез. Например у Брюсова, в первом катрене лирический герой, являющийся персонифицированным, сообщает нам о жажде путешествий, перемен:

Я жажду новых стран, иных цветов,

Наречий странных, чуждых плоскогорий.

Во втором катрене лирический герой разворачивает описание женщин, встречавшихся ему на протяжении всех его путей:

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре…

Далее первом терцете лирический герой переходит от описания самих женщин непосредственно самому чувству любви, которое он способен разбудить в их (женских) сердцах(противопоставляет своим чувствам чувства женщин):

В любви душа вскрывается до дна,

Яснеет в ней святая глубина,

Где всё единственно и не случайно.

В последней части сонета – во втором терцете — лирический герой связывает две темы – жажду новизны и любовь. Он признает себя злодеем, играющим с чужими судьбами, но ничего не может с этим поделать, ведь жажда новых ощущений. которые он получает от любви каждой женщины превыше его моральных принципов(делает неожиданный вывод):

Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир

И манит вновь своей безвестной тайной.

Сонет Гумилева, написанный на эту же тему. обладает немного другой композицией:

Тезис данного сонета идентичен тезису сонета Брюсова; лирический герой жаждет нескончаемых путешествий и перемен:

Моя мечта надменна и проста:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста.

Развитие тезиса здесь представлено абсолютно иначе: лирический герой, мечтающий всю жизнь «лобзать новые уста», переключается на описание действий в тот момент, когда ему придется отказаться от былой жизни – в старости:

А в старости принять завет Христа,

Потупить взор, посыпать пеплом темя…

Резкое противопоставление сказанному во втором катрене дает первый терцет: лирический герой теперь уже не в мечтах. а наяву задумывается о дальнейшей своей жизни после того, как выйдет из»забвения».Теперь уже мечты о старости, в которых по мнению героя можно просто отказаться от былой жизни рассеиваются, ведь на самом деле он осознает, как тяжело в один прекрасный момент понять, что вся твоя жизнь спущена в пустую и назревает вопрос: а что делать дальше?

И лишь когда средь оргии победной

Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,

Испуганный в тиши своих путей…

В заключительной части лирический герой подходит к развязке соединяя тему одиночества и чувства «невыполненного долга»:

Я вспоминаю, что, ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом.

Подводя итог анализу данных сонетов с позиции их формы, следует дополнить, что любой сонет должен заключаться «сонетным замком». «Замок» обычно располагается в двух последних строках, реже – в одной. В лирическом стихотворении – это фраза, содержащая парадокс, неожиданный вывод. Как правило, малый объем замка определяет емкость, афористичность финальной фразы. У Брюсова сонетным замком является фраза: «Но каждая душа – то новый мир И манит вновь своей безвестной тайной.»,- которая объясняет непреодолимую тягу лирического героя к женщинам. Он(лирический герой) получает огромное удовольствие от общения, от постижения чужой души так же. как постигает удовольствие от раскрытия чего-то неизведанного. У Гумилева сонетный замок звучит иначе: «И никогда не звал мужчину братом».Никогда не звать мужчину братом –означает, что он никогда никого не воспримет как равного себе, т.е. не иметь друзей, а значит и быть обреченным на одинокую старость…

Перейдем к анализу звучания данных стихотворений. Как я уже говорила, они написаны размером пятистопного ямба, размером сабельным ударным, ритмичным. Чтение этих сонетов подобно бегу; они будто читаются на одном дыхании. В сонете Гумилева даже присутствует чередование мужской и женской рифм, что делает его попеременно то мягким, то твердым. У Брюсова такое чередование рифм отсутствует: каждая строка катрена или терцета заканчивается на ударный звук, а значит рифма в нем грубая мужская, что как нельзя лучше подчеркивает отточенность мысли и уверенность лирического героя в каждом своем слове:

Да, я – моряк! Искатель островов…

…Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Из анализа этих двух замечательных сонетов Гумилева и Брюсова можно сделать один вывод: несмотря на общую тему, тему Дон Жуана, два этих автора передают его мироощущение абсолютно по разному: если первый герой готов буквально кричать о своей любви к прожиганию своей жизни и жизни других,если он, первый Дон Жуан, наслаждается жизнью живя только сегодняшним днем, то мысли второго Дон Жуана отнюдь не так беспечны.Он уже начинает задумываться о старости, с горестью ожидая того момента, когда ему «надоест» вся его прежняя жизнь, он боится понять то. что прожил жизнь бессмысленно. Сопоставительный анализ Дон Жуанов Н.А.Гумилева и В.Я.Брюсова показал нам насколько одинаковыми. и в то же время насколько разными могут быть два. на первый взгляд одинаковых образа…

Дон Жуан – моряк и у Гумилёва и у Брюсова, жизнь Дон Жуана бурлит и кипит, в каждом движении героя видны страсть к женщине, к путешествию, безумие и рвение к жизни. Теперь о различии. Дон Жуан Гумилёва, наверное на пороге преклонных лет, поскольку он начинает задумываться о бессмысленности и пустоте прожитого. Ни детей, ни дома, ни жены… А герой Брюсова герой горит пламенем вершины жизни, он пьет её, как вампир, не задумываясь ни о чём. Нравится мне этот Дон Жуан, хоть глупец, но он мне нравится!

В литературе XX века В. Брюсов и Н. Гумилёв – личности во многом неоднозначные и противоречивые. Долгое время Н. Гумилёв считал В. Брюсова своим учителем, брюсовские мотивы прослеживаются в многих его стихах. Сопоставим две художественные интерпретации образа Дон Жуана в одноимённых сонетах этих авторов.

Легендарный Дон Жуан уже был многократно интерпретирован в литературе, размножен, как никто другой. А у Н. Гумилёва перед глазами был совсем свежий наглядный пример, написанный В. Брюсовым в 1900 году. Оба сонета написаны в форме монолога героя — от первого лица: « Да, я моряк…» и « Моя мечта…». Однако при первой публикации произведения В. Брюсова было написано: « Донъ Жуанъ». А при публикации гумилёвского Дон Жуана — «Донъ- Жуанъ». Стоит обратить внимание на то, что современные написания этого имени зависят, по — видимому, от редакторских предпочтений. Сонет В. Брюсова построен на «разворачивающихся», но непересекающихся сравнениях. Он сравнивает своего героя с моряком: « Да, я моряк! Искатель островов, / Скиталец дерзкий в неоглядном море. / Я жажду новых стран, иных цветов, / Наречий странных, чуждых плоскогорий ». Прослеживается мотив мореплавания, путешествия. Так же встречается и у Н. Гумилёва. « Схватить весло, поставить ногу в стремя…» это некий пример синхронных сравнений. Н. Гумилёв более тонко и осторожно обращается с литературными формулами. Они не развёрнуты, на них лишь дан намек. А сонет В. Брюсова построен на сравнениях типа «любовь- море», « любовник- путешественник» и т.д. Так же он сравнивает Дон Жуана с вампиром: « Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!» Кровь-любовь указывает на равенство этих двух понятий для поэта. Брюсовское мироощущение любви далеко от светлого, романтического чувства, оно является испепеляющей страстью плоти. Плотская любовь вместе с тем и духовна, она символизирует бесконечный путь раскрытия всё новых тайн: « Но каждая душа- то новый мир / И манит вновь своей безвестной тайной». В сонете же Н. Гумилёва можно заметить единственное сравнение «лунатик бледный». скорее всего это вариация на «Дон Жуана- вампира», но определённо здесь речь идёт о раскаявшемся грешнике: «А в старости принять завет Христа, / Потупить взор, посыпать пеплом темя/ И взять на грудь спасающее бремя/ Тяжёлого железного креста!» А вот у В. Брюсова. можно сказать, что речь идёт о классическом Дон Жуане, хотя в строках: «В любви душа вскрывается до дна, / Яснеет в ней святая глубина, / Где всё единственно и не случайно» — представляется образ «одумавшегося Дон Жуана». В гумилёвском же Сюжетно- идейном сонете «сворачивается» история образа. Его герой бездетный («Я не имел от женщины детей…»), одинокий(«И никогда не звал мужчину братом»)

Во всяком случае это результат его «стараний», но дело в том, что брюсовский Дон Жуан не осознает своего одиночества, жизнь для него- игра полная тайн, он одержим этими тайнами. Гумилёвский же Дон Жуан в конце- концов осознаёт всю неизбежность ситуации.

Перед нами два сонета В.Я.Брюсова и Н.С.Гумилёва «Дон Жуан», которые объединяет общее название, сквозной образ, характерный для мировой литературы вообще: Дон Жуан – легендарный испанец, распутник и беззаконник. Сонеты В.Я.Брюсова и Н.С.Гумилёва представляют собой художественную интерпретацию этого образа, и каждый из поэтов рисуют его по-своему.

В произведении В.Я.Брюсова Дон Жуан показан самоуверенным и самовлюблённым, он гордится тем, кто он есть, ему нравится тот образ жизни, который он ведёт («Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир! // Но каждая душа – то новый мир // И манит вновь своей безвестной тайной»). В сонете Н.С.Гумилёва герою тоже нравится его жизнь, но он с тоской смотрит в будущее, понимает, что за свои грехи он будет отвечать перед Богом («А в старости принять завет Христа, // Потупить взор, посыпать пеплом темя // И взять на грудь спасающее бремя // Тяжёлого железного креста!»). В его произведении слышится сожаление и печаль («Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный…», «Я вспоминаю, что, ненужный атом, // Я не имел от женщины детей…»). На мой взгляд, это объясняется тем, что поэты относились к разным литературным направлениям: В.Я.Брюсов был символистом, видел мир как мир мечты, фантазии и грёз, а Н.С.Гумилёв был представителем акмеизма, он считал, что мир должен обрести «вещность».

Мир в стихотворении В.Я.Брюсова многозначен и таинственен, что характерно для поэзии символизма («искатель островов», «скиталец дерзкий», «пью жизни, как вампир», «и манит вновь своей безвестной тайной»), в то время как у Н.С.Гумилёва всё предельно просто и ясно. Он называет предметы своими именами, создаёт чёткий, конкретный образ («Моя мечта надменна и проста: // Схватить весло, поставить ногу в стремя…»).

Стихотворения различаются не только тем, что рисуют поэты, но и тем, как они это делают. В сонете В.Я.Брюсова много восклицательных предложений, что подчёркивает уверенность героя в правильности своих действий, гордость собою и самолюбование («Да, я – моряк!», «Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!»). Для этой же цели автор использует аллитерацию – часто повторяет звук [р] («Да, я моряк! Искатель островов, // Скиталец дерзкий в неоглядном море. // Я жажду новых стран, иных цветов, // Наречий странных, чуждых плоскогорий»).

В сонете Н.С.Гумилёва всего одно восклицательное предложение, которое подчёркивает понимание героем своей сущности, того, что его ждёт в будущем («…И взять на грудь спасающее бремя // Тяжёлого железного креста!»). Поэт использует аллитерацию звука [c], при помощи которой показана широта и безграничность пространства («Моя мечта надменна и проста: // Схватить весло, поставить ногу в стремя…»).

Таким образом, в рассмотренных произведениях поэты, каждый по-своему, сумели донести до нас образ легендарного Дон Жуана.

Перед нами два стихотворения, которые объединяет форма (сонет) и центральный герой. Сонет – стихотворное произведение в 14 строк, написанное с разными видами рифмовок. В данном случае оба сонета представляют собой итальянский тип (2 катрена и 2 терцета), оба написаны жизнерадостным пятистопным ямбом со множеством пиррихиев. Центральный герой обоих стихотворений – блистательный Дон Жуан. В сонете В.Я.Брюсова Дон Жуан – образ, воплощающий идею о вечном поиске идеала. Рискну предположить, что такой образ Дон Жуана связан с тем, что Брюсов был поэтом – символистом. Символизм — одно из крупнейших направлений в литературе, возникшее во Франции в 1870-80-х гг. и достигшее наибольшего развития на рубеже XIX и XX веков. прежде всего в самой России. Дон Жуан – это некий символ. Лирический персонаж представляется нам человеком, жаждущий новых приключений, новых женщин… Он считает, что каждая душа – это новая любовь и что смысл жизни и состоит в вечном поиске.

А в сонете Н.С.Гумилева Дон Жуан как бы оценивает собственную жизнь с высоты возраста: молодость – возраст страстей, а старость призвана замолить все грехи. При этом герой сам в глубине души осознает свое одиночество: он никому не нужен в жизни, ничего хорошего в ней не сделал. Думаю, что образ главного героя создается средствами акмеизма – творческого направления, которое Гумилев когда-то возглавил. Акмеисты провозглашали материальность, предметность тематики и образов, точность слова, что и находит свое подтверждение в стихотворении (четкий план жизни).

Теперь рассмотрим изобразительно-выразительные средства каждого стихотворения. В сонете Брюсова особую роль играют эпитеты, сравнения, используются антонимы, («Скиталец дерзкий; мучительный покров; пью жизни, как вампир; каждая душа, то новый мир; восторг и горе; единственно и не случайно»). Так же, я считаю немаловажным отметить повторение слова «да», усиливающее взгляды Дон Жуана («Да, я – моряк!; Да! Я гублю!»). Думаю, герой осознает свои действия и одновременно ужасается содеянному: что он через наслаждение идет к удовлетворению собственных прихотей («Да! Я гублю! Пью жизни как вампир! Но каждая душа – то новый мир И манит вновь своей безвестной тайной»). Значит, мы можем сделать вывод, что это стихотворение носит описательный характер. Стихотворение этого автора более поэтично, нежели сонет Гумилева, в стихотворении которого немного красочных определений по сравнению с сонетом Брюсова, но там так же присутствуют сравнение, метафора, оксюморон, а также литота («Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный; И взять на грудь спасающее бремя Тяжелого железного креста; медлительное бремя; ненужный атом»). Сонет этого автора повествовательно-рассудительному характера, потому что акцент в произведении сделан на констатации действий и на размышление о смысле бытия.

Стихотворение Гумилева гораздо глубже по смыслу, нежели сонет Брюсова. Произведение Брюсова представляется как красивый полет мысли, а произведение другого автора как некое наставление.

Таким образом, Дон Жуан – это вечный образ для русской литературы, как и для мировой. При этом суть образа зависит от мировоззрения поэта, который обращается к нему.

История литературы знает немало «вечных» образов, нообразДон Жуанаособенно популярен. В испанской, итальянской, французской, русской, чешской, украинской и литературах других странпредставленомножество версийсюжета ожизни бессмертного героя: о Дон Жуане писали Тирсо де Молина и да Понте, Мольер и Мюссе, Байрон и Гофман, Мериме, Пушкин, А.К. Толстой, Блок, Брюсов, Ахматова, Цветаева, Гумилев, Чапек, Шоу и многие другие.

Гумилев нередко называл себя учеником Брюсова, в связи с этим интересно сравнить образы Дон Жуана, представленные в сонетах названных поэтов, тем более что герой Гумилева был создан именно в период ученичества, а значит при непосредственнойвлиянииучителя. Но сонеты Гумилева и Брюсова достаточно разные.

Дон Жуан в произведении Брюсова предстаёт этаким «дерзким скитальцем». Герой эгоцентричени жесток: онсловно возвышает себянад всеми людьми. Брюсов показывает женщин покорными и покоренными:

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре!

Спадает с душ мучительный покров,

Все отдают они — восторг и горе.

Дон Жуан Николая Гумилева задорен и полон желаниясломать свою робкую, впечатлительную натуру. Он словно меняет маски: то он Адам, то праотец любви, то поэт, то капитан, то романтический путешественник. По воспоминаниям современников так же «примерял» маски «авантюристов» и сам Гумилев.

Героев Гумилева и Брюсова роднит любовь к путешествиям. В первой строфе сонета «Дон Жуан» Гумилева он восклицает:

«Моя мечта надменна и проста:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста».

Однако для него характерныиные духовные ценности, чем для героя Брюсова. Он думает о старости, где надеется найти «спасающее бремя тяжелого креста». Его, в отличие от героя Брюсова, тяготит одиночество и невозможность найти идеал. Дон Жуан Брюсова нечестивый, эгоистичный человек. Он во многом отличается от Дон Жуана Гумилева. Также общая форма – сонет – служит показателем полемики двух поэтов.

Перед нами два одноименных сонета «Дон Жуан» В.Брюсова и Н.Гумилёва. В каждом из них солирует тема Дон Жуана. Брюсов пытается раскрыть этот образ, в виде моряка, используя скрытые сравнения и слова самого героя, которыми он пытается рассказать нам о том « Кто он есть?». Гумилёв же представляет тот же образ в виде полной противоположности героя Брюсова.

Но! Заметим, что он также использует вариант написания от первого лица, то есть от действующего лица.

Далее мы должны заметить то, что у « первого» желания совпадают с реальностью. а у «второго» — это лишь желания. Читая сонет Брюсова, чувствуется настроение, а именно гордость!

«Да, я – моряк! Искатель островов,

Скиталец дерзкий в неоглядном море.

Я жажду новых стран, иных цветов,

Наречий странных, чуждых плоскогорий.»

В первом катрене также сказуемые в большей мере выражены существительными. а,выраженных глаголом. всего один. Подобное происходит и в последующих катренах – малое количество глаголов. Вовсе нету и глаголов движения, выходит в действиях нет динамики, всё происходит на словах, к тому же, строфы из стихотворения дают понять, что действие происходит здесь и сейчас, а точнее наш герой сообщает нам, что он живет сегодняшним днём !

Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,

Испуганный в тиши своих путей,

Я вспоминаю, что, ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом.

Анализ стихотворений Валерия Брюсова («Дон-Жуан») и Николая Гумилева («Дон-Жуан»).

Дон-Жуан….Всем знакомый образ распутника и беззаконника, «вечный образ» в литературе, который был отражен во многих произведениях. Но интересно то, как поэтам и писателям удается об одном и том же писать неповторимо, особенно, индивидуально, ярко. Два различных образа Дон-Жуана отражены в представленных стихотворениях В.Брюсова и Н.Гумилева. Внешне произведения очень сходны: одинаковое название, жанр (сонет), один размер – пятистопный ямб. Однако уже в первой строфе намечаются противоположные образы. Оба поэта, продолжая традиции А.С. Пушкина («Каменный гость»), А.Блока, обращаются к данному образу.

Дон Жуан у Брюсова – «моряк», «искатель», постоянно стремящийся к открытию чего-то нового, постижению неизвестного. Прилагательные «новый», «иных», «странных», «чуждых» выступают в роли контекстных синонимов и нужны автору для того, чтобы показать стремление лирического героя к неизвестности. Инверсия («наречий странных») выделяет слово «странных», которое характеризует и самого героя.

Дон Жуан Гумилева, несомненно, противопоставляется «дерзкому скитальцу» Брюсова. Он уже задумывается о старости и о том, как «потупится его взор», в то время как герой Брюсова полон энергии, жизни, молодости. Антитеза проявляется и в интонации. Уже с первых слов, с утверждения («Да, я – моряк!») ощущается торжественный тон повествования. В стихотворении Гумилева наоборот спокойные интонации. Неслучайно возникает образ «тиши», он противопоставляется образам в творении Брюсова: «страстный зов», «восторг». Герой Гумилева решается «принять завет Христа», то есть смириться со своей судьбой, он воспринимает действительность как данность, раз и навсегда устоявшуюся. В то время как Дон-Жуан Брюсова «жаждет новых стран, иных цветов». Это романтический герой, в котором бушуют силы необъятные. Он чужой в этом мире, «скиталец в неоглядном море». Образ моря также характерен эпохе Романтизма и символизирует саму жизнь. Дон-Жуан, несомненно, романтический образ. Но Брюсов раскрыл его в рамках символизма. Поэтому в стихотворении мы видим и крайний индивидуализм, то есть повышенный интерес к проблеме личности, также культ таинственности («и манит вновь своей безвестной тайной»), противопоставление социального и индивидуального (Дон-Жуан отличается от остальных людей, он «скиталец»), утверждение равнозначности реального и идеального. В стихотворении Гумилева читатель может увидеть черты другого литературного направления – акмеизма. Это и внимание не столько к противоречивости общества, сколько к отражению этих противоречий в сознании человека («Я вспоминаю, что ненужный атом…»), и осознание героем своей «ненужности». Поэтому произведение Гумилева больше проникнуто настроением грусти и тоски. Автор создает мелодику, настроение стихотворения с помощью звукописи: прием ассонанса (гласные а, о, е создают приглушенное звучание, задают медленный темп). Брюсов же создает звуковую инструментовку с помощью аллитерации (множество сонорных и звонких согласных – р, л, н, в, которые придают произведению торжественность, рисуют сильные, громкие эмоции лирического субъекта). Поэтому и звучание, пафос у стихотворений разный: «Дон-Жуан» Брюсова несколько торжественен, а в творении Гумилева интонация более спокойная.

Оба произведения — это своеобразный «внутренний монолог» с элементами исповедальности. Перед нами не обезличенный персонаж, а герой со своей судьбой, характером, целями и стремлениями («Моя мечта надменна и проста»; «Да, я – моряк! Искатель островов»). Поэтому и повествование ведется от первого лица, на что указывают многочисленные местоимения «я» («я гублю», «я вспоминаю»). Но герой не тождествен с автором.

Представленные стихотворения написаны в жанре сонета, строгой формы четырнадцатистишия. Состоят из двух частей: двух катренов и двух терцетов. Однако каждая строфа обладает самостоятельной законченностью. Перекрестная рифмовка (в произведении Брюсова) и кольцевая (у Гумилева) также представляет каждую часть как законченное целое.

Первый катрен – это своеобразная экспозиция, в нем утверждается основная теме произведения, а также возникает главный образ – Дон-Жуана. Во втором катрене развиваются положения, высказанные в первой строфе. В стихотворении Гумилева они противопоставляются: молодость и старость. Автор обращается к теме жизни и смерти. В произведении Брюсова вторая строфа продолжает раскрывать образа Дон-Жуана. Однако в первом катрене развивается тема жизни: описываются цели и стремления лирического героя («Я жажду новых стран»), а во втором – тема любви. («И женщины идут на страстный зов»). Первый терцет – это развязка темы, а второй – это «сонетный замок», быстрое завершение развязки («Да! Я гублю!»).

Несомненно, настолько яркий и интересный образ, как Дон-Жуан, всегда будет волновать поэтов, писателей, художников слова. Поэтому он является «вечным», остается современным и спустя столетия.

вся

АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ ГУМИЛЁВА Н ДОН ЖУАН
— анализ, сочинение, реферат к произведению
Гумилёв Н. С. ДОН-ЖУАН

ALLPOETRY | 13-09-2012 20:07:08
АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ ГУМИЛЁВА Н ДОН ЖУАН

Стихотворение «Дон Жуан» написано основателем течения акмеистов в 1910г. Скорее всего идея написания этого
стихотворения глубоко связана с Анной Горенко (Ахматовой), с которой в апреле 1910г. он обвенчался.

Автор хотел донести до читателей сомнения своего героя и из-за этого задачей своей думы поставил решение
проблемы отношения человека к своему жизненному пути.

Идея: мы, наша жизнь и наши меты ничтожны.

Настроение лирического героя трагическое. Он не видит ценности в пройденном жизненном отрезке. Лирический
герой всё анализирует, вспоминает и вместе с этим его чувства развиваются по нарастающей. Он всё более
чувствует себя ничтожным и всю неправильность своей жизни. Строфа думы — сонет, что предаёт ей определённую
стройность, четкость.

Гумилёв не использует большого количества изобразительно-выразительных средств. Этим он показывает
философскую мысль лирического героя о важном и жизненном.

Эпитеты: медлительное время; спасающее бремя; тяжёлый железный крест; ненужный атом; новые уста; победная
оргия; лунатик бледный;

Сравнения: бремя тяжёлого железного креста; я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный; я вспоминаю, что, ненужный
атом;

Метафоры: посыпать пеплам темя;

Но всё же при всей этой скудности средств автор использует риторическое восклицание:

А в старости принять завет Христа,

Потупить взор, посыпать пеплом темя

И взять на грудь спасающее бремя

Тяжелого железного креста!

Дума написана пятистопным ямбом с пиррихием и спондеем.

Рифмы женские и мужские (АббААббАввГдГд), точные и неточные.

Я считаю, что автор этого произведения и лирический герой очень похожи. Они близки по духу, мысли и
страданиям. Может быть, единственная разница в том, что для лирического героя уже всё потеряно, он слишком
поздно задумался о смысле жизни, а у автора ещё всё впереди. У него ещё есть время, чтобы стать рыцарем, а не
Дон Жуаном.

рейтинг: не помогло 1 | помогло 3 |

«Дон-Жуан» Н.Гумилев

«Дон-Жуан» Николай Гумилёв

Моя мечта надменна и проста:
Схватить весло, поставить ногу в стремя
И обмануть медлительное время,
Всегда лобзая новые уста.

А в старости принять завет Христа,
Потупить взор, посыпать пеплом темя
И взять на грудь спасающее бремя
Тяжелого железного креста!

И лишь когда средь оргии победной
Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,
Испуганный в тиши своих путей,

Я вспоминаю, что, ненужный атом,
Я не имел от женщины детей
И никогда не звал мужчину братом.

Анализ стихотворения Гумилева «Дон-Жуан»

Образ дона Жуана — испанского распутника — один из самых популярных в мировой литературе. Количество произведений, в которых встречается этот персонаж, — около 150. В частности, к нему обращался Гумилев. Современники по-разному характеризовали поэта, но нередко в их описаниях встречались следующие слова: авантюрист, мечтатель, поклонник опасностей и приключений, романтик. Сам стихотворец считал себя крайне некрасивым мужчиной, но при этом старался заслужить славу любимца представительниц прекрасного пола. По воспоминаниям Оцупа, Гумилев играл роль дона Жуана из задора, пытаясь пойти против своей натуры — впечатлительной, робкой, нежной.

Первое произведение Николая Степановича, посвященное испанскому распутнику, было опубликовано в сборнике «Жемчуга» 1910 года. Сонет «Дон-Жуан» — размышления лирического героя о собственной жизни. В стихотворении неутомимый любовник начинает задумываться о старости, хотя он еще жаждет приключений и желает соблазнять женщин. В конце жизни дон Жуан хочет «взять на грудь спасающее бремя тяжелого железного креста», покаяться, искупить грехи, хотя во многих произведениях мировой литературы этот персонаж представлен как безбожник. У Гумилева лирический герой осознает свою ненужность, тотальное одиночество. Он упоминает вечные ценности, жалея, что никогда не будет иметь от женщины детей и не назовет мужчину братом. В стихотворении Николай Степанович затронул важнейшие мотивы: молодости и старости, жизни и смерти.

К легендарному образу Гумилев обратился еще раз. В 1911 году состоялось первое чтение стихотворной одноактной пьесы «Дон Жуан в Египте». В произведении действие происходит в начале двадцатого столетия. В нем Николаю Степановичу удалось соединить любовь к экзотике с ироничным отношением к современности. Согласно сюжету, дон Жуан выбрался из бездн ада и вернулся на землю. На берегах Нила он встретил Лепорелло, ставшего египтологом. Сопровождали бывшего слугу севильского распутника его невеста-американка и ее отец — торговец свиньями из Чикаго. В итоге дон Жуан с легкостью соблазнил возлюбленную Лепорелло. В пьесе перед читателями предстает более каноничный образ знаменитого распутника, нежели в сонете. Гумилев отказался от религиозности героя, от его попыток философских размышлений. Мы видим все того же весельчака, гуляку, соблазнителя, которого даже ад не смог исправить.

Мир в стихотворении В.Я.Брюсова многозначен и таинственен, что характерно для поэзии символизма («искатель островов», «скиталец дерзкий», «пью жизни, как вампир», «и манит вновь своей безвестной тайной»), в то время как у Н.С.Гумилёва всё предельно просто и ясно. Он называет предметы своими именами, создаёт чёткий, конкретный образ («Моя мечта надменна и проста: // Схватить весло, поставить ногу в стремя…»).

Стихотворения различаются не только тем, что рисуют поэты, но и тем, как они это делают. В сонете В.Я.Брюсова много восклицательных предложений, что подчёркивает уверенность героя в правильности своих действий, гордость собою и самолюбование («Да, я – моряк!», «Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!»). Для этой же цели автор использует аллитерацию – часто повторяет звук [р] («Да, я моряк! Искатель островов, // Скиталец дерзкий в неоглядном море. // Я жажду новых стран, иных цветов, // Наречий странных, чуждых плоскогорий»).

В сонете Н.С.Гумилёва всего одно восклицательное предложение, которое подчёркивает понимание героем своей сущности, того, что его ждёт в будущем («…И взять на грудь спасающее бремя // Тяжёлого железного креста!»). Поэт использует аллитерацию звука [c], при помощи которой показана широта и безграничность пространства («Моя мечта надменна и проста: // Схватить весло, поставить ногу в стремя…»).

Таким образом, в рассмотренных произведениях поэты, каждый по-своему, сумели донести до нас образ легендарного Дон Жуана.

Перед нами два стихотворения, которые объединяет форма (сонет) и центральный герой. Сонет – стихотворное произведение в 14 строк, написанное с разными видами рифмовок. В данном случае оба сонета представляют собой итальянский тип (2 катрена и 2 терцета), оба написаны жизнерадостным пятистопным ямбом со множеством пиррихиев. Центральный герой обоих стихотворений – блистательный Дон Жуан. В сонете В.Я.Брюсова Дон Жуан – образ, воплощающий идею о вечном поиске идеала. Рискну предположить, что такой образ Дон Жуана связан с тем, что Брюсов был поэтом – символистом. Символизм — одно из крупнейших направлений в литературе, возникшее во Франции в 1870-80-х гг. и достигшее наибольшего развития на рубеже XIX и XX веков. прежде всего в самой России. Дон Жуан – это некий символ. Лирический персонаж представляется нам человеком, жаждущий новых приключений, новых женщин… Он считает, что каждая душа – это новая любовь и что смысл жизни и состоит в вечном поиске.

А в сонете Н.С.Гумилева Дон Жуан как бы оценивает собственную жизнь с высоты возраста: молодость – возраст страстей, а старость призвана замолить все грехи. При этом герой сам в глубине души осознает свое одиночество: он никому не нужен в жизни, ничего хорошего в ней не сделал. Думаю, что образ главного героя создается средствами акмеизма – творческого направления, которое Гумилев когда-то возглавил. Акмеисты провозглашали материальность, предметность тематики и образов, точность слова, что и находит свое подтверждение в стихотворении (четкий план жизни).

Теперь рассмотрим изобразительно-выразительные средства каждого стихотворения. В сонете Брюсова особую роль играют эпитеты, сравнения, используются антонимы, («Скиталец дерзкий; мучительный покров; пью жизни, как вампир; каждая душа, то новый мир; восторг и горе; единственно и не случайно»). Так же, я считаю немаловажным отметить повторение слова «да», усиливающее взгляды Дон Жуана («Да, я – моряк!; Да! Я гублю!»). Думаю, герой осознает свои действия и одновременно ужасается содеянному: что он через наслаждение идет к удовлетворению собственных прихотей («Да! Я гублю! Пью жизни как вампир! Но каждая душа – то новый мир И манит вновь своей безвестной тайной»). Значит, мы можем сделать вывод, что это стихотворение носит описательный характер. Стихотворение этого автора более поэтично, нежели сонет Гумилева, в стихотворении которого немного красочных определений по сравнению с сонетом Брюсова, но там так же присутствуют сравнение, метафора, оксюморон, а также литота («Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный; И взять на грудь спасающее бремя Тяжелого железного креста; медлительное бремя; ненужный атом»). Сонет этого автора повествовательно-рассудительному характера, потому что акцент в произведении сделан на констатации действий и на размышление о смысле бытия.

Стихотворение Гумилева гораздо глубже по смыслу, нежели сонет Брюсова. Произведение Брюсова представляется как красивый полет мысли, а произведение другого автора как некое наставление.

Таким образом, Дон Жуан – это вечный образ для русской литературы, как и для мировой. При этом суть образа зависит от мировоззрения поэта, который обращается к нему.

История литературы знает немало «вечных» образов, но образ Дон Жуана особенно популярен. В испанской, итальянской, французской, русской, чешской, украинской и литературах других стран представлено множество версий сюжета о жизни бессмертного героя: о Дон Жуане писали Тирсо де Молина и да Понте, Мольер и Мюссе, Байрон и Гофман, Мериме, Пушкин, А.К. Толстой, Блок, Брюсов, Ахматова, Цветаева, Гумилев, Чапек, Шоу и многие другие.

Гумилев нередко называл себя учеником Брюсова, в связи с этим интересно сравнить образы Дон Жуана, представленные в сонетах названных поэтов, тем более что герой Гумилева был создан именно в период ученичества, а значит при непосредственной влиянии учителя. Но сонеты Гумилева и Брюсова достаточно разные.

Дон Жуан в произведении Брюсова предстаёт этаким «дерзким скитальцем». Герой эгоцентричен и жесток: он словно возвышает себя над всеми людьми. Брюсов показывает женщин покорными и покоренными:

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре!

Спадает с душ мучительный покров,

Все отдают они — восторг и горе.

Дон Жуан Николая Гумилева задорен и полон желания сломать свою робкую, впечатлительную натуру. Он словно меняет маски: то он Адам, то праотец любви, то поэт, то капитан, то романтический путешественник. По воспоминаниям современников так же «примерял» маски «авантюристов» и сам Гумилев.

Героев Гумилева и Брюсова роднит любовь к путешествиям. В первой строфе сонета «Дон Жуан» Гумилева он восклицает:

«Моя мечта надменна и проста:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста».

Однако для него характерны иные духовные ценности, чем для героя Брюсова. Он думает о старости, где надеется найти «спасающее бремя тяжелого креста». Его, в отличие от героя Брюсова, тяготит одиночество и невозможность найти идеал. Дон Жуан Брюсова нечестивый, эгоистичный человек. Он во многом отличается от Дон Жуана Гумилева. Также общая форма – сонет – служит показателем полемики двух поэтов.

Перед нами два одноименных сонета «Дон Жуан» В.Брюсова и Н.Гумилёва. В каждом из них солирует тема Дон Жуана. Брюсов пытается раскрыть этот образ, в виде моряка, используя скрытые сравнения и слова самого героя, которыми он пытается рассказать нам о том « Кто он есть?». Гумилёв же представляет тот же образ в виде полной противоположности героя Брюсова.

Но! Заметим, что он также использует вариант написания от первого лица, то есть от действующего лица.

Далее мы должны заметить то, что у « первого» желания совпадают с реальностью. а у «второго» — это лишь желания. Читая сонет Брюсова, чувствуется настроение, а именно гордость!

«Да, я – моряк! Искатель островов,

Скиталец дерзкий в неоглядном море.

Я жажду новых стран, иных цветов,

Наречий странных, чуждых плоскогорий.»

В первом катрене также сказуемые в большей мере выражены существительными. а,выраженных глаголом. всего один. Подобное происходит и в последующих катренах – малое количество глаголов. Вовсе нету и глаголов движения, выходит в действиях нет динамики, всё происходит на словах, к тому же, строфы из стихотворения дают понять, что действие происходит здесь и сейчас, а точнее наш герой сообщает нам, что он живет сегодняшним днём !

А сказуемые в настоящем времени тому подтверждение:

«Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир»

Тогда обратимся к « Гумилёвскому» образу дон Жуана.

Его же настроение и состояние разума- это мечты! Он полностью в них погружён!

«Моя мечта надменна и проста:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста.»

А словосочетания « медлительное время» и « новые уста» показывают, что герою СКУЧНО жить! Ему хочется чего-то нового, ошеломительного. чтобы потом, как по его же словам

«И лишь когда средь оргии победной

Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный…»

Но тем не менее его мечты, не будущего и не прошлого времени, выходит он живёт ими. Живёт, но у себя в воображении и от этого создается такая, блуждающая в коридорах удовольствий, атмосфера, но это лишь воображение, а вернувшись к реальной жизни, он понимает, что он никогда этого не делал и вряд ли сделает.

«Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом»

Так получается они разные! Один, тот, что у Брюсова. независимый, счастливый – моряк! Второй, тот, что принадлежит творению рук Гумилёва: мечтательный и нерешительный – интеллигент.

Да, так и есть. Они совсем не похожи, но единственное их объединяет- они Дон Жуаны. И какими бы себе не представляла их древняя и современная литература. они те, кто они есть.

Образ Дон Жуана – один из тех образов в литературе, которые не перестают тревожить воображение поэтов и писателей разных веков. В. Брюсов и Н. Гумилев, крупнейшие поэты начала 20 века, обратились к этому «вечному» типу.

Образы Дон Жуанов в одноименных сонетах В. Брюсова и Н. Гумилева предстают по-разному.

Лирическому герою в произведении Брюсова свойственна уверенность в правильности своего жизненного пути. Об этом свидетельствует восклицание «Да!», с которого начинаются первая и последняя строфы. Эта закольцовка подчеркивает цельность натуры, монолитность образа. Лирический же герой в сонете Гумилева сложен, его сознание расколото, противоречиво. Он, «как лунатик бледный», опомнился и с ужасом взирает на плоды рук своих. И хотя живет в нем «мечта надменна и проста» «лобзать уста» и в «оргии победной» нестись по свету, но в то же время он осознает бессмысленность своего существования, что имеет подтверждение в словосочетании «ненужный атом».

Дон Жуан Брюсова – искренний жизнелюб, он жадно впитывает все, что дает ему жизнь, стремиться постичь ее. И несмотря на то, что тема вины («Я гублю!») звучит в его устах, но нет раскаяния; он оправдывает себя тем, что выпивая жизни, открывает тайны их внутреннего мира, спасает их от безвестности.

Дон Жуан Гумилева – обманщик. Его цель не постичь жизнь, а всего лишь «обмануть … время», уплыть, ускакать от старости. Тему обмана продолжает вторая строфа: «принять завет Христа», чтоб избежать расплаты за грехи. Но в заключительных строках он искренен в своем раскаянии и двойным отрицанием («не имел от женщины детей и никогда не звал мужчину братом») очерчивает безысходный круг своего одиночества. Герой Гумилева страдает от одиночества, полон сожаления.

Герой Брюсова самодостаточен, ни о чем не сожалеет, ни в ком не нуждается.

Разное у персонажей и понимание любви. Если у Дон Жуана Гумилева любовь плотская, бездуховная («Всегда лобзая новые уста», «оргии победной»), то у брюсовского героя любовь – гамма эмоций («восторг и горе»). По Брюсову, в любви душа освобождается от оков, в ней «вскрывается святая глубина» — индивидуальность и закономерность, та «неслучайность», что лежит в основе мирозданья. И постигая новую любовь и душу новой женщины, Дон Жуан постигает смысл существования мира и, возможно, Бога (хоть этого слова и нет в тексте).

Сравнивая сонеты В. Брюсова и Н. Гумилева, нельзя не отметить, насколько различен образ Дон Жуана в них. У В. Брюсова Дон Жуан предстает дерзким искателем приключений, жаждущим новых, ярких эмоций и впечатлений, в то время как у Н. Гумилева Дон Жуан человек духовный, отягощенный мыслями о старости и одиночестве, стремящийся найти покой и прощение.

Объединяет лишь двух героев любовь к путешествиям. Однако брюсовский Дон Жуан не задумывается о нравственных ценностях и живет только настоящим:

«Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир!»

Герой не ценит людей, относится к ним как к источнику удовольствий. У Н. Гумилева Дон Жуан гуманнее, его образ пронзительнее, трагичнее.

« Я вспоминаю, что ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом.»

Таким образом, Дон Жуан Брюсова неглубокий, поверхностный персонаж, живущий единым мгновением, чуждый и далекий от осмысления переживаний других людей противопоставляется гумилевскому Дон Жуану, страдающему от своего одиночества и от осознания никчемности своего бытия.

В литературе существует более ста трактовок образа легендарного Дон Жуана. Тем не менее, Валерий Брюсов в 1900-м, а Николай Гумилев в 1910 – м году тоже посвятили ему свои произведения. Что это? Дань моде? Известно, что в начале века модно было поэтическое обращение к различным «вечным» образам. Да и сонет в те времена в России был очень популярен. Но, думаю, не в моде дело. Валерий Брюсов считал: «В поэзии, в искусстве на первом месте сама личность художника! Она и есть сущность…» А Гумилев был его талантливым учеником.

Так что вполне объяснимо, почему поэты избрали жанр сонета: в этой малой и такой специфической форме невозможно всесторонне раскрыть легендарный образ, но поделиться своими чувствами, мироощущениями в один из моментов скоротечной жизни вполне можно. Так что же явили миру Учитель и Ученик, символист и акмеист?

Да, в этих стихотворениях много общего: название, жанр, форма монолога (причем, от первого лица мало кто писал о Дон Жуане), мотив путешествия. Но различий, мне думается, больше.

Символист Брюсов, конечно же, наполнил свой сонет образами-символами: «любовь – море», «любовник – путешественник», «любовь/женщина – неведомая страна». Отдал он дань и цветовой символике: «любовь/женщина – иной цвет». Через эти сравнения и раскрывает поэт образ своего героя. И, несмотря на некоторую эпатажность («Да, я – моряк..», «Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир»), несмотря на то, что сонет напоминает реплику диалога-спора, диалога-борьбы, Дон Жуан у Брюсова узнаваем, таким он чаще всего и изображался. Как говорят, классический.

У Гумилева же Дон Жуан иной, непривычный – подводящий итоги своей яркой, блестящей жизни. Непривычно и то, что в лирическом произведении явно виден сюжет, который выстроен таким образом, чтобы просто и ясно, как и положено акмеистам, донести до читателя определенную, очень важную для автора мысль. Образ — идея?

Принято считать, что у Брюсова образно-сравнительный, а у Гумилева сюжетно-идейный подход к изображению Дон Жуана.

Нельзя не обратить внимания на композицию сонетов. «Путешествию» Дон Жуана, срывающего цветы удовольствия, по Стране Любви Брюсов посвятил три строфы. И это «жажду», и восторженное ударное О, и риторические восклицания очень красноречивы. У Гумилева то же самое по содержанию: надменность, стремительность, жажда нового, обман … Но всего в одной строфе. Не отрекаясь от такого образа жизни, автор противопоставляет ему то, что потом: «А в старости…» — и посвящает этому три строфы!

Мне кажется интересным переход Гумилева от безличных схватить, поставить, обмануть… к «Я…опомнюсь». «Вдруг»… И собственная реакция героя – испуг. И сравнение себя с «лунатиком бледным». Нет ли здесь аллюзии? Не тот ли это брюсовский вампир, губящий всех и вся? Нет, Дон Жуан Брюсова не в ужасе от того, что пьет чужие жизни: каждая новая душа – новый мир, который его манит и манит «своей безвестной тайной». Разгадке этих тайн он и следует безоглядно. Гумилевского же Дон Жуана испугает одиночество, «тишь своих путей». Показательным мне кажется, как Гумилев обыграл категорию вида глагола. «Опомнюсь» — снизошло озарение, а потом: «Вспоминаю…». И не конца этим воспоминаниям! И нет предела самоуничижению: «ненужный атом»! и все потому, что в течение всей своей бурной жизни Дон Жуан так и не познал ни настоящей любви, ни отцовства, ни дружбы…

И все-таки при всех различиях брюсовского и гумилевского Дон Жуанов я не могу возвысить одного и принизить другого. Герой Брюсова вступает в любовные поединки (не потому ли поэт заменил свойственную сонету опоясывающую рифму перекрестной?), так как любовь живительна для его души: «яснеет в ней святая глубина», в ней (и это для меня очень важно!) «все единственно и не случайно».

Так что воспринимаю я эти сонеты не как различные художественные интерпретации одного образа, а как дополнение друг другу. Только в совокупности они приоткрывают завесу в мир души много раз перепетого Дон Жуана. Каждый из читателей-интерпретаторов видит в герое то, что видит. Сейчас. Завтра взгляд-оценка могут быть другими. И это нормально!

Пленяющая сила этих двух таких похожих и разных сонетов в том, что они каждому из читателей (а донжуанство свойственно многим!) помогают, может быть, понять себя, свои чувства, может быть, предвидеть последствия тех или иных своих поступков… Ведь нетленная сила искусства, по мнению Николая Гумилева, «его мировое назначение» состоит в том, чтобы «облагородить людскую природу». И, думается, что Учитель в этом с ним солидарен.

Дон Жуан В.Я.Брюсова моряк и «дерзкий скиталец», которого влечет желание жить полной жизнью. Герой эгоистичен и жесток, он возвышается на пьедестале покорителя сердец, властителя судеб. Мир женских сердец ему представляется покорным и покоренным.

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре!

Спадает с душ мучительный покров,

Все отдают они – восторг и горе.

Любовь Дон Жуана чужда своей божественной природе, это как бы своеобразный способ познания мира, раскрытия тайн души.

Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир

И манит вновь своей безвестной тайной…

Мечта Дон Жуана Гумилева противоречива, она «надменна и проста». В молодости главное для него:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста.

А в старости он мечтает искупить все свои грехи, потому что познавший все искушения в молодости, он подводит итоги жизни, размышляет, раскаивается.

А в старости принять завет Христа,

Потупить взор, посыпать пеплом темя

И взять на грудь спасающее бремя

Тяжелого железного креста!

В глубине души Дон Жуан Гумилева понимает, что он всего лишь «лунатик бледный, испуганный в тиши своих путей». Ему не суждено найти свое единственное счастье. Он не в силах что-то изменить, с ужасом смотрит на всю свою жизнь.

Я вспоминаю, что, ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом..

Но героев Гумилева и Брюсова роднит любовь к путешествиям.

Таким образом, сопоставив Дон Жуанов Гумилева и Брюсова мы увидели насколько разными представляют себе их разные авторы.

“Дон Жуан”(Гумилев):Сонет «Дон Жуан» — исповедь героя, его размышления о жизни, своеобразное признание самому себе.

Его мечта противоречива,она-“надменна и проста”.В молодости главное для Дон Жуана:“Схватить весло, поставить ногу в стремя,И обмануть медлительное время,Всегда лобзая новые уста…”А в старости он мечтает искупить грехи,общаться с Богом,размышлять,раскаиваться:“А в старости принять завет Христа,Потупить взор, посыпать пеплом темя,И взять на грудь спасающее бремя,Тяжелого железного креста!”Гумилевский “Дон Жуан”очень наивен,если верит,что в одно мгновенье раскаяньем можно искупить все свои грехи.Настрой у героя нерешительный,испуганный,задумчивый, в глубине души он понимает,что он всего лишь “лунатик бледный, Испуганный в тиши своих путей”.И с ужасом он размышляет о своей жизни,понимая,что никогда у него не будет детей,настоящих друзей и ему не будет суждено найти своё единственное счастье. Он признаёт слабость человеческой природы перед небесными силами, невозможность обретения земного идеала.

“Дон Жуан”(Брюсов):У героя позитивный,весёлый,жизнерадостный,смелый настрой.Он жаждит приключений и очень эгоистичен (“Да,я- моряк!Искатель островов,Скиталец дерзкий в неоглядном море.”)Он считает женщин покорными и покоренными(“И женщины идут на страстный зов,Покорные, с одной мольбой во взоре!”)В отличие от “Дон Жуана”Гумилева(которого тяготит одиночество и невозможность найти идеал),“Дон Жуан”Брюсова не утруждает себя поисками идеала,ему интересна жизнь сама по себе.Любовь для него- это, скорее, своеобразный инструмент познания мира, один из способов раскрытия тайн души.( “Но каждая душа — то новый мир,И манит вновь своей безвестной тайной”)В сонете Брюсова преобладает вампиризм, власть над другой душой,и это совершенно чуждо Гумилевскому “Дон Жуану”с его религиозностью.(“Да! я гублю! Пью жизни, как вампир!”)

Для лирических интерпретаций средневековой легенды о Дон Жуане выбираются отработанные традицией формы – баллада у А. Блока («Шаги Командора», 1910), сонет у К. Бальмонта (цикл из четырех сонетов «Дон Жуан»), сонет у В. Брюсова «Дон Жуан» (1900), сонет у Н. Гумилева «Дон Жуан» (1910), сонет у И. Северянина «Дон Жуан» (1929). Только А. Блок воспроизводит полностью персонажный состав легенды. К. Бальмонт, В. Брюсов, Н. Гумилев, И. Северянин сворачивают сюжет легенды в имя одного персонажа, героя-архетипа – Дон Жуана. Как сюжетопорождающий персонаж Дон-Жуан несет память контекстов, в которых функционировал ранее, сохраняя при этом связь с прототекстом – легендой о севильском обольстителе.

Редукция отправителя наказания – Командора на фоне отказа от традиции романтической реабилитации Дон Жуана ведет к ассимиляции героем функции Командора: он и нарушитель запретов и отправитель наказания для самого себя. Герой наказан одиночеством и осознанием своей ненужности (Н. Гумилев), бесцелием бытия (К. Бальмонт), старостью и одиночеством (И. Северянин).

Новую форму реабилитации Дон Жуана в соответствии со своей концепцией многовариантности, глубины человеческого «я» предлагает В. Брюсов в сонете «Дон Жуан». Ключевая фраза сонета: «Пью жизни, как вампир!». Так герой расширяет пределы своего «я», а, следовательно, и проживает несколько жизней в течение одной. В стихотворении «Молодость мира» Дон Жуан и Фауст стоят у истоков бытия, будущее человечества – сумма их метаморфоз во времени. В сонете «Дон Жуан» герой движим желанием «обмануть медлительное время».

Непредсказуемость творчества и предсказуемость финала легенды и характера сонетной формы – исходные противоположности, амбивалентность которых становится несущей конструкцией в сонете о Дон Жуане периода «серебряного века». Лирические версии легенды о Дон Жуане, в силу смысловой концентрированности лирики и ограниченности в ней текстового пространства (в данном случае — 14 строк), идут по пути воспроизведения только финала легенды или же итога жизни героя. Но итог жизни уже у легендарного Дон Жуана амбивалентен: Дон Жуан – распутник и раскаявшийся грешник. Так открывается новый аспект амбивалентности: несовпадения героя с самим собой, его потенциальная непредсказуемость. Третий аспект амбивалентности связан с примериванием амплуа Дон Жуана на индивидуальность автора. Донжуанство Брюсова принимало формы вампиризма: Н. Львова застрелилась в 1913 году из пистолета, подаренного ей Брюсовым, ранее этот пистолет был разряжен Н. Петровской в А. Белого, соперника Брюсова. Гумилев, творивший образ бесстрашного конквистадора, находил Дон Жуана близкую себе ипостась победителя. Сонет о Дон Жуане возникает из взаимодействия трех типов амбивалентности: герой – я сам, традиционная форма стиха- ее инвариант, герой-грешник – герой-праведник. Преодоление этих амбивалентностей, их синтез порождают в сонете новое качество времени. Внутреннее время сонета не совпадает с внешним, горизонтальным временем. Отождествление двух ипостасей героя, героя и автора, осуществленное, как момент на оси бесконечной временной парадигмы, образует внутри сонета область мифологического, вертикального времени. Фактором, дестабилизирующим систему, выступают не отступления от твердой формы, а полемика с традиционным Дон Жуаном (просветительски осужденным или романтически оправданным), непредсказуемость определяется возможностью выбора того или другого варианта финала, заявленного в легенде о Дон Жуане.

Тот же способ бытия – путешествие – исходная ситуация в сонете В. Брюсова. Дон Жуан дает себе такую характеристику:

Да. я — моряк! искатель островов,

Скиталец дерзкий в неоглядном море.

Остров в море – метафора чужой судьбы, иного «я», которое может поглотить вампир Дон Жуан. Этот принцип бытия провозглашен в стихотворении «Александр Великий»: «Неустанное стремленье от судьбы к иной судьбе». Дон-Жуан сам выбирает свою судьбу, стремясь преодолеть изначальную замкнутость своего «я», охватить собою все судьбы мира. Тем самым герой преодолевает и естественную ограниченность времени своей жизни. Дон Жуану Бальмонта принадлежит материальное пространство, в котором он никак не локализован, а Дон Жуану Брюсова – пространство духовное, причем, в обоих случаях незакрепленность героя в пространстве принципиальна, являясь результатом его способа бытия. Бесконечность бытия Дон Жуана Брюсова определяется самой бесконечностью форм духовного бытия, которые Дон Жуан готов поглотить. Сонета В. Брюсова ставит Дон Жуана вне пределов горизонтального, перенося его из линейного времени во время вертикальное, в вечность.

Дон Жуан в сонете Гумилева подчинен не им выбранной роли. В катренах сонета за героя действует «надменная мечта», не сам Дон Жуан. Герою принадлежит все материальное пространство («Схватить весло, поставить ногу в стремя», все многообразие вариантов бытия от грешника («Всегда лобзая новые уста») до праведника («А в старости принять завет Христа»). Не принадлежит себе только сам Дон Жуан. Мечта героя рецитирует сюжет легенды, воспроизводя и двойную редакцию финала. В терцетной части сонета действует собственное «я» героя, не заданное легендой. Дон Жуан будто бы пробуждается от сна или гипноза («Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,// Испуганный в тиши своих путей»).

Дон Жуану подчинены внешние пространство и время, недоступны лишь внутреннее пространство его «я» и время его собственной жизни.

В. Брюсов строит образ героя в соответствии со своей концепцией человека как множественности разных «я», традиционный финал легенды о Дон Жуане, таким образом, становится невозможным, Н. Гумилев показывает этический результат следования концепции мести миру (Бальмонт) или поглощения мира (Брюсов). Дон-Жуан у Брюсова живет вне пределов земного бытия, ему подчинено пространство, над ним не властно время, Гумилев возвращает герою конечность земного бытия. Жизненное кредо, направленное на расширение духовных пределов человеческого «я», подчиняет Дон Жуана в сонете В. Брюсова. Заданная извне роль руководит земным путем Дон Жуана в сонете Н. Гумилева, человеческое «я» героя освобождается лишь в конце сонета. Сохраняя одно имя героя, но не воспроизводя сюжет легенды, сонеты «серебряного века» выдвигают иные причины поражения Дон Жуана. Герой перестает быть пленником традиции в сонете В. Брюсова, но подчиняется общечеловеческому закону течения времени сначала в сонете Н. Гумилева.

Сопоставление В.Я.Брюсова и Н.С.Гумилева как «учи­теля» и «ученика» в свое время было трюизмом. i Представляется любопытным сравнить два «неканонических» сонета, написанных с разницей в десять лет,-В.Я.Брюсова и Н.С. Гумилева,-взгля­нув на них не в формаль­но-стиховедческом аспекте, но под следующим углом зрения: что они дают для понимания образа Дон Жуана по отдельности и вкупе, что ими в этот образ могло быть привнесено и какие черты традиционного его пони­мания в них прослеживаются. Может быть, два скромных сонета (отнюдь не являющихся вершинными образцами твор­чества поэтов, но в данном случае тем и пока­затель­ных) позволят реконструировать основные чер­ты легенды о Дон Жуане аналогично тому, как по одно­му позвонку палеонтологи восстанавливают ске­лет древнего животного.

Прежде всего, следует обратить внимание на некото­рые чисто внешние соответственные (и к тому же вписы­ваю­щиеся в традицию, черты двух сонетов. Напри­мер, на написание имени героя: «Дон Жуан», одинаковое в совре­менных брюсовских и гумилев­ских публикациях. За его внешней простотой и вроде бы бесспорностью скрыты «под­водные камни» исто­рии написания и употребления этого имени.

При первой публикации у Брюсова стояло; «Донъ Жуанъ» ii ; однако у Гумилева-«Донъ-Жуанъ» iii Следователь­но, стоит учитывать, что современные на­пи­сания этого име­ни зависят, по-видимому, от редак­тор­ских предпочтений и издательских случайностей. Со временем же утвердились два равно обоснован­ных письменных варианта: «Дон Жуан» и «Дон-Жуан». Нельзя вывести здесь очевидной временной закономерности: и до XX века встречалось бездефис­ное напи­сание, а в ХХ веке нередко написание через дефис, то есть оба они бытуют почти на равных. Но все же написа­ние «Дон Жуан» более распространено именно в ХХ веке и свидетельствует, возможно, о большей свободе оперирова­ния образом, несвязан­нос­ти традицией; кроме того оно может-на орфогра­фическом уровне-сигнализировать о принадлеж­нос­ти произведения «новому времени».

Далее, оба сонета написаны в форме монолога героя (Дон Жуана)-от первого лица (ср. их «место­именные» начала: «Да, я-моряк…» и «Моя мечта. «). В литературной же «иконографии» Дон Жуана форма «от первого лица» мало­частотна и в основном харак­терна для стихотворных, а не прозаических обрабо­ток. Может быть, превалирование художественной фор­мы «от третьего лица» есть свидетель­ство леген­дар­­ности задействованного таким образом персо­нала. Тогда как, например, «История моей жизни», основ­ной источник сведений о Джакомо Казанове (одном из литературных спутников и ложных двойников Дон Жуана), напротив, написана (им же самим) от перво­го лица, что говорит о 6иографически-исторической, а не «мифологичес­кой» укорененности этого образа в культуре (хотя оба героя являются реально существо­вав­шими историческими лица­ми).

Переходя на образный уровень, отметим преж­де всего, что образ Дон Жуана вследствие дав­нос­ти происхож­де­ния и обилия трактовок превра­тился в своего рода «пустую оболочку», предостав­ляю­щую воз­­­можность для широ­кого интерпретиро­вания. Од­ним из его самых легких путей является простое срав­нение.

Сонет Брюсова как раз и построен на таких «раз­во­рачивающихся», но непересекающихся сравне­ниях (тог­да как сонет Гумилева максимально «сюже­тен»: перед нами два принципиально разных способа со­нетостроения). Сна­ча­ла Дон Жуан сравнивается с мо­ря­ком: «Да, я-моряк! ис­ка­тель островов, /Скита­лец дерзкий в неоглядном море. /Я жажду новых стран, иных цветов, /Наречий странных, чуждых плос­­­когорий» (1, 158). Это весьма, казалось бы, слу­чай­ное образное сравнение отражает все же реаль­ную трак­то­вочную тенденцию. Ведь мотив море­пла­вания, путе­шествия, искания в применении к образ­ному описанию люб­ви традиционен в мировой поэ­зии (скажем, вырази­тель­но представлен в лирике Джо­на Донна и многих других). Бо­лее того, он тради­ци­о­нен настолько, что давно превра­тился в штамп. Брю­совский текст, таким образом, предстает перед сов­ременным читателем как клиширован­ный, пост­роен­­ный на сравнениях типа «любовь-мо­ре», «лю­бов­­ник-пу­те­шественник», «любовь /жен­щи­на-но­вая страна», «лю­бовь /женщина-иной цвет» (цве­то­вая семантическая поэ­ти­ка занимает в брю­сов­ском и вообще символистском твор­честве значитель­ное мес­то) и т.д. без их обыгрывания iv. что тем не менее ес­тественно для первого сонета о Дон Жуане в России. Затем, «донжуанская традиция» помимо того, что оказывается подключенной к сети общей миро­вой ли­те­ратурной «любовной» традиции, сама способ­на из­нут­ри «нарадоваться» сходным способом, а именно пу­тем род­ственных сравнений. Примерами по­доб­ных синхронных рас­ши­рений сравнений (Дон Жуана-с моряком и Дон Жуа­на-с путешественни­ком) могут слу­жить словосоче­та­ния «схватить весло» и «поста­вить ногу в стремя» из гуми­лев­ского сонета. Последо­ва­тель Брюсова уже более тонко и осторожно обра­щает­ся с литературными формулами: они не развер­нуты, на них лишь дан намек. Брюсовское срав­нение коррелирует и с бальмонтовским, в кото­ром «моряк» фигурирует как «пират»: «С бесстрашием пирата /Он будет плыть среди бесплодных вод…» v

Типовая разновидность «Дон Жуан-вампир» пред­­став­ля­ется нам «укорененной» в традиции в ос­новном тео­ре­­тически, исследовательски. И вот уже (а началось-то все с Брюсова, впервые поставившего рядом, в один контекст, слова «Дон Жуан» и «вам­пир») в рядовой газетной статье конста­ти­руется: «Об­раз вампира… по влиятельности и пред­став­ленности в массовом сознании сравним разве что с Доном Жуаном, доктором Фаустом и Микки Маусом, вместе взятыми». vi

Кстати, и «лунатик бледный» Гумилева (един­ственное в его сонете сравнение)-не аллюзия ли на вампира, кото­рый выходит на свое черное дело тоже по ночам? Вряд ли, однако, целесообразно отдельное выделение типовой разно­вид­ности «Дон Жуан-лу­на­тик», скорее это можно счесть вариацией раз­но­вид­ности «Дон Жуан-вампир» («Дон Жуан-компью­тер­ный «хакер» vii ).

Нельзя не отметить, что оба ключевых для пос­троения со­нета брюсовских образа (моряка и вам­пи­ра) не сопола­гают­­ся, а вступают друг с другом а про­ти­воречие, кажутся искусственно совмещенными. Из первого (моряк) не полу­чается второй (вампир). Эти случайные сравнения, тем не менее, при функ­цио­на­ль­ном разборе способны послу­жить ти­по­ло­гическими «отметками», то есть поводом для выде­ле­ния той или иной типовой разновидности образа Дон Жуа­на.

В гумилевском же сонете, как уже говорилось, не образно-сравнительном, но сюжетно-идейном, «сво­­­ра­­чива­ет­ся» история образа и, невольно. форму­лируются следую­щие наиболее показательные его черты.

Бездетность (принципиально заданная).

История образа сложилась так, что о детях Дон Жуана в подавляющем большинстве обработок (худо­жест­венных произведений, посвященных этому об­разу) не упоминается. А обработки, где есть упо­ми­на­ния на этот счет, выглядят на общем фоне чуже­родно и произвольно, как бы выбиваются из строя viii. Связано это, вероятно, и с тем, что такие понятия, как Дон Жуан и брак, традиционно несовместимы. Хотя в обработках зачастую фигурирует жена героя (обычно под именем Эльвира; эта сюжетная линия возникла, с появлением либретто Да Понте к опере Моцарта), но же­нить­ба его, как правило, носит ха­рактер обманного жеста для заполучения желаемого. То есть Дон Жуан может давать обещания, иногда способен сфальсифи­цировать брачный обряд, но по легенде он-молод, не­женат и бездетен. О послед­ствиях его увлечений легенда просто не сообщает, в отличие, например, от результатов похожде­ний Джакомо Казановы, ему лично и нам-от него-извест­ных. Обработки, серьез­но рассматривающие версию «женить­бы Дон Жуа­на» ix. кажутся неканони­чес­кими, паро­дий­ными и явно периферийными.

Дон Жуан не имеет друзей. Думается, что гу­ми­левская строка «И никогда не звал мужчину братом» подразумевает именно братство (дружеское), а не пря­мое кровное родство. Наличие или отсутствие брата от человека не зависит; но если у него нет дру­зей, это уже опреде­ленным образом его характе­ри­зует. Хотя у Дон Жуана есть слуга, получивший кано­ническое имя Лепорел­ло (а в ран­них обработках его звали еще и Каталинон и Сганарель), но тот ему не друг (и не брат), как и Санчо Панса-Дон Кихоту.

Эти две черты-не самые главные и не исчер­пы­­ваю­щие, но реальные характеристики образа, и они очень четко схвачены и обозначены Гуми­левым. Менее четко, но все же обозначена им свя­занная с образом Дон Жуана смутная идея про­тивоборства последнего с судьбой: «И обмануть мед­лительное вре­мя, /Всегда лобзая новые уста».

Следовательно, если воспринимать каждую об­ра­ботку как материал для характеристики «вечного об­раза», то можно заключить, что только в сово­куп­ности (а не по отдельности) оба рассматривае­мых со­нета позволяют нам достаточно точно ее осущест­вить и, кроме того, на их совместной основе мы можем «вычислить» главные пункты, точки пере­сечения ле­ген­ды о Дон Жуане. В заключение напом­ним, что гумилевский сборник «Жемчуга» (1910), в который вошел сонет «Дон Жуан», имел посвящение, впос­лед­ствии снятое: «Посвящается моему учителю Валерию Яковлевичу Брюсову». Расхождения намети­лись уже в 1910 году. При самом общем сопоставле­нии «учи­тельского» и «ученического» сонетов очевид­на разни­ца поэтических под­ходов: «образного» у Брю­сова и «идейного» у Гумилева.

Слово «Дон Жуан» из имени собственного стало именем нарицательным. Автор, первым описавший этот тип мужчин, вряд ли догадывался, что имя его героя пойдёт гулять по свету и превзойдёт славу своего создателя, что в холодной России оно привлечёт внимание двух выдающихся поэтов Серебряного века и они напишут одноимённые сонеты.

Но, взяв за основу образ губителя женских сердец, сколь разные лики они нарисуют!

Дон Жуан Брюсова дерзок. Он жаждет насладиться жизнью, ищет всего нового и неизведанного. И жажда эта неутолима.

Герой Гумилёва стремится всего лишь «обмануть медлительное время», т.е. продлить молодость, и, видимо, он уже пресытился. Его пугает перспектива близкой расплаты за грехи, он хочет избежать её, притворно раскаявшись. Но в последнем терцете звучит и искреннее понимание ненужности, бессмысленности собственной жизни.

Нет раскаянья в душе Дон Жуана Брюсова, и нет страха. Может потому, что для него любовь – способ освобождения, просветления, обнажения «святой глубины» души, способ постижения тайны жизни. В то время как для Дон Жуана Гумилёва – это победная оргия, плотская страсть.

Почему-то нераскаянный «вампир» Брюсова более привлекателен, чем «лунатик бледный» и «ненужный атом» Гумилёва. Видимо потому, что первый автор находится под обаянием этого вечного образа, а второй, возможно, презирает такой тип мужчин.

Дон Жуан — легендарный испанский персонаж, ведущий распутный и беззаконный образ жизни. Этот литературный герой посвятил себя поискам чувственных наслаждений, попутно нарушая моральные и религиозные нормы общества. Одним из существеннейших элементов в наслаждении для него является момент утверждения своего господства, момент борьбы с препятствиями, стоящими на пути. Яркой чертой поведения Дон Жуана является невероятно частая смена женщин. Причем каждая девушка начинает ненавидеть своего временного спутника жизни, столь жестоко обманувшего её.

Сопоставим два образа этого персонажа, созданных в одноименных сонетах Николая Гумилева и Валерия Брюсова.

Очевиден тот факт, что оба произведения объединяет форма сонета. Для этой твердой поэтической формы характерны 14 строк, образующих 2 четверостишия-катрена и 2 трёхстишия-терцета. В первом катрене обычно задается основная тема. И у Брюсова и у Гумилева эта тема раскрывается в желании героя постигать все новое и новое, искать больше того, что уже найдено.

Во втором катрене следует антитема — мы наблюдаем некоторое расхождение в трактовке основного образа. Брюсовский Дон Жуан повествует о том, что женщины сами добиваются его, готовые пойти на все что угодно, а у Гумилева Дон Жуан сожалеет о своей распутной и бессмысленной жизни, он близок к раскаянию.

Для последующего терцета характерен неожиданный поворот событий. У Брюсова это внезапно сделанный вывод о том, что в такой любви можно отыскать еще и нечто святое; для этого героя такая жизнь предначертана судьбою — там все единственно и не случайно. У Гумилева же герой вдруг задумывается о своих жизненных путях, своем странном поведении и о том, в каком положении он окажется, добившись, наконец, желаемого.

В заключительных строках следует искать ключ к сонету. Дон Жуан Брюсова оценивает себя и свои низкие прихоти с полным сознанием происходящего. Но продолжает идти к тому, к чему шел, умудряясь найти в этом даже прекрасное. Для него каждая новая душа есть новый мир и тайна. Полная противоположность во взглядах Дон Жуана Гумилёва. Оборачиваясь назад и анализируя беспечно прожитую жизнь, он приходит к выводу, что в этом мире он абсолютно ничего не добился. Он лишь крохотная часть его, не сумевшая постичь элементарных человеческих благ и душевных радостей.

Образ Дон Жуана является сквозным в мировой литературе и каждый писатель, кто обращался в своих произведениях, наделил его особыми, индивидуальными чертами.
В нашем случае особенности трактовок связаны с двумя разными поэтическими течениями. Оба поэта — и В.Брюсов, и Н.Гумилев — относятся к поэтам Серебряного века, но Брюсов был одним из основоположников символизма, а Гумилев возглавил петербургскую ветвь акмеистов. Символисты это по сути романтики, разделяющие сущность на два мира – мира земного и мира мечтаний. В их музыкально–поэтических принципах воплощаются символистские образы. Поэтому Дон Жуан Брюсова явный мечтатель, олицетворящий собой беспрестанного искателя и дерзкого скитальца островов в неоглядном море. С таким принятием мира связано и достаточное количество ярких метафор и эпитетов в сонете. Такие как неоглядное море, чуждые плоскогория, страстный зов, мучительный покров; пью жизни, как вампир; каждая душа – то новый мир. Произведение окрашено в светлые и радужные тона, несмотря на то, что герой далеко не свят и непорочен. Акмеизм Гумилева проявляется в более четко обозначенном художественном мире. Реалистичный и материальный подход к ситуации позволяет более критично отнестись к герою. Если у символиста эгоцентризм Дон Жуана несколько самомаскируются, то здесь он больше бросается в глаза. Поэтому Дон Жуан принимает вид совсем морально подавленного человека. И сонет словно меркнет, на фоне первого. Это все равно что сравнивать цветную и черно – белую фотографию.

Таким образом, имея разные подходы к одним и тем же ситуациям, учитывая противоположные взгляды на жизнь, можно представить одного и того же персонажа в совершенно разных вариациях.

Брюсов и Гумилев — современники, у каждого автора в сонете есть что-то общее, конечно, есть и различия.

Во-первых, одинаковое название, во-вторых, одинаковая форма – сонет, в-третьих, один и тот же образ, Дон Жуан.

Дон Жуан Брюсова признается в своих ошибках, в том, что он губит души, но не может ничего с этим сделать, ведь Дон Жуан не может справиться с соблазном. А вот Дон Жуан Гумилева не признается в этом, он планирует раскаяться в будущем.

Дон Жуан Брюсова — моряк, искатель островов. Он хочет побывать в новых странах, женщины покорны ему. Ему не жаль этих женщин, они, не раздумывая, отдаются ему, поддаваясь искушению. Здесь Дон Жуан признается в том, что губит этих женщин, что он пьет их жизни, сравнивая себя с вампиром. Но при этом он готов снова и снова с головой окунаться в тайну женщин и познавать их.

Дон Жуан Гумилева также любит женщин, но в старости он намеревается стать монахом, принять завет Христа и остепениться. Этот Дон Жуан понимает, что, не смотря на свою привлекательность, он так и не обзавелся детьми, семьей. Звучит его раскаяние в пустоте жизни, в которой у него никого нет.

i Бабичева Ю. В. Брюсов и Н. Гумилев: взаимопритяжения и взаимоотталкивания.// Валерий Брюсов; Проблемы твор­чества. Межвузовский сборник научных трудов. Став­ро­поль. 1989. С. 60-69.

ii Брюсов В. Terita vigilia. Книга новых стихов. 1897-1900. М. 1900. С. 35.

iii Гумилев Н. /Жемчуга. Стихи. М. 1910. С. 40.

iv Герасимов К. подошел к этому вопросу со стиховедческой точки зрения: «В Дон-Жуане (1900) в катренах, постро­ен­ных по схеме авав, мы вновь встречаемся с рифмами «Ас­саргадона»: «море-взоре-горе»… Неудачно фонетически слу­­чайное сочетание «вос­торг и горе». Герасимов К. Сонет в творческом наследии Валерия Брюсова //Валерий Брю­сов. Проблемы мастерства. Сборник науч­ных трудов. Став­рополь. 1983. С. 47.

v Бальмонт К./Дон Жуан. Отрывки из ненаписанной поэмы.

vi Иваницкий В. Дело Дракулы живет // Независимая газета. 1997. 1 февраля. С. 8.

vii Резник М. Для меня существуешь только ты. //Неделя. 1996. N 13. С. 29-30.

viii Например: Ростопчина Е. Дочь Дон Жуана // Пантеон. 1856. Кн. I.

ix См. например: Потемкин П. Поляков С. Дон.Жуан-суп­руг Смерти, //Потемкин П. Избранные страницы. Па­риж. 1928; Юлленстен Л. В тени Дон-Хуана // Юлленстен Л. Смерть Сократа. В тени Доn-Хуана. М. 1984; Федоров В. /Женитьба Дон-Жуана// Федоров В. Собр. сочинений. В 5-ти т. Т. 3. М. 1988.

Послушать стихотворение Брюсова Дон жуан

Темы соседних сочинений

Картинка к сочинению анализ стихотворения Дон жуан

Настроение произведения Дон жуан

Толковый словарь русского языка. Поиск по слову, типу, синониму, антониму и описанию. Словарь ударений.

дон жуан

Всего найдено: 11

Доброе утро! С праздниками! Прошу уточнить ответ на вопрос 308008 Есть множество источников, в т. ч. и советского времени, в которых Аль Капоне пишется раздельно, а имя Аль (уменьшительное от Альфонсо) склоняется (как склоняется Эд, Эл, Юз, Чак, Грег и т. п.). И хотелось бы развёрнутого обоснования, почему не склоняется первая часть псевдонима Аль Бано. Тот факт, что Аль Бано — псевдоним, не имеет значения, Максим Горький тоже псевдоним, но в нём прекрасно склоняются обе части. Аль можно трактовать как уменьшительное от Альбано точно так же, как от Альфредо (Аль Пачино). Кстати, в упомянутом вами Словаре имён собственных написание имени Аля Пачино приведено такое, что сразу нескольким людям плохо стало.

Ответ справочной службы русского языка

А. А. Зализняк в примечании об именах собственных в «Грамматическом словаре русского языка» писал, что некоторые составные имена вошли в русский культурный фонд как целостные единицы, например: Тарас Бульба, Санчо Панса, Ходжа Насреддин, Леонардо да Винчи, Жюль Верн, Ян Гус. Среди них есть такие сочетания, в которых первый компонент в реальном грамотном узусе не склоняется (читать Жюль Верна, Марк Твена), склонение имен в подобных сочетаниях — пуристическая норма, соблюдаемая в изданиях. А. А. Зализняк к таким склоняемым формам дает помету офиц. В некоторых именных сочетаниях первый компонент никогда не склоняется, к ним относятся, например, имена персонажей Дон Кихот, Дон Карлос. Цельность, нечленимость этих сочетаний проявляется и в орфографии. Ср. написание и форму имени, относящегося к реальному историческому лицу и персонажу драмы Шиллера: За XIX век реликвия сменила нескольких хозяев и в 1895 году попала в руки дона Карлоса, графа Мадридского и легитимного претендента на французский трон и Роль Дон Карлоса создана, так сказать, по форме его таланта. 

Псевдоним Аль Бано, к сожалению пока не зафиксированный в лингвистических словарях, можно отнести к категории целостных языковых единиц. Мы наблюдали за его употреблением в разных источниках: первый компонент устойчиво не склоняется. Способствует этому его краткость, совпадение по форме с арабским артиклем.

http://gramota.ru/slovari/dic/?word=росинант&all=x Правильно: Дон Кихота.

Ответ справочной службы русского языка

Спасибо! Поправили.

Здравствуйте! Как посоветуете писать «рыцарь печального образа»? Дело в том, что у вас на сайте в Русском орфографическом словаре под ред. В. В. Лопатина предлагается — Рыцарь печального образа. Из Розенталя другая выдержка: «Раздел 3. Употребление прописных букв §11. Собственные имена лиц и клички животных. 1. Имена, отчества, фамилии, прозвища, псевдонимы пишутся с прописной буквы: <…> Рыцарь Печального Образа (о Дон-Кихоте) и т. д.». Во Фразеологическом словаре русского литературного языка приводится цитата из Белинского. Отрывки из письма брату Константину, 15 окт. 1832: «Что же касается до тебя самого, то я сомневаюсь, что тебе очень бы хотелось исполнить своё намерение; ты не последний рыцарь печального образа и любишь донкихотствовать». Наконец, Русский язык. 40 самых необходимых правил орфографии и пунктуации — М. М. Баранова (книга доступна на проекте: гугл бук) — ссылаясь на Розенталя «Прописная или строчная» — М., 2003 и Лопатина «Как правильно? С большой или с маленькой?» — М., 2002, приводит пример: рыцарь Печального Образа. Так как же быть?

Ответ справочной службы русского языка

Это выражение по-разному фиксировалось в словарях и справочниках. Сейчас корректным является написание, соответствующее рекомендациям новейшего академического орфографического словаря – «Русского орфографического словаря» под ред. В. В. Лопатина и О. Е. Ивановой (4-е изд. М., 2012).

Добрый день! Повторю свой вопрос: «слёзы Дон Жуана» или слёзы «Дона Жуана», и что в данном случае Дон — титул? Следует ли из этого то же самое в отношении Дон (а) Кихота?

Ответ справочной службы русского языка

Дон в Испании и испаноязычных странах – форма почтительного упоминания или обращения к мужчине (употребляется перед именами собственными мужчин – представителей знати), т. е. это нарицательное существительное, и если мы возьмем какого-нибудь абстрактного дона Педро, в родительном падеже верно: слезы дона Педро. Однако в именах литературных героев Дон Кихот и Дон Жуан слово дон традиционно пишется с большой буквы и не склоняется (воспринимается как часть имени собственного). Правильно: слезы Дон Жуана, слезы Дон Кихота.

Найдите пожалуйста ошибки в следующих предложениях и приведите исправленный вариант.
К осени аппетитные плоды появляются и на садовых деревьях: яблоня, вишня, груша, слива.
Моя подруга любит чистоту, красивую посуду и читать.
Закончив объяснение, учительница предлагает классу решить несколько примеров.
Дон Кихот был высок и худой.
Каждая девушка ждет Его – своего Единственного, своего принца, обязательно придущего к ней однажды.
Глядя на тебя, мурашки бегут!
спасибо заранее))

Ответ справочной службы русского языка

Поразмыслите самостоятельно над Вашим домашним заданием.

В именах собственных Дон-Жуан и Дон-Кихот нужен ли дефис? Спасибо

Ответ справочной службы русского языка

Правильно:

Дон Жуан, -а (лит. персонаж) и донжуан, -а (искатель любовных приключений)

Дон Кихот, -а (лит. персонаж) и донкихот, -а (благородный наивный мечтатель)

Не бойтесь быть «донкихотами». Нужны ли кавычки в слове «донкихотами». Спасибо!

Ответ справочной службы русского языка

Кавычки не нужны.

Скажите, есть ли ошибки в этом предложение: Кто Вы, – Дон Кихот Ламанчский?

Ответ справочной службы русского языка

Надо оставить один знак: либо запятую, либо тире, в зависимости от смысла. Если это обращение к Дон Кихоту, правильно: Кто Вы, Дон Кихот Ламанчский? Если смысл ‘вы кто – Дон Кихот Ламанчский, что ли?’, правильно с тире.

Шляпа Дон Кихота или Дона Кихота?

Ответ справочной службы русского языка

Верно: _Дон Кихота_.

Добрый день!!!

Читаю «Дон Кихот» Мигеля де Сервантеса в переводе Н.Любимова (Издательство ЭКСМО, 2005 г.) и столкнулся со следующим затруднением в тексте:
«- Ну пусть это будет шутка, коли мы не имеем возможности отомстить взаправду, хотя я-то отлично знаю, было это взаправду или в шутку, и еще я знаю, что все это навеки запечатлелось в моей памяти, равно как и в моих костях».
Вопрос: правильно ли написание местоимения «я» с частицей «то» через дефис?

Заранее признаетелен.

Ответ справочной службы русского языка

Правильно: частица _то_ с предшествующим словом пишется через дефис.

Балет «Дон Кихот» или «Дон-Кихот«?

Ответ справочной службы русского языка

Правильно: _балет «Дон Кихот»_.